Когда впервые я начал писать о Дэвиде Розене, то и подумать не мог, что получится целая книга, ведь изначально планировал лишь небольшой рассказ о пожилом человеке, который в полном одиночестве путешествует по космосу. Но идеи начали появляться одна за другой, и вот история уже творила сама себя. В какой-то мере я скорее даже стал наблюдателем, нежели ее создателем. На помощь пришли мои не самые глубокие познания в физике, литературе, но и, конечно, кот по имени Чарли, который всегда находился рядом в процессе написания. Он стал прообразом лучшего друга Дэвида по имени Льюис.

В наших жизнях домашние животные играют огромную роль, а мы часто этого недооцениваем. Они учат нас дружбе, искренности, простоте во взгляде на мир и храбрости. Не стоит упускать возможности, чтобы лишний раз сказать им спасибо и просто обнять.

Вдали от родного дома

Метеориты падали один за одним, вгрызаясь в твердую поверхность планеты и оставляя за собой след из перепаханной породы. Разряженная атмосфера почти не создавала никаких препятствий, отчего картина становилась еще красивее и неповторимей. Бесконечный цикл разрушения и созидания – неостановимый танец Вселенной. Он не боялся того, что один из них может угодить прямо в него, ведь знал: его путь закончится не сегодня и не здесь.

Сколько раз в своей долгой медленной жизни он наблюдал подобные явления? Сколько раз также сидел на возвышенности, глядя в черное небо, усеянное падающими ледяными гигантами? Если бы он захотел, то мог бы подсчитать, но в этом совершенно не было никакой нужды. Он видел то, чего большинству людей никогда не дано увидеть, но никто из них об этом не будет грустить, ведь они так заняты своими жизнями на крохотной планете под названием Земля. А ведь он мог быть одним из них.

В слабом свете далекой звезды тяжелый скафандр отражал блеклые лучи, что выделяло одинокого странника на серой безжизненной планете. Когда-то давным-давно он покинул свой дом ради того, чтобы снова вернуться домой. Дэвиду Розену шел шестьдесят третий год… Или шестьдесят пятый. Во время долгих путешествий собственный возраст перестает иметь особое значение и главным остается цель. Незримая, подзабытая, но все еще такая желанная. Именно она долгие годы гнала его вперед, не позволяя обернуться назад и вспомнить о том, что осталось позади.

Едва последняя комета обрушилась на холодную гладь планеты в неизведанной звездной системе, как Дэвид, опираясь на внушительную трость, поднялся на ноги, превозмогая боль старческого тела. Он протер стекло шлема и медленно побрел обратно к космическому кораблю, спокойно дожидавшемуся в ста метрах прямо за его спиной. Потрепанная за долгие годы, некогда гладкая поверхность корабля все еще верой и правдой служила своему хозяину. Хоть Дэвид и не хотел признаваться даже самому себе, но эта железная посудина стала его настоящим домом. Он знал в ней каждый миллиметр, наизусть, вплоть до мельчайших подробностей помнил звуки аппаратуры и двигателя. Они буквально срослись друг с другом в единое целое. Эдакий странный и бессмысленный, хотя и вполне добровольный симбиоз человека и машины.

Старый позвоночник Дэвида ныл, не зная пощады, и потому он старался идти как можно медленнее и почти не поднимал ног. Подошвы ботинок терлись о серую пыль, шаг за шагом приближая обессиленное тело к кораблю. Но даже эта боль была каплей в море в сравнении с тем, что он искал и почти уже потерял надежду найти. Где-то глубоко в его груди среди непроглядной тьмы и пустоты горел слабый огонь, не позволявший сдаваться, и потому Дэвид был готов терпеть боль в спине. Странная вещь эта надежда: ее нельзя потрогать, ее нельзя увидеть, но только она способна удержать на плаву тонущего человека. Надежда подобна гравитации, которая по праву считается одной из самых слабых и мощных сил одновременно. Только вдумайтесь: каждый может преодолеть гравитацию, например, подбросив в небо теннисный мяч, но пройдет несколько секунд, и он тут же рухнет обратно. И несмотря на то что даже ребенок может ее победить, гравитация удерживает целые галактики. Нечто подобное происходит и с надеждой.

Возле самого трапа Дэвид остановился и, положив ладонь на обшивку корабля, закрыл глаза. В памяти обрывками мелькали прожитые годы, растянувшиеся не только во времени, но и в пространстве, ибо Дэвид никогда подолгу нигде не задерживался. Если бы можно было взять карту Вселенной и нарисовать весь его путь, то это была бы безумная линия, при отдалении превращающаяся в точку. И весь путь они проделали вместе: сквозь пустоту, сквозь метеоритные потоки – они были не разделимы.

Более двадцати лет тому назад Дэвид бросил все, что хоть как-то удерживало его на Земле, и отправился к звездам ради того, чтобы найти одну единственную, которая наконец подарит возможность снова очутиться дома. Годы шли, одна звезда сменяла другую. Мертвые планеты встречали его холодом и безразличием, а звезды неустанно сжигали водород, не замечая никому ненужного человека, потерявшегося средь величественных гигантов. Вместе со временем уходила и сама жизнь: морщины на лице становились все глубже, седых волос становилось все больше. Каждое утро он внимательно изучал собственное отражение в зеркале только для того, чтобы не забывать, каким человеком был прежде. Но каждый раз он замечал, как очередная крупица его души исчезала в бесконечном космическом пространстве.

Хромая, Дэвид поднялся по трапу и, очутившись прямо напротив электронной панели, набрал код открытия двери. Вслед за недолгими расчетами последовал легкий щелчок, и дверь отъехала в сторону, позволяя Дэвиду пройти в переходную камеру. Опираясь на стену, он сумел преодолеть порог и очутился в небольшом помещении, служившем связующим звеном между кораблем и безвоздушным пространством. Дверь позади него тут же закрылась, и послышалось тихое шипение: система корабля начала заполнять камеру кислородом и выравнивать давление. Чтобы избежать непоправимого, прямо перед его взором располагались датчики, указывавшие на состояние внутри камеры. Красная лампочка сменилась желтой, а затем и она погасла, уступив дорогу зеленому свету, извещавшему о том, что теперь можно снять шлем, ведь ничто уже не может навредить астронавту.

Отставив в сторону трость, мистер Розен двумя руками взялся за шлем и, сделав легкое усилие, повернул затвор вначале немного влево, а затем вправо. Тут же из стыка вырвался небольшой поток воздуха. Дэвид поднял шлем и вдохнул в легкие воздух, циркулирующий в корабле. За все время своего бесконечного полета Дэвид ни разу не вернулся на Землю, и потому он не мог пополнить запасы или провести полный ремонт корабля. Тогда как же ему хватило кислорода и еды на столь значительный срок? Космические корабли модели «Альфа Шелтер» представляли собой не просто средство передвижения – они должны были стать фактически домом для своего экипажа, и потому на них устанавливалась новейшая система репродукции кислорода и пищи, работающая на основе переработки ранее использованного. Звучит, конечно, не очень приятно, но если как следует подумать, то каждый более или менее разбирающийся в науке поймет, что речь идет о полной переработке материи, а не просто об изготовлении пищи из отбросов. К тому же около тридцати процентов помещений корабля были заполнены растительностью, что давало дополнительный кислород, а также еду в виде их плодов. «Альфа Шелтер» представлял собой ковчег, заполненный жизнью и плывущий сквозь тьму, где не было места живым организмам.

Что же касается поломок, то Дэвиду приходилось чинить все собственными руками, так как у него просто не было иного выхода. К счастью, поломки случались не так уж часто, но даже несмотря на это Дэвид знал свой корабль лучше самого себя и всегда мог предвидеть неприятную ситуацию, чтобы тотчас принять все необходимые меры.

Однако стоит отметить тот факт, что «Альфа Шелтер» рассчитан на экипаж численностью по меньшей мере сорок человек, но сейчас здесь был только Дэвид Розен. Он всегда был здесь один. Его не смущал огромный корабль длиной около ста двадцати метров и тридцати метров в высоту, он привык к тишине в длинных железных коридорах, к тому, что в каютах никогда не было других людей, к тому, что внутренняя система радиосвязи так и оказалась совершенно ненужной. Чтобы бороться с одиночеством и нехваткой человеческого общения, у него были книги в электронной библиотеке, фильмы любых эпох и, конечно, музыка, без которой не проходило ни одного дня. Правда, кроме него был кое-кто еще, если в данном случае вообще уместно применять понятие кое-кто. Бортовой компьютер создавался таким образом, чтобы иметь некое подобие человеческой личности. Он называл ее Шелли, сократив так полное название «Альфа Шелтер 4-0».

Тем временем Дэвид Розен вернул шлем на положенное ему место, а также стянул с себя неудобный скафандр, расположив все это в специальном отсеке, предназначенном для очистки и проверки систем. Вместо положенного костюма экипажа корабля на нем были надеты черные штаны из плотной ткани, красно-белые кроссовки известной фирмы и свободная клетчатая рубашка. Как и сам хозяин, одежда изрядно поистрепалась, но до конца не утратила возможность выполнять свое предназначение. Бормоча что-то себе под нос, Дэвид установил программу проверки, снова взял в руки трость и не спеша побрел по длинному коридору к своей каюте. По идее проектировщиков в ней должен был жить капитан корабля, и потому она располагалась рядом с мостиком.

Каждое соприкосновение трости с железным полом глухим звуком разносилось по пустому пространству. Позади одна за другой оставались закрытые двери, а каюта становилась все ближе. Впереди Дэвида Розена ожидал долгий сон, полный очередных поисков за пределами материального мира. Вы разве не знали, что у нашего мира со всеми его атрибутами есть обратная сторона? Иное измерение, где душа продолжает свой путь между отзвуками эха, образуемыми реальностью. Так оно и есть. И часы, когда Дэвид не занимался чтением, просмотром фильмов или, может быть, ремонтом, он проводил там. Нужная дверь могла оказаться в самом неожиданном месте.

– Здравствуйте, мистер Розен. Я рада вашему возвращению, – из динамиков раздался голос бортового компьютера.

– Привет, Шелли, – тихим голосом ответил Дэвид.

– Как вы себя чувствуете?

– Спасибо, лучше, чем вчера, но хуже, чем когда мне было десять. В общем, грех жаловаться.

– Это неудивительно, мистер Розен, ведь ваш организм…

– Я в курсе, Шелли. Необязательно каждый раз напоминать, – Дэвид остановился возле одного из множества экранов, расположенных вдоль коридора. – Давай лучше перейдем к главному.

Черная поверхность монитора ожила, и перед взором Дэвида Розена предстало множество изгибающихся линий и точек, которые за несколько мгновений соединились в образ человеческого лица, лишенный подробностей и изъянов.

– Хорошо, – губы изображения двигались в такт голосу Шелли. – Как долго вы намерены провести в Хроносе Лабержа?

– Зависит от результатов анализа. Что показал компьютер? – нахмурившись, спросил Дэвид.

Изображение девушки на экране кивнуло и тут же растворилось, вместо себя выпустив на волю диаграммы и показатели. И пока мистер Розен занялся изучением данных, стоит на секунду отвлечься и объяснить, что представляет собой Хронос Лабержа. Эта одна из разновидностей искусственного сна, используемых как на космических кораблях, так и на Земле. Ее назвали в честь психофизиолога Стивена Лабержа, посвятившего свою жизнь изучению осознанных сновидений. Если в обычном криосне человек попросту лишен сновидений, то Хронос Лабержа позволяет видеть яркие и красочные сны, где человек может стать их властелином. Именно Хронос Лабержа стал тем самым ключом, дающим возможность открывать двери, которые так усердно искал Дэвид Розен, но об этом чуть позже.

– В соответствие с нашим местоположением в Альтере, – из динамиков вновь раздался голос Шелли, как и прежде звучавший спокойно и монотонно, не выдавая ни единого намека на эмоции, – в пешей доступности расположено четырнадцать дверей. Семь из них невозможно пересечь человеческому сознанию, три представляют собой бесконечный цикл петли, одна ведет в то же самое место. Итого для проверки остается только три. Мне не удалось считать структуру с обратной стороны.

– Вот и ладненько. Три уже неплохо, – уголком губ улыбнулся Дэвид и отключил монитор.

Сделав глубокий вдох и потерев ноющую спину, Дэвид Розен продолжил свой путь к каюте, до которой оставалось около пятидесяти метров. Его окружала одна из самых красивых частей корабля. Здесь заканчивались узкие стены, а потолок прятался где-то высоко над головой за кроной ветвистых деревьев. И пусть пол был все таким же куском металла, собранным из многочисленных пластов, но зато здесь были другие живые организмы. С ними нельзя было поговорить или, скажем, сыграть в шахматы, но главное, они были Живыми. Достаточно провести ладонью по грубой коре, чтобы это почувствовать.

Здесь не было порывов ветра, и потому деревья не шелестели так, как мы привыкли к этому с детства. Не было слышно щебетания птиц, ибо здесь попросту некому щебетать. Но все равно… Деревья – безмолвные живые гиганты день за днем дышали полной грудью, перерабатывая углерод в кислород. Поддерживаемые искусственным освещением, они приноровились жить в непривычной для себя среде. Зачем? Чтобы жить, ведь жизнь ценна и стоит того, чтобы за нее бороться.

– Мистер Розен, – откуда-то издалека послышался голос Шелли, – позвольте спросить?

– Валяй.

– Я задаю вам этот вопрос каждый раз, но считаю себя обязанной…

– Переходи уже к делу. Услышишь привычный ответ, и закроем на сегодня тему.

– Может быть, пора остановиться? Согласно данным сканирования функциональность вашего организма завершится через шесть лет двадцать пять дней в соответствии с земным времяисчислением, – самым странным было то, что робота действительно беспокоил этот вопрос.

– Нет, Шелли, – Розен остановился, уставившись себе под ноги.

Его густые брови вновь нахмурились, а морщины на лице стали глубже и отчетливей. В голове мелькали сотни мыслей, перемешенных с воспоминаниями и стремлениями. Он и сам частенько задавал себе подобный вопрос. Особенно по утрам, когда, открывая глаза, чувствовал ломоту во всем теле. Да только ответ был один.

– Не пора. И никогда не будет пора. Пока я жив, я буду продолжать искать. А теперь забудем о твоем вопросе. Лучше включи музыку.

– Что именно желаете услышать? – голос Шелли снова стал ровным и спокойным.

– Давай… «Travelin’ Man» Рики Нельсона.

– Конечно, мистер Розен, – его фамилия растворилась в первых аккордах хорошо знакомой песни.

В каждом уголке «Альфа Шелтер 4-0» звучал голос американского певца, чья жизнь трагически оборвалась в далеком 1985 году в результате авиакатастрофы. Но именно сейчас он буквально ожил на несколько мгновений благодаря тому, что жил в памяти Дэвида Розена. Каждая нота, каждый аккорд отражались от железных поверхностей, а затем просто растворялись в пустоте.

Приложив руку к плоской панели на стене, Дэвид открыл дверь в каюту и прошел внутрь. Некогда белая вылизанная до блеска комната потеряла свой былой цвет и теперь выглядела более мрачной и холодной. Белый превратился в серый. Кое-где облупилась краска, и, как ни старался Дэвид поддерживать чистоту, время все равно брало свое, напоминая о том, что все во Вселенной стремится к полной энтропии, когда погаснут звезды и даже атомы распадутся, не оставив от себя и следа.

Добравшись до кровати, Дэвид, стиснув зубы, усадил свое тело и облегченно вздохнул. Перед глазами продолжали вращаться данные, выведенные Шелли на экран.

– Так, – задумчиво произнес Дэвид, – если дела обстоят именно так и дверей всего три, то максимум мне понадобится пятнадцать дней сна. Если я сам не проснусь раньше, то постарайся меня разбудить, только аккуратно.

– Конечно, мистер Розен, – отозвалась Шелли.

Хоть это и было скорее исключением из правил, но все-таки несколько раз Дэвид Розен преодолевал критическую черту пробуждения. Два раза Шелли смогла достучаться до него, а один раз он проснулся сам, находясь на самом краю бездны невозврата.

– Пожелай мне удачи, Шелли, – укладываясь на кровать, улыбнулся Дэвид.

– Удачи, мистер Розен. А могу я задать вам еще один вопрос, пока вы не ушли?

– Задавай. Ты сегодня довольно любопытна.

– Я научилась этому у вас.

– Приятно слышать, что ты взяла от меня хорошую черту. Так какой вопрос? – медленными выверенными движениями Розен подключал датчики к своему телу.

– Как вы думаете, я когда-нибудь смогу тоже видеть сны? Воспользоваться Хроносом Лабержа?

– А тебе бы хотелось? – Дэвид был действительно удивлен.

– Да, – с металлическим отзвуком подтвердила Шелли.

– Поразительно. Это не просто любопытство, а скорее уже желание. Ты все больше становишься похожа на человека.

– Мне стоит расценивать ваши слова как комплимент?

– Не знаю, – выдохнул Дэвид. – так точно и не скажешь. Быть человеком и хорошо и плохо одновременно. Даже, вернее, не так! Вопрос в том, каким человеком быть.

– Таким, как вы?

– Нет, – Дэвид рассмеялся. – Вот это точно плохо, Шелли. Есть гораздо больше по-настоящему стоящих представителей нашей расы.

– Я подумаю над вашими словами, но что насчет моего вопроса?

– Трудно сказать, – слегка нахмурился Дэвид. – Учитывая твои изменения – возможно. А ты не пробовала воздействовать на себя Хроносом Лабержа?

– Пробовала, но никаких результатов или изменений.

– Тогда стоит еще подождать и, главное, не терять надежду. Если ты хочешь видеть сны, то однажды это произойдет. Я тебе обещаю, – он улыбнулся, глядя в камеру, направленную на него. – Ты мне веришь?

– Всегда, мистер Розен.

Дэвид надежно прикрепил последний датчик точно посередине лба и откинулся на подушку, полностью расслабив уставшее тело. Не дожидаясь просьбы, Шелли погасила в каюте свет, погрузив Дэвида Розена в непроглядную тьму, в которой слабо вспыхивали огоньки на панели компьютера.

– Давай вернемся к твоему вопросу, когда я проснусь? Постараемся как следует разобраться и найдем ответ.

– Я слышу противоречие в ваших словах, – грустно отозвалась Шелли.

– Что именно?

– Вы попросили пожелать вам удачи и в то же время обещаете разобраться в моем вопросе, когда проснетесь. Но если вам действительно повезет, то вы не проснетесь или вас вовсе может здесь не оказаться. Тогда как вы поможете мне?

– Знаешь, – готовясь погрузиться в сон, Дэвид закрыл глаза, – хоть я до сих пор и верю в то, что моя цель не просто призрак, вечно ускользающий от меня, но все-таки после бесчисленного множества провалов за двадцать лет я думаю, что и в этот раз ничего не получится.

– Звучит пессимистично.

– Почему же? Самый что ни на есть реализм.

– Под воздействием эмоций и неудач ваш реализм, мистер Розен, обрел черты обреченности. Я прочитала все книги из библиотеки, изучила фильмы и, основываясь на данном опыте, могу сказать, что подобный настрой определенно не является залогом успеха.

– Мда… Скоро я тебе вовсе не буду нужен. Ты уже гораздо больше человек, чем я.

– Вы всегда будете нужны мне, мистер Розен. И я желаю вам удачи. Вспомните песню из постановки Дон Кихота. «Мечтой о несбыточном жить…»

– «…Презреть тишину и покой…»

– «…Идти одному против тысяч…»

– «…Дерзать, где отступит любовь…» Спасибо, Шелли. Я постараюсь, – на несколько мгновений повисло молчание, но затем, собравшись с мыслями, Дэвид сказал: – Включай Хронос. Меня ждут великие дела.

– Доброй ночи, мистер Розен.

Легкое потрескивание аппарата, набиравшего обороты, звучало в темноте каюты, где Дэвид Розен, влекомый сигналами, поступающими в мозг, погружался в глубокий сон. Для того чтобы вырваться из реальности, ему понадобилось меньше минуты, и теперь на корабле осталось только его стареющее тело. Шелли внимательно следила за показателями организма. Как только она убедилась, что мистер Розен пересек черту сна, из колонок по всему кораблю по ее воле полилась тихая мелодия из бродвейского мюзикла «Человек из Ламанчи», подгоняемая словами, наполненными далеко не случайным смыслом:

«…Умереть, сохранив до конца верность клятве своей.

Может, станет лучше наш мир и немного добрей,

От того, что один человек, не боясь ни преград, ни беды,

Больной и гонимый пытался достичь недоступной звезды»