Читать книгу: «Она – моё табу», страница 7

Глава 12

Куда ещё хуже?

– Предупреждал же, чтобы не ходил за ней. – будто с сожалением выдыхает Гафрионов, вышагивая вдоль стены своего кабинета. – Ни одна юбка не стоит того, чтобы загреметь в дисбат.

Я упорно молчу. Не вижу никакого смысла оправдываться и объяснять причину побега. Она, блядь, дочь нашего генерала. Если до него дойдут слухи о том, что между жалким сроканом и его чадом есть какие-то отношения, то дисбат покажется мне райским островом.

Стискиваю кулаки до хруста. Зубы скрипят. Желваки ходуном ходят. Старлей перестаёт мельтешить и останавливается напротив, глядя мне в глаза прямым холодным взглядом.

– Думаю, тебе известно, кто она такая? – толкает вопросительно.

– Известно. – отрезаю без эмоций.

– А известно, на что способен Царёв, если узнает, что ты трахаешь его дочку?

Зубной скрежет раздаётся настолько громко, что даже взводник морщится и качает башкой. Снимает фуражку и прочёсывает волосы.

– У нас с ней ничего нет, товарищ старший лейтенант. – цежу металлом.

– Когда ничего нет, самовольно к девкам не сбегают.

Ма-а-ать…

– Она подруга детства Макеева. Я Царёву почти не знаю. Просто увидел, как она расстроилась "тёплым" приёмом отца, и хотел успокоить.

В глазах мужчины отражается куда больше, чем в скованных действиях и немногословных фразах. Это глаза человека, видящего других насквозь.

– Дикий… – выдыхает, будто обречённый на вечные муки. – Я восемь лет в армии. Сам был срочником, потом подписал контракт. Уже ни с первой волной призывников работаю. И сам когда-то был на твоём месте и видел, на что готовы пацаны из-за любви.

Какой, на хуй, любви?!

Вслух я этого, конечно же, не произношу. Но легче от этого не становится. За спокойным безразличием происходит нечто ужасающее, вызванное его словами. Ошарашивающее понимание, но пока ещё без принятия. Я не могу влюбиться в эту ядовитую Фурию! Даже не будь она ненормальной стервой, времени даже узнать её мало, не то, что втюриться! Не в Царёву! Чёрт подери, ни за что на свете!

Стремясь создать видимость спокойствия, немного приподнимаю уголок губ и высекаю:

– Можете просто впаять мне наряды, подать рапорт главнокомандующему, отправить в дисбат, но не говорите о том, чего не знаете. Мы с ней даже не друзья. Так, знакомые.

Он, сука, улыбается. С таким обличительным снисхождением, что хочется по лейтенантской роже двинуть сапёрной лопаткой или прикладом "Калаша".

– Дикий, послушай меня сейчас внимательно. Присядь. – тычет пальцем на стул. Я бы предпочёл съебаться на другую планету, но вместо этого сажусь и слежу за голубями на соседней крыше. Гафрионов занимает место за столом, складывает пальцы домиком и опускает на них подбородок. – Я видел много таких парней, как ты. Можешь отрицать передо мной, но не перед собой. Ни один солдат не рискнёт головой из-за "просто знакомой". Не моё дело, какие отношения у тебя и с кем, хоть с дочкой президента, но моя задача наставить тебя на путь и не дать наделать глупостей. За восемь месяцев ты единственный, кто не доставлял проблем. Идеальный солдат, на которого всегда можно было положиться. Я доверял тебе как самому себе. До прошлого увольнения не было ни одного происшествия, которое повлекло бы за собой наказание. Ты один из немногих, кого без проблем отпускал в увольнение на сутки, зная, что ты не доставишь проблем. Нажрался. Ладно. Не рассчитать может любой. Но то, что ты сделал сегодня – верх наглости и безрассудства. На такое идут только по одной причине. Второй раз озвучивать её не стану. Ты и сам знаешь. Но такие отношения обычно ни к чему хорошему не приводят. В восемнадцать-двадцать лет ещё играет юношеский максимализм. Ребята идут на любые риски ради любви, которая того не стоит. Сейчас ты испортишь себе личное дело и вернёшься домой. Думаешь, эта девушка оставит всё и поедет за тобой? Знаешь, сколько таких случаев на моей памяти? – вопрос чисто риторический, ибо старлей сам на него отвечает. – Можно пересчитать на пальцах одной руки. Это как курортный роман. Армейская романтика, редкие встречи, короткие свидания, но когда начинается реальная жизнь, мало кто сохраняет отношения. Тем более Кристина Царёва. Я её с двенадцатилетнего возраста знаю. Она девушка с запросами, которые ты не потянешь, даже если днём будешь учиться, вечером впахивать на стройке, а ночью разгружать вагоны. Да и учится она за границей. Лето не бесконечное и пролетит быстро. Что потом останется? Подумай на этим в наряде, а в субботу можешь идти в увольнение.

На этом он меня и отпускает, спустив на тормозах мой глупейший поступок. Радости от предстоящих выходных не испытываю. Да и вообще ничего. Какая-то чёрная дыра образовалась за рёберным каркасом от его слов. Принятие собственных чувств к Фурии и нелестной реальности шарахнули по сердцу со всей дури. Размозжило на хрен, оставив только кроваво-мясное месиво на искорёженной душе.

До того, как было произнесено слово "любовь", я об этом даже не думал. Как угодно готов был охарактеризовать свои чувства, но только не любовью. Злость, ненависть, желание наказать, странная тяга, сексуальный голод, отупляющая похоть, непонятное притяжение, больное помешательство. Всё это подходило, но было неверным. Как в кроссворде, количество букв подходит, а с другими словами не совпадает. Теперь совпало идеально, пусть и не дало ни единого ответа.

Я не понимаю, как и когда это могло произойти. В какой момент в сердечной мышце появился отклик на присутствие Кристины? С первого же взгляда? Когда не смог сдержаться и поцеловал её, чтобы заткнуть? Или утром у красного Хаммера, пока она меня дразнила? А может, в одну из тех ночей, что она не давала мне спать, являясь в каждом сне? А вдруг в ту секунду, когда впервые услышал нотки отчаяния в задыхающемся голосе, когда просила вернуться на пост и не подставлять шею под гильотину? Возможно, когда увидел маленькую девочку, скучающую по непробиваемому папаше? Когда это случилось?!

Можно было бы отрицать и дальше, но от этого ничего не изменится. Я влюблён в Царёву. И это полнейший пиздец. Я, блядь, зашёл в тупик, а за спиной обрушилась стена. Где искать выход? И есть ли он вообще? Как выбраться из паутины, если чем сильнее стараешься вырваться, тем сильнее запутываешься? Это бесконечное болото, а я увяз в нём с головой.

Фурия уже просила держаться от неё как можно дальше. Наверное, пора её послушать и не приближаться. Лейтенант Гафрионов прав: ничего из этого не выйдет. Царёва уедет в Америку, а я закончу службу и вернусь домой, восстановлюсь в университете, а дальше по накатанной. Больше никаких переписок, встреч и игр.

С этими мыслями живу недолго. Уже на следующую ночь начинает накрывать. Мысли о ней не дают спать. Кручусь с боку на бок. Парни храпят в десять ноздрей, а я лежу, уткнувшись в потолок. Зияющая дыра в груди болит по краям. Адски, невыносимо, практически смертельно. Прижимаю ладонью грохочущее сердце.

Даже когда Алина заявила, что не станет ждать меня из армии, со мной такого не было. Спокойно расстался с девушкой, три года бывшей рядом. А несколько минут с Фурией рвут меня на ошмётки желанием просто увидеть её. На самом деле это не так сложно.

Смежаю веки, и доза наркоты получена. Только слишком болезненная эта отрава. По венам гной гонит. Даже в фантазиях вижу ненормальную не такой, какой хотелось бы. Не прихуевшей сукой, а милой девочкой в розовом платье и катящимися по щекам слезами.

С тяжёлым вздохом свешиваю ноги со второго яруса и мягко, беззвучно спрыгиваю на пол. Проталкиваю стопы в резиновые сланцы и выныриваю из кубрика, захватив с собой сигареты. На посту стоит Нимиров. По всем правилам нам нельзя выходить из спальни, даже поссать, но в последнее время мне плевать на все запреты.

– Не спи, Иван. – толкаю сопящего сослуживца в плечо.

Тот вытягивает по струнке, отдаёт честь и трещит:

– Я не спал.

С невесёлым смехом выбиваю:

– Вольно, солдат. – Ванёк, явно ещё не проснувшись, часто моргает и точно не допирает, кто перед ним. – Это я. Выдохни.

– Блядь, Диксон, я чуть не кончился. – бомбит Нимиров, расслабляясь.

– Кончился бы, будь это Гафрионов или Савельский. Не спи, а то поселишься тут.

Выдав это, направляюсь к лестницам, но товарищ окликает:

– Дикий, ты куда собрался? Совсем ебанулся? Спалят, и тебе, и мне пизда.

– Не спалят. – обрубаю тихо, но жёстко.

Так как голоса мы не повышаем, никто не замечает, как я бесшумным призраком вываливаюсь на улицу. Пригнувшись, пробираюсь вдоль стены к бойнице. Плюхаюсь прямо на бетонный пол, вытянув ноги. Выбиваю из кармана мобилу и зависаю, гадая, когда я её туда засунул. Вытягиваю сигареты и зажигалку. Слабый огонёк разгоняет темноту всего на секунды, а после тухнет. Сейчас чувствую себя так же. Перегорел. Затягиваюсь никотином до тошноты. На пустой желудок крепкие сигареты самое то. Башка мутнеет. Растаскивает знатно.

Упираюсь затылком в кирпичную стену и прикрываю веки. Подношу фильтр к губам и медлю. Разобраться в себе оказывается куда сложнее, чем думал. Но ещё сложнее преодолеть желание написать Фурии. Мои моральные резервы истощены. Физические силы в виду отсутствия нормально сна близятся к нулю. Функции мозга затормаживаются. Включается последний генератор. Насколько его хватит? Но есть вопрос получше: насколько хватит установки оставить Крис в покое? Ответ уже знаю. Моё помешательство сильнее тренированной годами силы воли. Моя отравленная любовь сильнее.

Ухмыльнувшись, бросаюсь грудью на амбразуру. Зажимаю в зубах сигарету и делаю, мать его, селфи. И отправляю фотку Царевишне. Гениально? Нет? Я тоже так думаю. Но просто не знаю, что ей написать, как начать разговор. Да и вряд ли она ответит. Время близится к утру, наверняка Крис спит, а после подъёма меня отпустит. Армейский распорядок дня не даёт скучать и творить хуйню.

Опускаю телефон на бетонный пол экраном вниз, прижимая его рукой. Затягиваюсь до дрожи в лёгких. В пару тяг приканчиваю сигарету. Достаю и подкуриваю новую. Смартфон вибрирует. Альтер эго вопит, я стону, понимая, какую ошибку совершил.

Царёва не присылает фото, как я надеялся. Она пишет. Сообщения сыплются одно за другим.

Крис Царёва: Почему ты не в казарме?

Крис Царёва: Тебе жить надоело?

Крис Царёва: Вали спать!

Крис Царёва: Зачем?

От последнего в чёрной дыре происходит какое-то шевеление. Столько всего в одном слове выдаёт, что я дымом задыхаюсь. Если бы у меня только были силы сопротивляться, остановить себя, но их нет. Отвечаю Царёвой, затаив дыхание.

Андрей Дикий: Затем, что ты победила, Фурия. Я не могу спать. Я думаю о тебе. Ты в моих снах. В моих мыслях.

В моём сердце.

Только этого не пишу. Отсылаю четыре предложения. Курю. Закрыв глаза, жду ответ. Не долго. Но открывать совсем не спешу. Был уверен, что моей тупости есть предел. Оказывает нет. Я снова и снова наворачиваю круги по минному полю, но рано или поздно один из снарядов рванёт, и тогда не останется ничего.

Итак, список заданий на эту жизнь.

Пункт один: Жениться на Алине.

Провалено.

Пункт два: Отслужить срочку без происшествий.

Провалено.

Пункт три: Не писать Крис.

Провалено.

Пункт четыре: Выиграть войну и проучить стерву.

Ну, вы уже и сами догадались. Я признал поражение.

Пункт пять: Ни за что на свете не признаваться Фурии в том, что со мной творится.

Интересно, когда и около этого пункта появится хештег "провалено"?

Сжимаю смартфон и разблокирую. Свет от экрана слепит. Но ещё сильнее ослепляет единственное слово.

Крис Царёва: Прости.

Это сожаление? Искреннее извинение?

Андрей Дикий: За что?

Крис Царёва: Я не должна была это начинать. Мне правда жаль.

Мотор срывается с цепей, на которые я его посадил, стремясь избежать проблем. Металл с лязгом и звоном рвётся и проваливается в желудок. Злость и непонятная мне печаль смешиваются в адском вареве, бурлящем в груди.

Андрей Дикий: Знаешь, Кристина, я тебя ненавижу.

Поднимаюсь на ноги, слегка шатаясь от упадка сил и четырёх сигарет кряду. Придерживаясь за стену, выхожу из бойницы, как новая вибрация рвёт последние нервы.

Крис Царёва: Я тебя, кажется, тоже ненавижу, Андрюша.

Вот только от ненависти до любви всего один шаг. Я свой уже сделал.

Пункт пять: ПРОВАЛЕНО.

Глава 13

Весь мир сошёл с ума или это мой бред?

– Поговорим?

– Нет.

– Я всё равно спрошу.

– Я всё равно не отвечу.

– Что с тобой творится?

Молчу. Как и последние три дня. Макеев задаёт вопросы, я на них не отвечаю. Замкнутый круг. Но товарищ с завидным упорством продолжает безрезультатные попытки.

– Андрюха, скажи уже хоть что-то! – гаркает в отчаянии, дёргая меня за плечо.

Словно закрученный ураганом, останавливаюсь и оборачиваюсь. Сузив глаза, обдаю друга холодным бешенством. Он с таким же выражением лица и непоколебимой решимостью добиться от меня хоть чего-то смотрит. Замираем посредине плаца, давя друг друга тяжёлыми взглядами. Сдаться значит принять поражение. С меня хватит и одного.

– Не хочешь говорить, окей. Тогда слушай. – хрипит Паха сквозь зубы. Закатываю глаза, только чтобы показать, как мне похуй на его речь. Прокручиваюсь и возобновляю движение в сторону парка военной техники. Он быстро нагоняет и вышагивает рядом. – Молчи, если тебе так хочется, но перестань вытворять эту дичь. – я только хмыкаю и вопросительно выгибаю бровь. – Отрицай, не отрицай, но после встречи с Крис у тебя свистит фляга. – делаю вид, что за рёбрами не происходит очередной обвал, стоит только сослуживцу упомянуть её имя. – Опустим очевидные факты того, что случилось у меня дома. Не стану спрашивать и о следующем утре. Но как у тебя хватило мозгов съебаться из части, когда весь командный состав на месте? И с каких, блядь, пор после отбоя можно выходить на прогулки? Ты плюёшь на все правила и законы. Нарушаешь устав так, будто это правила детской игры и их можно переписать. Нельзя, Дикий! Ты не только сам подставляешься, но и остальных подводишь под трибунал! Пацаны молчат только потому, что не хотят быть стукачами, но если им влетит, каждый будет спасать свою шкуру.

– Ты тоже? – высекаю безразлично.

Макей ведёт плечами назад, раздувая грудную клетку.

– Андрюха, мы друзья, и я в жизни тебя не предам, но реши уже свои проблемы с Крис и перестань подставлять сослуживцев.

– У меня нет с ней никаких проблем. – цежу со свистом сквозь скрипящие челюсти. – И вообще никаких дел. Всё, что было, решил ещё когда свалил в самоволку.

– Тогда на кой хер каждую ночь сваливаешь? – не отступает друг, пристально сканируя мою раскрасневшуюся от жары и наращиваемой скорости передвижения рожу.

– Паха, – выдыхаю и беру паузу, дабы перевести слетевшее ко всем чертям дыхание, – тебе больше заняться нечем, кроме как палить меня?

– Лучше тебя буду палить я, а не Гафрионов. Давай откровенно.

Только откровенности мне и не хватало. Вот очень сильно мне хочется выслушивать его теории о наших с Фурией "отношениях". Их нет. В ту же ночь оборвал все контакты, заблокировал её в соцсети и удалил номер. А что было до, уже не имеет значения. Даже если и был бы шанс нормально поговорить и попробовать выстроить что-то, в этом нет смысла по нескольким весомым причинам. Он генеральская дочка с запросами, которые я не смогу удовлетворить, как и сказал взводник. И всё то же расстояние. Америка, Карелия… Прям вообще херня. Да и я понятия не имею, есть ли у Царёвой ко мне что-то, кроме ненависти.

– Расслабься, брат. – отсекаю прохладно. – Если меня поймают, то всю вину возьму на себя. Из-за меня никому не влетит.

– Андрюха. – толкает тихим сипом. Скатываю взгляд в его сторону. – Побег – не выход.

Говорит он явно не о самоволке, и я прекрасно это понимаю. А толку-то от этого?

– Для меня выход. Нихуя не получится. Где она, а где я. – да, я признаюсь в том, что помешался на Царёвой, но не чтобы облегчить душу. Это крик о помощи. Если я сам не могу себя остановить, надежда, что это сделает Макеев. – И хватит об этом. – предупреждаю новые попытки вывести меня на чистую воду. – Можешь не париться, дичь больше творить не буду. Никаких ночных прогулок и съёбов. И никакой Кристины Царёвой. Не говори мне о ней. Я не хочу ничего знать и слышать.

Паха притихает и подкуривает сигарету, нырнув в тень забора. Следую его примеру, прокручивая в пальцах папиросу. Смотрю, как медленно тлеет табак. Как вспыхивают и гаснут листья. Проблема в том, что если подуть, они разгорятся сильнее, но и быстрее истлеют. Где же тот ветер, который погасит мои чувства к Фурии?

Всю пятницу работаем с техникой. Я и ещё трое техников занимаемся обслуживанием, а остальные намывают и полируют до блеска броню.

– Надо было идти в танкисты. – брякает Иридиев, выныривая из-под башни Т-64. – Кайф же, катайся и стреляй.

– Ага, кайф. – отбиваю, не отрываясь от изучения сложной схемы транзисторов и резисторов. – Торчать целыми днями в консервной банке, а пострелять тебе будут давать раз в полгода, потому что снаряды дорогие. И не забывай, что вся обслужка машины на его экипаже.

– Так какого хера этим занимаемся мы? – трещит Гребенский снизу, начищая гусеницы.

– Спроси чего попроще. – рыкаю, прикрывая глаза.

От всей этой херни башка трещит. Бессонница тоже аукается. Никак не могу сообразить, как подключить чёртову лампочку. А в придачу ко всему, генерал Царёв лично проверяет нашу работу. Вот только когда вижу его, накатывает не благоговейный страх перед главнокомандующим, а мысли о его дочке. Видимо, мне понадобится ещё немало времени, чтобы избавиться от неё.

В коротком перерыве падаем на бордюр в тени высоких тополей.

– Диксон, сигаретой поделишься? – сечёт кто-то справа.

Молча протягиваю пачку, уже не ожидая возврата. Травлю кровь никотином. В последние две недели запасы курева быстро кончаются.

– Кто завтра в увал? – лупит Ванёк, откинувшись на руки и вытянув вперёд ноги.

Стягиваю кепку и подставляю морду солнечным лучам.

– Мы с Диким. – отбивает за меня Макей.

– Герыч, ты тоже?

– Ейс ав коз. – коверкает язык Гребенский.

– А может, толпой в киноху завалимся? – с энтузиазмом предлагает Иридиев, туша окурок об асфальт. – Там какой-то трешовый триллер вышел.

– Посланники смерти? – сечёт Гера.

– Ага. Читал анонс, публика в восторге. Пишут, что мозг сломать можно.

– Дикий, это по твоей части. – ржёт Ваня.

У меня нет ни капли настроя и желания торчать весь день в окружении рож, которые приходится лицезреть ежедневно в течении года, но и тут Паха свинью подкладывает. Чеша затылок, бомбит, не давая мне возможности отказаться:

– Дюха, ты же у нас мозговитый. Спорим, что до конца фильма не разгадаешь загадку.

– На косарь? – толкаю лениво.

– Да хоть на пять.

– Я в теме. – поддерживает Даниил.

Не то чтобы мне нужны были деньги, но лишними они никогда не бывают.

– Делайте ставки, парни, и готовьте деньги. – рублю, подтянув уголки губ в усмешке. – Ещё до половины фильма я разгадаю, кто убийца.

– Не заливай, Дикий.

– Отсоси, Гребень. – поднявшись на ноги, показываю "балалейку" и уворачиваюсь от летящего в меня кирпича. – Ну ты, Герыч, и мазила. Тебе в роту снайперов надо. Вместо мишени.

– Уёбок! – вопит сослуживец, подрываясь следом.

– Ноги как у Дикого сначала отрасти, а потом в догонялки играй! – орут ребята.

Этой ночью снова изучаю криво побеленный потолок, но не делаю попыток нарваться на неприятности. Макей прав, и я это прекрасно понимаю. Парни не сдадут, но из-за меня подставляться никто не станет. До конца службы осталось меньше четырёх месяцев, и заработать себе "чёрное" дело не самая лучшая перспектива. К тому же, рассматривания потолка не такое уж и скучное занятие.

Утром все навеселе. Поддерживаю шутки смехом. Кажется, я начинаю понимать, почему Фурия ведёт себя так, будто ей на весь мир похую. Вот в чём заключается игра: прятать внутренний пиздец, никому не показывать, что происходит у тебя на душе. Достаточно и того, что Пахан в курсе.

– Во сколько там сеанс? – выбивает Гера.

– В четырнадцать сорок.

– Есть планы, что делать до этого времени? – толкает Макей.

– Жрать! – во всё горло оповещает Ванёк.

После кафехи, убивая время, прогуливаемся по одному из проспектов Владивостока, поглядывая на синюю полосу залива вдалеке. Пацаны присвистывают и вываливают глазные яблоки, стоит пройти мимо хоть одной симпатичной девчонке. К некоторым откровенно пристают. Нимирову даже удаётся выбить у одной номер телефона.

– Как с голодного края. – гогочет Макеев, когда сослуживцы дружно поворачивают головы на высокую брюнетку в коротком белом платье.

– А ты не пизди, Макей. К тебе вон какая красотка заезжала на днях.

С моего лица сползают все краски. С Пахиного улыбка. Глаза сужаются. Он заталкивает руки в карманы армейских брюк и передёргивает плечами.

– Есть такое.

– Ты так и не сказал, кому душу продал, чтобы она к тебе попала.

Друг бросает на меня быстрый взгляд и отводит глаза в сторону. Блядь, неужели всё настолько очевидно? Я не говорил, что у меня к Кристине, но он будто и так знает. Сначала Гафрионов, теперь Макей. Кто ещё в теме, что я помешался на Фурии? Окидываю парней настороженным взглядом, но они не обращают на меня никакого внимания, продолжая расспрашивать Паху о Царёвой. Незаметно сглатываю плотный нервный ком и перевожу потерявшее стабильность дыхание. Как мне избавиться от неё, если всё кругом напоминает? Даже блядские декоративные маки, высаженные на клумбах, так и кричат, что хер у меня это получится.

Несмотря на начало лета и непосредственную близость Восточного Босфора, жара стоит запредельная. Столбик термометра на одном из магазинов показывает двадцать восемь градусов в тени. Из-под кепки за шиворот скатываются раскалённые капли пота. Умываю лицо и поливаю голову в одном из городских фонтанов.

– Я бы сейчас в него нырнул. – ноет Гера.

– Могу помочь. – полушутя предлагает Ванёк, толкая того к бортику.

Гребень ловко уворачивается и, зачерпнув ладонью воды, поливает Нимирова.

– Дети малые. – бубню, отходя в сторону.

Паха в стороне с кем-то звиздит по телефону. Падаю спиной на ствол дерева, мечтая хоть о лёгком ветерке. Из-под полуопущенных век наблюдаю, как бесятся парни. Они во многом напоминают мне младших братьев. Такие же бесящие, но родные. Жаль только, что после службы мы, скорее всего, больше не встретимся. Нимиров живёт в Краснодарском крае, Гребенский в Астрахани, а Иридиев вообще из Уссурийска.

В торгово-развлекательном центре на полную мощь пашут кондиционеры. Как только минуем главный вход, в одночасье выдыхаем с очевидным облегчением. Холодный воздух пробирается под влажную ткань военной формы и оседает не особо приятными мурашками на покрытой потом коже. Ёжусь, маршируя к эскалаторам. Несколько девушек, одетых слишком откровенно, становятся на ступеньки перед нами. Ребята, толкая друг друга плечами, стараются заглянуть под короткие юбки.

– Ну увидишь ты её трусы, и что с того? – рычу с ярым раздражением. – Понимаю, когда страдаешь такой хернёй в четырнадцать, а не в двадцать.

– Диксон, а ты с каких пор таким душнилой стал? – рыкает Нимиров, повернув на меня морду. – Не порти всем настрой своим тухлым видом.

Вывалив товарищу фак, переключаю внимание на ходящие внизу толпы народа. В какой-то момент мозги покидают меня окончательно, ибо мне кажется, что я вижу проплывающую по коридору Фурию.

Заебись, блядь! Теперь она мне и наяву мерещится. Если в ближайшем будущем это не прекратится, то я добровольно обращусь к армейскому психологу за помощью. Так не может больше продолжаться. Я скатываюсь в безумие.

– Какой поп корн кому? – выбивает Даня, занимая очередь.

Мнения, естественно, расходятся. Макей опять висит на трубе. Закончив разговор, выглядит мрачнее тучи. Скрипя зубами, сжимает и разжимает кулаки.

– Пацаны, я вас покидаю. Предки срочно вызывают. Андрюха, держи ключи от хаты. – протягивает мне связку. – Если чё, располагайся, будь как дома. Я подкачу, как только появится вариант. Пока, парни. Всех люблю. – ржёт он, рассылая воздушные поцелуи.

– А как же засосаться перед расставанием? – орёт Ванька вслед.

Пока все ржём, народ кругом в тотальном ахуе. Только те, кто сам прошёл службу, понимают армейские приколы.

Занимаем свои места в полутёмном зале. Рядом садится красивая девушка, но я едва задеваю её взором. Скидываю китель и вешаю на спинку сидения. Откидываюсь на сидушке, занимая удобное положение для просмотра фильма.

– Я так боюсь всех этих ужастиков. Не обращай внимания, есть буду визжать. – смеётся та самая девушка.

Поворачиваю на неё голову, впервые проявляя интерес к кому-то, кроме Царёвой. И дело не в том, что она мне нравится или вызывает какие-то другие реакции. Просто я должен любыми способами выбросить из головы Фурию. Так почему бы не с ней?

Принуждённо расслабляю мышцы и улыбаюсь ей:

– Я никому не скажу. – подмигиваю, задевая пальцами её руку, типа случайно. Тёмные глаза шатенки вспыхивают. – А если будет очень страшно, готов подставить плечо.

Пухлые губы девушки растягиваются шире. Я же с трудом заставляю себя держать лыбу.

– Таня. – тянет тонкие пальцы с длинными наращенными ногтями.

– Андрей. – на секунду сжимаю кисть.

– Не думала, Андрей, что остались в наше время рыцари. – нараспев тянет она, прижимаясь голым плечом к моему.

Свет гаснет. На белое полотно выводят рекламу и анонсы новинок. Кладу руку на подлокотник, а Таня сверху опускает свою. Семи пядей во лбу не надо, чтобы понять намёк. Вот только следом прилетает ещё один. Ещё одна девушка пробирается сквозь забитые ряды и занимает место рядом с шатенкой.

– Sorry, Киреева. Такое чувство, что всем придавило. В туалет не пробьёшься.

От звука этого голоса меня переклинивает. Резко дёргаюсь вперёд, поворачиваясь в сторону девчонок. Забыв о шатенке, впериваю остекленевший взгляд в янтарные глаза Фурии.

– Какого?.. – хриплю прихуевши.

– И ты здесь, Андрюша? С моей подругой Таней уже познакомился?

– Дикий, ты чё взбесился?

– Сядь!

– Царёва. – выдыхаю отупело. – Ты здесь откуда?

– Пришла кино посмотреть. – холодно отбивает стерва, закидывая в рот поп корн. – Расслабься, Андрюша, и присядь. Фильм начинается, а ты людям мешаешь.

Кроша зубы, паркуюсь обратно. На мобилу прилетает сообщение.

Макей: Соррян, предупредить не успел. Надеюсь, не будет никаких проблем, если Крис подтянется?

– Никаких проблем? Я тебя, суку, убью. – шиплю беззвучно. – Я тебя, блядь, убью.