Читать книгу: «Истории из моей жизни. Повесть, рассказы, очерки», страница 2

– Гена, вырубай машину! прокричал батальонный комсомолец.

Моряк-разведчик добросовестно выполнил команду, беспорядочно выключая все тумблеры, которые были на пульте управления станции. Машина глубоко вздохнула и замерла. Навстречу Баранову и Ходунову уже бежал командир взвода связи разведбатальона старый старший лейтенант Сергей Палыч. Он радостно размахивал руками и звал разведчиков к себе. Охрана, состоявшая из моряков первого батальона морской пехоты, сначала дернулась вперед на них, и начала изображать активные действия, но после того, как РЛС (радиолокационная станция) остановилась, все ее бойцы перешли на спокойный шаг, демонстрируя окружающим свое поражение.

В душе гвардии лейтенанта творилось невообразимое, стресс и переживание за успех операции, сменились на чувство выполненного долга. Он представил себе, что все, что сегодня произошло, могло произойти в боевой обстановке, и тогда возможно всем ребятам его группы были бы присвоены боевые награды!

Сергей Палыч, отношения с которым у молодого политработника частенько не складывались, вдруг стал добрым и покладистым. Он по- отечески потрепал Валерия по плечу, и произнес:

– ну, что комсомолец, не ожидал я от тебя такой лихости! Тебе мое уважение! Выполнение любой просьбы почту за честь!

После чего он пригласил Баранова и Ходунова в кузов автомобиля связи и предложил немного перекусить остатками прошедшего обеда. Но на этот раз русская поговорка насчет сладких остатков не сработала, еда на столе отсутствовала. Черноусов сел на место старшего машины и дал команду водителю заводить мотор. Вдруг к автомобилю подбежал раскрасневшийся командир первого батальона морской пехоты гвардии подполковник Туганов. Рядом с ним стоял тот самый матрос, у которого разведчики отняли автомат с подсумком и магазинами. Он тыкал пальцем на Валерия и громко говорил своему комбату, что это именно тот офицер, который напал на него и отнял оружие. С трудом сдерживая гнев, гвардии подполковник спокойным, но слегка дрожащим голосом потребовал от Баранова вернуть оружие хозяину. Но героически выполнивший свой служебный долг лейтенант категорически отказался подчиняться, ссылаясь на то, что у него есть свой командир-начальник, и пока его комбат не даст такого приказа, он даже не подумает этого сделать!

Круглое лицо Туганова побагровело еще сильнее, и его просьба превратилась в истошный крик. Но лейтенант был неумолим! Вдруг мотор машины связи завелся, и она поехала по полигону, оставляя далеко позади всю депутацию пехоты, пытавшуюся вернуть автомат матросу уроженцу Ростова-на Дону. ГАЗ-66 хоть и был машиной практичной, но имел всего четыре колеса. У БТРов их было по восемь штук, и двигались они по пересеченной местности гораздо уверенней. Комбат первого батальона, видя, что беглецы буквально выскальзывают из его рук, приказал старшему одного из бронетранспортеров продолжить преследование, а второму перекрыть Балтийскую заставу.

Гонки по пересеченной местности закончились довольно быстро, так как оставшийся на полигоне БТР встал поперек пути автомобиля, которым командовал старый старший лейтенант Сергей Палыч Черноусов. Через пять минут после разговора по связи с гвардии майором Курбановым, Палыч подошел к двери кунга (кузова автомобиля). Он медленно открыл ее, вставив в проем свою еще более красную физиономию. Черноусов дрожащим голосом сообщил гвардии лейтенанту, что командир батальона разведки приказал вернуть гвардии подполковнику оружие. После того, как процедура передачи была исполнена, офицер Туганов разразился такой отборной бранью и пожеланием самых невероятных кар, что завернутые кверху казачьи усы Палыча развернулись и опустились вниз. Но гвардейский лейтенант оставался сдержанным и спокойным, как пилот советских ВВС (военно-воздушных сил).

После того, как дорога для езды машины связи была открыта, разведгруппу политработника Баранова собрали вместе и доставили в следующую контрольную точку, из которой нашим разведчиком было необходимо самостоятельно пешком добраться до Раменских высот – места сбора сил, участвовавших в учениях. Дорога была дальняя, группа гвардии лейтенанта Баранова настигла роту уже знакомого гвардии капитана из третьего батальона. В процессе движения командиры обменялись мнениями об учениях, поделившись впечатлениями о действиях своих подразделений. Гвардии капитан похвалил молодого офицера, и они продолжили свой марш. До высот шли вместе налегке и с голодными желудками. На месте оказались поздней ночью. По команде комбрига все подразделения, участвовавшие в учениях, были построены. Командиры батальонов, произвели доклады командиру соединения. Он некоторое время, что-то нервно говорил в их адрес, но потом все подразделения были перестроены для объявлений. Речь комбрига была короткой, но очень эмоциональной. Для того, чтобы не обидеть комбата первого батальона, он распек действия группы разведчиков, которая разгромила опорный пункт синих, разогнала подразделение охраны, отняв личное оружие, чуть не вывела из строя дорогостоящую технику. А командир данной разведгруппы в добавок еще и нахамил комбату, за что заслуживает дисциплинарного наказания. В ночи Валерий не видел выражения лица комбрига, не мог рассмотреть ухмылки начальника политического отдела, лиц, стоящих перед командованием бригады комбатов, но отчетливо запомнил пожелание командиру разведывательного батальона гвардии майору Курбанову, наказать нарушителей своей властью. Гвардии майор бодро ответил: «Есть!», и наказывать молодого лейтенанта не стал. Просто на всех будущих учениях, он постоянно назначал Валерия Баранова командиром разведгруппы, чем офицер стал очень гордиться. Заметил он и изменение отношений к себе всех комсомольцев и коммунистов батальона, которые поняли, что офицер-политработник может быть не только бумагомарателем, организатором комсомольских собраний и ленинских чтений, но и боевым штыком, способным с честью выполнять любые поставленные боевые задачи, и не только Фолклендские архипелаги завоевывать!

Безутешная память…

Годы человеческой жизни движутся своей чередой, отдельные остаются в памяти событиями или эпизодами, другие забываются до поры до времени, но моя память сегодня не дает мне спокойно уснуть. Каждую ночь зовет и зовет к себе меня моя малая Родина, в те места, которые дороги с далекого и беззаботного детства. Видятся родные просторы донецких степей, окаймленные зелеными лесопосадками и ставками, приазовские пески, Крымские горы, сине-зеленые волны Азовского и Черного морей, сумские сосновые боры с живописными берегами и старицами извилистой украинской речки Псел, белые хатки-мазанки, покрытые соломой, деревянные криницы с прозрачной и холодной ключевой водой.

Порой снится мне, будто возвращаюсь домой со срочной службы из балтийской морской пехоты и почему-то еду в мой Донецк через южный приморский город Мариуполь – город, с которым связана семейная история родителей моей мамы. Вижу своего дедушку Арсентия Максимовича, идущего со мной по летнему ночному городу, который раньше называли маленькой Одессой. Дед рассказывает о своей веселой и беззаботной юности, скрипучей прадедовой шхуне, енотовой шубе, револьвере-пугаче, который он почему-то называл «бульдогом», своих верных друзьях и дореволюционных названиях улиц. Затаив дыхание, слушаю историю своего рода. Мы останавливаемся у старого дореволюционного одноэтажного здания. В многочисленных окнах висят белые гардины-занавески, а в комнатах давно живут чужие люди, но дом – место рождения моего дедушки. Вижу едва заметную слезу в глазах моего родного спутника и слышу произнесенные с тоской слова: «Если бы не революция, то этот дом был бы твоим!»

Дорожная брусчатка приводит нас к узкой пешеходной лестнице, ведущей в гору. Через три пролета, заканчивается Слободка и начинается центральная часть Мариуполя. В начале своего пути – это древние, прилепленные друг к другу домики из красного кирпича или окрашенные в белый цвет. Возраст многих из них начинает свое исчисление еще с начала девятнадцатого века. Через невысокие заборы, разделяющие дворы и улицы свисают ветки со зрелыми фруктами. Они падают прямо на землю, их никто не собирает, и только по утрам хозяйки, подметая тротуары, сгребают упавшие плоды в кучи и отдают на съедение домашним животным или просто выбрасывают, потому что их вокруг тьма тьмущая…

Мы заходим в небольшой дворик, где ютятся разномастные старинные постройки, некоторые из них представляют собой крохотные квартирки-клетушки без всяких удобств, здесь живут коренные жители Мариуполя, многим из них далеко за семьдесят. Поднимаемся на высокое зеленое крыльцо, которое с нашим приходом превращается в летнюю веранду для отдыха, где гостеприимные хозяева ставят небольшой столик, накрывают его самыми различными домашними кулинарными изысками. Крохотная комнатка, в которой в тесноте, да не в обиде живут три ее обитателя, наполнена старинными картинами и статуэтками, а воздух слегка пахнет сыростью и стариной. Здесь уже много лет живет старшая дедушкина сестра и моя бабушка Маруся вместе со своей дочерью и зятем, тетей Лизой и дядей Сережей Георгиади. Помню их как очень приветливых, веселых, добрых и остроумных людей, душа в душу проживших свою непростую и долгую жизнь, но лишенных судьбой простого человеческого счастья – счастья быть родителями.

С этого самого крыльца открывается замечательный вид-перспектива на берега Азовского моря и находящиеся далеко внизу порт, и укутанную в сады, одноэтажную часть города. Крутые берега былого моря, нависают над домами, как старинные крепостные стены, разрушенные временем. Море тысячи лет тому назад откатилось от их подножия, как бы оставляя им роль границы между центром города и знаменитой мариупольской Слободкой, улицы которой покрыты вековой каменной брусчаткой и окаймлены небольшими старыми белыми домиками без фундаментов. С каждым годом они все сильнее проседают в грунт почти до самых окон, и нет той силы, которая могла бы вернуть их в исходное положение, время безутешно движется только вперед!

Вокруг построек сплошные густые сады, которые в разные периоды лета полны вишен, черешен, яблонь или абрикосов, один из сортов которых мариупольцы называют на местном жаргоне жерделями-лимонками. И кажется мне: ступаю по камням этого любимого мной и моей памятью приморского города, беседуя с дедушкой Арсентием Максимовичем, как со своим давнишним другом. Его компания в эту теплую летнюю ночь для меня очень приятна и радостна.

Темнота вокруг наполнена звуками мириад кузнечиков, сверчков и лягушек, поющих свои бесконечные, только им понятные песни с монологами и диалогами, а прибрежная поверхность теплого и соленого ночного Азовского моря светится от множества маленьких светлячков-креветок.

Так уж случилось, но мой отец, никогда не знавший и не видевший в своем детстве моря и моряков, влюбился в них с первого взгляда. И произошло это при весьма необычных обстоятельствах. В самом конце той страшной и великой войны его семья проживала в городе Каменске, что на границе Луганской и Ростовской областей. Совсем недалеко оттуда, на правом берегу реки Миус, проходил мощный рубеж обороны немцев, который должен был остановить наступление наших войск после Сталинграда. Когда-то в далекой древности здесь были легендарные богатырские заставы, на которых русские витязи охраняли Русь от вторжения степных кочевников. Именно у высокого кургана, который в народе называется Саур-Могилой, великий русский художник Васнецов изобразил трех великих богатырей, внимательно всматривающихся вдаль. Это славные воины Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович, прославленные в русских народных сказаниях и легендах.

Именно здесь на самой вершине кургана после Великой Победы был воздвигнут памятник советскому солдату, а тогда в горячем сорок третьем шли тяжелейшие бои. Фашисты сумели превратить реку в неприступную преграду. Там во время ее форсирования и штурма укреплений сложили головы тысячи советских солдат и офицеров. Командование наших войск бросило на прорыв лучшие части и соединения, среди которых были донские и кубанские кавалерийские дивизии, и бригады морской пехоты. Казаки уходили в глубокие и свирепые рейды по тылам противника, не беря в плен ни одного врага, безжалостно вырубая всех встреченных немцев «до ноги».

Моряки, прибывшие на сухопутный фронт с берегов далекого моря, шли в атаки на врага в полный рост, в своих черных бушлатах и бескозырках с золотыми якорями, на которых были написаны названия оставленных у причалов боевых кораблей.

Со смертельно опасным морским кличем: «Полундра!» матросы уверенно и не торопливо шли на встречу врагам, не кланяясь осколкам и пулям, ибо воевать по-другому не могли, да и не хотели. Они справедливо считали себя лучшими среди всех и не имели права быть ниже этого. Морские бригады несли колоссальные потери, вызывая дикий страх и ужас, у сидящих в окопах и дотах немецких солдат и офицеров. Враги запомнили моряков, как «черную тучу» и «черных комиссаров», несущих мучительную смерть на кончиках своих трехгранных штыков.

Тогда на рынках некоторых городов и сел впервые стали появляться матросские тельняшки, бескозырки и бушлаты, очевидно снятые мародерами с убитых краснофлотцев. Но впереди торгашей и спекулянтов шла легенда и слава о неповторимом героизме и мужестве флота, оставшаяся на всю жизнь в сердце моего отца, которую он сумел передать мне – своему первому сыну!

Именно с той поры в сердце Вити Жукова появились интерес, а потом и любовь к морю, о котором он раньше читал только в книжках Станюковича, Соболева, Степанова, Сергеева-Ценского и Новикова-Прибоя. С тех пор мальчик, из племени казаков-запорожцев, не имевший в роду ни одного моряка, заболел кораблями и морской службой. С этой любовью он поступил, учился и окончил мореходное училище в городе Ломоносове. А однажды в каникулярном отпуске совершенно случайно встретил свою любовь – черноглазую и черноволосую девушку, которая впоследствии станет моей мамой… Все произошло случайно, но в следующие свои приезды в Донецк он раз за разом будет приходить на ту самую улицу, в тот самый дом, который когда-то построил мой дедушка Арсентий Максимович. И станет эта дорога дорогой к сыну, тому самому малышу, ради которого отец решительно изменит свою судьбу, заставив себя на долгие годы забыть о юношеской романтике, посвятив всю свою дальнейшую жизнь воспитанию ребенка, которому он передаст всю свою любовь к желанной профессии без остатка.

Моя жизнь началась со старого парохода-ледокола, на котором работал отец после окончания училища в качестве четвертого механика. Корабль тогда базировался в Таллине и носил революционное название «Волынец», связанное с подавлением печально известного кронштадского восстания моряков. А в тысяча девятьсот восемнадцатом году этот самый ледокол совершил подвиг, ведя караван кораблей Красного Балтийского флота из Гельсинфорса, мужественно пробивая дорогу во льдах Финского залива в легендарный Кронштадт.

Именно тогда моя мама совершила один из самых решительных поступков в своей жизни. Собралась и поехала за своим любимым на край земли в неизвестную Эстонию. Там в просторной каюте из красного дерева и произошло таинство, в результате которого появился я. Хотите верьте, а хотите нет, но когда впервые мой сторожевой корабль «Дружный» зашел в Купеческую гавань Таллина, стоя на сигнальном мостике, я почувствовал, что нахожусь в этом древнем и прекрасном городе уже не в первый раз…

А потом была учеба отца в Одесском высшем инженерном мореходном училище. Нам с мамой больше ничего не оставалось, как терпеливо ждать его в Донецке в нашем уютном саманном доме на улице Чехова, ограничиваясь короткими телефонными переговорами, краткосрочными нечастыми приездами отца на каникулы и получением небольших посылок с игрушками и книгами.

В тот период времени все мужское воспитание внука легло на плечи моего дедушки Арсентия Максимовича. Любя внука всей своей душой, он позволял мне многое, а я, в свою очередь, с любовью называл его простым коротким, но емким для меня именем «Деда». До пяти лет он терпеливо возил меня на коляске, читал вслух самые разные книжки, которые я выбирал сам из домашней библиотеки. Главным критерием моего выбора были яркие интересные картинки, с батальными сценами. Сдвинув старые очки со сломанной дужкой на кончик носа, он постепенно задремывал, и продолжал чтение только после моих настойчивых подергиваний за рубашку и требований проснуться. Дед первым стал учить меня счету, любил рассказывать стихи из своего дореволюционного детства.

Выходя на прогулки, он то и дело отмахивался от острот и шуток стариков-приятелей, которые постоянно подтрунивали над ним за то, что он так балует внука. В ответ на их происки, он только молча посмеивался, сохраняя полное спокойствие, держась за ручку, моей синей коляски. Позже я учился у деда пить горячий чай-кипяток с сухарями, есть тюрю – подслащенное молоко с разломанным на маленькие кусочки хлебом. Я наблюдал, как он рубит дрова, перевозит в летнюю кухню привезенный на зиму уголь, и практически не отходил от моего старика, став его настоящим маленьким «хвостиком».

Арсентий Максимович был очень добрым и спокойным человеком. За всю мою жизнь он ни разу не тронул меня даже пальцем, да и голос повышал крайне редко, позволяя мне почти все. Особенно я любил заглядывать в его святое святых – ящик старинного комода, где дедушка хранил царские монеты, потускневшие от времени фотографии, линзы, спички и другие раритетные вещи, и безделушки.

В кругу своих приятелей и сверстников ветеранов русско-японской, первой мировой и гражданской войн, он любил рассказывать о своих старинных друзьях и подругах, приключениях молодых лет, случившихся еще до революции.

Максимович был единственным мальчиком в своей семье, и поэтому мой прадед, души не чаял в сыне. С возрастом юный повеса начал изысканно одеваться. Костюмы-тройки, яркие галстуки-бабочки, туфли со скрипом, прически с прямым пробором, густые черные и закрученные кверху усы, очаровывавшие многих девушек и женщин, жесткие черные волосы и черные глаза, доставшиеся и мне по наследству.

Дед умел профессионально играть на всех струнных музыкальных инструментах, что было в то время очень модным. А его отец дал возможность сыну получить редкую, но очень престижную в царской России профессию – машиниста паровоза. Говорят, что в свое время, она была такой же трудно достижимой, как и современная профессия космонавта, а специалисты паровозники были «ценнейшим штучным товаром».

В метрическом свидетельстве, выданном его родителям в мариупольской церкви Марии Магдалины, дедушка был записан как Орест, а не как Арсентий. Наверное, им хотелось назвать единственного сына на древнегреческий манер, но затем, по каким-то причинам, его имя подверглось изменению. Вижу в этом козни моей бабушки. Екатерина Ивановна всегда была неравнодушной к иностранным именам и словам, и поэтому назвала своих детей на европейский манер сына Альфредом, а дочь Ренатой. Более того, но и свой день рождения, и, конечно день рождения мужа, она подогнала под международный и государственный праздники Восьмое марта и день годовщины Октябрьской революции соответственно.

В юности Максимович рано познал радость любви, но сумел успешно оставаться холостяком до своего сорокалетия. Отец выделял сыну приличные карманные деньги и поэтому ему были доступны и не чужды даже самые нескромные, и недешевые мужские развлечения. Так в период первой мировой войны он оказался в небольшом польском городке. Прогуливаясь по его узким старинным улочкам, Орест решил вспомнить свою разгульную мариупольскую жизнь и именно с этой целью посетил дом, куда любила приходить мужская публика. Там он пробыл ни мало, ни много, а почти трое суток. Веселый, щедрый и любвеобильный Орест произвел фурор среди окружавших его польских красавиц. Пораженная его возможностями, добротой и красотой хозяйка заведения, устроила торжественные проводы необычайного посетителя. Они сопровождались всеобщим построением всего персонала и бурей оваций тружениц древнейшей профессии. Но в дедовой душе на долгие годы осталась только одна из них, внезапно возникшую любовь к которой, он пронес через всю свою долгую и непростую жизнь.

На излете своих жизненных лет, чувствуя нестерпимое одиночество, Максимович в отчаянии написал большое и нежное письмо Ядвиге, той самой полячке, о которой помнил более полувека. Не зная ее домашнего адреса, он подписал конверт просто: «Польша, Ядвиге Филиппской». Через некоторое время письмо вернулось, назад не найдя адресата и стало достоянием бабушки. «Разбор полетов» был очень эмоциональным, но коротким, дед прекратил его одним взмахом руки. Переполненный эмоциями он вышел во двор, чтобы успокоиться и посидеть на своей любимой скамейке в палисаднике, заросшем пахучими ночными фиалками.

До революции в России не было дискотек, но были танцклассы. Там всегда собирались молодые парни и девушки, желавшие повеселиться и потанцевать, а для Ореста, как для одного из самых уважаемых и желанных посетителей, пожилой дирижер еврей, всегда назначал встречный марш. Дед был очень элегантным молодым человеком. Одеваясь изысканно и со вкусом, он становился объектом особого внимания со стороны женщин. Зимой Орест всегда ходил в новой енотовой шубе – обязательном атрибуте купеческого сословия России. Любимой взрослой игрушкой деда был свинцовый револьвер-пугач, стрелявший специальными пробками. Звук его выстрела напоминал стрельбу из боевого оружия. Пистолет был натерт фосфором (тогда люди еще не знали об опасности этого вещества для здоровья) и от этого ночью светился, приводя в состояние ужаса многих окружающих. Однажды эта самая игрушка сыграла с Арсентием Максимовичем злую шутку. Как-то раз, возвращаясь домой со свидания с молодой красавицей гречанкой, он был встречен группой ее соплеменников. Пытаясь отвадить русского красавца, молодые греки не раз угрожали ему кулачной расправой, но Максимовича всегда выручало его личное оружие. Неоднократно он останавливал агрессию молодых людей вращением ствола револьвера перед большими носами потомков гордых эллинов. Однажды, для того чтобы напугать озлобленных греков, дед попытался выстрелить в воздух, но пробка не сработала. Не задумываясь о последствиях, Орест автоматически заглянул в ствол своего «бульдога». Заряд взорвался, огонь обжег веки и глаза нашего героя. Греки, сбив молодого человека с ног, начали его безжалостное избиение. Неизвестно чем бы все закончилось, но подоспел его закадычный дружек Сашка Фадеев, который решительно и умело разбросал нападавших и благополучно доставил пострадавшего домой, не успев разъяснить грекам, какими безмерными должны быть их любовь и благодарность великому русскому народу, Императрице Екатерине Великой, графу Григорию Потемкину, и, наконец, великому полководцу Александру Суворову – за избавление от гнета турок и крымских татар, и переселение в приазовские степи, где они обрели свою новую родину! Так он спас дедушку от серьезных травм и увечий.

У Максимовича было много закадычных друзей, которые всегда были готовы пойти с ним «в огонь и в воду», но ближайшим и самым лучшим был Миша Горинштейн. Знакомые частенько называли их друзьями «не разлей вода». На веселой танцевальной вечеринке, за биллиардным или карточным столом, на мариупольском пляже, в кулачной разборке или на вечерней прогулке с шикарными барышнями по уютным улицам города, они были неразлучны. Но грянула жестокая гражданская война, полилась алая человеческая кровь. Неожиданно для всех жителей приморский город оккупировали австрийцы. Во время очередной комендантской облавы Миша был схвачен оккупантами и расстрелян вместе с некоторыми другими жителями Мариуполя, имевшими еврейскую наружность. Эту первую свою серьезную утрату дед переживал особенно тяжело. Наверно, поэтому фотографии друга оставались в дедушкином комоде на протяжении всей его жизни. Храню их и я как память о его прошлом.

Участвовать в империалистической войне многим российским гражданам не хотелось, не исключением был и Орест Максимович. Его отец даже делал попытку подкупа местного врача, но из нее ничего не вышло. Сыну пришлось надевать форменную фуражку-бескозырку и солдатские обмотки. Деду повезло, так как воевать пришлось на южном направлении, которым командовал сам генерал Брусилов. В легендарном прорыве, Орест Баранов дошел до границ вражеской Австрии.

Однажды русские солдаты расположились в небольшой австрийской деревеньке и остановились на постой в домах местных крестьян. Однополчанам чертовски хотелось есть. Они попросили хозяйку дома, где разместился взвод, накормить их какой-нибудь едой. Испуганная женщина принесла на стол самое изысканное, по ее мнению, блюдо – банки с неизвестными для русских консервами, которые оказались удивительно вкусными. Предложенная пища была буквально сметена со стола «могучим ураганом». После трапезы восторженные едоки решили узнать у австриячки о происхождении необычной вкуснятины. Та попыталась объяснить происхождение консервов жестами. Увидев движения пальцев ее рук, все неожиданно сообразили, что речь идет о самых обыкновенных консервированных лягушках, которых безумно любят многие австрийцы и французы. Проклятье, но сработал принцип: «что немцу хорошо, то русскому – смерть»! Все воинство моментально выбежало во двор, чтобы «очистить душу», а самым невозмутимым и довольным остался только мой дедушка. Позже он частенько вспоминал об этом веселом случае в кругу своих друзей и знакомых.

Благодаря своим музыкальным способностям Максимович был замечен полковым дирижером, и принят в струнный оркестр, который был важным атрибутом тогдашних воинских частей. Но пришло время, когда германский фронт стал рушиться, дивизии и полки самопроизвольно разваливались и становились неуправляемыми. Обрадованные неожиданным изменениям, измученные войной, солдаты устремились домой. Военный дирижер, понимая безысходность сложившейся ситуации в русской армии, предложил Оресту, увольняясь, забрать с собой в Мариуполь все инструменты. Добираться домой пришлось на крышах вагонов пассажирских и грузовых поездов, так как внутри они были буквально забиты беженцами и солдатами. Однажды, когда дедушка заснул, к нему подобрались два вора и попытались украсть ценный груз, но бдительный Максимович вступил с ними в схватку и вынудил бежать. Инструменты были доставлены в Мариуполь в целости и сохранности. Одну из старых мандолин я нашел на чердаке нашего дома, а семиструнная гитара с большим красным бантом на грифе долго висела за шкафом в комнате бабушки. Однажды я попросил деда что-нибудь на ней сыграть, но пальцы уже не подчинялись старому музыканту. В то время ему шел уже восьмидесятый год.

Судьба дедушкиной семьи неповторима и трагична. Его отец – Максим Баранов, еще в юности выбрал профессию моряка. Она давала возможность неплохо зарабатывать на жизнь. Затем была должность боцмана, а спустя многие годы исполнилась его главная мечта. Максим стал шкипером небольшой шхуны, которая специализировалась на перевозке донской пшеницы в Мариуполь и Керчь. Шкипер или капитан судна – должность ответственная и хлопотная, но почетная и денежная. Для того чтобы стать им, прадеду пришлось много учиться, и только после прохождения специального курса обучения, он стал обладателем специальной капитанской лицензии. На документе ставил свою подпись сам государь-император.

Только один рейс шхуны полностью окупал ее стоимость, а новые заработанные деньги шли уже на банковский счет ее хозяина, обеспечивая безбедную жизнь его семье. Львиную долю своего времени Максим проводил в морских рейсах, оставаясь, долгое время холостяком. Для берегового проживания прадеду приходилось снимать комнату в одном доме на Слободке, в котором проживала многодетная семья. Ее глава частенько бывал на заработках, оставляя хозяйство и детей на попечение своей жены Марии. Так уж случилось, но между Максимом и Марией произошел нешуточный роман, который перерос в сильнейшую любовь. Пришло время, когда они поняли, что жить друг без друга уже не смогут. А вернувшийся домой с заработков муж случайно узнал от доброжелателей о случившемся. В расстроенных чувствах он свел счеты со своей жизнью…

Максим женился на Марии. В те времена в России, не смотря на высокую детскую смертность, семьи были большими. К детям, рожденным от прежнего брака, со временем добавились еще четыре девочки и один мальчик, который в последствие и стал моим дедом.

О старшей сестре Марии Максимовне я повествовал в самом начале своего рассказа. Второй старшей сестрой была Екатерина. Во время империалистической войны по всей России свирепствовала «испанка» – болезнь, появившаяся в мире внезапно и неизвестно откуда. Она уносила на тот свет многие тысячи человеческих жизней. Сегодня даже существует гипотеза ученых о том, что она была занесена на Землю из космоса, упавшим на Сибирь тунгусским метеоритом.

Тогда распространенным явлением был и, так называемый, «летаргический сон», в результате которого, человек превращался в живой труп. Часто даже опытные врачи не могли поставить правильный диагноз и заснувших людей частенько хоронили заживо. Так могло случиться и с Екатериной Максимовной. Ее сон был принят за смерть, она была отпета в местной церкви, а во время прощания, когда гроб стоял на столе в гостиной, Катя ожила и села, беспокойно оглядывая окружающих. Все присутствующие в ужасе бросились врассыпную, но совершенно спокойной оставалась только моя прабабушка. После случившегося происшествия с Катей произошли чудесные изменения, она научилась гадать на картах таро и достоверно предсказывать будущее. От желающих узнать свою дальнейшую судьбу не было отбоя. Помню старую колоду толстых необычных карт и молодых женщин, приходивших в маленькую комнатушку, в которой проживали сестры. Бабушка Катя частенько просила меня выйти на улицу погулять с дворовыми ребятами. Уже тогда я понимал, что наступало время гаданий.

В семейной жизни Екатерина Максимовна была счастлива. Но в годы гражданской войны свирепствовал тиф, погубивший и ее мужа, который воевал на стороне красных. Всю дальнейшую жизнь она оставалась одинокой, воспитывая единственного сына. Ванюша отличался от сверстников особыми художественными способностями. Одна из его графических картин долго хранилась в нашем семейном альбоме. На ней был изображен бой периода гражданской войны. Солдаты и матросы бежали навстречу врагу, ощетинившись винтовками с примкнутыми штыками, волоча за собой пулемет «Максим». В детстве мне казалось, что изображенного на ней недостаточно, и для усовершенствования батальной сцены я дорисовал на ней летящий в небе самолет со звездами на крыльях, который остается на рисунке до настоящего времени. В июле 1941 года Иван пропал без вести, оставив жену и двух детей близнецов.