Практическая романтика

Глава 4. Мечты сбываются! Или нет

В день закрытия сессии я была довольна – все позади, Верочка с тетей Риммой перестали кушать мне мозги, даже Галина Петровна, с которой я пересеклась в коридоре, поперемигивалась со мной восторженно. Я-то думала, что это она меня с безболезненным трудоустройством сестры поздравляет, но заведующая кафедрой потрясла свежей ведомостью с последнего экзамена, в которой у меня стояла пятерка – единственная из всей группы.

А вот по поводу трудоустройства она имела совсем другое мнение, никак не связанное с радостным перемигиванием. Галина Петровна посуровела, поджала губы и сообщила:

– Документы уже вчера отправила, завтра в девять утра вас там встретят. Поздравляю.

Я озвучила то, что не могла проигнорировать:

– Что-то вы так поздравляете, как будто осуждаете меня за такое решение.

– Ни в коем случае, Васнецова, – женщина подалась ко мне и, похлопывая по плечу, проникновенно добавила: – Вы мне все как дети, за каждого радуюсь! И никогда не делю детей на умниц и Верочек! – брякнула она и совсем-совсем тихо, я даже не могла быть уверенной, что мне не послышалось, добавила: – Лишь бы не было войны.

Суть последней пафосной фразы от меня напрочь ускользнула, но настроение зашкаливало, и я не собиралась чьим-то чужим странностям на него влиять.

В полседьмого утра мы уже стояли на автобусной остановке, чтобы отправиться в «Грезы русалки». Дядя Сережа предлагал подвезти нас, но Верочка отчего-то наотрез отказалась. Это было странно хотя бы потому, что багаж ее исчислялся тремя чемоданами, с которыми корячиться в такую даль на общественном транспорте, как минимум, несподручно.

Но я помалкивала, тетя Римма бесконечно обнимала дочь, впервые так надолго улетающую из-под материнского крыла, а я думала о машине дяди Сережи – старом жигуленке, который он выгонял из гаража лишь по большим праздникам. За несколько минут до выхода я все-таки поинтересовалась у двоюродной сестры, почему она отказалась от отцовской помощи, на что мне был дан ответ: «Ты совсем ничего в жизни не понимаешь, Ульяна. Лучше явиться на автобусе. А если придется объяснять заинтересованным, то отмахнуться – мол, папин мерседес как раз на ремонте, чем явиться сразу на жигулях, после которых никаких заинтересованных не останется. У нас с тобой имидж бедных, но благородных дев, а жигули – это уже за гранью бедности. Не благодари, сестренка, но за мной записывай».

И вот теперь, уже стоя в той точке отсчета, из которой назад дороги нет, я все думала о том, кто же такие – эти самые заинтересованные. И зачем нам с Верочкой какой-то имидж, если мы работать едем… Да перед кем она там вообще собралась из себя кого-то строить? Но даже до меня, в самом деле в жизни мало чего понимающей, постепенно доходило – перед кем. И как раз по мере того, как доходило, спина моя покрывалась неприятными холодными мурашками нарастающего ужаса. Теперь и слова Галины Петровны начали принимать пока размытый, но уже неприятный контекст. Я бросила еще один взгляд на три чемодана сестры и сильно вздрогнула, вдруг со всей очевидностью поняв важное: Верочка два года пассивно терпела свою влюбленность, ровным счетом ничего в этом направлении не предпринимала, потому что не видела ни единой перспективы, но именно сегодня начинается активный период ее биографии. Не знаю, кого мне будет меньше жаль в этой схватке – ее или Германа.

Но где-то неподалеку буду я.

Я, которая с Большой восьмеркой надеялась вообще никак не пересекаться.

Интересно, можно ли попросить поселить меня в отдельном от сестры корпусе?

Лишь бы не было войны. Допускаю только мелкую партизанщину против зажравшихся избалованных кретинов, но никакой открытой конфронтации. Бли-и-ин, чем я думала, когда в свой партизанский отряд брала Верочку?

Как раз на этой пессимистичной мысли подошел автобус.

Лето в этих краях будто вообще никогда до конца не заканчивается – просто отступает на время, дает ветрам немного прогуляться и пробрать до костей прохожих, а потом снова накрывает землю теплым куполом. Я уже привычно отличала лето весеннее или лето осеннее, но, разумеется, самым жарким оставалось лето летнее – иногда настолько жгучее, что без привычки утомляло.

И все плохое, что я могла думать об этом климате, собралось в душном автобусе. Зато стоило его покинуть, как захотелось задрать лицо к небу, раскинуть руки и расхохотаться в лицо солнцу. Еще и девяти нет, а оно уже жарит, вот только море разбавляет это марево бризом. Как же хорошо! Как я могла родиться в тысяче километров к северу от самого лучшего места на земле? Верочка мою эйфорию никак не комментировала, она и раньше считала меня странной, одной нелепостью больше, одной меньше.

Нас встречала суховатая, поджарая, как гончая, женщина неопределенного возраста – таких никто не считает молодыми, но и старухами они не выглядят из-за подчеркнутой ухоженности. А редкие мелкие морщинки только сбивают с толку, то убавляя, то прибавляя им лет, в зависимости от текущей эмоции.

– Васнецовы? – издали окликнула она и замахала нам. Продолжила, когда подошли, но почти так же громко: – Меня зовут Карина Петровна! Я буду вашей начальницей. Запомнили? Карина Петровна! – она говорила так, будто обращалась к умственно отсталым, но притом очень мягко улыбалась и покачивала головой вместе со всем телом. – Я здесь уже двадцать два года работаю, мне все как дети. А вы у нас, выходит, самые новенькие, потому будьте уверены, без внимания вас не оставлю!

Мы с Верочкой переглянулись, определенно подумав об одном и том же: перед нами стояла почти копия нашей Галины Петровны, даже внешнее сходство налицо. И орет примерно так же, и терминологию поддерживает. Вот только прическа у этой совсем старомодная – залакированные букли против залакированного пучка на затылке нашей заведующей. И одета эта в длинное платье с белым фартуком, что идет на пользу образу и подчеркивает тонкую фигуру. Но в остальном – Галина Петровна как есть, версия два-ноль. Я посчитала это карикатурное сходство добрым знаком, Верочка едва не рассмеялась вслух, но и ей хватило ума вежливо поздороваться и слушать дальше.

Что уж говорить, «Грезы русалки» в натуральную величину превзошли все фотографии на рекламных буклетах. Импозантные строения, окруженные осанистыми оградами. Стоило их миновать, как глаза заплясали от точки к точке, не имея возможности ни на чем остановиться. Зеленые лужайки, круглые искусственные водоемы с утками, фонтаны, статуи, дорожки, каменные скамейки и здания-полудворцы, затмевающие все предыдущее великолепие. Царящая вокруг роскошь почти парализовывала, подавляла. Не знаю уж, о чем думала сестра, но мне в тот момент казалось, что я не должна была оказаться в таком месте. Мне одного моря вперемешку с солнцем для счастья достаточно, а такая красота отпечатывается в психике насильно, навсегда, – нельзя месяц-другой пожить посреди нее, а потом вдруг вернуться в город и сделать вид, что все в порядке. После настолько вопиющей красоты буквально все покажется немного серым.

Ожила Верочка только тогда, когда Карина Петровна, показывая и объясняя нам расположение всех корпусов и хозяйственных блоков, перешла к главному – нашим обязанностям:

– Сегодня просто осмотритесь, форму вам в течение дня доставят, – ее глаза сверкнули озорством, когда она посмотрела на тот чемодан, что несла я. Вера физически не смогла бы нести все свои вещи, а моя спортивная сумка прекрасно и на плече висела. – Представляю ваше разочарование, но вряд ли вам понадобится такой арсенал нарядов, поскольку одежда здесь форменная. На глаза постояльцам не попадайтесь, ни в каких общих залах чтобы и духа вашего не было. Я не угрожаю, девочки, но все-таки угрожаю: это требование касается всего персонала, а не только вас. А завтра в шесть утра жду вас на первом этаже, – она указала рукой на хозяйственную часть, где и нам выделили комнаты, – начнете с уборки комнат…

– Что?! – не удержалась Верочка. – Уборки?

Карина Петровна легко, как кукла на вертикальной подставке, крутанулась вокруг оси и вонзилась в нее неожиданно стальным взглядом – после этого я окончательно убедилась в полной идентичности с нашей завкафедрой:

– А что не так, дорогая? Или ты рассчитывала, что тебя сразу в кабинет гендиректора за его стол посадят?

– Н-нет… – растерялась Вера, краснея.

Карина Петровна тут же всплеснула руками, убрала из тона давящую тяжесть и продолжила давить теперь с той же мягкой улыбкой:

– Вначале мне из института бумаги на одного человека прислали, я решила определить в хозчасть. Но я прикинула, что вам будет проще адаптироваться, если вы станете заниматься одной работой и друг другу помогать. А потом посмотрим. Можно ведь работенку и погрязнее найти, а может, и найду, если другой не будет. Но если вам что-то не нравится, то будьте уверены…

– Все нам нравится! – сообразила Вера.

– Да, – я тоже расслышала ультиматум, потому решила поддержать. – Спасибо, Карина Петровна.

Комнату нам выделили одну на двоих, на шестом этаже крайнего здания. И помещение не отражало ни капли царящей за окнами роскоши: просто комната с двумя кроватями, застеленными серыми покрывалами, и минимумом мебели. Чемоданы Верочки тут же заставили все свободное пространство между, а мы молча опустились на кровати, тем самым выбрав каждая свою.

– Вот и устроились! – решила я нарушить тишину, добавив в тон той самой радости, которая не покидала нас обеих все последние дни.

Но Вера покачала головой, не отрывая взгляда от пола.

– Если Герман увидит меня в платье горничной, то это конец.

Мне ее терзания уже стали смешны:

– А ты кем собиралась притвориться? Гостьей президентского номера? Вера, очнись! Герман как до сегодняшнего дня был для тебя недосягаем, так и остался. Я все еще надеюсь, что мы с ним ни разу не встретимся!

Она пару минут удрученно пялилась на свои коленки, а потом вдруг резко встала. Я удивилась, заметив на ее губах расширяющуюся улыбку. Вера ухватила первый чемодан за ручку, потянула на себя, чтобы начать разбирать вещи. И ошарашила меня еще сильнее:

– Хотя для начала надо увидеть, что там за форма. Вряд ли какое-то убожество. Это же «Грёзы»! Мужские фантазии без формы горничной не обходятся, а сказка о Золушке никогда не потеряет своей актуальности, потому что из миллиона неудач всегда случается один выстрел!

Признаться честно, я в эту секунду совсем немного ею восхитилась. Все-таки нужно признать, что в характере Веры есть достоинство: если она выбрала цель, то просто сжимает в кулаке все важное, игнорирует вторичное, и прет, прет, прет, невзирая на логику и здравый смысл. И плевать, что рядом летят ошметки случайно оказавшихся поблизости жертв. Плевать, что выглядит она иногда абсолютной дурой. Главное – переть, переть…

Хотя нет, моего восхищения на вторую секунду уже не хватило.

Глава 5. Кранты курортной жизни

– А-а-а-а…

Короткий вдох и медленный, вибрирующий выдох, на грани стона, после которого можно проходить кастинг на озвучку порнофильмов:

– А-а-а-а-а… А-а-а-хренеть.

Любой из вас мог бы решить, что столь неприличный звук издала моя двоюродная сестра, но вынуждена покаяться – это была я. Хотя каюсь в этом без особых угрызений совести, ибо каждый на моем месте выдал бы нечто подобное, если не хуже. Верочка, например, вообще захлебывалась восторженными матами, точно так же припав сплющенным носом к стеклу.

У нас наконец-то выдалась свободная минутка, потому мы с Верой, не сговариваясь, прибежали сюда ради восторженного припечатывания лицами к стеклу.

А до того момента нам пришлось попотеть. Вчера мы с Верой сгоняли к морю, немного прошерстили окрестности, в столовую и на прогулки ходили закутками, чтобы не попасться кому-нибудь на глаза. Верочка даже не думала выкинуть чего-нибудь эдакого – и она понимала, что стоит накосячить сразу по приезде, до того, как себя зарекомендуем, и вылетим еще до оглашения трудовых обязанностей. Поскольку она так запросто согласилась с этим доводом, я пришла в уверенность, что не все потеряно. Каждый день буду кормить ее подобными байками, а там, глядишь, уже и лету конец.

А вот сегодня с шести утра мы осваивали нехитрые навыки скоростной и идеальной уборки комнат под чутким – если не сказать жутким – руководством Карины Петровны.

– Убираете, когда в комнате нет гостей. И всегда помните, что они могут вернуться в любую секунду – то есть чем меньше времени займет уборка, тем лучше. Воспринимайте это как игру: если вас поймали, то вы вроде как проиграли. Нет, конечно, за такое никто не уволит, но в этом случае улыбайтесь и смущайтесь перед клиентами так, словно от вашего смущения вся ваша зарплата зависит. У девочек на ресепшене табло смотрите, там отмечены номера, ключи от которых сдали.

– А если клиент не захочет выходить из номера день, другой, третий? – Верочка задала вполне закономерный вопрос, мне тоже было интересно. – То что же делать – выманивать?

Карина Петровна разразилась грудным смехом, однако этой фривольности не позволила продолжаться долго, зато ответила с появившимся задором:

– Даже представлять не хочу, как ты его выманивать будешь! Нет, конечно! Такие номера тоже убираем раз в день, но если на ручке не висит табличка «Не беспокоить», – она указала как раз на такую, когда мы проходили мимо очередной комнаты.

– А если табличка висит? – не унималась Верочка. – День висит, два, три…

Карина Петровна крутанулась к нам, моментально оказавшись перед нашими лицами и заставив сильно вздрогнуть, затем ответила:

– Тогда нюхаете. Подходите к двери и под видом протирания панелей нюхаете. В случае появления постороннего запаха сообщаете девочкам на ресепшене.

– Какого еще запаха?

И одновременно с Верочкой спросила и я:

– Это шутка?!

– Шутка, конечно! – та ответила бодро и будто невзначай добавила: – Но иногда не шутка. В последний раз так над нами постоянный клиент пошутил, пусть земля пухом будет. Ему же девяносто шесть стукнуло, но этот факт самого его не остановил – сначала до четырех утра в ресторане на втором этаже кутил, потом еще пару часов в ресторане на первом этаже с девушками знакомился, а потом в номер вернулся на последнем издыхании, – женщина приложила палец к тонким губам, словно призывая нас к молчанию: – Но такие вещи вслух здесь не обсуждать, ясно? Здесь люди себя чувствуют в раю, незачем им знать, что где-то в соседнем номере кто-то в самом прямом смысле туда отправился – обычно это портит настроение. Вот! – она воскликнула, прикладывая ключ-карту к очередной двери. – С этого номера и начнем, ночью гости выехали.

Ни меня, ни Верочку нельзя назвать белоручками или криворучками – все же мы росли не в домах с прислугой. Но оказалось, что даже уборка бывает разных степеней прокачки. То, чего требовала от нас неугомонная Карина Петровна, пока нам было неподвластно – надо быть молнией с тряпкой, феей в резиновых перчатках, суперженщиной, способной менять постельное белье за секунды, а надзирательница все подкидывала и подкидывала нам информации: как часто протирать гардины, какими средствами чистить ванную, а какой тряпкой – панели. Уж не знаю почему, но со временем – точнее, в третьем шикарном номере – это уже стало весело. Мы с Верочкой почти наперегонки гонялись и невольно хихикали, поглядывая друг на друга. Не знаю, то ли трудотерапия так хорошо сказывается на настроении, то ли совершенно новое для нас занятие, то ли роскошная обстановка вокруг, которая требовала именно нашего вмешательства для абсолютной идеальности, то ли тот факт, что у нас получается, несмотря на первоначальный скепсис. И даже Карина Петровна похвалила:

– Вот и славно, девочки. Недели через три вы вдвоем сможете убирать комнаты так же быстро, как одна самая медленная из наших штатных горничных. Я считаю это отличным результатом, была готова и к худшему. Но за вами закреплю только это крыло, в элитных номерах все же требуется больше профессионализма.

Мы с Верочкой в очередной раз переглянулись и едва не присвистнули: то есть это были не элитные номера? Так, халупки для самых бедных гостей?

После Карина Петровна повела нас показать, где прачечная. И путь как раз пролегал через этот стеклянный коридор между корпусами. Мы просто замерли, не в силах сдержать восторга: будто над поверхностью земли в ста метрах застыли, впереди голубеет море, внизу пестреет территория отеля, а почти прямо под нами бассейн с лазурной жидкостью, которую и водой назвать язык не поворачивался – настолько неестественно выглядел этот оттенок синего. Не совсем ясно, на кой черт посетителям нужен бассейн, если до моря полторы минуты ходьбы, но на шезлонгах уже располагались самые ранние из пташек. И все это вкупе выглядело неестественным кадром проплаченного рекламного ролика – точно, рай.

Мы поспешили за Кариной Петровной, но как только она посчитала наш рабочий день законченным, вернулись сюда, чтобы разглядеть получше.

– Мать, мать, мать… – эхом доносились до меня отголоски сестриных впечатлений.

– И не говори, – неизбежно соглашалась я. – Сюда на закате надо прийти.

– Чтобы с ума сойти? – почему-то обиделась Верочка. – Потому что я точно сойду с ума.

– От красивого вида?

– Нет, в конце августа, когда меня отсюда выгонять метлами будут. Потому что добровольно я отсюда ни ногой. Разве что под ручку с Керном-младшим.

– Ну, теперь-то хоть понятно, Вер, что ты в нем нашла. На мой вкус, даже все отели мира не перевешивают характер крысеныша Керна, но хоть один разумный аргумент в его пользу. Слава богу, ты хоть меркантильная, а то я уж боялась, что просто крышей двинутая. Хоть в деньги влюбилась, а не в такого ублюдка.

– Дура ты, Ульяна, – она и не думала обижаться. – Он же ко всему харизматичный красавчик и вообще классный!

– Да, погорячилась я, сестра, рано еще диагноз снимать.

– И никакой меркантильности, Ульяна! Конечно, за такую жизнь и убить можно, но полюбить – нет. Я, например, не смогла бы влюбиться в урода, или если он ниже ста восьмидесяти сантиметров, я таких вообще карликами про себя называю, утырка какого-нибудь без чувства юмора, будь за ним хоть…

И вдруг резко подскочила на месте, поскольку за нашими спинами крякнуло. Я, наверное, уже на развороте понимала, что ничего хорошего там не увижу, но все равно вскрикнула. Собственно, картина маслом – трое из Большой восьмерки. Для полного эпик-фейла только Германа и не хватало. Зато почти карлик – как по заказу.

Прямо перед нами стоял Кеша-торчок, которого мы, конечно же, в лицо знали. Он был невысок – примерно на сантиметр ниже Верочки, которая тоже определенно не шпала. Узколобый, несимпатичный, но обладающий большими круглыми глазами – чистыми, как у ребенка. Это делало его внешность обманчивой, не поддающейся определенной оценке. И говорил он медленно, чуть в нос, растягивая слова:

– А че сразу утырок-то? С лица хлеб не едят.

Я подумала, что он шутит. По крайней мере, хоть одна характеристика Верочки мимо. Но моя надежда обрушилась после того, как его спокойно поправили:

– Воду не пьют, Кеш. И поговорки явно лишние, если ты никак не можешь их запомнить.

– И все равно обидно, когда по внешности судят, – ответил он Кристине, не оборачиваясь. – Все бедные такие злые?

Кристина переводила взгляд с меня на Верочку. Несколько секунд задержалась на фартуке горничной, чуть заметно вскинула тонкую бровь. Потрясающе красивая платиновая блондинка. Я помню, как она смеялась после случая в троллейбусе, но сейчас руку бы дала на отсечение, что меня она не помнит. Тем лучше. А вся ее заинтересованность связана только с темой нашего последнего обсуждения, а ведь мы в выражениях не стеснялись. Именно это она и озвучила:

– Вы кто такие, чтобы вообще обсуждать Германа Керна в таком тоне, как будто вы не на его семью сейчас работаете?

Третьим, к счастью, был Юра Невский. Он быстро сориентировался и выступил вперед, чтобы конфликт не перерос в конфликт, осознаваемый всеми присутствующими.

– О, Ульяна, вы уже приехали? А это, как я понимаю, Вера?

Сестра заторможенно перевела на него взгляд и улыбнулась так широко, как в тот момент сумела:

– Да. Юра, я тоже хотела бы поблагодарить тебя за помощь! И… это, – она обратилась сразу ко всем, – не знаю, как прозвучали мои слова, но я никого не хотела обидеть!

Пухлые губы Кристины искривились, а Кеша так и стоял, заправив руки в карманы и глядя перед собой. Неужели обиделся до такой степени? Хотя мне казалось, что Вера все делает правильно – раз уж вляпались, то лучше сразу извиниться и на том вопрос закрыть. Вот только странно ли, что я извиняться не спешила? Так это разные вещи – я-то о Германе чистую правду говорила, факты констатировала, за что тут извиняться?

Юра зачем-то вообще тронул меня за плечо, словно привлекая к себе внимание.

– И как вы тут устроились? Еще не пожалели, что сюда рвались? Кстати говоря, сам Марк Александрович тут налетами бывает, не чаще раза в неделю, у него других дел предостаточно, так что страшных проверок особо и не бойтесь.

– Я… а, да! Спасибо большое, все прекрасно!

– А когда приехали? Наши номера в том корпусе, – он махнул куда-то в сторону, но я не особенно вглядывалась.

– Понятно. Мы… да… вчера утром!

Я не то чтобы с трудом подбирала слова, но сбивалась от вида Кристины. Ее бровь еще сильнее заползла на лоб – вероятно, так красавица констатировала неуместный интерес ее друга ко мне. Мне тоже от этого было не по себе. И совсем уж неприятно стало от ее презрительной усмешки.

– Юр, пошли уже. Нас все ждут.

– Подождут, – он улыбнулся ей так же мягко, как и мне.

Но она настаивала:

– Надо успеть поужинать до вечеринки.

– А, точно! – Юра хлопнул себя по лбу. – Девочки, сегодня же вечеринка на берегу в честь открытия сезона, прилетайте туда! Там вся молодежь собирается, старикам вход воспрещен.

– Ты спятил?! – Кристина зашипела и подалась вперед, словно собиралась вцепиться в него зубами и утащить отсюда подальше.

Я просто решила отделаться, но притом оставаться вежливой:

– Спасибо за приглашение, Юра! Но нам завтра очень рано вставать…

И Вера завопила, заглушая конец моей фразы:

– Конечно, спасибо, спасибо! Мы обязательно придем!

Юра несколько растерялся от слишком громкого голоса и отступил. Глянул на нас обеих напоследок и шагнул к отчего-то разъярившейся Кристине. Через несколько секунд они оба вернулись, подхватили под локти Кешу и потянули за собой. А он словно из забытья очнулся и монотонно прогундел:

– Кристин, да вытащи ты ногти из моего мяса.

– Ты опять уснул с открытыми глазами!

– В здоровом теле здоровый лук, – он ответил ей, извернулся, посмотрел на нас и добавил: – Буду очень ждать.

Совершенно непонятно, кому это было сказано. А если нам, то непонятно, каков процент угрозы содержался в этой фразе. Но в любом случае, как-то сразу стало ясно, почему Кеша-торчок так называется. Однако Верочке на это было плевать – она зажала рот двумя ладонями и прямо в них тихо визжала. Ну все, кажется, мой курорт закончился, начинается свистопляска.