Читать книгу: «Истории из моей жизни. Повесть, рассказы, очерки», страница 3

Прасковья Максимовна в семье Барановых была третьей совместной дочерью. Окончив церковно-приходскую школу, она вышла замуж за инженера и родила ему сына Сократа и дочь Антонину. В период революции и гражданской войны Мариуполь стал ареной боев между красными и белыми, его оккупировали австрийцы, захватывали махновцы. Муж бабушки Паши воевал на стороне красных и командовал, как Аркадий Гайдар, ЧОНом (частью особого назначения, которая подчинялась печально известной ВЧК).

В результате секретной договоренности красных и зеленых, разгромив находившихся в Мариуполе белогвардейцев, в город вошли части батьки Махно. Не было грабежей и погромов, махновцы вели себя добропорядочно. Сам батька часто общался с народом, выступая перед молодежью в городском саду, рассказывая о роли анархии в истории человечества. Он говорил об освобождении Украины от капиталистов и помещиков, раздавал присутствующим молодым парням и девушкам хлеб. На одном из таких митингов была и моя будущая бабушка Екатерина Ивановна Козлова. Она в то время окончила мариупольскую женскую гимназию и уже работала учительницей начальных классов. Нестор Иванович, несмотря на свою внешнюю простоту, мудро отвечал на вопросы простых мариупольцев. Екатерина Ивановна задала свой вопрос атаману и получила от батьки исчерпывающий ответ.

Махно продолжил свое наступление на Ростов-на-Дону, отвлекая белогвардейские армии от революционной Москвы. Его формирования отступили из Мариуполя также неожиданно, как и вошли в город. Белоказаки преследовали их по пятам, а махновцы, используя тактику запорожцев, внезапно рассеивались, а затем, собираясь в нужном районе, оставаясь при этом неуязвимыми и готовыми к новым боям.

Мирные жители, страдавшие от боевых действий более всех, поспешно оставляли свои дома, страшась возможной резни со стороны белых. Мария Ивановна вместе с дочерями и внуками на телеге, запряженной белой лошадью в яблоках, направилась в сторону города Бердянска. В то время шли слухи о зверствах белоказаков, которые вырезали всех, кто симпатизировал красным или махновцам. В 1970 году, когда я отдыхал в пионерском лагере в селе Виноградное, что близь Мариуполя, то видел там прямо во дворе сельской школы небольшую могилку, на которой было написано: «Здесь похоронены порубанные белоказаками жители села Виноградное…". Я запомнил, что среди семи казненных первым был записан Иван Бойко. В то пионерское лето мне пришлось познакомиться и подраться с его внуком, который на правах «местного» пытался диктовать нам свои неписаные виноградновские законы.

В период того же лагерного сбора в Виноградном, что на берегу Азовского моря, нам довелось встретиться с оставшимся в живых защитником Брестской крепости, имени которого я, к своему большому сожалению, сейчас не помню. Но совершенно точно знаю, что он тоже родился, вырос и жил на мариупольской земле. Ветеран был в числе тех бойцов, которых фашисты сумели взять в плен в Брестской цитадели только осенью сорок первого. В концлагере Маутхаузен он сумел продержаться до самого вступления в Австрию советских войск и союзников. Несмотря на все пережитые в своей жизни ужасы, ветеран выглядел молодцевато. Он пригласил нас юных пионеров во флигель, где создал семейный музей обороны легендарной крепости.

А впервые о подвиге Бреста рассказал советским гражданам с телевизионного экрана известный в шестидесятые годы писатель Сергей Смирнов, в своей популярной телепередаче «Рассказы о подвигах». Тот рассказ стал откровением для всего советского народа, открыв очередную неизвестную тогда страницу нашей славной и непростой истории.

Предлагаю вновь вернуться в гражданскую. Телега беглецов катилась по дороге, скользившей вдоль крутых глинистых берегов Азовского моря, недалеко от села со странным названием Бахтарма. Все сидевшие в ней с ужасом увидели догоняющий повозку казачий разъезд. «Наверно, все, давайте попрощаемся!» – произнесла Мария Ивановна, снимая шаль с шеи, стремясь тем самым избежать предсмертных мучений. Но подъехавшие казаки были в хорошем настроении. Догнав телегу, они предложили ее пассажирам скорее возвращаться домой. А, веселый усатый молодой офицер в лихо заломленной фуражке и шароварах с красными лампасами сказал, что белые считают своими врагами не мирных граждан, а бойцов Красной армии и участников махновских формирований.

В истории гражданской войны был эпизод, когда германский крейсер вошел в Азовское море и осуществил артиллерийские обстрелы городов Керчь и Мариуполь. В период обстрелов Мариуполя один из огромных корабельных снарядов попал в обувную мастерскую, где в это время находился родной брат моей бабушки Кати Кирюша. От разрыва здание полностью разрушилось, похоронив под обломками всех живых…

После восстановления в России советской власти, работы для отряда ЧОН было много, но ее результаты сохранялись в строжайшем секрете. Чекисты расправлялись с врагами революции также безжалостно, как это делали и белые, не жалея ни старого, ни малого. Но гражданская война окончилась, и молодая Советская республика взялась за индустриализацию. По решению Совнаркома в Мариуполе начали создаваться два больших металлургических предприятия. Возглавил эту непростую работу сам Феликс Эдмундович Дзержинский. А так, как он лично знал командира мариупольского ЧОНа, тем более инженера по профессии, то и предложил ему возглавить металлургический завод имени Ильича. Муж Прасковьи Максимовны принял предложение, но с этим решением не было согласно командование отряда. Сослуживцы в лице офицеров части всячески переубеждали и отговаривали своего командира, а когда поняли, что из этого ничего не выйдет, прислали домой врача, который должен был якобы осмотреть его, заболевшего на тот момент ангиной. Врач вымыл руки и попросил бабушку Пашу принести чайную ложечку для осмотра горла больного. Но пока она находилась на кухне, в комнате раздался шум, и испуганный доктор выбежал из дома в неизвестном направлении, чуть не сбив с ног хозяйку. А ее муж, он же первый директор мариупольского металлургического завода, был мертв…

Еще в начале революции сын тети Паши Сократ, оставив свою семью в Мариуполе, бежал из России в Финляндию, а потом в США. Где и прожил всю свою оставшуюся жизнь. Там выросли и живут сейчас его потомки, связь с которыми утеряна. В послевоенный период они присылали своим родным посылки, дележка которых частенько превращалась в жесткие разбирательства.

Дочь бабушки Паши Антонина вышла замуж за Соломона Борисовича Альбина, который был в то время заместителем директора металлургического завода «Азовсталь». В начале Великой Отечественной войны вместе с частью персонала завода он был эвакуирован на восток, а его семья осталась в Мариуполе на весь период оккупации. Перед самой войной родилась дочь Эллочка – красивая, как куколка, девочка. Но наличие еврейской крови могло привести к трагическим последствиям, и поэтому ее мать была вынуждена прятать ребенка от фашистов в маленькой комнатушке своих теток в домике на Слободке.

Варвара была младшей дочерью в семье Барановых и отличалась непростым, даже капризным характером. Видимо, именно эта черта, несмотря на внешнюю красоту и привлекательность женщины, стала причиной ее одиночества, и семейной неустроенности. Всю свою жизнь она прожила в одной комнате вместе со своей старшей сестрой Екатериной, но все это не помешало ей оставаться самой любимой дедушкиной сестричкой.

Почти каждое лето мы приезжали в Мариуполь в гости к родственникам, и старушки, гостеприимно потеснившись в своей комнатушке, давали нам возможность отдыхать на солнечном пляже теплого и соленого Азовского моря, богатого рыбой и йодистыми испарениями, полезными для здоровья людей. Именно у бабушек я узнал, что такое примус и швейная машинка «Зингер». Никогда не забуду проживавших в небольшом дворике ребят и девчонок, с которыми мы играли в жмурки, домик и, конечно, в войну.

До последних дней своей жизни Арсентий Максимович не забывал о своих сестрах и оказывал им посильную помощь. А пока позволяло здоровье, регулярно летом ездил в Мариуполь, чтобы их проведать. После своих поездок дедушка всегда привозил для нас спелые приморские фрукты и свежих мариупольских бычков, так называется рыба, обитающая в Азовском море. Помню, как вместе с местными мальчишками, я ловил их голыми руками, потирая пальцами подводные камни. Опасавшиеся за свое потомство рыбки подплывали к агрессорам и пытались отпугивать нас своими укусами, но не тут- то было, поймав их руками, мы сразу помешали «заступников» в свои плавки, продолжая подводную охоту и нисколько не опасаясь за свое мужское будущее.

Чем старше я становился, тем чаще замечал одиночество дедушкиной души. Порой, уходя на свидания или прогулки, я останавливался у калитки и садился рядом с дедом на его любимую скамейку. Моя жизнь проходила в постоянной спешке, но я всегда находил возможность, чтобы хоть на пять минут остановиться и пообщаться со стариком.

Шли годы учебы в школе, а потом в спортивном техникуме. И на протяжении всего этого времени я стремился готовить себя к военной службе. Чтобы приучить организм к высоким физическим нагрузкам и подготовиться к соревнованиям по классической борьбе, я ежедневно бегал кроссы, подтягивался на установленной во дворе отцом гимнастической перекладине, устраивал борцовские схватки и боксерские бои между моими сверстниками. Глядя на все это, дедушка всегда хитро посмеивался и спрашивал меня, для чего я так насилую свой молодой организм. Он так и не смог понять, для чего мне все это нужно, наверно, проводя параллели со своей молодостью.

Прослужив почти год в разведке гвардейского полка балтийской морской пехоты, куда я попал благодаря своему большому желанию, получил краткосрочный отпуск за успехи в боевой и политической. Наспех подготовив форму, расклешив брюки и удлинив на бескозырке гвардейскую ленточку, прибыл сначала в аэропорт Калининграда, а затем на самолете приземлился в Донецке. Осенний октябрьский день 1977 года был теплым и солнечным, мы с моим попутчиком старшиной первой статьи с большого десантного корабля «Донецкий шахтер», браво вразвалочку вышагивали по улицам родного города. Почти все встречаемые нами люди добродушно улыбались и приветливо здоровались, пропуская нас к магазинным прилавкам без очереди. Некоторые мужчины сразу определяли мою принадлежность к морской пехоте и приветливо пожимали руку. Крепкое рукопожатие, наверное, говорило о том, что встреченный человек, сам когда-то носил черный берет, или просто выражал уважение советскому военно-морскому флоту.

Вдали показалось здание моей школы и родная улица, знакомые дома и заборы, утопающие в пожелтевшей зелени. Вокруг удивленные глаза соседей. Бросают свои игральные карты и как по команде, вытягиваются по стойке «смирно» наши родные уличные алкоголики и хулиганы, чудно! Некоторые из них пытаются вскинуть руки к козырьку.

Первым из нашей калитки выбегает мой двенадцатилетний братишка, щелкая жирные украинские семечки. Пауза, Санька замирает на месте, раздумывая о последовательности своих дальнейших действий, затем бросается во двор с криком: «Колька приехал!» и вновь выбегает навстречу, в прыжке повисая на моей шее. Бескозырка летит ко всем чертям, но ловкая рука брата перехватывает ее за ленточки прямо на лету. Затем крепкие объятья отца, неизвестно откуда появившиеся родственники и внезапно возникающие слезы, заливающие мои глаза. Они крайне удивляют и озадачивают моих двоюродных сестер Ирину и Татьяну, которые не могут понять причины переполняющих меня эмоций. Всего каких-то десять месяцев разлуки, эка невидаль, разве это может стать причиной душевного расстройства. Да девчонки, не довелось вам столкнуться с жесткими законами военной службы, непростыми воинскими взаимоотношениями, матросским распорядком дня, нарядами, караулами, боевыми дежурствами, стрельбами, тактическими занятиями, полигонами, десантными высадками, пресловутой «стариковщиной» и элементарной разлукой с домом и родными, оставшимися в далеком родном городе.

А где же Деда? Вот он совсем высохший и седой, на своей любимой скамеечке. Бесшумно и радостно с прищуром улыбается, и смотрит на своего первого внука, наверно вспоминая себя в далекой молодости. Не обращая внимания на всех окружающих, присаживаюсь подле Максимовича. Радостно обнимаю старика, беру в охапку его щуплые плечи, ощущаю родную небритость его щеки, вдыхаю неповторимый запах своего дедушки. Ну, здравствуй, Деда, это я! Он улыбается, произнося: «Внучек, ты не поверишь, но жизнь пролетает так быстро, как будто все началось только вчера!»

Отец зовет меня в дом, и я разрываюсь между желанием остаться и необходимостью увидеть младшую сестренку и рассказать родным о своей службе. Медленно встаю, долго смотрю на деда, обещаю вернуться, и, как всегда, ухожу от него одинокого и безмолвного.

Отпуск пролетает незаметно, успеваю отпраздновать свое двадцатилетие. Встречи с друзьями, одноклассниками, родственниками, поездки в город. А как же Максимович? Он терпеливо ждет. Наступает последний день отпуска, последний день перед отъездом в Балтийск. Нахожу время в своем жестком временном графике и целый час общаюсь с дедушкой, не догадываясь о том, что эта встреча окажется последней в моей жизни. На прощание, с тоской во взгляде, и некоторой нервной дрожью в голосе Максимович произносит: «Все внучек, наверно, больше мы с тобой не увидимся, мне уже пора уходить, навигация кончается!» Чувствую трепетную тоску и какую-то обреченность. В нашем разговоре я, как мог, старался разуверить деда в справедливости сказанного, но понял, что у меня ничего не получится, ведь ему виднее…

Прошло пять месяцев после моего возвращения в часть. В тот памятный день я оказался в суточном наряде дежурным по камбузу. Неожиданно в помещение зала столовой вошел уважаемый всеми нами Кока (так мы любовно звали командира нашего разведвзвода). Он притронулся к моему плечу и вывел в коридор. Разговор был очень коротким. «Николай, вчера умер твой дедушка, успеешь добраться до Донецка до начала похорон? А я сделаю все возможное, чтобы вовремя оформить необходимые документы» – произнес командир. У меня перехватило в горле. Ушел из жизни мой первый близкий человек, которого я больше никогда, никогда не увижу! Предательские слезы увлажнили глаза, я подошел к окну и прижался щекой к холодному февральскому стеклу. «Готовь форму, а я подменю тебя в наряде Шурой Омельченко!» – с этими словами командир уехал в полк, а через час вернулся из Балтийска. «Понимаешь, в строевой части сказали, что по закону дед не является ближайшим родственником…» – произнес Кока.

Только через полтора года, я сумел попасть домой в родной Донецк. Это произошло в период зимнего отпуска после сдачи экзаменов моей первой сессии в Киевском высшем военно-морском политическом училище. И уже на следующий день после прибытия, вместе с отцом и братом мы отправились к дедушке на кладбище, которое находится далеко за шахтерским поселком в роще у самой железной дороги, где растут молодые дубы, клены и каштаны. Долго искать не пришлось, за большой зеленой оградкой стоит скромный недавно установленный памятник, с которого на меня смотрели добрые глаза моего Максимовича. На фотографии он в военной форме железнодорожника времен Великой Отечественной. Дед смотрит мне в глаза без обиды за то, что я не успел проводить его в последний путь. Он смотрит так, как будто все время ждал моего прихода. В какой-то миг мне показалось, что Максимович улыбнулся. Я наклонился к памятнику, и поцеловал портрет старика, совсем не ощущая зимнего холода могильного камня.

Прошло более тридцати лет, но каждый год, приезжая в отпуск на малую Родину я прихожу к своему дедушке. Я веду молчаливый разговор с близким мне человеком, который остался в моем характере, внешности, моих делах и поступках. И никакие статьи законов не смогут отдалить меня от него, передавшего мне не только свой внешний облик, но и посвятившего моему воспитанию большую часть своей человеческой жизни. Порой в различных ситуациях, задумываюсь над тем, как бы я поступил, если бы мой характер формировался по-другому под влиянием другого человека. Наверно, я мог бы стать решительнее, злее, требовательнее к себе и окружающим. Не было бы той покладистости, неприхотливости и спокойного отношения к окружающему миру, которые подарил мне Максимович. Не мешала бы мне в моей жизни нерешительность и впечатлительность, не снился бы по ночам город у Азовского моря, который раньше называли маленькой Одессой!

Годы моей жизни движутся вперед своей чередой. Отдельные остаются в памяти событиями и эпизодами, другие забываются до поры до времени. Но именно сейчас мне очень хочется вспоминать дорогих мне людей, которым я обязан своим человеческим счастьем жизни, благодаря которым, я знаю, что такое Родина и любовь, добро и зло, горе и счастье, дружба и предательство, уважение и ненависть. И наверно не последнюю роль в моей судьбе сыграл небольшой приазовский город Мариуполь – город, с которым крепкими узами связана история моих предков.

Вековая брусчатка Слободки ведет меня в детство, оживляя яркие воспоминания, близкие моему сердцу. Я останавливаюсь, и с волнением оглядываюсь по сторонам, затаив дыхание. Ночная тишина помогает слушать историю моего рода… Она во мне…

Проверка бдительности

1

После возвращения из дальнего похода, потрепанный океанскими ветрами и волнами сторожевик стал на ремонт в судостроительный завод. За кормой видавшего виды корабля остались многие мили Атлантики, Средиземного моря и Индийского океана. Африканский Рог запомнился морякам обеспечением безопасности судоходства, погонями за шустрыми шлюпками сомалийских пиратов, ежедневной охраной мирных торговых судов самых разных стран мира, и в первую очередь, конечно, России. С постановкой к заводской стенке нагрузка на экипаж снизилась, офицеры, мичманы и контрактники стали чаще сходить на берег, больше времени уделять общению с родными и близкими людьми. И как говорят на флоте – наступило время небольшой расслабухи. Именно в этот период и должно было произойти празднование дня рождения уважаемого офицера. Учитывая не писанные корабельные законы, проведение мероприятия было запланировано на один день ранее самой славной даты.

Дождавшись двух с половиной звонков (звуковой сигнал, обозначающий покидание командиром корабля борта корабля) командир ракетно-артиллерийской боевой части накрыл скромный стол с приглашением своих лучших друзей и приятелей. В узкий круг вошли все командиры боевых частей, и даже старпом с замом (старший помощник командира корабля и заместитель командира корабля по воспитательной работе). После четвертого тоста, когда началось общее раскрепощение душ присутствующих, кто-то вспомнил давний случай, произошедший на флагманском корабле флота в кронштадтском доке. Слегка захмелевшие офицеры стали горячо обсуждать пресловутое событие из бригадной древности, но уже с современной колокольни. Прийти к общему мнению они никак не могли, хотя и предположили, что совершить подобную проверку корабельной службы в трезвом состоянии лично им было бы не под силу! Неожиданный телефонный звонок прервал спорщиков, хозяин каюты услышал в трубке спокойный голос кэпа:

– Ракетчик, ты мне офицеров не спаивай! Вижу без моего командирского контроля твой день рождения оставлять нельзя. Поэтому, принимаю решение вернуться на борт, готовьте рюмку, буду говорить тост!

Все присутствующие ошарашенно замолчали, ожидая прихода нежданного гостя. Недоумение офицеров сменилось на смирение, смешанное с глубоким пониманием роли пришедшего должностного лица на вышеназванном корабле.

За порогом каюты слегка наклонив голову, стоял командир собственной персоной. В его руках был небольшой сверток, как все поняли позже – подарок имениннику. Сурово сведенные к переносице длинные черные брови начальника, постепенно, но медленно стали выпрямляться, красивое с тонкими чертами лицо сбросило с себя маску негодования. И все сразу вспомнили, что командира нужно не только бояться, но и уважать!

– О чем спор, господа офицеры? произнес капитан второго ранга после поднесенной ему чарки горячительного напитка. Узнав о предмете разговора, он улыбнулся, поморщив брови, и утвердительно заявил, что об этом случае он не просто слышал, но и был ему свидетелем. И произошел он в его бытность молодым лейтенантом командиром артиллерийской батареи флагмана. Версию пьяного дебоша кэп отверг сразу и безапелляционно. Его ностальгический рассказ прозвучал не только интересно, но и весьма трогательно, и как всем показалось, очень правдиво. Затаив дыхание, все внимательно слушали повествующего.