Читать книгу: «Анатомия заикания», страница 2

Группы поддержки для заикающихся

Я настоятельно рекомендую своим читателям покинуть любые дискуссионные клубы (группы поддержки), в какой бы форме, онлайн или офлайн, они ни существовали по одной простой причине: не может слепой вести слепого. Кроме того, уровень пессимизма в большинстве этих групп довольно высок, что не способствует прогрессу. Если они не будут четко поддерживать тот факт, что заикание – это не болезнь и что свобода достижима, следуя за ними или, не дай бог, поднимая тему излечения, вы рискуете подорвать свою уверенность в себе, подвергнуться травле за желание быть свободным или быть названным эйблистом¹ за отказ поддержать идеологию «как прекрасно жить с заиканием».

То, что навсегда привязывает ЛСЗ к их заиканию, – это именно те губительные ментальные установки и общепринятые убеждения о заикании, к которым они продолжают возвращаться. Если вы будете поступать таким образом, вы никогда не сможете освободиться. Поэтому, пожалуйста, покиньте любые сообщества по борьбе с заиканием и откажитесь от техник, которые не способствуют вашему прогрессу.

Итак, если вы твердо решили стать свободным, оставайтесь с победителями! Люди, которые уже сделали это, добились успеха и теперь гордятся им. Избегайте стонущих и тех, кто перекладывает ответственность за свое заикание на других.

Как я уже подчеркивала, читайте непредвзято и приготовьтесь к тому, что вас просто ошеломит прочитанное.

Глава 2 – Моя история: От заикающейся до оратора

Вглядываясь в звездное небо, я начала искать ответы…

Ольга Бэднарски

Если бы кто-то сказал мне, что я добьюсь того, чего добилась, я бы почувствовала себя осмеянной и глубоко оскорбленной. Разговаривая, я зарабатываю на жизнь, как преподаватель иностранного языка и наставник. Я начинаю говорить, как только просыпаюсь, и замолкаю только тогда, когда везде гаснет свет. Я должна не только беспрерывно говорить, но и делать это убедительно, красноречиво, увлекательно и уверенно. Промямленная или прерывистая речь просто не подойдет! Я не могу позволить себе менее беглую речь или «неудачные дни».

Моя речь спонтанна и течет «как река». Это происходит не потому, что я использую техники контроля или какие-то трюки, а потому, что я вообще не применяю никаких техник. Я говорю то, что хочу и когда хочу, независимо от ситуации.

Однако десять лет назад ситуация была совершенно иной. Заикание выходило из-под контроля, и я не могла произнести ни слова без запинки. Произнести свое имя было самым сложным испытанием. В ужасе я просто избегала этого. Потеряв всякую надежду на выздоровление, я почувствовала себя беспомощной, впала в клиническую депрессию и была близка к самоубийству.

Как я вдруг стала так свободно говорить? Я всегда была уверена, что буду заикаться всю жизнь.

В этой книге мы пройдем полный цикл, и я проведу вас через путь к заиканию и от него. Я объясню сложную природу заикания, его алгоритм и предложу действенное и гибкое решение для каждого человека, чтобы устранить его заикание – решение, которое не только поможет вам достичь беглости речи, но и обеспечит ее сохранение, вернув полный и безоговорочный контроль над вашей жизнью.

Заикание – это не то, что вы думаете. В этой книге приводятся доказательства, которые развенчивают закоренелые мифы о заикании и предоставляют осязаемые, полученные в ходе практического исследования, доказательства и убедительные аргументы, подтверждающие, что заикание – это не болезнь и не нарушение работы мозга, как считалось ранее. В книге также рассказывается о том, как можно навсегда избавиться от заикания, не прибегая к контролю, медикаментам, дыхательным техникам или другим поверхностных методам и приспособлениям.

Все началось с огромного желания достичь большего…

В этой книге, родившейся из семи лет практических исследований, экспериментов, наблюдений, собраны истории ЛСЗ со всего мира.

В нее вошли многочасовые интервью, конференции и беседы с теми, кто все еще заикается, теми, кто значительно улучшил свое состояние, а также теми (кого я могу пересчитать по пальцам одной руки), которые полностью выздоровели. Подобно пазлу, данные естественным образом сливались воедино, раскрывая суть заикания, его анатомию, алгоритмы, которые приводят его в движение, и в конечном итоге указывают путь к столь желанной свободной речи.

В свете общепринятых представлений о заикании это может показаться абсолютно невозможным, но доказательство налицо – я выздоровела. Результат проделанной работы невозможно отрицать. Но прежде чем я выслушаю ваши протесты, предлагаю вам прочитать книгу.

Мое раннее детство

Я родилась в 1983 году в Таллине, столице Эстонии, в обычной советской семье. Мое детство прошло без особых событий, как, наверное, и у большинства детей, родившихся и выросших за «железным занавесом». Я никогда не ездила за границу, и единственным развлечением было бегать по улице, играть в прятки и догонялки с моими друзьями из соседнего района.

Я родилась совершенно здоровой, моя речь развивалась без отклонений. Когда мне было четыре года, я говорила без умолку. В моей семье ни у кого не было заикания, поэтому невозможно было представить, что такой разговорчивый ребенок в какой-то момент своей жизни может столкнуться с таким непонятным состоянием.

В моем детстве есть три особых момента, которые остались в моей памяти: я легко говорила и никогда не сдерживалась при общении; я была очень чувствительной и впечатлительной, и у меня было живое воображение.

Когда случалось что-то неприятное, я в течение нескольких дней заново переживала это и мучилась из-за этого. Благодаря своему живому воображению я часто раздувала из мухи слона – преувеличивала, фантазировала, выдумывала. На самом деле, когда я живо воображала, могла придумать что угодно.

Затем, когда мне было всего четыре года, я заболела пневмонией, и меня положили в больницу. Я до сих пор чувствую грусть, которую испытала, когда увидела маму, выходящую из больничного здания. Я чувствовала себя брошенной, как будто я навсегда остаюсь там.

Революция 1990-х

В декабре 1991 года, чуть больше чем через год после того, как я пошла в школу, все социалистические республики были упразднены, что ознаменовало распад Советского Союза. Эстония пережила не что иное, как шоковую терапию, поскольку ей пришлось резко перейти от централизованной к рыночной экономике, от коммунизма к капитализму, от социализма к демократии. Светлое советское будущее, которое было обещано людям и ради которого они работали свою жизнь, в одночасье рухнуло. Пуповина была обрезана, а вместе с ней исчезли все те блага, которые ранее предоставлялись Россией-матушкой. Вместе с этой внезапной экономической свободой и независимостью пришли неуверенность и страх за завтрашний день.

Это повлекло за собой череду печальных событий. Эстония страдала от нехватки продовольствия, многочисленных всплесков инфляции, уничтоживших сбережения, зарплаты и пенсии людей, а также вынужденное закрытие многих крупных заводов.

Тысячи людей были уволены с работы и оказались на улице. Их сокращали без уведомления, объяснения причин и положенных по закону выплат. В то время потеря работы была равносильна смертному приговору, поскольку не существовало никаких социальных, материальных или иных выплат. Это было выживание сильнейших. Судьба людей оказалась только в их собственных руках.

Перестройка сильно разрушила все сферы повседневной жизни, включая межличностные отношения. Дезориентированные, усталые, озабоченные и боящиеся завтрашнего дня, люди потеряли веру в ближнего. В них росло недоверие и страх по отношению друг к другу. Маниакально озабоченные удовлетворением своих основных потребностей, они были готовы пойти на все. Основной задачей большинства семей было удовлетворение потребностей нижнего уровня иерархии Маслоу – базовых физиологических потребностей, таких как еда и питье, одежда и кров. А ничего не получалось, некоторые в попытке «обогащения» прибегали к преступной деятельности – рэкету.

Мои родители изо всех сил пытались удержаться на плаву. Тем временем, в возрасте семи лет я жила в своем параллельном мире детских фантазий. Мне нравилось учиться в школе.

Я всегда был уверена в себе и очень любознательна. Любопытство было тем, что мотивировало и побуждало меня к действию, даже в ситуациях, когда я зачастую не знала, как следует поступить. Я получала огромное удовольствие от общения и никогда не стеснялась. Напротив, я с нетерпением ждала возможности попасть в затруднительное положение и оказаться в центре внимания.

Средняя школа

Я была слишком маленькой, чтобы в полной мере осознать масштаб событий, разворачивающихся вокруг меня. Устоявшийся ход жизни был навсегда потерян. Перестройка и ее последствия сильно подкосили отношения, взгляды и отношение людей друг к другу. Это чувствовалось и во взаимодействии между учителями и учениками в нашей школе.

В 1995 году, в возрасте одиннадцати лет, я пошла в среднюю школу, где царила хаотичная и жестокая обстановка, что стало разительным контрастом в сравнении с доброжелательной атмосферой, к которой я привыкла в начальной школе. Теперь атмосфера была напряженной и суровой, а уровень предъявляемых к ученику требований зашкаливал. Я вышла из своей зоны комфорта и столкнулась с суровой реальностью.

Понятно, что в условиях жизни в Эстонии мои педагоги и все семьи находились под огромным давлением. Учителя часто приносили свои домашние проблемы на работу, вымещая свою злость на учениках. Они жестко отчитывали и публично кричали на учеников. Нет нужды говорить о том, что не было психологической поддержки для тех, кто страдает от последствий стрессов и травм. Наши учителя испытывали те же признаки напряжения и стресса, что и все остальные люди, что было хорошо видно по их поведению.

Во времена моего постсоветского детства, а особенно в средней школе, крики и грубые выражения не были редкостью. Поведение учителей заслуживает отдельного упоминания, поскольку оно не контролировалось, и на уроках часто происходили странные вещи.

Например, однажды завуч разрыдалась прямо у нас на глазах, рассказывая о потере ребенка вследствие выкидыша.

В другой раз я пришла на факультатив по математике и меня бесцеремонно выгнали, захлопнув дверь прямо перед моим носом. Я убежала в слезах.

Преподавание велось по принципу «всех под одну гребенку», а индивидуальность подавлялась. Она не развивалась, и ученики просто должны были делать то, что им говорили. Я представляю, что некоторые из вас, прочитав это, скажут, что так и должно быть и это называется дисциплиной.

Тем временем, наряду с трудным переходом в среднюю школу, по мере того, как мое тело вступало в период полового созревания, в нем происходили эмоциональные и физические изменения. Все это стало оказывать глубокое влияние на мое отношение к себе – мое самовосприятие, уровень уверенности в себе и моя личность. Примерно в это же время моя чувствительная натура начала проявляться явными признаками нервозности и беспокойства, включая панические атаки. Из жизнерадостного и уверенного в себе ребенка я постепенно превратилась в замкнутого и социально неуклюжего подростка. Наряду с этим моя успеваемость стремительно падала: от отличницы в начальной школе до минимального балла в средней.

Начало заикания

В возрасте тринадцати лет у меня появились первые признаки начинающегося логоневроза. Все началось с эпизодических моментов нерешительности, которые становились все чаще и чаще, делая сложным даже самое банальное общение.

Проблема проявлялась постепенно, с заметными отдельными эпизодами, которые я до сих пор отчетливо помню. Одним из самых ранних был случай, когда школьная подруга попросила меня сделать звонок от ее имени. Зайдя в телефонную будку (тогда еще не было мобильных телефонов), я набрала номер. С каждым гудком мой пульс учащался, а грудь напрягалась. Как только я услышала «алло» на другом конце проводе, то по какой-то непонятной даже мне самой причине замерла, не в силах произнести ни слова, ни даже вздохнуть. Друзья стояли вокруг и наблюдали за происходящим. Они хихикали, что еще больше усугубило мое положение. Смутившись, я выдавила из себя несколько слов и закончила разговор.

С этого момента нервное предвкушение сопровождало каждую ситуацию, связанную с общением. Я стал остро чувствовать себя неловко и робко, и у меня стало проявляться избегающее поведение. Мне приходилось прилагать дополнительные усилия, чтобы найти психологически комфортное «безопасное место», чтобы говорить так, чтобы меня не подслушали. Разговаривать в присутствии посторонних стало особенно сложно.

Страх говорить в классе был слишком сильным, и я перестала участвовать во многих мероприятиях, которые мне нравились. Я избегала разговоров при любой возможности, доходило до того, что я прогуливала занятия, если была уверена, что меня попросят говорить. Однако бывали случаи, когда я не могла избежать этого. В таких ситуациях я чувствовала себя незащищенной и в 99 процентах случаев это заканчивалось тем, что я позорилась перед классом из-за своего внезапного нарушения речи и блока молчания.

Моя голова начала кружиться, а гул в ней становился все громче. Сердце колотилось, ладони становились липкими. Все перед глазами как будто расплывалось, пока я тщетно пыталась вымолвить хоть слово. Только позже я поняла, что то, что я испытывала, было панической атакой, одной из многих, которые мне предстояло пережить.

Один из таких случаев был настолько травмирующим, что я помню его до сих пор. Я выучила стихотворение, старательно отрепетировала его несколько раз и прекрасно продекламировала его своей маме. Но когда я предстала перед классом, я застыла словно парализованная, не в силах произнести ни одного слова. Мои попытки оправдаться и объясниться остались без внимания. Учительница рассмеялась, когда я призналась, что у меня заикание, и отказалась мне верить, так как, по ее словам, она видела, как прекрасно я разговариваю с друзьями. Мое предложение написать текст стихотворения тоже было отвергнуто.

Огорченная неудачей, я чувствовала себя униженной, удрученной и раздосадованной. Я испытывала жгучий стыд, как будто наступил конец света. Я не могла ни объяснить, ни контролировать эти оцепенения. Более того, чем сильнее я пытался бороться с ними, тем хуже они становились. Так что моя и без того хрупкая детская самооценка не выдержала этого удара и рассыпалась в прах.

Моя «болезнь» стала сильно влиять на мою самооценку и восприятие. Я считала, что теперь все комментарии теперь направлены на меня, и я чувствовала себя еще более бездарной, косноязычной, неспособной и не заслуживающей ничего достойного. И, как следствие, чтобы никогда больше не стать посмешищем, я опускала голову и становилась невидимкой, чтобы избежать любой ситуации, которая позволила бы людям манипулировать и пользоваться мной, виктимизировать².

Окончание средней школы

Уверенность в себе покинула меня, когда я оканчивала среднюю школу. Она была сведена к нулю, поскольку в моей личности продолжали происходить радикальные изменения. Из энергичного и жизнерадостного ребенка я сначала превратилась в замкнутого и тревожного подростка, а позже в такую же молодую девушку.

Я продолжала избегать любых общественных ситуаций, если была хотя бы малейшая вероятность того, что меня попросят говорить, даже когда мне очень хотелось принять в этом участие. Жизнь напоминала игру в прятки, поскольку большая часть моих жизненных ресурсов и фокусировка внимания были направлены на обнаружение «опасных» ситуаций и поиск путей отступления. Ни у одного молодого человека жизнь не должна быть такой.

Переживания, с которыми я столкнулась в годы учебы в средней школе, оставили глубокие эмоциональные шрамы, с которыми я смирилась только к двадцати годам. Меня смущало то, что периодически я могла спокойно говорить. Более того, я говорила четко и бегло во многих случаях. Мои учителя видели, как бегло я говорю, и думали, что я притворяюсь, когда заикаюсь. Мои друзья тоже слышали, как я говорю.

Я знала, что могу это делать. Просто в определенных обстоятельствах я каким-то образом теряла дар речи. Дома этот дефект редко обсуждался. В то время, я не могла понять, что это – заикание или просто крайняя робость. То, что я испытывала, напоминало какую-то странную болезнь. Как проклятие – может быть, меня сглазили.

Попытка лечения у логопеда

Однажды я посетила логопеда, и все то же самое повторилось. Моя речь звучала идеально, красиво, и он не поверил мне, предположив, что мой внутренний ребенок, вероятно, ищет внимания. Это была какая-то бессмыслица. Мне казалось, что это жестокая шутка.

Мое эмоциональное состояние сильно колебалось, что люди ошибочно принимали за агрессию. Я никогда не был злобной, а лишь мучилась и волновалась в попытках понять происходящее. В глубине души я знала, что я умная, яркая личность с тоннами неизведанных способностей и потенциала. Однако, какая-то злая сила похитила эту индивидуальность и лишила меня будущего.

Я стала чувствовать себя заложницей своих собственных мыслей. Я жаждала освобождения. Меня мучили бесконечные, заполнявшие мой разум, вопросы, но ответы на них так и не приходили.

Развитие механизмов защиты и неадаптивное поведение

Если посмотреть на фотографии, сделанные в первые годы моей жизни, то изменения личности отражаются на моем лице. Даже тот, кто меня не знает, смог бы это заметить.

В четыре года я была энергичной, жизнерадостной, своенравной, самостоятельной малышкой с характером. Я помню одну фотографию, сделанную на новогоднем утреннике в детском саду. Детей пригласили поиграть, но, судя по всему, мне это было совсем неинтересно, и я решила убежать. Мне рассказывали, что моя мама тщетно пыталась поймать меня и призвать к порядку.

Есть еще одна моя фотография, сделанная в возрасте одиннадцати или двенадцати лет. Я и мои родителями празднуем Новый год дома, и снова я широко улыбаюсь в камеру, очень жизнелюбивая, счастливая, веселая и открытая. Очевидно, что наслаждаюсь настоящим моментом, выгляжу расслабленной.

Эти две фотографии резко контрастируют с одной, сделанной в возрасте пятнадцати лет во время школьной экскурсии. Не нужно быть телепатом, чтобы сразу заметить закрытый язык тела – плечи заметно сведены, напряженный взгляд, робко косящийся в камеру, насупленное лицо и закрытая поза.

На меня смотрит нервный, неуверенный в себе подросток, чья единственная забота в том, чтобы его не заметили или, не дай бог, не попросили публично говорить.

Я хотела быть невидимой, и я выгляжу именно так. Удовольствие от жизни исчезло, так как я жила на автопилоте в соответствии с набором установленных «правил безопасности, привычек и поведения», которые накопились за несколько предыдущих лет. Теперь они стали моим стандартным режимом существования. Эти жесткие механизмы защиты помогали мне ориентироваться в тех ситуациях, которые, как я знала, приведут к жгучему стыду и унижению.

Я использовала эту сложную систему правил безопасности ежедневно, едва открыв утром глаза. Теперь разговор ассоциировался у меня с повышенным потоотделением, стрессом и опасностью, поэтому его лучше избегать. Трудно представить, как молодой человек, живущий по таким жестким правилам, может наслаждаться жизнью. Это было все равно что носить смирительную рубашку.

В этом возрасте молодые люди говорят, что они полны желаний и чувствуют себя так, словно возможности безграничны. Психологи говорят о «U-образной кривой счастья» и о том, что люди наиболее счастливы в восемнадцать лет. Так и должно было быть, но это было не так. Я была заперта в клетке неуверенности и страхов, уклонялась от всяческого общения, а также веселых развлечений, поскольку они были «слишком опасны». Риск быть раскрытой и признанной заикающейся, человеком с отклонением, был слишком велик.

Мое скучное, утомительное, ничем не примечательное существование стало привычным, хоть оно не подходило для активной молодой девушки, которой я была. Мне всегда хотелось большего, но я слишком боялась, что у меня не получится сделать что-то иное, что я могу кого-то подвести и что люди (мои родители или друзья) будут недовольны и отругают за неудачу. Мне очень не хватало уверенности в себе, и, как мне казалось, в то время у меня не было возможности ее развить.

Несостоятельность (или непохожесть) воспринималась в обществе вокруг меня как позор, поэтому я молча страдала. У меня были стандартные представления о том, что значит быть успешным.

Я была убеждена, что для того, чтобы быть успешной, нравиться и быть принятой, нужно иметь определенную внешность, одеваться соответствующим образом и говорить неким «идеальным голосом». Я просто не соответствовала. Боясь провала, я подвергала себя гонениям и упускала много хороших возможностей.