Читать книгу: «Ставка для мажора»

Пролог

Деньги не пахнут. Эта старая как мир поговорка крутилась в голове, пока я стояла под ледяным душем, пытаясь смыть с себя запах дешевого кофе и унижения. Сегодня мой босс в очередной раз объяснял мне, что «креативность – это хорошо, но клиент платит за конвейер». Я Глория Синклер, с красным дипломом журналистики Колумбийского университета, и я пишу тексты о том, почему новая зубная паста сделает тебя сексуальнее.

Звонок из госпиталя выбил землю из-под ног. У бабушки, моей Эдди, началось осложнение. Нужны были деньги. Снова. Всегда. Мои сбережения давно иссякли, превратившись в горы счетов. Я смотрела на свое отражение в запотевшем зеркале – глаза, подернутые дымкой отчаяния, и душа, проданная за медицинскую страховку и аренду этой студии в Бруклине.

Я была на дне. Но еще не знала, что у дна есть люк. И сейчас он откроется.

ГЛАВА 1.

Глория

Бруклин, Нью-Йорк. Раннее утро.

Дождь стучал по стеклу моей студии в Бруклине, словно отбивая морзянку одного-единственного слова: «деньги, деньги, деньги». Оно эхом отзывалось в такт стуку моего сердца, смешиваясь с гулом старого холодильника и назойливым гулом тревоги, что стала моим постоянным спутником.

Я допила последний глоток дешевого кофе, горького, как правда моей жизни. Взгляд упал на открытый на столе счет из госпиталя «Покров». Цифры плясали перед глазами, вызывая приступ легкой тошноты. Еще одна процедура для Эдди. Еще одна сумма, которую мне было неоткуда взять.

Мой телефон завибрировал, заставив вздрогнуть. Незнакомый номер с манхэттенским кодом. Очередной коллектор? Или, может, работа, на которую я засыпала резюме в отчаянии?

– Глория Синклер, – ответила я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.

– Мисс Синклер, с вами говорит помощник мистера Картера Харрингтона, – произнес женский голос, настолько отточенный и безличный, что он мог бы принадлежать роботу. – Мистер Харрингтон просит вас оказать ему честь и встретиться сегодня в десять утра в его офисе в Гринвиче. Вас заберет машина.

Сердце на мгновение замерло. Харрингтон. Имя, которое было синонимом Уолл-стрит, недвижимости и денег, о которых я могла только читать в Forbes.

– По какому поводу встреча? – спросила я, пытаясь сохранить хладнокровие.

– Это касается потенциальной возможности трудоустройства. Вам будет отправлено подтверждение с адресом. Хорошего дня.

Щелчок. Я опустила телефон, ладони стали влажными. «Потенциальная возможность». Эти слова пахли не просто деньгами. Они пахли спасением.

Час спустя черный лимузин на набережной Гринвича, Коннектикут.

Машина скользила по безупречным мощеным улочкам, где даже деревья казались более ухоженными, чем большинство людей. Мы остановились у ворот, которые медленно и величественно распахнулись, открывая путь к особняку в георгианском стиле. Он не кричал о богатстве. Он его излучал, как холодный, неоспоримый закон физики.

Меня встретила женщина в строгом костюме и с таким же строгим лицом.

– Миссис Хиггинс, экономка, – представилась она. – Прошу, следуйте за мной. Мистер Харрингтон не любит, когда его заставляют ждать.

Мы шли по бесконечным коридорам, где наши шаги глушили персидские ковры ручной работы, а со стен смотрели портреты суровых мужчин, которые, я подозревала, были предыдущими поколениями Харрингтонов. Воздух был наполнен запахом старой кожи, воска и абсолютной, безраздельной власти.

Миссис Хиггинс остановилась у массивной двери из темного дуба.

– Кабинет мистера Харрингтона. Он вас ждет. – Она сделала небольшую паузу, и ее взгляд, холодный и оценивающий, скользнул по моему немодному пальто и простой сумке. – И, мисс Синклер? Пожалуйста, постарайтесь продержаться дольше, чем ваши предшественники. Они редко выдерживали больше недели.

Прежде чем я успела что-то ответить, она развернулась и удалилась. Я сделала глубокий вдох, собирая всю свою волю в кулак, и вошла.

Кабинет Картера Харрингтона.

Комната была настолько огромной, что, казалось, в ней был свой собственный климат. За гигантским столом из полированного черного дерева, на фоне панорамных окон, за которыми простирался идеальный газон и серые воды Атлантики, сидел человек. Картер Харрингтон. Он не смотрел на меня, изучая что-то на экране своего планшета. Я воспользовалась моментом, чтобы его рассмотреть. Он выглядел моложе, чем я ожидала, лет пятидесяти, с седеющими висками и лицом, на котором не читалось ни одной лишней эмоции. Это было лицо человека, который покупает и продает целые компании до завтрака.

Наконец он поднял на меня глаза. Ни улыбки, ни кивка. Просто взгляд.

– Мисс Синклер. Садитесь.

Я опустилась в кожаное кресло, чувствуя себя школьницей у директора.

– Ваше резюме впечатляет, – начал он, откладывая планшет в сторону. – Колумбийский университет, красный диплом. Опыт работы в медиа. Все очень… достойно. Но меня интересуют не только ваши академические успехи.

Меня интересует ваша мотивация.

Он сложил пальцы домиком. Его руки были ухоженными, но сильными.

– Я предлагаю вам работу. Временную, но высокооплачиваемую. Вы будете личным тьютором и.. куратором моего сына, Чейза.

Он сделал паузу, давая мне осознать.

– Ему двадцать один год. Он капитан университетской сборной по вольной борьбе, подающий большие надежды. И он же полная академическая катастрофа. Если он не сдаст летнюю сессию, его отчислят из команды. Я не допущу, чтобы мое имя было ассоциировано с неудачником.

Он назвал сумму гонорара за три месяца работы. Цифра была настолько нереальной, что у меня перехватило дыхание. Она не просто покрывала все долги и счета за госпиталь. Она позволяла оплатить самую передовую, экспериментальную терапию для Эдди. Она давала ей реальный шанс.

– Ваши обязанности, – продолжил он, – будут заключаться в полном контроле над его расписанием. Тренировки, учеба, личная жизнь. Вы будете его тенью. Его диспетчером. Его кошмаром. Ваша задача – вбить ему в голову знания, необходимые для сдачи экзаменов. Любыми средствами, кроме, разумеется, физического насилия. Вы будете отчитываться лично мне.

Он открыл ящик стола и достал толстую папку.

– Здесь контракт. Все детали.

В голове у меня стучало: «Соглашайся, соглашайся, соглашайся». Но оставалась последняя крупица гордости.

– Мистер Харрингтон, почему вы думаете, что я справлюсь с этой… задачей?

Впервые за всю встречу в его глазах мелькнуло нечто, отдаленно напоминающее интерес. Холодный, расчетливый интерес.

– Потому что вы не из нашего мира, мисс Синклер. Вы не будете впечатлены его позерством, его деньгами или его связями. Я видел ваше досье. Я знаю о вашей… ситуации. Вы смотрите на мир через призму выживания. Для вас Чейз – не блестящий молодой человек. Он препятствие. А я плачу вам за то, чтобы вы это препятствие устранили. Ваша неприязнь к таким, как он, – ваш главный квалификационный навык. Это актив.

Его слова были безжалостными и на сто процентов точными. Он купил не просто мое время. Он купил мою ненависть.

Я взяла с его стола массивную серебряную ручку. Она была ледяной и невероятно тяжелой.

– Я согласна, – сказала я, и мой голос прозвучал чужим.

Подписывая контракт, я чувствовала, как с меня спадает груз отчаяния, но на его место ложится новый – груз сделки с дьяволом. Но если этот дьявол мог спасти Эдди, я была готова продать ему не только свою ненависть, но и душу.

ГЛАВА 2.

Чейз

Пентхаус на Пятой Авеню, Манхэттен. Утро.

Солнце, отражаясь от хромированных поверхностей и панорамных окон, заливало светом всю гостиную. Но для меня новый день начинался не с солнечных лучей, а с привычной, глухой ярости. Стоя посреди своего зала для йоги с видом на Центральный парк, вместо медитации мое тело было напряжено, как тетива лука. Я только что закончил утреннюю силовую – жим лежа под сто тридцать килограммов, присед – еще больше. Адреналин все еще гудел в крови, но его было недостаточно, чтобы заглушить звонок будильника, возвещавшего о начале очередного дня, который мне не принадлежал.

– Черт возьми, – собственное отражение в зеркальной стене было идеальным: золотистые волосы, растрепанные после душа, глаза цвета океана, в которых плескалось раздражение, и тело – выточенное, сильное, единственное, что я по-настоящему уважал.

Швырнул полотенце в корзину, не глядя. Попал, конечно. Служанка, Мария, беззвучно появившись из ниоткуда, уже приготовила смузи и эспрессо на кухонном острове из каррарского мрамора.

– Доброе утро, мистер Чейз.

– Утро – дерьмо, – буркнул я в ответ, залпом выпивая эспрессо. Горький вкус прекрасно саркастично совпадал с настроением.

Мой взгляд упал на телефон. Сообщение отца, пришедшее еще вчера вечером, горело на экране как обвинение: «В понедельник в 9:00 к тебе приедет новый тьютор. Твой последний шанс. Если прогонишь и ее, останешься без команды, без кредиток и без отца. Не подведи меня».

– Последний шанс, – фыркнул я, откидываясь на спинку барного стула. – Как будто я просил его давать мне эти чертовы шансы.

Я ненавидел это. Ненавидел эти постоянные попытки отца впихнуть меня в прокрустово ложе своих амбиций. Бизнес-школа, финансы, менеджмент – это была пытка. Единственное место, где я чувствовал себя живым, был ковер. Борьба. Электрическая, животная близость схватки, хруст суставов противника, сладкий вкус победы, добытой силой, а не деньгами. Там не было подковерных игр, там был только я, соперник и воля.

Мой телефон завибрировал. Тревор Мерсер, лучший друг и такой же мажорный сын, чья жизнь состояла из вечеринок, кокаина и отцовских денег.

– Чейз, братан, ты жив? – в трубке звучал хриплый смех. – Вчера была просто жесть. Ты в порядке дошел?

– Еле, – я криво улыбнулся. – У меня тут, блядь, новая нянька назначена. Папочка прислал. Сегодня в девять.

– О, опять? – Тревор фыркнул. – Слушай, сваливай от нее. Поехали на яхте, солнце, девчонки… Найми пару ботанов, пусть тебе все экзамены сдают.

– Не прокатит. Старик грозил отобрать все. Даже доступ в спортзал.

– Ну, твоему отцу просто не хватает чувства юмора, – заключил Тревор. – Ладно, прогони ее побыстрее и присоединяйся. У Джастина сегодня дикий треш в пентхаусе.

Я бросил телефон на диван. Идея Тревора была заманчивой. Обычно я так и делал: надевал маску наглого ублюдка, сыпал деньгами или угрозами, и все эти «педагоги» быстро ретировались. Эта не станет исключением.

Я взглянул на часы Patek Philippe. Без пятнадцати девять. Решив не переодеваться, остался в низких спортивных штанах и с голым торсом, демонстрируя результат тысяч часов, проведенных в зале. Пусть эта «надзиратель» с самого начала поймет, с кем имеет дело. Пусть оценит товар лицом.

Ровно в девять раздался звонок в дверь. Мария уже двинулась было открывать, но я жестом остановил ее.

– Я сам.

Медленно, с размахом распахнул тяжелую дверь, готовый выпустить на волю свою коронную ухмылку и очередную порцию хамства.

И замер.

Сценарий снова пошел наперекосяк.

В дверях стояла не унылая зануда в очках. Стояла она. В строгом, но отлично сидящем костюме цвета темного шоколада, с кожаным портфелем в одной руке и таким же холодным, стальным взглядом. Ее волосы, цвета воронова крыла, были убраны в безупречно тугой пучок, открывая изящную шею и тонкие жемчужные серьги. Но это была не главная деталь. Главное – ее поза. Абсолютно прямая, собранная, как у солдата перед парадом. И ее глаза.

Серые, ясные, они скользнули по мне, с головы до ног, по голому торсу, по мрамору прихожей, по открывающейся за моей спиной панораме роскоши, и в них не было ни тени восхищения, ни смущения. Была лишь холодная, аналитическая оценка. И безразличие. Глубокое, всепоглощающее безразличие.

– Чейз Харрингтон? – ее голос был ровным, низким, без единой нервозной вибрации. Он резал воздух, как лезвие. – Я Глория Синклер. Ваш новый надзиратель.

Слово «надзиратель» повисло в воздухе, тяжелое и неоспоримое. Она не использовала эвфемизмы. Она сразу обозначила суть их отношений.

Вошла без приглашения, ее каблуки отстукивали четкий ритм по полированному полу. Она поставила свой портфель на консоль из орехового дерева XVIII века, как будто это была стойка в дешевом мотеле.

Внутри меня все закипело. Адреналин, знакомый по схваткам, ударил в голову. Но это был другой вид адреналина. Не для борьбы. Для охоты.

Я медленно прикрыл дверь, давая ей еще раз оценить масштаб своих владений, своего мира. Затем подошел ближе, намеренно вторгаясь в ее личное пространство, заставляя ее задрать голову, чтобы встретиться с его взглядом. Я чувствовал, как напряглись мышцы моего пресса, и надеялся, что она это видит.

– Ну что ж, Глория… – намеренно растянул ее имя, вкладывая в него максимум снисходительности. – Выкладывай свои бумажки и начинай читать мне мораль. А я пока посмотрю, как долго ты продержишься, прежде чем попросишь селфи или просто пошлешь меня нахуй и свалишь.

Она не отпрянула. Не сделала ни шага назад. Ее взгляд встретился с моим, и в глубине этих серых озер я увидел не страх, а.. презрение. Легкую, почти незаметную усмешку, тронувшую уголки ее губ.

– Слушай сюда, мальчик, – это слово прозвучало из ее уст тихо, но с такой ледяной издевкой, что его будто ошпарили. – Ты мой проект. Твой отец платит мне не за твое вышколенное тело или этот пафосный птичник, – она сделала легкий жест рукой, очерчивая пространство пентхауса, – а за то, чтобы ты перестал быть позором для его фамилии. Ты будешь заниматься, когда я скажу. Ты будешь сдавать работы, когда я скажу. Твое селфи мне нужно только для идентификации трупа твоей академической успеваемости. Так что давай не будем тратить мое и твое, очевидно, бесцельно прожигаемое время. Где твой учебник по финансовому менеджменту?

Я стоял, оглушенный. Никто. Никто в моей жизни – ни друзья, ни враги, ни любовницы, ни слуги – никогда не позволяли себе говорить со мной в таком тоне. Ярость, горячая и знакомая, подступила к горлу. Но вместе с ней пришло и нечто другое. Острый, щекочущий нервы азарт. Дикое, животное любопытство.

– Иди нахуй, принцесса, – выдавил я, но моя коронная ухмылка сползла с лица, превратившись в напряженную гримасу.

– После тебя, ваше высочество, – парировала она, не моргнув глазом. Она открыла свой MacBook Air, явно не новый, но ухоженный, и села на мой диван из белоснежной кожи, как будто делала это каждый день. – Но сначала – финансы. Глава первая. Или тебе нужно, чтобы я разжевала всю информацию и положила в рот, как мамаша в детстве?

В моей голове пронеслось: «Вот сука. Настоящая, ебучая, ледяная сука». И к моему собственному удивлению, эта мысль сопровождалась не яростью, а странным, диким восторгом. Уголки губ сами собой поползли вверх, но это была не та ухмылка, которую я обычно использовал как оружие. Это была улыбка охотника, нашедшего, наконец, достойную добычу.

Я медленно подошел и опустился в кресло напротив нее, мой голый торс все еще был выставлен напоказ, но теперь это казалось глупым и по-детски наигранным.

– Ладно, надзиратель, – сказал я, и в моем голосе впервые зазвучало не хамство, а вызов. – Покажи, на что ты способна.

Война была объявлена. И я, Чейз Харрингтон, к своему величайшему удовольствию, понимал, что наконец-то встретил равного противника.

ГЛАВА 3.

Чейз

Мой пентхаус. Утро, слишком чертовски раннее.

Сославшись на то, что еще не привел себя в божеский вид после утренней тренировки, я пошел принять душ.

– Глория Синклер. Ваш новый надзиратель.

Эти слова все еще стояли у меня в ушах, как назойливый мотив дерьмовой песни. Надзиратель. Блядь. Она даже не пыталась придумать что-то покрасивее. «Тьютор». «Академический куратор». Хуй там. Она сразу назвала вещи своими именами.

Я стоял под ледяным душем, пытаясь смыть с себя остатки вчерашней текилы и ощущение, что меня только что переиграли. Эта сука. Эта наглая, высокомерная сука с глазами, как у снайпера, посмотрела на меня, на мой дом, на всю мою жизнь, как на кусок дерьма на подошве своего дурацкого бомжатского каблука.

Выйдя из ванной, наскоро вытерся и натянул первые попавшиеся штаны. Мне было плевать. Пусть видит меня таким – небритым, злым, с мокрыми волосами. Пусть знает, с кем связывается.

Она ждала меня в гостиной, уже устроившись за моим столом с ее потрепанным макбуком. И не просто сидела. Она занимала позицию. Как генерал перед битвой.

– Мы начнем с финансового менеджмента, – заявила она, не удостоив меня даже взглядом. – У тебя долг по трем темам. У нас три часа.

Я фыркнул, плюхнувшись на диван напротив.

– Три часа? У меня через час тренировка.

– Нет, – она даже не подняла глаз от экрана. – Теперь ее нет. Твое расписание принадлежит мне. Как и твое время. И, пока мы не закрыли этот долг, ни о каких тренировках речи не идет.

Я почувствовал, как по спине побежали мурашки ярости.

– Ты не имеешь права отменять мои тренировки! Ты здесь, чтобы помогать мне с учебой, а не ломать мою спортивную карьеру!

Наконец она посмотрела на меня. Ее взгляд был таким же холодным, как пол в ванной без подогрева.

– Я здесь для того, чтобы ты сдал сессию. И если для этого мне придется приковать тебя наручниками к батарее, я это сделаю. Твоя «спортивная карьера» интересует меня ровно настолько, насколько она влияет на твои оценки. Сейчас ее влияние негативное. Значит, она уходит в утиль. Открывай учебник. Глава пятая.

Я не двинулся с места. Мы устроили настоящую дуэль взглядов. Я пытался прожечь ее своим презрением, но она была как скала. Непробиваемая.

– Знаешь что? – я сказал, и мой голос прозвучал тише, опаснее. – Иди нахуй. Просто иди нахуй со своими учебниками. Мой отец не будет платить тебе, если ты не выполнишь свою работу.

Она медленно закрыла макбук.

– А ты уверен? – ее голос был шепотом, но он резал, как лезвие. – Потому что в контракте черным по белому написано: «Полный контроль над расписанием подопечного для достижения академических результатов». Если я сообщу твоему отцу, что ты саботируешь процесс, отказываясь заниматься, кто, по-твоему, окажется в пролете? Я, которая честно пытается делать свою работу? Или ты, избалованный мажор, который не может заставить себя прочитать три главы?

Черт. Полная лажа. Она была права. И знала это, играла грязно, используя правила, которые установил мой же отец.

Я сдался. С громким, яростным вздохом я скинул со спинки дивана ноги на пол и подошел к столу.

– Ладно. Говори, что там у тебя за херня, в которую я должен вникать.

Она снова открыла макбук, победа была написана у нее в глазах. Маленькая, холодная сука.

– Мы анализируем кейс. Прибыльность проекта. Открой файл на моем рабочем столе. Название «Воронцовские заводы».

Я сел, с трудом уместив свои длинные ноги под столом, и начал читать. Цифры плясали перед глазами. Дебильный поток, амортизация, маржинальность, дичь какая… Это было так скучно, что хотелось вырвать себе глаза.

– Боже, – я провел рукой по лицу. – Это пиздец как неинтересно. Кто вообще это придумал?

– Мир взрослых, Чейз, – ее голос прозвучал прямо у моего уха. Она встала и нависла надо мной, указывая пальцем на экран. – Тот самый мир, в котором твой отец зарабатывает деньги, которые ты так любишь тратить. Сконцентрируйся. Рассчитай NPV для этого проекта.

– А зачем? – я огрызнулся, откидываясь на спинку стула и глядя на нее. – У моего отца есть целый штат финансовых аналитиков, которые делают эту хуйню.

– И один из них когда-нибудь может оказаться тобой, – парировала она. – Или, что более вероятно, ты будешь тем, кто подписывает их отчеты.

И если ты не поймешь, что они там написали, они будут обводить тебя вокруг пальца, а ты будешь подписывать своей дурацкой подписью, пока твоя империя не рухнет. Тебе это нравится? Быть марионеткой?

Ее слова попали в цель. Точнее, чем любой удар на ковре. Я ненавидел быть марионеткой. Я ненавидел, когда мной управляют. А она… она просто указывала на очевидное.

– Хорошо, – проскрипел я. – Покажи мне, как считается этот гребаный NPV.

И она показала. Объясняла медленно, методично, с убийственным спокойствием. И самое ужасное, что я начал понимать. Не потому, что мне было интересно, а потому, что ненавидел чувствовать себя идиотом перед ней.

После двух часов ада она наконец позволила мне сделать перерыв. Я встал, чувствуя, как у меня затекла спина, и подошел к окну, глядя на Центральный Парк.

– Ну что? – ее голос донесся сзади. – Удовлетворен? Ты только что самостоятельно проанализировал инвестиционный проект на пятьдесят миллионов долларов.

– Я удовлетворен тем, что это кончилось, еще бы немного, и кончился бы я, – буркнул я, не оборачиваясь.

Она подошла и встала рядом. Мы молча смотрели на город.

– Знаешь, – сказала она после паузы, – для парня, который утверждает, что ненавидит все это, ты схватываешь довольно быстро. Когда не строишь из себя придурка с завышенным самомнением.

Я обернулся к ней. Она смотрела на меня не с презрением, а с.. любопытством?

– Не привыкай, – я ухмыльнулся. – Я сегодня, наверное, просто выспался.

Уголки ее губ дрогнули. Почти улыбка.

– Значит, мне нужно следить, чтобы ты и дальше высыпался. Расписание на завтра: подъем в семь. Беговая дорожка. Потом макроэкономика.

– В семь? Блядь, Глория, это же бесчеловечно!

– Жизнь жестока, мальчик, – она повернулась и пошла к своему портфелю. – А теперь я ухожу. У меня есть дела поважнее, чем развлекать тебя.

И она ушла. Оставив меня одного с цифрами в голове и со странным, непонятным чувством, что сегодня я проиграл еще один раунд. Но впервые за долгое время… мне было не так скучно.

––

Глория

Вечер. Моя квартира в Бруклине.

Я закрыла за собой дверь, прислонилась к ней и закрыла глаза. Адреналин постепенно отступал, оставляя после себя глухую, изматывающую усталость. День был долгим. Слишком долгим.

Провести три часа, пытаясь впихнуть знания в упрямую, накачанную голову Чейза Харрингтона, было все равно что пытаться пробить стену собственным лбом. Но… черт возьми, у меня получалось. По капле. По миллиметру.

Я прошла в свою крошечную кухню и поставила чайник. Руки слегка дрожали. От ярости? От напряжения? Или от чего-то еще?

Он был невыносим. Наглый, испорченный, избалованный ребенок в теле греческого бога. Каждое его слово, каждый взгляд были пропитаны привилегированностью и уверенностью, что мир крутится вокруг него. И все же…

Я вспомнила, как он смотрел на меня, когда я объясняла ему те самые формулы. Сначала с ненавистью. Потом с раздражением. А потом… с упрямым, неохотным интересом. Как будто его мозг, несмотря на все его сопротивление, начал работать.

– Когда не строишь из себя придурка.

Я сказала это ему. И это была правда. Под всей этой броней хамства и сарказма был острый, живой ум. Ум, который привык побеждать. И он ненавидел проигрывать. Даже в таком скучном деле, как финансы.

Чайник засвистел. Я заварила чай и пошла в свою спальню-гостиную. На тумбочке стояла фотография: я и Эдди, два года назад, в Центральном Парке. Она смеялась, обняв меня за плечи. Теперь ее улыбка была другой. Уставшей. Полной боли.

Я взяла фотографию в руки.

– Я справлюсь, Эдди, – прошептала я. – Я сделаю это. Ради тебя.

Мысль о Чейзе снова всплыла в памяти. Его ухмылка. Его «иди нахуй». Его… голый торс, который он так любил демонстрировать, как дешевый трюк.

Я с силой поставила фотографию на место. Нет. Я не позволю ему меня отвлечь. Он был средством. Инструментом. Очень дорогим, очень раздражающим инструментом для достижения моей цели.

Но почему-то, когда я закрывала глаза, я видела не его насмешливую ухмылку, а тот момент у окна. Когда он стоял ко мне боком, глядя на город, и в его позе была не просто надменность, а.. одиночество. Такое же глубокое, как океан за окнами его пентхауса.

Я встряхнула головой, отгоняя эти мысли. Сентиментальность – это роскошь. А у меня ее не было. Только долг. И война, которую я была намерена выиграть.

Завтра снова в бой.