Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым

Илья ездил с добрынею

 
    Как из славнова города из Киева
    Поезжали два могучие богатыри:
    Поезжал Илья Муромец
    Со своим братом названыем,
    С молодым Добрынею Никитичем.
    А и будут оне во чистом поле,
    Как бы сверх тое реки Череги,
    Как бы будут оне у матушки у Сафат-реки,
    Говорит Илья Муромец Иванович:
¹⁰ «Гой еси ты, мой названой брат,
    Молоды Добрынюшка Никитич млад!
    Поезжай ты за горы высокия,
    А и я, дескать, поеду подле Сафат-реки».
    И поехал Добрыня на горы высокия,
    И наехал он, Добрынюшка Никитич млад, бел шатер,
    И начался Добрыня, какой сильной-могуч богатырь.
    Из тово бела шатра полотнянова
    Выходила тут баба Горынинка,
    Заздрорелася баба Горынинка.
²⁰ Молоды Добрыня Никитич,
    Скочил Добрыня со добра коня,
    Напущался он на бабу Горынинку —
    Учинилася бой-драка великая:
    Оне тяжкими палицами ударились —
    У них тяжкия палицы разгоралися,
    И бросили они палицы тяжкия,
    Оне стали уже драться рукопашным боем.
    Илья Муромец сын Иванович
    А ездил он подле Сафат-реки,
³⁰ И наехал он тута бродучей след
    И поехал и по тому следу бродучему,
    А наезжает он богатыря в чистом поле,
    Он Збута Бориса-королевича.
    А навтапоры Збут-королевич млад
    И отвязывал стремя вожья выжлока,
    Со руки опускает ясна сокола,
    А сам ли-та выжлуку наказывает:
    «А теперь мне не до тебе пришло,
    А и ты бегай, выжлок, по темным лесам
⁴⁰ И корми ты свою буйну голову!».
    И ясну соколу он наказыват:
    «Полети ты, сокол, на сине море
    И корми свою буйну голову,
    А мне, молодцу, не до тебе пришло!».
    Наезжает Илья Муромец Иванович,
    Как два ясна сокола слеталися,
    И наехал Збут-королевич млад,
    Напущается он на старова,
    На стара казака Илью Муромца,
⁵⁰ И стреляет Илью во белы груди,
    Во белы груди из туга лука.
    Угодил Илью он во белу грудь,
    Илья Муромец сын Иванович
    Не бьет ево палицой тяжкою,
    Не вымает из налушна тугой лук,
    Из колчана калену стрелу,
    Не стреляет он Збута Бориса-королевича, -
    Ево только сх(в)атил во белы руки
    И бросает выше дерева стоячева.
⁶⁰ Не видал он, Збут Борис-королевич,
    Что тово ли свету белова
    И тое-та матушки сырой земли,
    И назад он летит ко сырой земли,
    Подх(в)атил Илья Муромец Иванович
    На свои он руки богатырския,
    Положил ево да на сыру землю,
    И стал Илья Муромец спрашивать:
    «Ты скажись мне, молодец, свою дядину-вотчину!».
    Говорит Збут Борис-королевич млад:
⁷⁰ «Кабы у тебя на грудях сидел,
    Я спорол бы тебе, старому, груди белыя».
    И до тово ево Илья бил, покуда правду сказал.
    А и сговорит Збут Борис-королевич млад:
    «Я тово короля задонскова».
    А втапоры Илья Муромец Иванович,
    Гледючи на свое чадо милое,
    И заплакал Илья Муромец Иванович:
    «Поезжай ты, Збут Борис-королевич млад,
    Поезжай ты ко своей, ты ко своей сударыни матушки.
⁸⁰ Кабы ты попал на наших русских богатырей,
    Не опустили бы тебе оне живова от Киева».
    И поехал тут Збут-королевич млад,
    И приехал тут Збут-королевич млад
    К тому царю задонскому,
    Ко своей сударыне-матушке.
    Матушке стал свою удачу рассказывать:
    «А и гой еси, сударыня-матушка!
    Ездил я, Збут-королевич млад,
    Ко великому князю Владимеру
⁹⁰ На ево потешных лугах,
    И наехал я в поле старова,
    И стрелял ево во белы груди,
    И схватал меня старой в чистом поле,
    Меня чуть он не забросил за облако,
    И опять подх(в)атил меня на белы груди».
    Еще втапоры ево матушка
    Тово короля задонскова
    Разилася о сыру землю
    И не может во слезах слово молвити:
¹⁰⁰ «Гой еси ты, Збут Борис-королевич млад!
    Почто ты напущался на старова?
    Не надо бы тебе с ним дратися,
    Надо бы съехаться в чистом поле
    И надо бы тебе ему поклонитися
    А праву руку до сырой земли:
    Он по роду тебе батюшка!».
    Стары казак Илья Муромец сын Иванович
    И поехал он на горы высокия
    А искати он брата названова,
¹¹⁰ Молоду Добрынюшку Никитича.
    И дерется || он с бабой Горынинкой,
    Едва душа ево в теле полуднует.
    Говорит Илья Муромец сын Иванович:
    «Гой еси, мой названой брат,
    Молоды Добрынюшка Никитич млад!
    Не умеешь ты, Добрыня, с бабой дратися,
    А бей ты бабу…… по щеке
    Пинай растуку мать под гузно,
    А женской пол от тово пухол!».
¹²⁰ А и втапоры покорилася баба Горынинка,
    Говорит она, баба, таковы слова:
    «Не ты меня побил, Добрыня Никитич млад,
    Побил меня стары казак Илья Муромец
    Единым словом».
    И скочил ей Добрыня на белы груди
    И выдергивал чингалище булатное,
    Хочет (в)спороть ей груди белыя.
    И молится баба Горынинка:
    «Гой еси ты, Илья Муромец Иванович!
¹³⁰ Не прикажи ты мне резать груди белыя,
    Много у меня в земле останется злата и серебра».
    И схватал Илья Добрыню за белы руки,
    И повела их баба Горынинка
    Ко своему погребцу глубокому,
    Где лежит залота казна,
    И довела Илью с Добрынею,
    И стали они у погреба глубокова.
    Оне сами тута, богатыри, дивуются,
    Что много злата и серебра,
¹⁴⁰ А цветнова платья все русскова.
    Огленулся Илья Муромец Иванович
    Во те во раздолья широкия,
    Молоды Добрынюшка Никитич млад
    Втапоры бабе голову срубил.
    То старина, то и деянье.
 

Князь Роман жену терял

 
    А князь Роман жену терял,
    Жену терял, он тело терзал,
    Тело терзал, во реку бросал,
    Во ту ли реку во Смородину.
    Слеталися птицы разныя,
    Сбегалися звери дубравныя;
    Откуль взелся млад сизой орел,
    Унес он рученьку белую,
    А праву руку с золотом перс(т)нем.
¹⁰ Сх(в)атилася молода княжна,
    Молода княжна Анна Романовна:
    «Ты гой еси, сударь мой батюшка,
    А князь Роман Васильевич!
    Ты где девал мою матушку?».
    Ответ держит ей князь Роман,
    А князь Роман || Васильевич:
    «Ты гой еси, молода княжна,
    Молода душа Анна Романовна!
    Ушла твоя матушка мытися,
²⁰ А мытися и белитися,
    А в цветно платье нарежатися».
    Кидалась молода княжна,
    Молода душа Анна Романовна:
    «Вы гой еси, мои нянюшки-мамушки,
    А сенные красны девушки!
    Пойдем-та со мной на высокие теремы
    Смотреть мою сударыню-матушку,
    Каково она моится, белится,
    А в цветно платья нарежается».
³⁰ Пошла она, молода княжна,
    Со своими няньки-мамками,
    Ходила она по всем высокем теремам,
    Не могла-та найти своей матушки.
    Опять приступила к батюшки:
    «Ты гой еси, сударь мой батюшка,
    А князь Роман Васильевич!
    А где ты девал мою матушку?
    Не могли мы сыскать в высокиех те́ремах».
    Проговорит ей князь Роман,
⁴⁰ А князь Роман Васильевич:
    «А и гой еси ты, молода княжна,
    Молода душа Анна Романовна,
    Со своими няньками-мамками,
    Со сенными красными девицами
    Ушла твоя матушка родимая,
    Ушла во зеленой сад,
    Во вишенье, в орешенье!».
    Пошла ведь тут молода княжна
    Со няньками-мамками во зеленой сад,
⁵⁰ Весь повыгуляли, неково́ не нашли в зеленом саду,
    Лишь только в зеленом саду увидели,
    Увидели новую диковинку:
    Неоткуль взялся млад сизой орел,
    В когтях несет руку белую,
    А и белу руку с золоты перс(т)нем;
    Уронил он, орел, белу руку,
    Белу руку с золотым перс(т)нем
    Во тот ли зеленой сад.
    А втапоры нянюшки-мамушки
⁶⁰ Подхватили оне рученьку белую,
    Подавали оне молодой княжне,
    Молодой душе Анне Романовне.
    А втапоры Анна Романовна
    Увидела она белу руку,
    Опа́зновала она хорош золот перстень
    Ее родимыя матушки;
    Ударилась о сыру землю,
    Как белая лебедушка скрикнула,
    Закричала тут молода княжна:
⁷⁰ «А и гой еси вы, нянюшки-мамушки
    А сенныя красныя деушки!
    Бегите вы скоро на быстру реку,
    На быстру реку Смородину,
    А что тамо птицы слетаются,
    Дубравныя звери сбегаются?».
    Бросалися нянюшки-мамушки
    А сенныя красныя деушки:
    Покрай реки Смородины
    Дубравныя звери кости делят,
⁸⁰ Сороки, вороны кишки тащат.
    А ходит тут в зеленом саду
    Молода душа Анна Романовна,
    А носит она руку белую,
    А белу руку с золотым перс(т)нем,
    А только ведь нянюшки
    Нашли оне пусту голову,
    Сбирали оне с пустою головой
    А все тут кости и ребрушки,
    Хоронили оне и пусту голову
⁹⁰ Со темя костьми, со ребрушки
    И ту белу руку с золотым перстнем.
 

Во хорошем высоком тереме, под красным косящетым окошком

 
    Во хорошем-та высоком тереме,
    Под красным, под косящетым окошком
    Что голубь со голубушкой воркует,
    Девица с молодцом речи говорила:
    «А душечка, удалой доброй молодец!
    Божился доброй молодец, ратился,
    А всякими неправдами заклинался,
    Порукою давал мне Спасов образ,
    Светителя Николу Чудотворца:
¹⁰ Не пить бы пива пьянова допьяна,
    Зеленова вина не пить до повалу,
    Сладкиев медов беспросыпных.
    А ноне ты, мой надежда, запивашься:
    Ты пьешь-та пива пьянова допьяна,
    Зеленое вино пьешь до повалу,
    А сладкие пьешь меды без просыпу».
    Ответ держит удалой доброй молодец:
    «Ты глупая девица да неразумная!
    Не с радости пью я, молодец, – с кручины,
²⁰ С тое ли….. великия печали:
    Записан доброй молодец в салдаты,
    Поверстан доброй молодец я в капралы,
    Не то мне, доброму молодцу, забедно,
    Что царь меня на службу ту посылает,
    А то мне, доброму молодцу, забедно —
    Отец-мати старешуньки остаются,
    А некому поить будет их, кормити;
    Еще мне, доброму молодцу, забедно,
    Что с недругом в одном мне полку быти.
³⁰ В одной мне шириночке служити.
 

Про атамана польскова

 
    Зарайским городом,
    За Резанью за старою,
    Из далеча чиста поля,
    Из раздолья широкова
    Как бы гнедова тура
    Привезли убитова,
    Привезли убитова
    Атамана || польскова,
    Атамана польскова,
¹⁰ А по имени Михайла Черкашенина.
    А птицы-ластицы
    Круг гнезда убиваются,
    Еще плачут малы ево дети
    Над белым телом,
    С высокова терема
    Зазрила молодая жена,
    А плачет-убивается
    Над ево белым телом,
    Скрозь слезы свои
²⁰ Она едва слово промолвила,
    Жалобно причитаючи,
    Ко ево белу телу:
    «Казачья вольная
    Поздорову приехали,
    Тебе, света моего,
    Привезли убитова,
    Привезли убитова
    Атамана польскова,
    А по именю Михайла Черкашенина».
 

На литовском рубиже

 
    Как да́лече-дале́че во чисто́м поле́,
    Далече во чистом поле,
    На литовском н(а) рубиже,
    Под Смоленским городом,
    Под Смоленским городом,
    На лугах, лугах зеленыех,
    На лугах, лугах зеленыех,
    Молода коня имал,
    Молодец коня имал,
¹⁰ Дворянин-душа спрашивает:
    «А и конь-та ли, доброй конь,
    А конь наступчивой!
    Зачем ты травы не ешь,
    Травы, конь, зеленыя?
    Зачем, конь, травы зеленыя не ешь,
    Воды не пьешь ключевыя?».
    Провещится доброй конь
    Человеческим языком:
    «Ты хозяин мой ласковой,
²⁰ Дворянин-душа отецкой сын!
    Затем я травы не ем,
    Травы не ем зеленые
    И воды не пью ключевыя,
    Я ведаю, доброй конь,
    Над твоей буйной голове
    Невзгоду великую:
    Поедешь ты, молодец,
    На службу царскую
    И на службу воинскую, -
³⁰ А мне, коню, быть подстрелену,
    Быть тебе, молодцу, в поиманье.
    Потерпишь ты, молодец,
    Потерпишь, молодец,
    Нужи-бедности великия,
    А примешь ты, молодец,
    Много холоду-голоду,
    Много холоду, ты, голоду,
    Наготы-босоты вдвое того».
    Позабыл доброй молодец
⁴⁰ А и то время не(сч)ас(т)ливое,
    Повестка ему молодцу
    На ту службу на царскую.
    Поехал он, молодец,
    Он во полках государевых.
    От Смоленца || – города
    Далече во чистом поле
    Стоят полки царския,
    А и роты дворянския,
    А все были войска ро(с)сий(й)ския.
⁵⁰ Из далеча чиста поля,
    Из роздолья широкова
    Напущалися тут на их
    Полки неверныя,
    Полки неверныя,
    Все чудь поганая.
    А Чуда поганая на вылазку выехал,
    А спрашивал противника
    Из полков государевых,
    Из роты дворянския,
⁶⁰ Противника не выскалось,
    А он-то задорен был,
    Дворянин, отецкой сын,
    На вылозку выехал
    Со Чудом дратися,
    А Чудо поганое [о] трех руках.
    Съезжаются молодцы
    Далече во чистом поле,
    А у Чуда поганова
    Одно было побоишша,
⁷⁰ Одно было побоишша —
    Большая рагатина,
    А у дворянина – сабля вострая.
    Сбегаются молодцы,
    Как два ясные соколы
    В едино место слеталися.
    Помогай бог
    Молодцу дворянину русскому!
    Он отводит рогатину
    Своей саблей вострою
⁸⁰ Что у Чуда поганова;
    Отвел ево рагатину,
    Прирубил у него головы все.
    Идолища поганая
    Подстрелили добра коня,
    Подстрелили добра коня,
    У дворенина смоленскова —
    Он ведь пеш, доброй молодец,
    Бегает пеш по чисту полю,
    Кричит-ревет молодец
⁹⁰ Во полки государевы:
    «Стрельцы вы старыя,
    Подведите добра коня,
    Не выдайте молодца
    Вы у дела ратнова,
    У часочку смертнова!».
    А идолы поганыя
    Металися грудою все,
    Схватили молодца,
    Увезли в чисто поле,
¹⁰⁰ Стали ево мучати:
    И не поят, не кормят ево,
    Морят ево смертью голодною
    И мучат смертью неподобною.
    А пала молодцу на ум
    Не(сч)астье великое,
    Что ему доброй конь наказывал.
    Изгибла головушка.
    Ни за едину денежку.
 

Ох, в горе жить – некручинну быть

 
    А и горя, горе-гореваньица!
    А в горе жить – некручинну быть,
    Нагому ходить – не стыдитися,
    А и денег нету – перед деньгами,
    Появилась гривна – перед злыми дни,
    Не бывать плешатому кудрявому,
    Не бывать гулящему богатому,
    Не отростить дерева суховерхова,
    Не откормить коня сухопарова,
    Не утешити дитя без матери,
    Не скроить атласу без мастера.
    А горя, горе-гореваньица!
    А и лыком горе подпоясалась,
    Мочалами ноги изапутаны!
    А я от горя – в темны леса,
    А горя прежде век зашол;
    А я от горя – в поче[ст]ной пир,
    А горя зашел, впереди сидит;
    А я от горя – на царев кабак,
²⁰ А горя встречает, уж пива тащит,
    Как я наг-та стал, насмеялся он.
 

Во зеленом садочку

 
    Во хорошом во зеленом садочку
    Гуляла душа красна девица.
    Завидел удалой доброй молодец:
    «Не моя ли-та земчуженка ката(е)тся?
    Не моя ли-та алмазная ката(е)тся?
    А сам бы-та я тое земчуженку проалмазил,
    Посадил бы я на золотой свой спеченик,
    Ко яхантам, двум камушкам, придвинул».
    А девушка у девушки спрашивала:
¹⁰ «А с кем ночесь, сестрица, ты начевала?»
    «Одна-де начесь я начевала,
    В полночь лишь приходил ко мне докука,
    Засыкал белу рубашку до пупа».
    А девушка-та девушке припеняла:
    «Зачем ты мне, сестрица, не сказала?
    А я бы-де докуке досадила:
    Всю ночь бы с себя я не спустила».
 

Чурилья-Игуменья

 
    Да много было в Киеве божьих церквей,
    А больше того почес(т)ных монастырей;
    А и не было чуднея Благовещения Христова.
    А у всякай церкви по два попа,
    Кабы по два попа, по два дьякона
    И по малому певчему, по дьячку;
    А у нашева Христова Благовещенья чес(т)нова
    А был у нас-де Иван понамарь,
    А гораз(д) – де Иванушка он к заутрени звонить.
¹⁰ Как бы русая лиса голову клонила,
    Пошла-та Чурилья к заутрени:
    Будто галицы летят, за ней старицы идут,
    По правую руку идут сорок девиц,
    Да по левую руку друга сорок,
    Позади ее девиц и сметы нет.
    Девицы становилися по крылосам,
    Честна Чурилья в олтарь пошла.
    Запевали тут девицы четью петь,
    Запевали тут девицы стихи верхния,
²⁰ А поют оне на крылосах, мешаются,
    Не по-старому поют, усмехаются.
    Проговорит Чурилья-игуменья:
    «А и Федор-дьяк, девей староста!
    А скоро походи ты по крылосам,
    Ты спроси, что поют девицы, мешаются,
    А мешаются девицы, усмехаются».
    А и Федор-дьяк стал их спрашивать:
    «А и старицы-черницы, души красныя девицы!
    А что вы поете, сами мешаетесь,
³⁰ Промежу собой девицы усмехаетесь?».
    Ответ держут черницы, души красныя девицы:
    «А и Федор-дьяк, девей староста!
    А сором сказать, грех утаить,
    А и то поем, девицы, мешаемся,
    Промежу собой, девицы, усмехаемся:
    У нас нету дьяка-запевальшика,
    А и молоды Стафиды Давыдовны,
    А Иванушки понамаря зде же нет».
    А сказал он, девей староста,
⁴⁰ А сказал Чурилье-игуменье:
    «То девицы поют, мешаются,
    Промежу собой девицы усмехаются:
    Нет у них дьяка-запевальшика,
    Стафиды Давыдьевны, понамаря Иванушки».
    И сказала Чурилья-игуменья:
    «А ты, Федор-дьяк, девей староста!
    А скоро ты побеги по манастырю,
    Скоро обойди триста келей,
    Поищи ты Стафиды Давыдьевны.
⁵⁰ Али Стафиды ей мало можется,
    Али стоит она перед богом молится?».
    А Федор-дьяк заскакал-забежал,
    А скоро побежал по манастырю,
    А скоро обходил триста келей,
    Дошел до Стафидины келейки:
    Под окошечком огонек горит,
    Огонек горит, караул стоит.
    А Федор-дьяк караул скрал,
    Караулы скрал, он в келью зашел,
⁶⁰ Он двери отворил и в келью зашел:
    «А и гой еси ты, Стафида Давыдьевна,
    А и царская ты богомольщица,
    А и ты же княженецка племянница!
    Не твое-то дело тонцы водить,
    А твое бо дело богу молитися,
    К заутрени итти!».
    Бросалася Стафида Давыдьевна,
    Наливала стакан винца-водки добрыя,
    И другой – медку сладкова,
⁷⁰ И пали ему, старосте, во резвы ноги:
    «Выпей стакан зелена вина,
    Другой – меду сладкова
    И скажи Чурилье-игуменье,
    Что мало Стафиде можется,
    Едва душа в теле полуднует».
    А и тот-та Федор-девей староста
    Он скоро пошел ко заутрени
    И сказал Чурилье-игуменье,
    Что той-де старицы, Стафиды Давыдьевны,
⁸⁰ Мало можется, едва ее душа полуднует.
    А и та-та Чурилья-игуменья,
    Отпевши заутрени,
    Скоро поезжала по манастырю,
    Испроехала триста келей
    И доехала ко Стафиды кельицы,
    И взяла с собою питья добрыя,
    И стала ее лечить-поить.
 

Высота ли, высота поднебесная

 
    Высока ли высота поднебесная,
    Глубока глубота акиян-море,
    Широко раздолье по всей земли,
    Глубоки омоты Непровския,
    Чуден крест Леванидовской,
    Долги плеса Чевылецкия,
    Высокия горы Сорочинския,
    Темны леса Брынския,
    Черны грязи Смоленския,
¹⁰ А и быстрыя реки понизовския.
    При царе Давыде Евсеевиче,
    При старце Макарье Захарьевиче,
    Было беззаконство великое:
    Старицы по кельям – родильницы,
    Че(р)н(е)цы по дарогам – разбойницы,
    Сын с отцом на суд идет,
    Брат на брата с боем идет,
    Брат сестру за себя емлет.
    Из далеча чиста поля
²⁰ Выскокал тут, выбегал
    Суровец-богатырь Суздалец,
    Богатова гостя, || заморе́нин, сын.
    Он бегает-скачет по чисту полю,
    Спрашивает себе сопротивника.
    Себе сильна-могуча богатыря
    Побиться-подраться-порататься,
    Силы богатырски протведати,
    А могучи плечи приоправити.
    Он бегал-скакал по чисту полю,
³⁰ Хобаты метал по темным лесам —
    Не нашел он в поле сопротивника.
    И поехал ко городу Покидашу,
    И приезжал ко городу Покидошу.
    Во славном городе Покидоше,
    У князя Михайла Ефимонтьевича,
    У него, князя, почестной пир.
    А и тут молодцу пригодилося,
    Приходил на княженецкой двор,
    Походил во гридню во светлую,
⁴⁰ Спасову образу молится,
    Великому князю поклоняются.
    А князь Михайла Ефимонтьевич
    Наливал чару зелена вина в полтора ведра,
    Подает ему, доброму молодцу,
    А и сам говорил таково слово:
    «Как молодец, именем зовут,
    Как величать по изо(т)честву?».
    Стал молодец он рассказовати:
    «Князь-де Михайла Ефимонтьевич,
⁵⁰ А мене зовут, добра молодца,
    Суровец-богатырь Суздалец,
    Богатова гостя, заморе́нин, сын».
    А и тут князю то слово полюбилося,
    Посадил ево за столы убраныя,
    В ту скамью богатырскую
    Хлеба с солью кушати
    И довольно пити, прохлажатися.
 

Про дурня

 
    А жил-был дурень,
    А жил-был бабин,
    Вздумал он, дурень,
    На Русь гуляти,
    Людей видати,
    Себя казати,
    Отшедши дурень
    Версту, другу,
    Нашел он, дурень,
¹⁰ Две избы пусты,
    В третей людей нет.
    Заглянет в подполье, -
    В подполье черти
    Востроголовы,
    Глаза, что часы,
    Усы, что вилы,
    Руки, что грабли,
    В карты играют,
    Костью бросают,
²⁰ Деньги считают,
    Груды переводят.
    Он им молвил:
    «Бог вам помочь,
    Добрым людям!».
    А черти не любят,
    С(х)ватили дурня,
    Зачели бити,
    Зачели давити,
    Едва ево, дурня,
³⁰ Жива опустили.
    Пришедши дурень домой-та,
    Плачет, голосом воит,
    А мать – бранити,
    Жена – пеняти,
    Сестра-та – также:
    «Ты глупой, дурень,
    Неразумной, бабин!
    То же бы ты слово
    Не та́к же бы молвил,
⁴⁰ А ты бы молвил:
    „Будь, враг, проклят
    Именем господним
    Во веки веков, аминь“.
    Черти б убежали,
    Тебе бы, дурню,
    Деньги достались,
    Место кла́ду».
    «Добро ты, баба,
    Баба-бабариха,
⁵⁰ Мать Лукерья,
    Сестра Чернава!
    Потом я, дурень,
    Таков не буду».
    Пошел он, дурень,
    На Русь гуляти,
    Людей видати,
    Себя казати,
    Увидел дурень
    Четырех братов, -
⁶⁰ Ечмень молотят.
    Он им молвил:
    «Будь, враг, проклят
    Именем господним!».
    Бросилися к дурню
    Четыре брата,
    Стали ево бити,
    Стали колотити,
    Едва его, дурня,
    Жива опустили.
⁷⁰ Пришедши дурень домой-та,
    Плачет, голосом воит.
    А мать – бранити,
    Жена – пеняти,
    Сестра-та – также:
    «А глупой, дурень,
    Неразумной, бабин!
    То же бы ты слово
    Не так же бы молвил,
    Ты бы молвил
⁸⁰ Четырем братам,
    Крестьянским детям:
    „Дай вам боже
    По́ сту на день,
    По тысячу на неделю!“».
    «Добро ты, баба,
    Баба-ба(ба)риха,
    Мать Лукерья,
    Сестра Чернава!
    Потом я, дурень,
⁹⁰ Я таков не буду!».
    Пошел же дурень,
    Пошел же бабин
    На Русь гуляти,
    Себя казати.
    Увидел дурень
    Семь || братов
    Мать хоронят,
    Отца поминают,
    Все тут плачут,
¹⁰⁰ Голосом воют.
    Он им молвил:
    «Бог вам в помочь,
    Семь вас братов,
    Мать хоронити,
    Отца поминати!
    Дай господь бог вам
    По́ сту на день,
    По тысячу на неделю!».
    Схватили ево, дурня,
¹¹⁰ Семь-та братов,
    Зачели ево бити,
    По земле таскати,
    В говне валяти,
    Едва ево, дурня,
    Жива опустили.
    Идет-та дурень домой-та,
    Плачет, голосом воит.
    Мать – бранити,
    Жена – пеняти,
¹²⁰ Сестра-та – также:
    «А глупой, дурень,
    Неразумной, бабин!
    То же бы ты слово
    Не так же бы молвил,
    Ты бы молвил:
    „Прости, боже, благослови,
    Дай боже, им
    Царство небесное,
    В земли упокой,
¹³⁰ Пресветлой рай всем!“.
    Тебе бы, дурня,
    Блинами накормили,
    Кутьей напитали».
    «Добро ты, баба,
    Баба-бабариха,
    Мать Лукерья,
    Сестра Чернава!
    Потом я, дурень,
    Таков не буду!».
¹⁴⁰ Пошел он, дурень,
    На Русь гуляти,
    Себя казати,
    Людей видати.
    Встречу ему свадьба,
    Он им молвил:
    «Прости, боже, бласлови!
    Дай вам господь бог
    Царство небесно,
    В земле упокой,
¹⁵⁰ Пресветлы рай всем!».
    Наехали дру́жки,
    Наехали бояра,
    Стали дурня
    Плетьми стегати,
    По ушам хлестати.
    Пошел, заплакал,
    Идет да воет.
    Мать – его бранити,
    Жена – пеняти,
¹⁶⁰ Сестра-та – также:
    «Ты глупой, дурень,
    Неразумной, бабин!
    То же бы слово
    Не так же бы молвил,
    Ты бы молвил:
    „Дай господь бог
    Новобра(ч)ному князю
    Сужено поняти,
    Под злат венец стати,
¹⁷⁰ Закон божей прияти,
    Любовно жити,
    Детей сводити!“».
    «Потом я, дурень,
    Таков не буду».
    Пошел он, дурень,
    На Русь гуляти,
    Людей видати,
    Себя казати.
    Встречу дурню
¹⁸⁰ Идет старец,
    Он ему молвил:
    «Дай господь бог
    тебе же, старцу,
    Сужено поняти,
    Под злат венец стати,
    Любовно жити,
    Детей сводити!».
    Бросился старец,
    Схватал ево, дурня,
¹⁹⁰ Стал ево бити,
    Костылем коверкать,
    И костыль изломал весь:
    Не жаль старцу
    Дурака-та,
    Но жаль ему, старцу,
    Костыля-та.
    Идет-та дурень домой-та,
    Плачет, голосом воет,
    Матери росскажет.
²⁰⁰ Мать – ево бранити,
    Жена – журити,
    Сестра-та – также:
    «Ты глупой, дурень,
    Неразумной, бабин!
    То ж бы ты слово
    Не так же бы молвил,
    Ты бы молвил:
    „Благослови меня, отче,
    Святы игумен!“.
²¹⁰ А сам бы мимо».
    «Добро ты, баба,
    Баба-бабариха,
    Мать Лукерья,
    Сестра Чернава!
    Потом я, дурень,
    Впредь таков не буду!».
    Пошел он, дурень,
    На Русь гуляти,
    В лесу ходити,
²²⁰ Увидел дурень
    Медведя за сосной:
    Кочку роет,
    Корову коверкат,
    Он ему молвил:
    «Благослови мя, отче,
    Святы игумен!
    А от тебя дух дурен!».
    Схватал ево медведь-ят,
    Зачал драти,
²³⁰ И всего ломати,
    И смертно коверкать,
    И жопу выел,
    Едва ево, дурня,
    Жива оставил:
    Пришедчи дурень домой-та,
    Плачет, голосом воет,
    Матери росскажет.
    Мать – ево бранити,
    Жена – пеняти,
²⁴⁰ Сестра-та – также:
    «Ты глупой, дурень,
    Неразумной, бабин!
    То же бы слово
    Не так же бы молвил,
    Ты бы зауськал,
    Ты бы загайкал,
    Ты бы заулюкал».
    «Добро ты, баба,
    Баба-бабариха,
²⁵⁰ Мать Лукерья,
    Сестра Чернава!
    Потом я, дурень,
    Таков не буду!».
    Пошел же дурень
    На Русь гуляти,
    Людей видати,
    Себя казати.
    Будет дурень
    В чистом поле,
²⁶⁰ Встречу дурню
    Шишков-полковник,
    Он зауськал,
    Он загайкал,
    Он заулюкал.
    Наехали на дурня салдаты,
    Набежали драгуны,
    Стали дурня бити,
    Стали колотити,
    Тут ему, дурню,
²⁷⁰ Голову сломили
    И под кокору бросили,
    Тут ему, дурню,
    И смерть случилась.