Читать книгу: «Чертовидцы, или Кошмары Брянской области», страница 34

Лжек поиграл губами, сложив их на долю секунды в ядовитое сердечко, и наконец решился:

– Станет ли ядерное оружие – угрозой твоему могуществу? – Он склонил голову. – Вопрос со всем уважением, о владыка мертвых комет и нор бесконечности.

Конечно же, в голове у него вопрос звучал куда эмоциональнее: «Разорвет ли тебя ядерный взрыв, чертова тварь? Собьет ли взрывная волна твою корону, чтобы я – и только я! – мог ее примерить?» А еще ему хотелось скинуть маленькую говнючку на потрескавшийся асфальт внизу. Двадцать пять метров свистящей свободы. Просто легкий, изящный пинок, и маленькое тельце с хрустом вминается в землю.

Офира, будто почуяв его крамольные мысли, погрозила пальчиком:

– Пусть люди топчут дарами науки свои поля. Ни мы, ни чертовидцы – не пострадаем.

Желание скинуть ее усилилось, но Лжек явил безупречную белоснежную улыбку:

– Ты посадишь их на ковчег и спасешь от ядерного потопа?

– Люди же укрывают от непогоды кроликов и индеек, чтобы затем подавать их к столу и пожирать, поглядывая на календари истории.

– Пути твои воистину неисповедимы, повелитель. Но один всё же хотелось бы… постичь. Почему «ЗОЛА» ограничена в попытках навредить чертовидцам, тогда как рядовое зло – нет?

– Потому что таково их преображение.

– Преображение? – Лжек ощутил, как его захватывает тщательно контролируемое бешенство. – Но в кого?

– О, тебе понравится. В левую длань и в правую, соответственно.

В одно мгновение всё встало на свои места.

– Владыка желает нанять их на службу?!

– Мы разломаем их до основания. Оставим только стыд и ненависть к себе подобным.

В груди Лжека немного потеплело. Мертвые чертовидцы, бесспорно, хороши. Но униженные и покоренные, как оказалось, могли отдавать тем же привкусом злорадного торжества.

Снизу послышались пыхтения и приглушенные вопли, будто кто-то с зажатым ртом пытался показать, что ему дерьмово и он умирает. Застучали шаги, и на водонапорную башню по лесенке поднялась Лаванда. Ее тело облегал военный комбинезон, усиленный на коленях, локтях и ягодицах. На месте правой кисти торчал бугристый, слюдяно блестевший черный камень, в котором смутно угадывались очертания пальцев и сухожилий. Молодое лицо блондинки всё так же пересекал стекловидный шрам.

Ни Лжек, ни Офира не повернулись на ее появление, и Лаванду это слегка задело.

– Мертвого дня, мессир, – произнесла она, намеренно проигнорировав девочку.

– Мертвого дня, Лаванда, – будничным тоном поприветствовал ее Лжек, всё так же скользя взглядом по шагавшим чертовидцам. – Как твоя рука? Слышал, некая молодая особа отняла ее вместе с заготовленным эффектом неожиданности.

– Благодарю. В ближайшие дни восстановится. Особе же следовало отрубить кусок поменьше. Потому что по его длине я отмерю кол, который войдет ей промеж дырок. Мессир, возможно, нам стоит переговорить наедине.

– В том нет нужды. У нас с дочерью нет друг от друга секретов. Ведь так, Офира?

– Именно, папа, – отозвалась девочка, поддержав игру на публику.

Лаванда замялась. Колдун, не вдаваясь в подробности, вызвал ее коротким сообщением. Беседа, судя по всему, должна была касаться дальнейшей судьбы этого козла с майорскими погонами. Но как обсуждать это в присутствии Бессодержательного, запретившего вмешиваться в дела Лунослава и Булата?

– Ты потерпела неудачу, Лаванда, но я тебя прощаю, – с мягкостью проговорил Лжек. – В ближайшее время Брянская область схлопнется. Так или иначе, погибнут все, кто дорог чертовидцам. Так что сворачивай ружья, закрывай сезон охоты и возвращайся в «ЗОЛУ». Голове доблестного майора суждено висеть над чужим камином.

Лаванда с недоверием уставилась на широкую спину Лжека. Он признавал, что шел наперекор воле Бессодержательного? В его же присутствии?!

– Как прикажете, мессир.

– И, Лаванда… – Колдун наконец повернулся. В его глазах змеился упрек.

– Да, мессир?

– …неудача есть неудача. Тридцать «плетей». Хлыст, арапник, нагайка, кошка-девятихвостка – на твой вкус.

– Слушаюсь, мессир.

Интуитивно поняв, что повестка беседы исчерпана, Лаванда взялась за поручень лесенки и заскользила вниз. Она будет паинькой. Да. Но до поры. Пока их дорожки с Питониным вновь не пересекутся. Именно так, старый козел. Жди.

Лжек взглянул на чертовидцев. Любопытно, как они выпутаются на этот раз? Вот же находчивые кретины.

Он вспомнил о шкатулке – оббитой тяжелыми металлами, освинцованной коробочке, стоявшей на самом видном месте в личных покоях. Он часто заглядывал в нее, любуясь зеленовато-бронзовыми осколками – остатками богохульной печати-портала, запиравшей царство первобытного зла и хаоса. Чудесное место. И многовековое пленение Бессодержательного в тех противоестественных краях лишь подтверждало это.

Так почему бы не провернуть подобный трюк еще раз? Бо́льшую часть твари низвергнуть и оставить гнить в паранормальном аду в новой клетке, а маленькую, запечатанную в девочке, сохранить здесь. Где-нибудь поблизости. Скажем, под правой ногой. А потом доить и доить эту дрянь, выкачивая могущество и знания, словно крем через носик кондитерского мешка.

Лжек, усмехнувшись своим мыслям, едва не зашелся в вульгарном хохоте. Офира улыбнулась. Ее тоже позабавили его мысли.

Лунослав кое-как подавил рвотный позыв.

Теперь, когда они оставили позади сигнальные флажки, он увидел, что город накрыт внушительным вязким куполом, вобравшим в себя столбы, насаждения и дома, словно желатин – комки и волокна мясной начинки. Внутри купола парили споры, перемещаясь при помощи жгутиков. Гигантская мерзостная грибница покрывала все тысячу пятьсот гектаров Карачева.

В желатиновом мареве виднелись автобусная остановка, «скорая» и въехавшая в кусты калины маршрутка. Близ машин застыли серебристо-перламутровые кораллы с оттенками праздничной блевотины. Новый вид мертвецов.

– Может, какие-нибудь плотоядные бактерии поработали? – предположил Булат, постукивая при ходьбе Костяной, будто посохом. Для него мир остался прежним – туманным и слегка сырым местом паранормального преступления, орудие которого он не видел.

– Опять телек на ночь смотрел? – Лунослав зажал рот, справедливо рассудив, что съеденные на завтрак яйца всмятку и ломтик бородинского хлеба могли еще пригодиться. Он перевел дух, поежился и взял напарника за плечо. Они остановились в десяти метрах от желеобразной вуали. – Впереди что-то вроде студня. С какими-то спорами. И движутся они сквозь предметы!

– Поэтому всех будто засохшей туалетной бумагой разрывает?

– Похоже на то, да.

– Но сперва эта злогребучая хрень вызывает сны, так? – Булат вальяжно оперся на косу, словно решение всех проблем находилось у него в джинсах, рядом с открытым двадцать четыре часа в сутки карманным бильярдом.

– Так, – согласился Лунослав.

Он занервничал. Если чубастый сорвиголова начинал говорить подобным образом – с ленцой, присущей гопнику в подворотне, – значит, готовился разродиться очередной дурацкой идеей. К худу или к добру, но иногда они срабатывали, словно спички, что могли зажечь лучинку, а заодно – спалить вместе с егерем лес.

Булат вынул из заплечной перевязи напарника Злоруб и взвесил в руке. Хороший топор. Хочешь – дрова коли; хочешь – деревья вали, а хочешь – головы с щелчком снимай. Красота.

– Чего? – Лунослав в полнейшей растерянности уставился на друга.

– Нам эта вещица, если помнишь, досталась от одного кошмара.

– И?

– Против дурных снов вещица и поможет.

Колун низко завибрировал, словно запущенный камертон. Послышался дремотный гул – приятный, пробирающий до костей и сладко оседающий на яйцах. Чистое лезвие увесистой головы Злоруба покрыла ржавчина, шедшая от рубящей кромки. А потом тронутые ржой участки вспенились, будто дровосечный колун сходил с ума.

– Матерь Божья! Ты его что, бешенством заразил? – Лунослав забрал свое оружие и оглядел. Ощутил укол ревности.

– А я-то откуда знаю? Может, я руки после туалета не сполоснул, вот он и психанул. Ты же у нас чистюля. – Булат позволил себе невинную улыбку отравителя и рассмеялся. – Ладно-ладно. Что дальше?

– Дальше? А дальше беремся за него.

– Вдвоем?

– Да. И шагаем.

Они схватились за топорище, будто счастливые родители-лесорубы, выгуливающие подрастающий инструмент, и направились дальше по дороге. Ступили в желеобразную вуаль. Лунослав с ужасом вытаращился на проникающие сквозь их тела призрачные споры. Почувствовал себя грязным и оскверненным. С завистью покосился на беспечно насвистывавшего товарища.

Маршрутное такси, «скорая» и автобусная остановка приближались. Место водителя маршрутки оказалось разворочено колонией костяных кораллов. Металл, пластик, стекло – смяло всё. На одной из пластин висел кусок жира с волосами и клок футболки с обрывком надписи: «…го шансона: М. Круг». Так же чудовищно выглядели бригада «скорой» из трех человек и один неизвестный. Валялись раскрытые медицинские чемоданчики и стильная сумка «Venta».

– Будто на дне океана очутились, – заметил Булат. – Да, шаман-брат? Эй? – Он повернулся к напарнику и увидел, что глаза того закатывались. – Не дури, обморочный! Эй!

Он попытался подхватить оседавшего Лунослава, но Злоруб не дал отпустить себя. Булат чертыхнулся и, влекомый весом товарища, упал на асфальт. Изумленно зевнул, не в силах оторвать голову.

– Я же… выспался… Вот д…

Сотрудники бюро погрузились в крепкий и нездоровый сон.

Булат широко распахнул глаза и рывком сел на задницу. Он очутился на туманном поле, утыканном отсыревшими стогами сена и трехметровыми черными обелисками. К тусклому дневному свету, ниспадавшему с пелены облаков, примешивались редкие хлопья снега. Загадочная равнина простиралась на сотни метров, теряясь в пряжах тумана.

Левая рука чертовидца лежала на топорище Злоруба. Оружие кошмаров низко вибрировало, испуская убаюкивающий гул. Лезвие всё так же щерилось ржавой трухой и сочилось пеной. Колун сдирал с себя привычную обертку.

– Да ты у нас проказник. – Булат усмехнулся и поднялся на ноги. Огляделся и пожал плечами. Сновидение мало походило на школы с их наркотическими хлебными котлетами. – Бра-ат! Ау! Ты где?

Среди стогов и обелисков промчался ветер, донося кислые ароматы детских криков, когда ребенок, оказавшись во власти страшного сна, мочится в постель. Туман задрожал мелкими каплями и расступился, образовав тропинку в припорошенной снегом траве.

Булат закинул Злоруб на плечо и поискал взглядом косу. Не найдя ее, вздохнул. Это же сон. Хорошо хоть, что не голый – с надкушенной палкой салями вместо члена. Вновь налетел ветер, на этот раз волоча за собой вопли умирающих. Булат с безразличием отмахнулся и пружинисто зашагал по предложенной дорожке. Сновидение определенно рассчитано на трусов, но эта хрень не про него. Он с малодушными имел столько же общего, сколько хруст фаланги пальца – с хрустом печенья.

Тропинка, обогнув очередной стог, привела к незнакомке, повернутой спиной к сотруднику бюро. Тугой ком темных волос, проткнутый палочкой-заколкой. На шее – узел кожаной нити с концами рябиновых бус. Удобный яркий сарафан с народными мотивами. Такой годился и для работы, и в быту.

Сердце Булата со сладким визгом ухнуло куда-то в живот. Он приблизился к неизвестной и, чтобы не спугнуть, осторожно положил руку на ее удивительно теплое плечо.

– Ба? – позвал он, моля про себя, чтобы это действительно оказалась она. – Ба, это я, Бул…

Та обернулась и резко закрыла ему рот, не скрывая тревоги в таких же желтых глазах, что и у внука. Перед Булатом стояла Агапья. Эта странная и загадочная женщина, умершая в прошлый Канун, продолжала какое-то время жить с ним. Скрывала, что отныне бродит по Елисейским полям⁸⁶. Окруженный заботой и лаской, Булат не осознавал произошедшей трагедии. Но первая встреча с Влекущим расставила всё по своим местам. Именно тогда Агапья, обменяв свое посмертное существование на жизни Лунослава и Булата, окончательно покинула мир людей.

– Не называй своего имени! – прошептала она и с волнением окинула взглядом туманное поле. Снегопад усилился. – И имя напарника тоже не смей произносить! Только не здесь.

– Ядрен батон! Ба! – Булат со счастливым хохотом обнял Агапью одной рукой, приподнял и сделал три оборота вокруг своей оси. Поставил и сразу же получил сухой подзатыльник. – Эй, за что?!

– Чтобы не выражался мне! И скажи спасибо, что кочерги под рукой не оказалось!

Они рассмеялись, случайно воспроизведя одну из многих привычных перепалок.

– Слушай внимательно, внучок. Это место… оно ворует имена. А с ними, уж не знаю как, – и жизни. – Агапья показала пальчиком на Злоруб. – Если бы не топорик, быть тебе и другу – мертвыми птичками в клетке сновидений.

– Где он? Почему нас разделило?

– Потому что у каждого – свой сон.

– Тогда к черту эту хрень. У тебя-то как дела, ба? – Глаза Булата увлажнились, и он спрятал слезы в ее шее.

Та отстранилась и поцеловала внука в лоб. Поцелуй вышел по-матерински нежным.

– Главное, не называй своего имени. И второму внучку сей наказ передай. – Она покачала головой. – А вот к нему топорик призвал нечто иное… чужеродное. И запомни: игрушка, которую вы с собой таскаете, мешок Влекущего, – всего лишь инструмент по очернению ваших светлых душ.

– Ба?

Агапья стала распадаться на частички света, благоухавшие свежей домашней выпечкой. Ее время истекало. Туман на поле вдруг набух чернотой, сливаясь с беспросветными обелисками. Стремительно темнело. Словно кто-то с садистским наслаждением крал и без того дерьмовый день.

– Я всё запомнил, ба. – Булат вытер слезы и поцеловал бабку в щеку. – Прощай, ба. Даст Бог, скоро свидимся. – И сейчас же ощутил затылком очередной шлепок жесткой ладони. – Ну, прекращай уже, ба!

– А ты не гневи Боженьку своим «скоро свидимся»! – Агапья бодро хохотнула. – Кстати, ты знал, что твой предок, отдавший жизнь ради пленения Бессодержательного, – беременная женщина? Она родила в тот самый момент, когда ее кровь стала сакральной. Ребенка вынули из ее умирающего тела. Но ты первый из мужчин нашего рода, кто унаследовал желтые глаза и силу крови. Так что борись за свое потомство, как не боролся никогда. Прощай…

Внезапно обрушилась темнота, и Булат почувствовал, как проваливается в другой сон.

Логово кошмаров ждало его.

Лунослав очнулся, вскинул голову и неровными движениями ощупал лоб, нос, щёки. Что там с асфальтовой болезнью? Лицо не болело. Однако это вовсе не означало, что в этот самый момент, в реальности, он не впечатался с размаху физиономией в региональную трассу «Р-120».

Лунослав с обреченным вздохом оглядел себя. Он сидел на мраморных ступенях, держа на коленях Злоруб. Колун вибрировал, скалился ржавчиной и пускал пену, словно подхвативший бешенство пёс. Молодой человек с долей страха взял его и поднялся. Задница с благодарностью покинула холодную поверхность.

Широкие ступени с темными разводами уходили вверх на добрые тридцать метров. Их основание тонуло в тумане, отмерявшем багровыми всполохами чей-то аритмичный пульс. С беспросветного неба сыпался снег, ложась на мрамор пушистой бахромой.

Лунослав нервически задергал ногой и открыл рот, чтобы позвать Булата. Куда он запропастился? Опять убежал навстречу приключениям и геморрою? Ротовая полость вместо имени друга исторгла радужный пузырь. Выдула его. Чертовидец в ужасе зажал рот ладонью и зачем-то лопнул пузырь. Запахло увядшими цветами, разрытой землей и сладковатой гнилью.

– Матерь Божья, да что происходит? – Он снова попытался кликнуть Булата, и с его губ сорвался очередной радужный пузырь с запечатанным внутри могильным ароматом. – Какого черта…

Лунослав насупился. Он понимал, что очутился в паранормальном сновидении, имевшем свои причуды и законы. Впрочем, любое сновидение являлось таковым. Молодой человек побежал вверх по ступеням, внутренне радуясь, что бег не вызывает усталости.

Лестница закончилась, и открылась мраморная платформа, чья площадь составляла около ста двадцати квадратных метров. Высокие заснеженные колонны. Порхающий густой снег. Истошные крики, доносимые ветром. Словно сюрреалистичная вершина мира.

В конце платформы находилась картина, которая смело могла покрыть собой два этажа дома. На холсте жило нечто. Оно существовало в тошнотворных и хаотичных мазках. Слева от картины, на элегантном стульчике, сидела фигура, не имевшая в составе своего тела – ни кожи, ни мяса, ни привычных внутренностей. Алебастровые кости покрывала просторная хламида, расписанная греческими кувшинами.

Скелет обмакивал в чашечку с раствором соломинку, а затем выдувал мыльные пузыри. Через их радужные бока, будто через призму, он изучал странное полотно. Оскал черепа при этом ничего не выражал, однако жесты – пристукивание ногой, хлопанье по костистому бедру, оценивающее качание головой – свидетельствовали о неподдельном интересе к процессу.

Лунослав в нерешительности замер. Тварь близ картины, казалось, делала нечто страшное и естественное. Будто справляла нужду – прямо в судьбы людей.

– Т-ты к-кто? И где… – Губы чертовидца породили еще один пузырь, который тотчас лопнул. Донесся кладбищенский душок.

– Хочу показать тебе любимое полотно. – Скелет ткнул соломинкой в сторону хаотичного движения красок на холсте. Его голос клацал и постукивал. – Нравится? Название полностью отражает суть: «Жизнь как она есть».

Лунослав затрепетал всем телом. Страшная догадка пронзила его. Он понял, кто тешил себя детской забавой. Чертовидец украдкой посмотрел на свои штаны: слава богу, не обмочился! Хотя в реальности он, возможно, по полной наделал в штаны. Руки с дрожью подняли Злоруб для защиты.

– Т-ты… Смерть?.. – сиплым голосом спросил Лунослав и сообразил, что вопросом превратил себя в смертника.

Скелет изобразил неопределенность поднятием пустых плеч. Мол, гадай теперь, дружок.

– В этом месте, знаешь ли, не принято представляться. Тем более – называть имена. Только если не горишь желанием распрощаться с жизнью.

Лунослав заметно расслабился, но всё же не настолько, чтобы опустить колун.

– Чего же ты хочешь в таком случае?

– Сущей ерунды: чтобы ты воздержался от озвучивания пары имен – своего и напарника. Для того я и прибыл.

– А… а ты настоящий? Или это просто дурной сон, после которого мне понадобится ящик валидола?

Скелет выдул еще один пузырь и воззрился сквозь него на картину пустой глазницей. Его определенно забавлял разговор.

– Раз уж я здесь, дам тебе подсказку. – Он поставил мисочку с соломинкой на блестящий мрамор и поднялся. Оказался почти вдвое выше человека. – Ты никогда не задумывался: Умертвина – кто она?

– Твоя посланница? Так она, по крайней мере, представилась. – Лунослав едва не попятился, когда огромный скелет подошел к картине и, заложив руки за спину, принялся изучать ее вблизи.

– Любой, кто убивает, – мой посланник. Вы с напарником, кстати, тоже. Просто хочу сказать, что не только она способна на манипуляции с кошелем предсмертных подаяний. Стоит лишь обратиться к посланнику поближе.

– Поближе?.. К кому? Кто это?!

– О, о, о, тебе пора. Береги свое красивое имя. Для него я заготовил особую мемориальную табличку. Станешь украшением зала, да. А вообще, есть шанс, что здесь найдется еще одно имя. Разыщи его!

Скелет разразился чудовищным клацающим смехом, и волна снега и криков захлестнула Лунослава. Он заверещал и закрылся руками. Но его уже швыряло в следующий сон.

Сотрудники бюро одновременно плюхнулись в продавленные блевотного цвета кресла, стоявшие перед шпонированным столом. На краю внушительной столешницы, покрытой рециклированной кожей, находилась табличка: «Директор Хорн». За столом восседал маниакального вида худой мужчина. Его высокие, стиснутые плечи покрывал прожженный дождевик. Губы плавились в улыбке. Хорн орудовал степлером, скрепляя желтые листы со списками умерших.

Сам кабинет выглядел типичным директорским бунгалом. Грамоты на стенах. Школьные награды на полках. За широким окном косыми полосами летел снег. В снежных потоках перекатывались тусклые надрывные крики. Несмотря на дневной свет, усиленный снегопадом, в углах помещения наблюдались контрастные пятна тьмы. Тьма дышала.

Лунослав и Булат тупо уставились на табличку. Резкий провал в новое сновидение дезориентировал их.

Хорн, обнаружив в кабинете неизвестных, опешил. Каждому сновидцу полагался личный класс, который бы воровал имена. Вместе с жизнью. А эти-то как сюда попали? Здесь даже двери нет! Взглянул поверх голов: да, дверь отсутствовала. Он уперся локтями в столешницу, сцепил кисти, положил на них подбородок. Потом сжал и разжал кулак. На ладони возникла карточка нарушителей школьного порядка. Числилось двое, и оба без имен. Так-так-так. Особенная парочка.

– Пишем объяснительные, – с прохладой в обволакивающем голосе потребовал Хорн. Как порождению коллективного подсознательного, черной и глубинной его части, ему вполне удавалась роль директора, пусть внешне он и походил на маньяка, хватавшего из-под кровати дамочек за лодыжки. Он подал растерянным молодым людям чистые листки и ручки. – Как обычно, на мое имя. И обязательно укажите основание прогула.

– Прогула? – Лунослав, не пропустивший за жизнь ни одного урока без уважительной причины, почувствовал себя донельзя глупо. Он повернулся к напарнику и с удивлением наткнулся на прищуренный взгляд.

– Ты ли это, дрищ? – Булат кивком указал на очевидную нестыковку: каждый из них держал в руках по Злорубу.

– Сам-то чьих будешь, холоп?

– Холоп?!

Хорн с плотоядной нервозностью облизал бледные губы. Он старательно игнорировал дровосечные колуны, боялся даже смотреть на них. Подобных артефактов, порожденных, без сомнений, рубежами мертвых снов, никогда не существовало. По крайней мере, он об этом даже не слышал.

– Тише-тише, оборванцы. Сперва – объяснительные. И главное – имена. – Он вперился в кривозубого сновидца. – Вот вас, к примеру, как зовут?

Лунослав только разомкнул губы, чтобы назваться, как имя, собравшееся на кончике языка, распалось. Благодаря клацнувшим зубам. И подзатыльнику. И всё это блистательно оформил Булат. Несмотря на сон, удар вышел достаточно ощутимым.

Лунослав подскочил как ужаленный:

– Ты совсем охренел?! А если я тебе так врежу, Б… Б… – Он умолк, вовремя проглотив имя напарника.

Они смерили друг друга недоверчивыми взглядами и улыбнулись, дав «пять» ладонями свободных рук. Мнительность ушла: оба знали, что произнесенное имя, свое или друга, влекло за собой смерть с последующей мутацией в тошнотворный коралл.

Хорн еще больше занервничал и требовательно показал на листки.

– Впишите ваши сраные имена! – прошипел он с раздражением.

– А зачем? Я и так скажу. Зови меня – Борзун Черный Гвоздодер. – Булат от души расхохотался. Порождения зла всегда давали повод для заточки остроумия. – А вот твое имя, уродец, нам совершенно ни к чему. – Он вскочил на стол и занес над головой колун.

Злоруб зашипел, будто змея перед броском.

Хорн выдавил убийственную ухмылку и вместе с директорским креслом отдалился на двадцать метров, непропорционально растянув кабинет. Пурга снаружи забилась в истерике, швыряя в окно крики задыхающихся во сне. Стены помещения одна за одной упали, оказавшись дешевыми декорациями.

Лунослав и Булат огляделись. Они очутились в недрах грибницы, чьи вязкие равнины простирались на многие километры. Ее бугристые горизонты невообразимым образом вставали на дыбы и соединялись где-то на высоте пяти тысяч метров. Будто грибница являлась внутренней стороной карликовой планеты. Пульсировали долины темно-фиолетовых перепонок. Километровые вулканы выталкивали из влажных жерл облака призрачных спор, принимавшихся в псевдошколе за снег.

Отвратительное и тошнотворное место.

Грибницу копошащимися муравьями заполняли вереницы людей – многотысячное население Карачева и его гости. Они неприкаянными душами входили в вульвообразные проходы в бордовых скалах, словно совершая богохульный половой акт со здешней землей. Возвращались, неся спрессованные черные брикеты, походившие размерами на обычные кирпичи. Потом брикеты складывались в пирамиды.

Бо́льшая часть сновидцев ничего не понимала. Они всё еще находились в жуткой школе. И лишь малая часть пленников Хорна имела серые лица, на которых отражалась внутренняя пустота, выжженная смертью. Один из них, вздыхающий толстяк, носил запоминающуюся футболку с надписью «Легенды русского шансона: М. Круг».

– Ядрен б… – Булат осекся, но руки Агапьи, карающей за сквернословие, поблизости не оказалось.

Понимание горькой пилюлей отразилось на лице Лунослава.

– Здесь все спящие Карачева. И даже те, что сегодня умерли.

– Точно! – Хорн покинул директорское кресло и вытаращился на вереницы рабов. По его прожженному дождевику потекла морская вода. – Они маршируют по граням снов, разнося дыхание, миазмы и мокроту ночных кошмаров. И всё ради сублимированного ужаса. – Он подобрал один из брикетов, подкинул, и тот повис в затхлом воздухе грибницы. – Блеяния и визги из дурных снов – прекрасный ресурс, чтобы мостить им тропы в дальние сновидения. А теперь – чертовы имена!

Невольники твари, плетущей сны, перевели пустые взгляды на сотрудников бюро. Тысячи ртов открылись – и грянул дикий хор, требующий имен. Стенания, плач и крики, усиленные дьявольской грибницей, ударяли прямо в виски́. Казалось, трескался сам рассудок. Внутренний мир осколками погружался в небытие. Оставалось только кретинское желание назвать собственное имя.

Лунослав грохнулся на колени, но его рывком поднял Булат. Желтоглазый чертовидец зверел. Ему хотелось боя… ринуться в гущу сражения, подняв над головой, словно кровоточащий стяг, собственное имя.

Лунослав сгреб остатки воли в кулак. Почувствовал, что было бы неплохо пустить мыльный пузырь. Ртом. Ртом?.. Вот же оно!

– Мы должны найти еще одно имя! – крикнул он, шатаясь под напором скандирующего рева. – Иначе нам не выстоять!

Булат выхватил Злоруб из рук напарника и приблизил к своему. Колуны неистово вибрировали, испуская резонирующую пульсацию, напоминающую сигналы, посылаемые больным зубом напрямую в мозг.

…Возьми…

…нас…

…Соедини…

…нас…

…Обрети…

…нас…

До Булата неожиданно дошло:

– А почему колунов два, когда он существует в единственном экземпляре?! – И он широким взмахом соединил их.

Колуны сплавились, втекли друг в друга, стали единым целым. Голова новоявленного оружия полностью покрылась ржавчиной, которую тут же сдуло вместе с пеной. На очищенном лезвии жгучими оттисками возникли руны. Их отблески вонзались в зрительные нервы.

Булат с торжеством в глазах перекинул колун шатавшемуся напарнику:

– Вот тебе имя, братан! Читай!

Лунослав вгляделся в богохульные символы. Да, он понимал их. Да, они означали… Он поднял глаза и обнаружил, что хор стих.

Лицо Хорна почернело и стало уродливым, обретя структуру сожженной бумаги. С его дождевика скатывались целые литры морской воды.

– Не читай это, человек. И я отпущу вас.

– А остальные тоже вольную получат? Зачитай уже эту хрень, дрищ-колдун!

– Если сумеет. – Лицо Хорна пересекла дьявольская улыбка. – Не забывайте: вокруг – юдоль сновидений.

Губы Лунослава вдруг ощутили потребность сомкнуться и… срастись. Он истошно замычал, мотая головой. Рабы твари возобновили демонические песнопения, призывая расстаться с именами. Хорн разразился постукивающим смехом гиены, и плененные люди повторили за ним, создав шумную волну идиотского хохота.

Булат навалился на вертевшегося на месте товарища и зажал его голову под мышкой. Отобрал колун. Лунослав взглянул на решительное лицо напарника и обмяк. Он в тисках, а в руках у чубастого безумца – инструмент для колки дров… и лиц.

– Будет больно, – предупредил Булат и вогнал Злоруб между верхней и нижней челюстями друга.

Брызнуло кровью.

Лунослав с хрипом вытолкнул из уродливой полосы на лице имя.

Слово, непроизносимое на человеческом языке, прокатилось по просторам грибницы. Пространство сжалось и потрескалось, будто пересушенная целлюлоза. Далекие вулканы, исторгавшие призрачные споры, угасли. Вульвы дверей стали фригидными, сомкнутыми щелями.

А потом в обитель кошмаров ступил еще один гость.

Уродливый и облезлый гуманоид. Без одежды и половых признаков, с синевой вокруг глаз, имевших широкие маслянистые зрачки, способные зрить сквозь пласты сновидений. Безволосый, цвета стекающей голубой глины. Уникальное создание, способное скользить по бритвенному лезвию, разделяющему явь и сны.

Булат несколько раз щелкнул пальцами, будто пытаясь что-то вспомнить, и воскликнул:

– Брат! Это же хренов Афанасий-кошмар!

Существо действительно некогда носило людское имя – пока думало, что является человеком. Оно родилось в нескончаемом кошмарном сновидении похищенного восьмилетнего мальчика, Глеба Комарова, введенного ублюдками из недокульта Черного Солнца в состояние искусственной комы. Оно и не подозревало, что всего лишь – плод грез ребенка, опьяненного наркотической смесью. Считало себя отцом похищенного. Настоящим. Любящим. Пыталось защитить мальчика. И смогло.

Лунослав несогласно махнул рукой. Теперь, когда память крови раскрывала всё новые грани мироздания, он сумел определить подлинную природу таинственного существа. Хлюпая кровоточащей полоской рта, он прошамкал:

– Ба́ку. Его настоящее имя, показанное колуном, – Баку. Черт возьми, похоже, Глеб сумел породить духа, поедающего плохие сны!

Булат, не зная, чего ожидать, приготовился к драке:

– Что же он тогда плохой сон ребенка не схарчил?

– Потому что невозможно забрать сон находящегося в коме.

Баку и Хорн воззрились друг на друга. Плоды одной ветви – кошмаров, но с одним существенным отличием: первый питался дурными сновидениями, второй же использовал их как вилку и нож.

Хорн отступил на несколько шагов. Маниакальную гримасу на лице сменила сложная мимика, обозначающая оскал ужаса. Демоны и духи кошмаров редко виделись, но еще реже вступали в конфронтацию. Никогда, если точнее. Это бы напоминало бестолковую игру «камень-ножницы-бумага», когда раз за разом выпадают одни «ножницы».

– Пошел прочь, мутант! – проорал Хорн, брызгая слюной. Его дождевик затрепетал, омываемый брызгами морской воды.

Баку выбросил руку в сторону и схватил окружающее пространство. Притихшие вулканы, вульвообразные двери, горы и горизонты – всё это, словно сдергиваемая портьера, потянулось за ним. Расстояние между духами сновидений сократилось, и Баку навис над Хорном. Рука облезлого гуманоида, удерживающая грибницу, вошла в глотку маньяка в дождевике. Мир кошмаров тошнотворной салфеткой втянулся в порождение зла. Через миг Хорн сжался до точки и с ревом исчез.

Многотысячная толпа оказалась в бесконечном зале, окуриваемом золотистой дымкой. Будто небесные тела, выглянули настоящие сны. Нескончаемый бег на месте. Собака, атакующая ребенка. Плавки, с бултыхающимся в них пенисом. Рассвет и пчёлы. И всё прочее, что видят люди, когда усталость смеживает веки.