Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым

Светел-радошен царь Алексей Михайлович

 
    Когда светел-радошен
    Во Москве благоверной царь,
    Алексей царь Михайлович:
    Народил бог ему сына,
    Царевича Петра Алексеевича,
    Первова императора по земле [св]еторусския.
    Как плотники-мастеры
    Во всю ноченьку не спали:
    Колыбель-люльку делали
    Оне || младому царевичу,
    А и нянюшки-мамушки,
    Сенныя красныя деушки
    Во всю ноченьку не спали:
    Шинкарочку вышивали
    По белому рытому бархоту
    Оне красныем золотом;
    Тюрьмы с покаяннами
    Оне все распущалися;
    А и погребы царские
²⁰ Оне все растворялися.
    У царя благовернова
    Еще пир и стол на радосте;
    А князи сбиралися,
    Бояра съезжалися
    А дворяна сходилися,
    А все народ божей
    На пиру пьют-едят,
    Прохложаются.
    Во веселье, в радосте
³⁰ Не видали, как дни прошли
    Для младова царевича
    Петра Алексеевича,
    Первова императора
 

Когда было молодцу пора-время великая

 
    Когда было молодцу
    Пора-время великая,
    Честь-хвала молодецкая, -
    Господь-бог миловал,
    Государь-царь жаловал,
    Отец-мать молодца
    У себя во любве держал,
    А и род-племя на молодца
    Не могут насмотретися,
¹⁰ Суседи ближния
    Почитают и жалуют,
    Друзья и товарыщи
    На совет съезжаются,
    Совету советовать,
    Крепку думушку думати
    Оне про службу царскую
    И про службу воинскую.
    Скатилась ягодка
    С са[хар]нова деревца,
²⁰ Отломилась веточка
    От кудрявыя от яблони,
    Отстает доброй молодец
    От отца, сын, от матери.
    А ныне уж молодцу
    Безвремянье великое:
    Господь-бог прогневался,
    Государь-царь гнев взложил,
    Отец и мать молодца
    У себя не в любве держ(а)л,
³⁰ А и род-племя молодца
    Не могут и видети,
    Суседи ближния
    Не чтут-не жалуют,
    А друзья-товарыщи
    На совет не съезжаются
    Совету советовать,
    Крепку думушку думати
    Про службу царскую
    И про службу воинскую.
⁴⁰ А ныне уж молодцу
    Кручина великая
    И печаль немалая.
    С кручины-де молодец,
    Со печали великия,
    Пошел доброй молодец
    Он на свой конюшенной двор,
    Брал доброй молодец
    Он добра коня стоялова,
    Наложил доброй молодец
⁵⁰ Он уздицу тесмяную,
    Седелечко черкасское,
    Садился доброй молодец
    На добра коня стоялова,
    Поехал доброй молодец
    На чужу дальну сторону.
    Как бы будет молодец
    У реки Смородины,
    А и [в]змолится молодец:
    «А и ты, мать быстра река,
⁶⁰ Ты быстра река Смородина!
    Ты скажи мне, быстра река,
    Ты про броды кониныя,
    Про мосточки калиновы,
    Перевозы частыя!».
    Провещится быстра река
    Человеческим голосом,
    Да и душей красной девицей:
    «Я скажу те, быстра река,
    Добро[й] молодец,
⁷⁰ Я про броды кониныя,
    Про мосточки калиновы,
    Перевозы частыя:
    Со броду конинова
    Я беру по добру коню,
    С перевозу частова —
    По седелечку черкесскому,
    Со мосточку калинова —
    По удалому молодцу,
    А тебе, безвремяннова молодца,
⁸⁰ Я и так тебе пропущу».
    Переехал молодец
    За реку за Смородину,
    Он отъехал, молодец,
    Как бы версту-другую,
    Он своим глупым разумом,
    Молодец, || похваляется:
    «А сказали про быстру реку Смородину:
    Не протти, не проехати
    Не пешему, ни конному —
⁹⁰ Она хуже, быстра река,
    Тое лужи дожжевыя!».
    Скричит за молодцом
    Как в сугонь быстра река Смородина
    Человеческим языком,
    Душей красной девицей:
    «Безвремянной молодец!
    Ты забыл за быстрой рекой
    Два друга сердечныя,
    Два востра ножа булатныя, -
¹⁰⁰ На чужой дальной стороне
    Оборона великая!».
    Воротился молодец
    За реку за Смородину,
    Нельзя что не ехати
    За реку за Смородину,
    Не узнал доброй молодец
    Тово броду конинова,
    Не увидел молодец
    Перевозу частова,
¹¹⁰ Не нашел доброй молодец
    Он мосточку колинова.
    Поехал-де молодец
    Он глубокими омоты;
    Он перву ступень ступил —
    По черев конь утонул,
    Другу ступень с(ту)пил —
    По седелечко черкесское,
    Третью ступень конь ступил —
    Уже гривы не видити.
¹²⁰ А и (в)змолится молодец:
    «А и ты мать, быстра река,
    Ты быстра река Смородина!
    К чему ты меня топишь,
    Безвремяннова молодца?»
    Провещится быстра река
    Человеческим языком,
    Она душей красной девицей:
    «Безвремянной молодец!
    Не я тебе топлю,
¹³⁰ Безвремяннова молодца,
    Топит тебе, молодец,
    Похвальба твоя, пагуба!».
    Утонул доброй молодец
    Во Москве-реке, Смородине.
    Выплывал ево доброй конь,
    На крутые береги,
    Прибегал ево доброй конь
    К отцу ево, к матери,
    На луке на седельныя
¹⁴⁰ Ерлычек написаной:
    «Утонул доброй молодец
    Во Москве-реке, Смородине».
 

Под Ригою стоял царь-государь

 
    А под славным было городом под Ригою,
    Что стоя(л) царь-государь по три годы,
    Еще бывшей Алексей-царь Михайлович.
    Изволил царь-государь нарежатися,
    Нарежается царь-государь в каменну Москву,
    А и бывшей Алексей-царь Михайлович.
    Что поутру было рано-ранешонько,
    Как на светлой заре на утренней,
    На восходе было краснова солнушка,
¹⁰ Как бы гуси-лебеди воскикали,
    Говорили салдаты новобраныя:
    «А свет-государь, благоверной царь,
    А и бывшей Алексей-царь Михайлович!
    Ты изволишь нарежаться в каменну Москву,
    Не оставь ты нас, бедных, под Ригою,
    Уж и так нам-де Рига наскучила,
    Она скучила нам, Рига, напрокучила:
    Много холоду-голоду принели,
    Наготы-босоты вздвое того».
²⁰ Что злата труба под Ригою протрубила,
    Прогласил государь благоверной царь:
    «А и детушки, вы, салдаты новобраные!
    Не одним вам Рига-та наскучила,
    Самому мне, государ(ю), напроскучила.
    Когда бог нас принесет в каменну Москву,
    А забудем бедность-нужу великую,
    А и выставлю вам погребы царския,
    Что с пивом, с вином, меды сладкия».
 

Поход селенгинским казакам

 
    А за славным было батюшком за Бойкалом-морем,
    А и вверх было по матке Селенге по реке,
    Из верхнева острогу Селендинскова,
    Только высылка была удалым молодцам,
    Была высылка добрым молодцам,
    Удалым молодцам, селенденским казакам,
    А вторая высылка – посольским стрельцам,
    На подачу им даны были тобуноцки мужики,
    Тобуноцки мужики, люди ясашныя.
¹⁰ Воевода походил у них Федор молодой Дементьянович
    Есаулом походил у нево брат родной,
    А по именю Прокопей Козеев молодец.
    Переправились казаки за Селенгу за реку,
    Напущались на улусы на мунгальския.
    По грехам над улусами учинилося,
    А мунгалов в домах не годилося:
    Оне ездили за зверями обловами.
    Оне тута, казаки, усмехаются,
    Разорили все улусы мунгальские,
²⁰ Он(е) жен-детей мунгалов во полон взяли,
    Шкарб и живот у них обрали весь.
    Оне стали, казаки, переправлятися
    На другу сторону за Селенгу-реку,
    Опилися кумысу, кобыльева молока.
    Из-за тово было белова каменя
    Как бы черныя вороны налетывали,
    Набегали тут мунгалы из чиста поля,
    Учинилася бой-драка тут великая:
    Оне жен-детей мунгалок и отбили назад,
³⁰ А прибили казаков много до́ смерти,
    Вдвое-втрое казаков их переранили,
    Тобуноцки мужики на побег пошли,
    Достальных казаков своих выдали.
    А прибудут казаки в Селенденской острог,
    По базарам казаки оне похаживают,
    А и хвастают казаки селендинскии молодцы,
    А своими ведь дырами широкими.
 

По далам девица копала коренья лютая

 
    Кабы по гара́м, гора́м, по высокием гора́м,
    Кабы по дала́м, дола́м, по широкием дола́м,
    А и покрай было моря синева
    И по тем по хорошием зеленым лугам,
    Тут ходила-гуляла душа красная девица,
    А копала она коренья-зелья лютое.
    Она мыла те кореньица в синем море,
    А сушила кореньица в муравленой печи,
    Растирала те коренья во серебряном кубце,
¹⁰ Разводила те кореньица меды сладкими,
    Рассычала коренья белым сахором
    И хотела извести своего недруга.
    Невзначае извела своего друга милова,
    Она по роду братца родимова.
    И росплачится девица над молодцом,
    Она плачет, девица, убиваючи,
    Она жалобна, девица, причитаючи:
    «Занапрасно головушка погибнула!».
 

Перед нашими воротами утоптана трава

 
    Перед нашими широкими воротами
    А утоптана трава, утолочена мурава,
    А(щ)ипаны цветочки лазоревые.
    Еще кто траву стоптал, кто мураву столочил?
    Сотоптала-столочила красная девица || душа,
    Стоючи она с надежею, с милым другом.
    Он держал красну девицу за белы ручки
    И за хороши за перстни злаченыя,
    Целовал-миловал, ко сер(д)цу прижимал,
¹⁰ Называл красну девицу животом своим.
    И проговорит девица-душа красная:
    «Ты надежа мой, надежа, сердечной друг!
    А не честь твоя хвала молодецкая —
    Без числа больно, надежа, упиваешься,
    А и ты мной, красной девицей, похваляишься;
    А и ты будто надо мной все насмехаешься!».
    Ему тута молодцу за беду стало,
    Как он бьет красну девицу по белу ее лицу:
    Он расшиб у девицы лицо белое,
²⁰ Проливал у девицы кровь горячую,
    Замарал на девицы платье цветное.
    Расплачится девица перед молодцом:
    «Когда тебе девица не в любви пришла,
    А и ты сделай мне, надежа, ветлянинькой стружек,
    А и ты сделай мне на нем муравленой чердачок,
    А и сделай беседу дорог рыбей зуб,
    Исподерни ту беседу рытым бархатом,
    А и дай мне, надежа, пятьдесят гребцов,
    А другое пятьдесят в провожатые,
³⁰ Отпусти меня, друг-надежа, за сине море,
    За сине море во почестной монастырь,
    Постригусь я, молодешунька, посхимлюся;
    На пострыженья ты дай мне пятьдесят рублев,
    На посхименья дай мне другое пятьдесят».
 

да не жаль добра молодца битова – жаль похмельнова

 
    А и не жаль мне-ка битова, грабленова,
    А и тово ли Ивана Сутырина,
    Только жаль доброва молодца похмельнова,
    А того ли Кирилы Даниловича:
    У похмельнова доброва молодца бойна голова болит.
    «А вы, милы мои братцы-товарищи-друзья!
    Вы купите винца, опохмельтя молодца.
    Хотя горько да жидко – давай еще!
    Замените мою смерть животом своим:
¹⁰ Еще не в кое время пригожусь я вам всем!».
 

Из Крыму и из Нагаю

 
    А из Крыму ли, братцы, из Нагаю,
    Из тоя ли орды бесурманския,
    А ехали два братца родимыя,
    Под бо́льшим-та братом конь уставает,
    А меньшей за бо́льшева умирает:
    «А и гой еси, мой братец родимой!
    А я тебе, братец, посверстняе,
    А пеша ту дороженьку повыду».
    Когда было добру молодцу время,
¹⁰ Народ, господа ево почитали,
    А стало доброму молодцу безвременье —
    Некто́-де молодца не почитает,
    А сам се молодец размышляет:
    «Сокол ли то на сем свете не птица?
    На ево-та безвременьица бывает:
    Он пеш да по чисту полю гуляет;
    Худая та птичка – куличонко,
    И та над соколом насмеялась,
    Наперед-та ево залетела».
 

Покрай моря синего стоял Азов-город

 
    А и покрай было моря синева,
    Что на ус(т)ье Дону-та тихова,
    На крутом красном бережку,
    На желтых рассыпных песках
    А стоит крепкой Азов-город
    Со стеною белокаменною,
    Землян(ы)ми роскатами,
    И ровами глубокими,
    И со башними караульными,
¹⁰ Середи Азова-города
    Стоит темная темница,
    А злодейка земляная тюрьма.
    И во той было темной темницы
    Что двери были железныя,
    А замок был в три пуда,
    А пробои были булатныя,
    Как засовы были медныя.
    Что во той темной темницы
    Засажо́н сидит донской казак
²⁰ Ермак Тимофеевич.
    Мимо той да темной темницы
    Случилося царю идти,
    Самому царю тому турецкому
    Салтану Салтановичу.
    А кричит донской казак
    Ермак Тимофеевич:
    «А ты гой еси, турецкой царь
    Салтан Салтанович!
    Прикажи ты меня поить-кормить,
³⁰ Либо казнить, либо на волю пустить!».
    Постоялся турецкой царь
    Салтан Салтанович:
    «А мурзы вы, улановья!
    А вы сгаркаите из темницы
    Тово тюремнова старосту».
    А и мурзы-улановья
    Металися || через голову,
    Привели ево улановья
    Оне старосту тюремнова;
⁴⁰ И стал он, турецкой царь,
    У тюремнова старосты спрашивать:
    «Еще что за человек сидит?».
    Ему староста россказывает:
    «Ай ты гой еси, турецкой царь
    Салтан Салтанович!
    Что сидит у нас донской казак
    Ермак Тимофеевич».
    И приказал скоро турецкой царь:
    «Вы, мурзы-улановья,
⁵⁰ Ведите донскова казака
    Ко полатам моим царскием!».
    Еще втапоры турецкой царь
    Напоил-накормил добра молодца
    И тожно стал ево спрашивати:
    «А ты гой еси, донской казак!
    Еще как ты к нам в Азов попал?».
    Россказал ему донской казак:
    «А и я послан из каменной Москвы
    К тебе, царю, в Азов-город,
⁶⁰ А и послан был скорым послом
    И гостинницы дорогие к тебе вез,
    А на заставах твоих
    Меня всего ограбили,
    И мурзы-улановья моих товарыщей
    Рассадили, добрых молодцов,
    И по разным темным темницам».
    Еще втапоры турецкой царь
    Приказал мурзы-улановьям
    Собрать добрых молодцов,
⁷⁰ Ермаковых товарыщев.
    Опущает добрых молодцов
    Ермака в каменну Москву,
    Снарядил доброва молодца
    Ермака Тимофеевича,
    Наградил златом-серебром.
    Еще питьями заморскими.
    Отлучился донской казак
    От Азова-города,
    Загулялся донской казак
⁸⁰ По матушке Волге-реке,
    Не явился в каменну Москву.
 

Про Бориса Шереметева

 
    Во славном городе в Орешке,
    По нынешнему званию Шлюшенбурха,
    Пролегла тута широкая дорожка.
    По той по широкой дорожке
    Идет тут царев большой боярин,
    Князь Борис сын Петрович Шереметев,
    Со темя он со пехотными полками,
    Со конницею и со драгунами,
    Со удалыми донскими казаками.
¹⁰ Вошли оне во Красну мызу
    Промежу темя высокими горами,
    Промежу темя широкими долами,
    А все полки становилися.
    А втапоры Борис сын Петрович
    В объезд он донских казаков посылает,
    Донских, гребецких да еи́цкиех.
    Как скрали оне швецкия караулы,
    Маэора себе во полон полонили,
    Привезли его в лагири царския.
²⁰ Злата труба в поле протрубила,
    Прогласил государь, слово молвил,
    Государь московской, первой император:
    «А и гой еси, Борис сын Петрович!
    Изволь ты маэора допросити тихонько- помалешуньку:
    А сколько-де силы в Орешке у вашего короля щвецкова?».
    Говорит тут маэор не с упадкою,
    А стал он силу рассказавать:
    «С генералом в поле нашим – сорок тысячей,
    С королем в поле – сметы нет».
    А втапоры царев большой боярин,
    Князь Борис сын Петрович Шереметев,
    А сам он царю репортует,
    Что много-де силы в поле той швецкой:
    С генералом стоит силы сорок тысячей,
    С королем в поле силы смету нет.
    Злата труба в поле в лагире протрубила,
    Прогласил первой император:
    «А и гой еси, Борис Петрович!
    Не устрашися маэора допросити,
⁴⁰ Не корми маэора целы сутки,
    Еще вы ево повторите,
    Другие вы сутки не кормите,
    И сладко он росскажет,
    Сколько у них силы швецкия».
    А втапоры Борис Петрович Шереметев
    На то-то больно догадлив:
    А двое-де сутки маэора не кормили,
    Во третьи винца ему подносили.
    А втапоры маэор россказал,
⁵⁰ Правду истинну россказал всем:
    «С королем нашим и генералом силы семь тысячей,
    А более того нету!».
    И тут государь [в]звеселился,
    Велел ему маэора голову отляпать.
 

Благословите, братцы, про старину сказать

 
    Благословите, братцы, старину сказать,
    Как бы старину стародавную.
    Как бы в стары годы, прежния,
    Во те времена первоначальныя
    А и сын на матере снопы возил,
    Молода жена в при́прежи была,
    Ево матушка обленчива,
    Молода жена зарывчева,
    Молоду жену свою поддерживал,
    Он матушку || свою подстегивал
    Своим кнутиком воровинныем,
    Изорвался кнутик, он – березиной.
 

Про князя репнина

 
    Промеж было Казанью, промеж Астраханью,
    А пониже города Саратова,
    А повыше было города Царицына,
    Из тое ли было нагорную сторонушки
    Как бы прошла-протекла Камышевка-река,
    Своим ус(т)ьем она впала в матушку Волгу-реку.
    А по славной было матушке Камы́шевке-реке
    Выгребали-выплывали пятьдесят легких стругов
    Воровскиех казаков,
¹⁰ А на всяком стручежку по пятьдесят гребцов,
    По пятьдесят гребцов-воровскиех казаков.
    Заплывали-загребали в Коловинские острова,
    Становились молодцы во тихих заводях
    Выгулять оне на зеленые луга,
    Расставили майданы терския
    И раздернули ковры сорочинския;
    А играли казаки золотыми оне тавлеями,
    Кто-де костью, кто-де картами – все удалы молодцы.
    Посмотрят молодцы вниз по Волге-реке:
²⁰ Как бы черн(ь) – та на Волге зачернеется,
    А идут гребныя из Астрахани.
    Дожидались казаки, удалые молодцы,
    Губернатора из Астрахани
    Репнина-князя Данилу Александровича.
    А на что душа рождена, || тово бог и дал:
    Подошли те гребныя в Коловинские острова,
    И бросали казаки оне потехи все,
    И бросалися во свои легонски стружки,
    Напущалися казаки на гребныя струги:
³⁰ Оне все тута торговых перещупали,
    Оне спрашивают губернатора из Астрахани:
    «А то коли он с вами, покажите ево нам,
    А до вас, до купцов, удалых молодцов, и дела нет».
    Потаили купцы губернатора у себя,
    Оне спрятовали под товары под свои.
    Говорили молодцы, воровские казаки:
    «А вы сами себе враги, за что ево спратовали».
    Обыскали под товарами губернатора,
    Репнина-князя Данилу Александровича,
⁴⁰ Изрубили ево во части мелкия,
    Разбросали по матушке Волге-реке,
    А ево-то госпожу, губернаторску жену,
    И со малыми детушками
    Оне все молодцы воровские казаки, помиловали,
    А купцов-молодцов ограбили,
    Насыпали червонцами легки свои струги,
    Пошли по Комышевке-реке.
 

Во сибирской украине, во Доурской стороне

 
    Во сибирской во украине,
    Во Даурской стороне,
    В Даурской стороне,
    А на славной н(а) Амуре-реке,
    На ус(т)ье Комары-реке
    Казаки царя белова
    Оне острог поставили,
    Острог поставили,
    Есак царю собрали
¹⁰ Из-за сабельки вострыя,
    Из-за сабли вострыя,
    Из-за крови горячи(я).
    Круг оне || острогу Камарскова
    Оне глубокой ров вели,
    Высокой вал валилися,
    Рогатки ставили,
    Чеснок колотили,
    Смолье приготовили.
    Поутру рано-ранешонько
²⁰ Равно двадцать пять человек
    Выходили молодцы оне
    На славну Амуру-реку
    С неводочками шелковыми
    Оне по рыбу свежею.
    Несчастье сделалось
    Над удалыми молодцы:
    Из далеча из чиста поля,
    Из раздолья широкова,
    С хребта Шингальскова,
³⁰ Из-за белова каменя,
    Из-за ручья глубокова
    Выкоталася знамечка,
    Выкоталася знамечко большее;
    А знамя за знамем идет,
    А рота за ротами валит,
    Идет боидоской князец,
    Он со силою поганою,
    Со силою поганою
    Ко острогу Комарскому.
⁴⁰ Как вешнея вода
    По лугам разлилася,
    Облелеила сила поганая
    Вкруг острогу Комарскова,
    Отрезали у казаков
    Ретиво сер(д)це с печенью,
    Полонили молодцов
    Двадцать пять человек
    С неводочки шелковоми
    И с рыбою свежею.
⁵⁰ А и ездит боидоской князец
    На своем на добром коне,
    Как черной ворон летает
    Круг острогу Комарскова,
    Кричит боидоской князец
    Ко острогу Комарскому:
    «А сдайтеся, казаки,
    Из острогу Комарскова!
    А и буду вас жаловать
    Златом-серебром
⁶⁰ Да и женски прелестными,
    А женски[ми] прелестными,
    И душами красны[ми] девиц[ами]».
    Не сдаются казаки
    Во остроге сидечи,
    Кричат оне, казаки,
    Своим громким голосом:
    «Отъезжай, боидоской князец,
    От острогу Комарскова!».
    А втапоры боидоско(й) князец
⁷⁰ Со своею силою поганою
    Плотной приступ чинит
    Ко острогу Комарскому.
    Казаки оне справилися,
    За ружье сграбелися,
    А бы́ла у казаков
    Три пушки || медныя
    А ружье долгомерное.
    Три пушечки гунули,
    А ружьем вдруг грянули,
⁸⁰ А прибили оне, казаки,
    Тое силы боидоские,
    Тое силы боидоские,
    Будто мушки ильинские,
    Тое силы поганые.
    Заклинался боидоской князец,
    Бегучи от острогу прочь,
    От острогу Комарскова,
    А сам заклинается:
    «А не дай, боже, напредки бывать!».
⁹⁰ На славной Амуре-реке
    Крепость поставлена,
    А и крепость поставлена крепкая
    И сделан гостиной двор
    И лавки каменны.
 

Никите Романовичу дано село Преображенское

 
    Да в старые годы, прежния,
    Во те времена первоначальныя,
    Когда воцарился царь-государь,
    А грозны царь Иван Васильевич,
    Что взял он царство Казанское,
    Симеона-царя во полон полонил
    С царицею со Еленою
    Выводил он измену из Киева,
    Что вывел измену из Нова-города,
¹⁰ Что взял Резань, взял и Астрахань.
    А ныне у царя в каменной Москве
    Что пир идет у него навеселе,
    А пир идет про князей, про бояр,
    Про вельможи, гости богатыя,
    Про тех купцов про сибирскиех.
    Как будет летне-ет день в половина дня,
    Смиренна беседушка || навеселе,
    А все тута князи-бояра
    И все на пиру напивалися,
²⁰ Промеж собою оне расхвасталися:
    А сильной хвастает силою,
    Богата-ет хвастает богатеством.
    Злата труба в царстве протрубила,
    Прогласил царь-государь, слово выговорил:
    «А глупы бояра, вы, неразумныя!
    А все вы безделицой хвастаетесь,
    А смею я, царь, похвалитися,
    Похвалитися и похвастати,
    Что вывел измену я из Киева
³⁰ Да вывел измену из Нова-города,
    А взял я Резань, взял и Астрахань».
    В полатах злата труба протрубила,
    Прогласил в полатах царевич молодой,
    Что меньшей Федор Иванович:
    «А грозной царь Иван Васильевич!
    Не вывел измены в каменной Москве:
    Что есть у нас в каменной Москве
    Что три большия боярина,
    А три Годуновы изменники!».
⁴⁰ За то слово царь спохватается:
    «Ты гой еси, чадо мое милое,
    Что меньшей Федор Иванович!
    Скажи мне про трех ты бояринов,
    Про трех злодеев-изменников:
    Первова боярина в котле велю сварить,
    Другова боярина велю на кол посадить,
    Третьева боярина скоро велю сказнить».
    Ответ держит тут царевич молодой,
    Что меньшей Федор Иванович:
⁵⁰ «А грозной царь Иван Васильевич!
    Ты сам про них знаешь и ведаешь,
    Про трех больших бояринов,
    Про трех Годуновых-изменников,
    Ты пьешь с ними, ешь с еднова блюда,
    Единую чарой с ними требуешь!».
    То слово царю не взлюбилося,
    То слово не показалося:
    Не сказал он изменников по имени.
    Ему тута за беду стало,
    За великую досаду показалося,
    Скрычал он, царь, зычным голосом:
    «А ест(ь) ли в Москве немилостивы палачи?
    Возьмите царевича за белы ручки,
    Ведите царевича со царскова двора
    За те за вороты москворецкия,
    За славную матушку за Москву за реку,
    За те живы мосты калиновы,
    К тому болоту поганому,
    Ко той ко луже кровавыя,
⁷⁰ Ко той ко плахе белодубовой!».
    А все палачи испужалися,
    Что все в Москве разбежалися,
    Един палач не пужается,
    Един злодей выступается:
    Малюта-палач сын Скурлатович.
    Хватя он царевича за белы ручки,
    Повел царевича за Москву за реку.
    Перепахнула вестка нерадошна
    Во то во село в Романовское,
⁸⁰ В Романовское во боярское
    Ко старому Никите Романовичу,
    Нерадошна вестка, кручинная:
    «А и гой еси, сударь мой дядюшка,
    Ты старой Никита Романович!
    А спишь-лежишь, опочив держишь,
    Али те, Никите, мало можется?
    Над собою ты невзгоды не ведаешь:
    Упала звезда поднебесная,
    Потухла в соборе свеча местная,
⁹⁰ Не стало царевича у нас в Москве,
    А меньшева Федора Ивановича!».
    Много Никита не выспрашивает,
    А скоро метался на широкой двор,
    Скричал он, Никита, зычным голосом:
    «А конюхи, мои приспешники!
    Ведите наскоре добра коня
    Неседленова, неуздонова!».
    Скоро-де конюхи металися,
    Подводят наскоре добра коня,
¹⁰⁰ Садился Никита на добра коня,
    За себе он, Никита, любимова конюха хватил,
    Поскакал за матушку Москву за реку,
    А шапкой машет, головой качает,
    Кричит, он ревет || зычным голосом:
    «Народ православной! не убейтеся,
    Дайте дорогу мне широкую!».
    Настиг палача он во полупутя,
    Не дошед до болота поганова,
    Кричит на ево зычным голосом:
¹¹⁰ «Малюта-палач сын Скурлатович!
    Не за свойской кус ты хватаешься,
    А этим кусом ты подавишься!
    Не переводи ты роды царския!».
    Говорит Малюта, немилостивой палач:
    «Ты гой, Никита Романович!
    А наше-та дела повеленое.
    Али палачу мне самому быть сказнену?
    А чем окровенить саблю вострую?
    Что чем окровенить руки, руки белыя?
¹²⁰ А с чем притить к царю пред очи,
    Пред ево очи царския?».
    Отвечает Никита Романович:
    «Малюта-палач сын Скурлатович!
    Сказни ты любимова конюха моево,
    Окровени саблю вострую,
    Замарай в крове руки белыя свои,
    А с тем поди к царю пред очи,
    Перед ево очи царския!».
    А много палач не выспрашивает,
¹³⁰ Сказнил любимова конюха ево,
    Окровенил саблю вострую,
    Заморал руки белые свои,
    А прямо пошел к царю пред очи,
    Подмастерья ево голову хватил;
    Идут к царю пред очи ево царския,
    В ево любимою крестовою.
    А грозны царь Иван Васильевич,
    Завидевши сабельку вострую,
    А востру саблю кровавую
¹⁴⁰ Тово палача немилостива,
    Потом же увидел и голову у них,
    А где-ка стоял он, и тута упал:
    Что резвы ноги подломилися,
    Что царски очи замутилися,
    Что по три дня ни пьет не ест.
    Народ-християне православныя
    Положили любимова конюха
    На те || на телеги на ординския,
    Привезли до Ивана Великова,
¹⁵⁰ Где кладутся цари и царевичи,
    Где их роды, роды царския,
    Завсегда звонят во царь-колокол.
    А старой Никита Романович,
    Хватя он царевича, на добра коня посадил,
    Увез во село свое Романовское,
    В Романовское и боярское.
    Не пива ему варить, не вина курить,
    А пир пошел у него на радостях,
    А в трубки трубят по-ратному,
¹⁶⁰ Барабаны бьют по-воинскому,
    У той у церкви соборныя
    Сбирались попы и дьяконы,
    А все ведь причетники церковныя,
    Отпевали любимова конюха.
    А втапоры пригодился царь,
    А грозны царь Иван Васильевич,
    А трижды земли на могилу бросил,
    С печали царь по царству пошел,
    По тем широким по улицам.
¹⁷⁰ А те бояре Годуновые идут с царем,
    Сами подмолвилися:
    «Ты грозны царь Иван Васильевич!
    У тебя кручина несносная,
    У боярина пир идет навеселе,
    У старова Никиты Романовича».
    А грозны царь он и крут добре:
    Послал посла немилостивова,
    Что взять его, Никиту, нечестно к нему.
    Пришел посол ко боярину в дом,
¹⁸⁰ Взял Никиту, нечестно повел,
    Привел ко царю пред ясны очи.
    Не дошед, Никита поклоняется
    О праву руку до сыру землю,
    А грозны царь Иван Васильевич
    А в правой руке держит царской костыль,
    А в левой руке держит царско жезло,
    По нашему, сибирскому, – востро копье,
    А ткнет он Никиту в праву ноги,
    Пришил ево ко сырой земли,
¹⁹⁰ А сам он, царь, приговаривает:
    «Велю я Никиту || в котле сварить,
    В котле сварить, либо на кол посадить,
    На кол посадить, скоро велю сказнить:
    У меня кручина несносная,
    А у тебя, боярина, пир навеселе!
    К чему ты, Никита в доме добре радошен?
    Али ты, Никита, какой город взял?
    Али ты, Никита, корысть получил?».
    Говорит он, Никита, не с упадкою:
²⁰⁰ «Ты грозны царь Иван Васильевич!
    Не вели мене казнить, прикажи говорить:
    А для того у мене пир навеселе,
    Что в трубочки трубят па-ратному,
    В барабаны бьют по-воинскому —
    Утешают млада царевича,
    Что меньшева Федора Ивановича!».
    А много царь не выспрашивает,
    Хватя Никиту за праву руку,
    Пошел в палаты во боярския,
²¹⁰ Отворяли царю на́ пету,
    Вошел в палаты во боярския.
    Поднебестна звезда уж высоко взашла,
    В соборе местна свеча затеплялася,
    Увидел царевича во большом месте,
    В большом месте, в переднем угле,
    Под местными иконами, -
    Берет он царевича за белы ручки,
    А грозны царь Иван Васильевич,
    Целовал ево во уста сахарныя,
²²⁰ Скричал он, царь, зычным голосом:
    «А чем боярина пожаловати,
    А старова Никиту Романовича?
    А погреб тебе злата-серебра,
    Второе тебе – питья разнова,
    А сверх того – грамата тарханная;
    Кто церкву покрадет, мужика ли убьет,
    А кто у жива мужа жену уведет
    И уйдет во село во боярское
    Ко старому Никите Романовичу, -
²³⁰ И там быть им не в вы́доче».
    А было это село боярское,
    Что стало село Пребраженское
    По той по грамоте тарханныя.
    Отныне ана словет и до веку.