Читать книгу: «Мелкий жемчуг», страница 2

Помощник

Абу Зарр аль-Гифари, как и его великий предок того же имени, провел жизнь в изучении мудрости пророка и воли Аллаха. Он знал наизусть святой Коран, читал и перечитывал Таурат со всеми толкованиями, Забур на языках егуд и альасбания, Инджиль впитывал, казалось, не одними глазами, а всей душой, а Сухуф толковал и преподавал в медресе в тех городах, куда забрасывала его трудная судьба бродячего мудреца-суфия.

Он родился в приморском городе Сус и от своего многоученого отца впитал любовь к знанию, веру в чудеса, угодные Аллаху, и презрение к мирским благам. С юношеских лет он искал новые свитки и новых учителей, странствуя по Магрибу, и слава его бежала впереди старой ослицы, нагруженной легкой ношей: важнейшие книги, кувшинчик для омовения, чистая чалма и смена одежды. И чалма, и галабия его были черными. Для долгих переходов между городами аль-Гифари прибавлял к вьюку запас воды и с десяток лепешек.

Так ходил он и искал тайное знание, которое научит достойного совершать чудеса во имя Аллаха, милостивого и милосердного. Ибо ясно и не знающему грамоты бедуину или даже вообще не ведающему Божьего присутствия чернокожему дикарю, что нет справедливости под небесами. А значит, Милосердный поджидает правоверного, который подчинит себе Иблиса и вынудит его отказаться от зла. Тогда роженицы будут улыбаться, производя на свет дитя, больные излечатся, бедные обретут достаток, неверующие обратятся к Творцу, а враждующие помирятся. И ради этой цели Аббу Зарр аль-Гифари штудировал Аристотеля, разбирал рукописи египетских жрецов и старался понять странные колышки, начертанные на древних глиняных табличках.

Однажды, копаясь в подвале полуразвалившейся мечети в Марракеше, он нашел свиток с оборванным началом. Суфий протянул руку, и между его средним пальцем и свитком загорелась нестерпимым светом маленькая молния, вызвавшая ужасную боль в ладони, вспышку надежды в душе и радость достижения цели в его старом сердце. Он выучил свиток наизусть и спрятал его в кожаный мешочек, носимый на шее. Восемь недель он работал в Марракеше – читал проповеди в мечетях, давал уроки письма и чтения детям, носил воду продавцам на рынке и лечил старых служанок в гареме Якуба-аль-Мансура. Наконец собралось довольно денег для путешествия в Багдад. Аббу Зарр аль-Гифари купил крепкого мула и двинулся на восток.

Ядовитые змеи, хищные звери и злые люди встречались на его пути, но ни они, ни собственная физическая немощь не сумели задержать благочестивого, стремящегося выполнить волю Аллаха. В Багдаде он остановился на постоялом дворе у южных ворот. Сам он мог бы обойтись без отдыха, но верный мул отощал от трехмесячного пути и скверного корма. Старик велел хозяину караван-сарая три дня кормить его животину свежим сеном и поить родниковой водой с добавлением меда, а сам углубился в текст. Для этого он даже не вынул свиток. Помнил, как слова святой молитвы: путь через восточные ворота до зарослей тамариска, что в сорока шагах от впадения реки Диала в великую реку Тигр. И там, в гуще кустарника, таится вход в подземную пещеру, где на глубине сорока локтей расположен клад. Надо найти сосуд – обиталище иблиса и произнести заклинание ему в лицо, когда он против своей воли появится на свет. И все. Счастье для всех. Чтобы никто не ушел обиженным.

Утром четвертого дня мудрец совершил намаз, вывел мула из конюшни и поехал на базар. Правоверные охотно показывали дорогу. На базаре он купил длинную прочную веревку и факел и спросил хозяина лавки, нет ли у него смышленого парнишки-поденщика.

– Да болтается здесь один, – ответил тот. – Позову.

Юноша, услышав, что за день работы ему предлагают целый дирхем, низко поклонился философу, назвал свое имя и цветисто благословил работодателя. Они двинулись к восточным воротам, вышли из города и направились к устью Диалы. В зарослях тамариска слуга и старик блуждали несколько часов, пока старый магрибинец не нашел дыру в земле, заросшую кустарником, в точности такую, какая была описана в свитке. Аббу Зарр аль-Гифари велел привести мула, привязал веревку к седлу, чтобы легче было удерживать, и приказал отроку цепляться за веревку и лезть в пещеру.

За пояс паренька был заткнут факел, за пазухой хранились трут, кремень и огниво. Он добрался до дна, зажег свой факел и закричал от изумления и восторга:

– Хозяин, спускай корзину, здесь горы золотых монет!

– Глупости, – ответил аль-Гифари. – К чему суфию золото?

– Тогда драгоценные камни…

– Там должен быть сосуд… Что-то вроде масляного светильника. С сурами из Корана. Найди его.

– Нашел! – закричал слуга. – Он здесь. А зачем тебе? Чем он лучше золота и драгоценностей?

– Ты не поймешь, – раздраженно ответил сгорающий от нетерпения магрибинец.

Внизу помолчали.

– Ну раз он так хорош, я, пожалуй, оставлю его себе и поищу другой выход из пещеры, – наконец крикнул мошенник.

– Постой! Мальчик! Постой! Возьми себе все драгоценности, любые сокровища! А мне отдай лампу! Эй! Мальчик! Как тебя там… А, вспомнил… Аладдин!!! Верни-и-и-ись…

О семейных узах

У козы было семеро козлят. Вероятно, она была вдова или разведенная. Во всяком случае, козел не принимал никакого участия в семейных проблемах. Возможно, он целыми днями пропадал на работе. Или лежал на диване и ни во что не вмешивался. Очень обычное гендерное поведение.

Более интересные и загадочные обстоятельства были у трех поросят. Мама, свинья, не появлялась ни в период житейских катаклизмов своих детишек, ни в пору их благоденствия. О папе тем более нет помину. Неужели эти упитанные розовые малыши сироты? Кто же одевает их, кормит и учит? Кто покупает им матроски и стройматериалы? И отчего вообще такие благополучные и ассертивные поросята живут в лесу? От кого и почему они сбежали из родного свинарника? Боюсь задумываться о мрачных тайнах их прошлого. Неблагополучная семья – самое мягкое, что можно сказать с определенностью.

Колобка воспитывают дедушка с бабушкой. Красную Шапочку – мать-одиночка. У Буратино только отец…

Карлсон живет один. Что вполне естественно для шведского мужчины в самом расцвете сил.

Только Журавль и Цапля – пара интровертов – пытаются пожениться. Давно и безуспешно ходят они друг за другом по болоту, а дело не слаживается. Что вы хотите?! Кризис семьи как социального института.

Свет мой, зеркальце

У одной пожилой леди было волшебное зеркальце. Она, конечно, могла смотреться в него, но у дамы был критический ум, и это зрелище не доставляло ей никакого удовольствия. Зато зеркальце охотно показывало знакомых ей особ и их мужей. Мадам имела довольно досуга, так что всегда могла удостовериться: если она и не самая прекрасная в мире, то уж точно и не самая безобразная.

Зеркальце у нее было более чем волшебное. Как горшочек с бубенчиками, оно демонстрировало, что стряпают на кухнях у знакомых и даже у незнакомых, а заодно сообщало, понравилась ли стряпня хозяевам и их гостям. Если леди хотелось поговорить со своими подругами, зеркальце немедленно показывало их, и они весело щебетали, хвастаясь друг перед другом новыми прическами и украшениями, подаренными преданными мужьями.

Но бывало, что все знакомые надоедали, и тогда хозяйка просила у зеркальца показать, что происходит за морем: кто стал премьер-министром в далеком королевстве, какие сплетни ходят о его жене и любовнице и какие проказы сошли с рук его великовозрастному сыну.

Иногда дама ездила в театр. Но если на улице было сыро или дул ветер, она оставалась в своей уютной теплой гостиной и приказывала зеркальцу показать весь спектакль. Упиваясь музыкой и танцами, она не рисковала подхватить простуду или прострел в пояснице.

Обладательница волшебной вещицы была весьма образованна и любила стихи. Зеркальце готово было разыскать авторов самых лучших поэм, сообщить им мнение утонченной читательницы и выслушать их благодарность.

Когда дама скучала, зеркальце показывало ей далекие страны – глубокие ущелья, старинные замки, высочайшие вершины, джунгли и саванны с высоты птичьего полета. Оно готово было проникнуть в пучины моря и даже на светила небосвода. И любознательная владелица зеркала часто разглядывала дикие места, наслаждаясь шумом водопадов, пением экзотических птиц и порханием прекрасных бабочек.

Иногда мадам посещала свою сестру. У той не было такого зеркальца, но она обладала яблочком на тарелочке, и оно тоже служило своей хозяйке верой и правдой.

Сестры любили сравнивать свои волшебные вещицы и иногда спорили, чья более совершенная. Яблочко показывало все на свете, но, на смех нашей дамы, было надкусано. А зеркальце фирмы «Самсунг» не имело абсолютно никаких недостатков.

Голем

Лев бен Бецалель был старик, но все делал сам. Он был ужасно занят. Читал лекции по математике в Пражском университете, был ректором школы Талмуда, комментировал Тору, писал книги и редактировал чужие сочинения, потому что глупости, которые попадались там, приводили его в ярость. У него, конечно, были слуги, имелись ученики, аспиранты, в его круг входили многие видные профессора. Но никто из них не мог помочь.

Ученики в школе Талмуда были хоть и не талантливы, но усердны и почтительны. Они задавали вопросы и тщательно записывали ответы. Не надеясь, что поймут сразу, уносили свои тетрадки домой, созывали других студентов и их отцов и долго-долго обсуждали каждое слово, сказанное рабби. Если понимали, то были счастливы и устраивали праздник, где пили вино и танцевали, взявшись за руки. А если понять не удавалось, то заучивали наизусть, надеясь, что поймут позже, когда будут знать больше.

А студенты, которым Лев бен Бецалель преподавал математику, были спесивые олухи с непомерными амбициями. Они нахально требовали, чтобы профессор объяснил им то, что они были неспособны понять, не выучив предыдущего материала и не решив положенного количества задач. Он потратил массу драгоценного времени, создав для них задачник. Но они предпочитали трактиры и беспутных служанок.

Короче говоря, лекции в университете приносили ему одни огорчения и неудовольствия.

Но рабби Лев бен Бецалель был великим мудрецом и каббалистом. Магия каббалы была подвластна ему, хотя и требовала большого напряжения. И он сотворил из глины идеального студента. Вдохнул в него жизнь, дал ему имя Гóлем, купил подобающую одежду, заплатил положенную сумму и записал его на первый курс математического факультета.

Голем не сводил глаз со своего творца, был кроток и благоговел перед профессором. Он принял поручение хорошо учиться и подавать пример другим студентам, поклонился в землю, поцеловал пыль у ног знаменитого математика и прямиком отправился в библиотеку.

Прошел год. Рабби за этот период написал главный труд своей жизни и был погружен в переговоры с издательством и дискуссии с рецензентами. Посему лекции в университете читал механически и на аудиторию почти не смотрел. Оттого слегка удивился, когда на экзамене один из студентов показался ему знакомым. «Как тебя зовут?» – спросил он. И тот ответил: «Голем».

Из трех вопросов билета Голем с грехом пополам ответил на один. Задачу решил с ошибками. Да еще нагло заявил: «Вы нам этого не объясняли!» От него пахло пивом, рубашка его была застегнута криво, а на неумытой щеке остался след помады.

В гневе рабби поднял правую руку, и не оправдавший надежд наглец застыл, как глиняный истукан. Профессор еще раз просмотрел листок с его ответами, кивнул своим мыслям и начертал указательным пальцем на глиняном лбу магические буквы:

Глина рассыпалась в пыль. Профессор позвонил в колокольчик и велел ассистенту тщательно вымести пол.

До пенсии оставалось два года – четыре семестра.

«Тора учит нас стойкости», – вздохнул ученый и вызвал следующего экзаменующегося.

Новые сказки

Кремонские превращения

Когда Господь создавал Планету, он излил на нее много красоты и вдохновения. Но с необыкновенной, исключительной любовью и нежностью сотворил Всевышний красавицу Италию.

А что особенно прекрасно в этой земле? Найдутся, конечно, простаки, которые закричат: «Тоскана, Тоскана!» Ну что же, Тоскана очень хороша. Простим им этот возглас. Но чистую правду скажу вам сейчас я: «Особенно Ломбардия!»

А там, в Ломбардии, лучший город, конечно же, – Кремона. И воздух в Кремоне так чист, небо такое синее, и река По такая плавная, что каждый, кто родился и вырос там, с детства безошибочно отличает истинно прекрасное от подделки.

В Кремоне всякий лодочник сочиняет стихи, любой бондарь разбирается в архитектуре и без размышлений отличает ионическую капитель от коринфской. А уж музыка там разлита повсюду и собирается в лужицы, как дождевая вода после ливня. Множество музыкантов сочиняют симфонии и концерты и исполняют их одинаково охотно как для кремонского герцога, так и для детишек из соседнего двора.

И инструменты, на которых они играют, сделаны, конечно, в Кремоне. Солнце и Луна, день и ночь, рассматривающие с любопытством, что происходит на Земле, не видели скрипичных мастеров лучше, чем те, что родились и жили в этом лучшем из городов. Скрипки, сотворенные их руками, – из редчайших пород дерева, струны – из жил самых красивых семимесячных ягнят, выращенных в Южной Италии. Лак – из смол самых прекрасных пиний. Инструменты у кремонцев получались такие певучие и красивые, каких никому не удавалось создать с тех пор уже как триста лет.

Однажды мастер Амати отпер дверь в мастерскую и не увидел на рабочем столе свою последнюю, самую любимую скрипку, которую он окончил только накануне. Он встал рано утром и почти бежал, чтобы дотронуться дрожащими пальцами до этого совершенства, но скрипка исчезла.

Вместо нее на столе сидела прекрасная девушка. Она была голенькая, и, прежде чем накинуть на ее смуглое безупречное тело свой плащ, мастер разглядел тонкую талию, совершенные бедра, нежные округлые плечи и стройную шею. Он, конечно, узнал ее: его скрипка ожила.

– Как зовут тебя? – спросил мастер.

Голос ее был так певуч и гармоничен, что, не поняв ответа, он упал в обморок.

Девушка вышла замуж за лучшего ученика старого мастера и осталась в мастерской.

С тех пор это стало случаться довольно часто: лучшие скрипки превращались в женщин.

Скрипка-четвертушка, совершеннейшая из всех, что доводилось делать земным мастерам, наутро после того, как была признана окончательно готовой, превратилась в нежную прелестную семилетнюю девочку, которую удочерили бездетные музыканты. Она пела на их концертах, и любители музыки приезжали на них со всех краев земли и даже приплывали из-за океана. Потом она, конечно, вышла замуж за молодого скрипичного мастера, и они были очень счастливы.

Все уже привыкли к кремонским превращениям, и мастера не жалели своих лучших творений, за которые можно было выручить столько денег, что достало бы купить небольшое палаццо. Напротив, они ждали, какая из скрипок будет наделена женской душой, и женились на красавицах с неземными голосами.

А закончилось это печально. Однажды ожила виолончель. Она превратилась в сорокалетнюю женщину с глубокой властной колоратурой. Пропорции ее тела были, конечно, безупречны. А все же сорокалетняя матрона совсем не то же самое, что чарующая девушка с нежным сопрано. Женщина-виолончель пожелала выйти замуж за мастера, сотворившего ее, и семнадцатилетний юноша не посмел уклониться. Тут уж она стала хозяйкой…

И с тех пор никакие струнные не были настолько божественны, чтобы в них могла поселиться женская душа. Так и закончились кремонские превращения.

Сказка о времени

Дорого вовремя время…

С. Я. Маршак

Хронос, несомненно, величайший из богов. Это он обнаружил, что огромнейшее количество разных событий происходит одновременно. Черт ногу сломит. И, чтобы внимательно разглядеть подробности, любопытный старик нанизал их все на ниточку времени. Так что теперь легко отличить то, что было вчера, от того, что будет завтра. Непростой затеей оказалось решить, что битва при Гавгамелах будет раньше, а вторая иракская война – позже. Или твердо обещать, что, после того как 15 марта убили Цезаря, с 16-го галльские войны прекратились навсегда и галлы могут спать спокойно. Или гарантировать, что возникновение Солнечной системы предшествовало сожжению Джордано Бруно на площади Цветов. Для надежности Хронос превратил ниточку в крепчайшую, несокрушимую тонкую ось. Такую, что, как бы событие ни извивалось, как бы ни выпендривалось, ни одному не удалось сорваться и занять неподходящее место на этой оси.

Однако работа была адова. И великий бог Хронос придумал подручное средство – причинно-следственную связь между происшествиями. Теперь некоторые из них были связаны пружинками и нанизывались на ось времени вместе, причем сами выстраивались в правильном направлении, как диполи в статическом поле. Одни из этих пружинок вызывают у беспристрастного наблюдателя больше уважения, а другие – куда меньше. Например, причинно-следственная связь между жертвоприношением Ифигении в Микенах и тем, что лопухи-троянцы добровольно втащили в город огромную, никому не нужную деревянную лошадь, кажется довольно сомнительной. Такая же связь между насморком Наполеона и поражением французов под Ватерлоо выглядит более достоверной. А уж корреляция между тем, что бутерброд неловко выпускают из рук, и тем, что он непременно падает на пол маслом вниз, очевидна для любого непредвзятого человека.

События на ось нанизаны. Во множестве они повторяются или рифмуются между собой. Повторение рождения и смерти – рутинная работа времени. А рифмы – игры великого бога. Это он резвится, много столетий подряд сталкивая и разводя мусульман с Европой или чередуя ледниковые периоды с глобальными потеплениями.

Так что не хлопочите о своих дедлайнах. Будущее существует так же надежно и непоколебимо, как прошлое. Можно расслабиться и почитать книжку.

Два карпа

Карпов звали Мо и Тао Юнь. Они родились в низовьях реки Ланьцанцзян. Мамы у них не было – рыбам этого не положено. Но старый сом в заводи, где они вылупились из икринок, изложил им основные правила и установления карпового племени.

Их дело – плыть на север, вверх, против течения. Старый сом не знал, как далеко до истоков. И был довольно равнодушен. Как все сомы. От этого они живут по сто лет. Никому особенно не сочувствуют, но поучить уму-разуму любят.

Мо и Тао Юнь были еще совсем маленькими юркими рыбками, а сом – огромным, медлительным и важным. Так что у них не хватило терпения долго его слушать. Они сделали ему вежливый книксен, выплыли из заводи на стремнину и поплыли, изо всех сил работая маленькими плавничками и помогая себе хвостиком. Увы, не спросили сома, зачем нужно плыть вверх. Но не будьте слишком строги к рыбкам – ведь и мы не спрашивали старших «зачем?».

Течение реки было плавным, еды вдоволь, и малыши старались вовсю. Над рекой склонялись деревья, на них пели птицы. Хотелось послушать их пение, но карпы плыли вверх на север. Листья иногда падали на водную гладь, хотелось рассмотреть их, попробовать на вкус, но братья знали: дорога длинная, нужно торопиться.

В реке водилось множество рыб. Они собирались стайками, резвились между водорослями, сплетничали и играли. Тао Юнь хотел подружиться с ними, но Мо напомнил о предназначении, и они поплыли против течения.

В дороге они росли, становились сильнее, но и река теперь текла быстрее и требовала больше и больше усилий. По берегам уже теснились горы. Их склоны то зеленели, то желтели, а иногда становились белыми, и вся река затягивалась тонкой прозрачной корочкой. Мо хотел уйти поглубже, где вода была теплее, но Тао Юнь напомнил, что их дело не греться, а плыть вверх против течения, и они заработали плавниками сильнее.

Годы провели они в дороге – река растянулась на тысячи километров. Иногда с берегов люди видели, как настойчиво плывут карпы вверх против течения, и тогда кричали друг другу: «Смотрите! Смотрите! Какие огромные карпы! Бегите скорей сюда, полюбуйтесь!» Мо и Тао Юню хотелось чуточку задержаться, чтобы жители прибрежной деревни успели сбежаться на крик и восхититься невиданным зрелищем, но необходимо было спешить.

И вот они доплыли до водопада, низвергающегося с горы. Любая рыба поняла бы, что с водопадом не поспоришь. Но наши карпы ничего не знали о здравом смысле – ведь они не получили никакого образования. Мо и Тао Юнь напряглись изо всех сил и прыгнули вверх, преодолевая силу водопада, помогая прыжку плавниками, и хвостом, и усами, и каждой чешуйкой своих извивающихся тел. Еще не долетев до озерца, из которого вытекал водопад, они стали превращаться во что-то другое. Их тела вытянулись, у них отросли лапы со сверкающими когтями. Глупые рыбьи мордочки стали огромными клыкастыми головами, изрыгающими огонь.

Люди кричали, показывая пальцами:

– Смотрите! Смотрите! Карпы, преодолевшие водопад, превратились в драконов! Сбылась великая легенда!

Мо и Тао Юнь полетали над озером, аккуратно изрыгая пламя, чтобы ничего не подпалить. Мо сказал:

– И ведь никто не предупредил!

Тао Юнь ответил:

– А мы никого и не спрашивали. Драконовские законы!

И они, не сговариваясь, развернулись и полетели над рекой на юг. Разыскивать маленькую заводь, где не успели поиграть с другими рыбешками и расспросить поподробнее ленивого старого сома.