Все наши разницы

Глава 1

Говорят, у хорошего педагога нет любимчиков. Значит, я плохой. Как и все сотрудники нашей университетской кафедры. Любимчиков, конечно же, быть не должно!.. Но если вдруг за чашкой чая заходит разговор, то как-то неизбежно мы скатываемся к восхвалению одного третьекурсника с бухучета – он как отдушина для уставших нервов преподавателей, олицетворение того, что наша работа еще кому-то нужна. У парня огромные способности к науке и, надеюсь, блестящее будущее, а нам остается лишь радоваться сопричастности к огранке такого бриллианта.

Однако сегодня его появление перед моим столом вызвало легкий всплеск раздражения. Понятное дело, что мои консультации назначены именно на семь вечера по четвергам, но в середине сентября редко кто из учащихся приходит. Обычно в выделенное время я занимаюсь своими делами и ухожу домой. Студенты, желающие задать вопросы или пересдать какую-нибудь контрольную, повалят толпами ближе к декабрю, а почти в начале учебного года сюда заглядывают единицы – разве что редкие заблудившиеся заочники или ошалевшие от правды жизни должники с летней сессии. До некоторых экземпляров только теперь доходит, что осенний призыв – не выдумка родителей для устрашения нерадивого ди́тятка, а самое очевидное последствие халатного отношения к учебе.

Сегодня же заявился этот круглейший отличник с черновиком курсовой, срок сдачи которой только через два месяца! Сидит теперь такой, привычно краснеет и всем видом словно извиняется, что побеспокоил меня как раз в то время, когда студенты имеют полное право беспокоить своих преподавателей.

– Анна Андреевна, – Евгений всегда говорил так, будто сам себя стеснялся. – Пожалуйста, посмотрите структуру. Есть ощущение, что я не в ту степь ушел.

Открыла оглавление, вчиталась в названия параграфов и перелистнула на вторую главу. Завкафедрой еще даже темы курсовых работ не утвердил, а Латов уже накатал целый кирпич! Куда так спешит? Посидел бы, подумал месяц-другой, а там, глядишь, и не переживал бы сейчас о преждевременном результате. У него же уникальный ум, начитанность и ответственность – мы потом его курсовую будем полвека показывать будущим поколениям как образец идеальности.

Положа руку на сердце, причина моего плохого настроения заключалась вовсе не в Евгении. Если уж совсем начистоту, то он один из немногих лучиков света в последнее время. Именно поэтому я не позволила раздражению промелькнуть даже во взгляде: таких ребят надо холить, лелеять и всячески поддерживать. Когда черная полоса станет беспросветной – возможно, моя психика зацепится именно за такого студента и на том устоит. А нервы могут сдать у каждого. Судьба уже примерно месяц буквально испытывает меня на прочность неприятными сюрпризами.

Началось все с ужасного и каким-то образом неожиданного события – мне стукнуло тридцать. Я, вероятно, не обратила бы никакого внимания на этот счетчик, если бы мне о том бесконечно не напоминали. Оказалось, что это знаковое событие и зальет новое топливо в родительские чаяния. Они мгновенно дали мне возможность прочувствовать разницу между «Тебе почти тридцать, сколько можно ерундой страдать?» и «Аня, что ты творишь?! Ты уже четвертый десяток разменяла!». Почему-то ни у кого из моей родни не вызывал уважения тот факт, что год назад я защитила диссертацию и получила должность доцента. По всей видимости, им гораздо важнее, что моя матка безвозвратно одряхлела – и с каждым следующим днем хоронить ее будут с нарастающей помпезностью. Подобные кошмарные кошмары проще всего переживать в одиночестве, но мы собираемся всей семьей у родителей по субботам – это их безусловное требование, а обижать стариков из-за такой ерунды, как собственная самооценка, непозволительно.

Почему-то моя непростительная халатность в обустройстве личной жизни стала выглядеть еще бо́льшим преступлением на фоне счастья младшей сестры. Юля и Сергей уже пять лет женаты, двух детишек завели. И на такого зятя моя мама готова молиться круглосуточно. Хотя когда они только встречались, родители относились настороженно – им не нравилось, что ухажер старше дочери на десять лет. Но Сережа смог их переубедить: владелец собственного небольшого бизнеса, достаточно обеспеченный человек, он был всегда нежен, внимателен и щедр с Юлькой. Носит жену на руках, а уж после того, как она подарила ему двух замечательных сынишек, стал любить ее еще сильнее. Дом – полная чаша, замечательный муж и отец, обзавидоваться и умереть на месте. Со дня их свадьбы мне почему-то пришлось отвечать на странный вопрос: почему же я настолько ленивая и не отыскала себе супруга, похожего на Золотого Сереженьку. Вначале я отвечала, что Юлька просто красавица – красавицы разбирают лучших, а уродинам остается то, в чем даже копаться зазорно. Мать скептически поджимала губы. На самом деле, мы с сестрой очень похожи, даже прически носим одинаковые – длинные каштановые волосы считаются нашим фамильным преимуществом. Я немного выше, а Юлька после двух родов и при очень размеренной жизни заметно раздобрела, поэтому теперь моя стройность в сравнении бросалась в глаза, а разница в нашем возрасте стала неочевидной. Видимо, по этой причине мать и не посчитала аргумент стоящим.

Тогда я начала отшучиваться – дескать, судьба такая: одним все, а другим ничего, Юлька израсходовала всю удачу, которая на двух сестер выделялась. Но отец, которого коробило от любых разговоров о предначертанности, тотчас отрезал: «Чушь собачья! Как легко прикрывать лень какой-то судьбой, гороскопами и магнитными бурями! Вот мы в наши годы не ныли, а делали!». Странно, что отсутствие личной жизни он случайно назвал ленью, но я не спорила. Потому что в его словах улавливался грамм правды: я действительно была сосредоточена на своей работе – обожала ее, хотела достичь успехов, и потому всегда предпочитала посидеть над книгами, а не бегать на глупые свидания. И где, по их мнению, я должна найти кавалера? На моей кафедре все мужчины женатые, а на улицах давно не принято знакомиться. Когда мы выбираемся куда-то с приятелями, то зациклены на болтовне друг с другом. В конце концов дошло до того, что семейство начало от меня требовать регистрации на сайте знакомств. Пока удавалось только не дергать глазом и повторять, что там сидят одни маньяки, но рано или поздно анкету создадут вместо меня. После тридцатилетия начало казаться, что правильнее быть убитой каким-нибудь извращенцем, чем в таких преклонных годах называться незамужней. Со дня на день мне положено стать седой старухой, а на нужной странице в паспорте еще конь не валялся, стакан воды на следующей неделе будет некому подать – но я, видите ли, регистрациями на сайтах брезгую! Буду так себя вести – может и тридцать один исполниться, а тогда уже все пропало.

Неприятностей добавилось с началом учебного года, когда вдруг изменили расписание и в число моих групп включили старший курс финансистов. Сплавили, конечно, как самому молодому доценту. Ассистентов и старших преподавателей в эту мясорубку кидать страшно – даже косточек не останется. А более именитых и возрастных жалко. Я оказалась несчастливой серединой, на кого и пал выбор.

Если у педагогов все же есть любимчики, то обязательно существуют и их антиподы: в нашем универе ими, по негласному мнению, являлась именно эта группа. Не удивлюсь, если некто злобный провел социальный эксперимент: собрал по всей стране самых неприятных молодых людей и запихнул в один коллектив. Или же они просто за несколько лет так сплотились, что стали друг на друга похожими, заразившись худшими чертами. На этой специальности обычно учится золотая молодежь – все платники, ни одного стипендиата. Но как-то сложилось, что даже тот, кто не вышел из богатой семьи, со временем перенял манеру поведения костяка. Они не дураки и не лентяи, большинство прекрасно осознает, что сразу после получения диплома понадобятся реальные знания на настоящем производстве, где уже с младенчества им определили солидные должности. Однако от этого еще хуже – с глупыми учениками образовательный процесс выстраиваешь иначе, но работа понятна. Намного печальнее, когда умные студенты вовремя все сдают, к экзаменам готовятся, но ни во что не ставят преподавателей. Мы для них обслуга, низший класс, и именно на нас они тренируют навыки будущих хладнокровных начальников и хозяев жизни.

К сожалению, их поведение обычно балансировало на грани хамства, но никогда не заходило так далеко, чтобы поставить вопрос об исключении. У многих моих предшественников был огромный соблазн завалить хоть одного из этой адской группы, тогда до его товарищей наконец-то дойдут возможные последствия, но так никто и не решился. Не для того мы выбирали свою профессию, чтобы от душевной слабости или усталости согласиться на очевидную несправедливость. В итоге весь профессорско-преподавательский состав просто терпеливо дожидался, когда эту группу выпустят и попытаются забыть как страшный сон. Остался последний год – сущая ерунда! Для всех, кроме меня, на кого в последний момент перекинули эту дисциплину. Теперь количество нелюбимых дней в неделе у меня заметно прибавилось: в субботу родительская головомойка, называемая теплым семейным ужином, в понедельник – лекция у финансистов, в четверг – у них же семинар. Как раз сегодня один провела, что не могло не сказаться на настроении. Если бы не вечера пятницы, которые мы всегда проводили с друзьями, я определенно свихнулась бы.

А вчера меня еще черт дернул заглянуть в студенческий паблик в соцсети, где наши учащиеся анонимно скидывают все, что им приходит в голову. Понятно, что эти потоки сознания и ругательств предназначены не для преподавателей, но я там состояла с тех пор, когда сама училась. После создала новую страницу с настоящим именем, а мой старый ник в составе участников значился как «Аннет Питт», то есть я оставалась немым и анонимным свидетелем продуктов студенческой жизнедеятельности. Живучее оказалось сообщество – наверняка админство передается следующим поколениям, а желающих высказаться лишь прибавляется. И не всегда их откровения льются бальзамом на душу, хотя бывает и такое.

Упоминания о себе я распознавала сразу, хотя редко кто упоминал «Анну Андреевну Крамскую» именно в этой формулировке. Нет, студенты придумывали разные прозвища. Я была «Анкой-пулеметчицей» для тех, кому зарубила автоматы. «Анькой Зачетной» меня называли те, кто в прошлом году решил, что к моему зачету можно не готовиться, и потом здорово об этом пожалел. «Обухом-по-Крамской» – те, кто завалил экзамен. Кроме проклятий в мой адрес, попадались, конечно, и сомнительные комплименты. Я бы порадовалась, если бы в них слова «жопка» и «сиськи» звучали не так часто. Странно, что многих студентов так интересовал размер моей груди – я всегда одета в строгий пиджак и наглухо закрытую блузку. Откровенной одежды не ношу, но о длине своих ног тоже узнавала из анонимных постов. Возможно, в каком-то примитивно-бытовом смысле эти недоросли считали меня очень симпатичной, но сходились в одном мнении – пучок на моем затылке их ужасно бесит. После того, как прочитала об этом, стала затягивать волосы еще туже. Пусть знают, гормональные камикадзе, что не для них я фамильную роскошь отращивала!

Заглядывала я туда нечасто – и всегда в тайной надежде на каплю позитива. Таковой встречался: иногда студенты хвалили, как я читаю лекции, нередко комментировали чужие посты примерно следующим: «Да прекращайте на нее бочку катить. Анька строгая, но справедливая! Не то что…» – после этого обычно начинались выпады в сторону другого преподавателя. Оттуда же узнала, что меня многие воспринимают едва ли не ровесницей. Первокурсники всерьез удивлялись, что я уже семь лет преподаю. Это было бы приятно, если бы не мгновенный переход на пошлые шутки в мой адрес. Уважение проскальзывало, но было скорее исключением, чем правилом, и обычно исходило от студентов-отличников. Ясен пень, что отстающим проще обозвать учителя или дать простор фантазиям, чем искать причины в себе. Я никогда ничего в той группе не писала – боялась, что в нике «Аннет Питт» кто-нибудь из старичков вспомнит меня. Подозревала, что такими же тайными наблюдателями там присутствуют многие из моих коллег – и тоже не выдают себя ни единым лишним словом. Это ведь такая мазохистская игра, из которой добровольно не уходят. Мы заглядываем туда за одним хорошим словом, а покидаем чаще всего в страданиях. Но через месяц-другой возвращаемся, чтобы посмотреть, не упомянули ли нас снова.

Вчера я не нашла в той группе ни одного поста о себе, и это тоже непонятным образом ухудшило настроение. Видимо, даже студенты подсознательно почувствовали, что «Анке-пулеметчице» стукнул тридцатник – хватает молодых, чтобы обсуждать их.

И вот теперь на кафедре перед моим столом сидело светлое пятнышко в темной полосе – Евгений Латов. А я просматривала черновик и молча ругала себя за то, что первой реакцией на его приход было раздражение. Разве он хоть в каком-то из вышеперечисленных пунктов виноват? Умный, приятный во всех отношениях. Кстати говоря, и внешность у него располагающая, пусть красавцем вряд ли кто-то назовет. Тяжелая оправа очков не слишком подходит тонкому лицу, но в будущем Евгений будет хорошо зарабатывать и подберет другую. Еще на первом курсе весь его подбородок был усеян прыщами, но теперь кожа почти разгладилась – через год-другой он и не вспомнит об этом недостатке. Высокий, но сильно сутулится. А застенчивость ему даже идет. Она вообще стала какой-то уникальной чертой в этой толпе расхлябанной и слишком самоуверенной молодежи.

Я подняла лицо, посмотрела ему в глаза и задумалась, как лучше сказать. Будь на его месте любой другой студент, просто похвалила бы и отправила дописывать, но Латов был достоин максимальной честности:

– Евгений, предлагаю полностью изменить содержание. А может, и тему курсовой усложнить. Вы можете доработать и этот материал, защитите на отлично, не сомневаюсь. Но это не ваш уровень – много компиляции, мало анализа. Да, это займет время и обидно столько труда перечеркивать, зато есть плюс. Если сейчас постараетесь сделать то, что я предложу, то потом сможете использовать курсовую при написании диплома. Это претензия на пятерку, – я ткнула пальцем на распечатку, – но вы способны написать на десятку.

Он уставился на меня распахнутыми глазами, словно не мог сообразить, о чем я говорю. Потом резко опустил голову, на его скулах проявились некрасивые красные пятна, а подбородок задрожал. Вскочил, принялся суетливо, сминая листы, закидывать черновик в пакет, а потом метнулся к выходу, давя из себя неловкие извинения.

– Евгений? – ошарашенно окликнула я.

Студент не услышал. На кафедре были и другие преподаватели, которые теперь так же настороженно уставились на дверь. Мария Игнатьевна удивленно уточнила:

– Анна Андреевна, боже, что вы ему сказали? Женечка – очень хороший мальчик…

А я сама не поняла, чем так сильно его расстроила. Но сейчас не стала вспоминать каждое свое слово, а понеслась к выходу. Догнала его уже на крыльце.

– Евгений! Евгений, подождите!

Парень будто меня не слышал, он судорожно вытирал пальцами нос и упорно шел дальше. Но через несколько шагов я смогла схватить его за локоть и остановить. Он не сопротивлялся, но прятал раскрасневшееся лицо и блестящие глаза. Мне было безразлично, в чем именно моя вина, но я приготовилась извиняться даже за то, чего не делала. Потому схватила его и второй рукой, слегка встряхнула и поинтересовалась:

– Евгений, вы в порядке? Неужели так близко к сердцу…

Он перебил меня:

– Нет-нет. Простите меня, Анна Андреевна, я переделаю. Простите, пожалуйста, исправлю… Спасибо вам. До свидания, Анна Андреевна.

Его состояние однозначно говорило об одном – дело вовсе не в курсовой. И просит прощения он не за нее, а от неловкости, что не смог попрощаться как следует и заставил меня за ним бежать. Но я сжала пальцы крепче и все еще пыталась заглянуть ему в лицо.

– Евгений… Женя, у тебя что-то случилось? – Я никогда до сих пор не тыкала студентам, но сейчас переступила через привычку, лишь бы услышал.

Через несколько секунд он кивнул и зажмурился. А потом шепотом запричитал:

– Простите, Анна Андреевна. Сам не знаю, что на меня нашло… Не думал, что так получится…

– Да что стряслось, Женя? – я уже прикрикнула.

И после нескольких повторений вопроса наконец-то получила ответ:

– Мама заболела, – парень шмыгнул покрасневшим носом. – У меня только мама, понимаете? Я так сильно старался, так учился, чтобы потом о ней позаботиться. А если ее не будет, тогда зачем все это? Ради чего продолжать жилы рвать?

Я отступила, а лицо поползло вниз. Как я посмела считать свои неприятности важными? Да вся моя «черная полоса» – ерундовая дымка, ведь я даже близко ни с чем подобным не столкнулась. Почувствовала отвращение к самой себе за первую реакцию и что из-за какой-то личной чепухи не сразу уловила нечто настолько серьезное. Учитель обязан быть более внимательным.

– Рак? – предположила я.

Догадка оказалась верна – он поморщился и сказал:

– Начнут делать химию в следующем месяце… там будет понятнее. Но я даже не знаю, как за ней ухаживать.

Я вздохнула.

– Так ты поэтому спешил курсовую сдать? Чтобы потом было больше свободного времени?

Он не ответил ничего, развернулся и поплелся дальше. Но отстать от него на такой ноте я не имела права. Вновь настигла и заговорила как можно строже, снова вспомнив, что передо мной студент:

– Евгений, давайте сюда, я посмотрю еще раз. – Нагло вырвала у него из слабой руки пакет. – И скиньте мне файлом. Тут уже практически готовая курсовая. Вы меня слышите? Так слушайте дальше! Сейчас вам обязательно надо подумать о маме и о себе, а учеба подождет. У вас такой послужной список, что все закроют глаза на задержки – вы ведь это понимаете?

– Дело не в задержках, – прохрипел он. – А в смысле. Анна Андреевна, пожалуйста, не идите за мной, и так стыдно.

Я, наоборот, схватила его за локоть мертвой хваткой. Да из него же получится прекрасный специалист – чем бы ни решил заниматься! Но сломаться человек может даже на мелочи, а в его случае речь идет не о мелочи, а о глобальном переосмыслении. И сейчас не стоит говорить о том, что его старания – для него же самого, а не для кого-то другого. Пусть даже для любимой мамы. Это работает не так – вряд ли бедной женщине нужны его жертвы, она определенно мечтает, чтобы сын был счастливым и успешным: с ней или без нее, это уже не так важно. Но Латов сейчас этого не услышит, поскольку все его мысли завернулись в безвыходный цикл. И потому я начала говорить совсем другое:

– С чего вы вообще взяли, что ваша мама умрет? Неужели не слышали, сколько людей успешно лечатся и живут долгие годы? Но если она будет видеть вас в таком состоянии, то ей будет труднее. Ей сейчас силы нужны, поддержка, вера в хороший исход, а не эти сопли! Евгений, вы понимаете, что именно вы можете ей больше всех помочь? Даже если все врачи скажут, что шанса нет, а вы будете упрямо надеяться – она поверит вам, а не им! Так что забудьте на время о курсовых и занятиях, эти хвосты вы догоните быстрее всех остальных.

Мой вдохновляющий монолог привел к одному результату – студент окончательно расклеился, из глаз хлынули слезы, парень стянул очки, бездумно сунул в карман, чтобы как можно скорее вытирать щеки. И продолжал за что-то извиняться:

– Простите. Я все это знаю… При ней держался, а тут накатило… Позорище-то какое…

Вот дурак. Какое позорище? Да кто на его месте вообще смог бы бесконечно держать эмоции в себе? Но и рыдания его становились неуместно громкими – если парень заметит, как оглядываются прохожие, ему станет еще хуже. Не видя никакого иного способа переключить его внимание, я уверенно притянула эту сутулую оглоблю к себе и обняла, утешая:

– Женя, я сегодня поняла, что ты даже лучше, чем раньше казалось. Иногда человека прорывает – это нормально. Тебе нужно было сдаться, чтобы завтра стать сильнее. Эй, ну хочешь, я твою курсовую за тебя допишу и сама же себе защищу, а? Все равно ж тебе пятерку придется ставить – я тебя знаю!

Я все-таки вызвала у него болезненную усмешку и только после освободила от объятий.

– Не надо, я сам, – смущенно забурчал он.

Да я и не собиралась – на самом деле ожидала, что именно так и ответит. Подобные светлые умы в любом случае хотят каждую свою победу получить собственными руками – им поблажки не нужны.

Мне пришлось его отпустить. Все-таки взрослый человек, хотя сейчас больше похож на маленького мальчика. В некоторых ситуациях мы не можем помочь. Разве что сказать правильные слова или молча постоять рядом. Я не врач, не родственница и не друг, с меня мало толку.

На обратном пути в университет разглядела в стороне троицу студентов. Андропова, заметив меня, просто проводила прохладным взглядом, Мельников и Жуковский даже не глянули в мою сторону. Огорчилась бы, но вовремя вспомнила, что с финансистами мы сегодня утром виделись, а им и один раз из себя приветствие выдавить сложно – куда уж требовать повторное за день? Отрадно знать, что и самопровозглашенная элита иногда изображает, что учится. Одновременно это и их главный недостаток: имелись бы у них серьезные проблемы с успеваемостью, мы получили бы право ненавидеть их чуть очевиднее.

Вернувшись на кафедру, я объяснила присутствующим, что произошло у Латова. Мои коллеги – тактичные люди и профессионалы своего дела. Возможно, они смогут оказать поддержку лучше меня, не проявив лишней жалости. Или хотя бы не будут ругать Евгения за пропуски или нарушение сроков сдачи какой-нибудь работы.

С того неприятного четверга и началась какая-то новая веха моей жизни, когда прежнее начало рушиться на глазах, а другого не появилось. Но в ту эру я входила с уверенностью, что все на свете смогу – как всегда раньше могла. В тот угрюмый вечер я пока не знала, что мама Жени после лечения оправится, а этот суперменище еще и сессию сдаст на сплошные пятерки. Хотя догадывалась, что долгое время он будет посматривать на меня со стыдом, а потом наконец-то благополучно забудет свой эпизод слабости. Мы, люди, странные создания – иногда переживаем из-за чего-то незначительного, а надвигающейся катастрофы не замечаем, пока не становится слишком поздно.