После смерти Мешко Старого в 1202 году за краковский престол вступили в борьбу Владислав Тонконогий¹⁵⁴, как представитель самодержавной традиции своего отца Мешко Старого, и Лешек Белый, как продолжатель церковной политики своего отца Казимира Справедливого. Встретив сопротивление краковского епископа Пелки и местной знати, Тонконогий был вынужден немедленно покинуть Краков и отправиться в свой великопольский удел. Но и там, не желая делиться своей княжеской властью, как того требовал архиепископ Генрих Кетлич, рискнул пойти с ним на резкое обострение отношений. Архиепископ, предав князя анафеме, вынужден был покинуть страну и отправился с жалобой в Рим.

На основании этой жалобы папа Иннокентий III в начале 1207 года издал письменное обращение к князьям, епископам и всему польскому народу, в котором потребовал полной независимости церкви от государства, упрекнул Тонконогого за злоупотребления, совершенные против церкви, к которым отнес и прежние права князей. Кетлича же он отправил назад в Польшу как своего легата, поручив ему осуществление новой церковной программы.

Тонконогий не покорился такому решению, но тем самым только облегчил утверждение на краковском троне Лешеку Белому, который всегда уважал права церкви, а теперь отдался под покровительство престола Святого Петра и согласился на свободное избрание епископов церковными капитулами. Однако и он медлил с признанием полной самостоятельности церкви.

Тем временем появился новый претендент на краковский престол – внук Владислава II Силезского князь Рациборский Мешко, который, как старейший на тот момент из рода Пястов, 9 июня 1210 года получил от папы одобрение «Статута Болеслава Кривоустого», что автоматически означало признание его сеньоратского права на занятие королевского трона в Кракове. Однако Мешко был уже очень стар, и после него сеньорат переходил к Тонконогому, который в результате признания папой завещания Кривоустого получил право на престол, которого до сих пор не имел.

Не желая этого допустить, в июле 1210 года Лешек Белый пригласил своего брата Конрада, князя Калишского Владислава Одонича и князя Вроцлавского Генриха Бородатого на встречу в Божикове, где они объединились против Тонконогого. Причем на ней первые трое согласились с требованием архиепископа Кетлича о предоставлении привилегий церкви, а Генрих Бородатый удовлетворить его отказался.

Между тем эти привилегии 21 апреля 1212 года получили одобрение папы. А когда в том же году князь Рациборский Мешко умер и Лешек заявил о своих претензиях на трон в обход Тонконогого, то не без участия Конрада, Одонича и опольского ксендза Казимира папа выдал новые, более обширные церковные привилегии, потребовав от князей их одобрения. В ответ они пообещали сохранить неприкосновенность церкви, то есть исключить ее из общего права. По сути это означало отказ князей от применения светской судебной системы в отношении духовных лиц и от влияния на занятие церковных должностей, а также признание ими полного высвобождения церковного имущества и проживавших в церковных владениях жителей из-под юрисдикции каких-либо иных судов, кроме церковного. Кроме того, князья согласились освободить церковь от уплаты почти всех налогов и повинностей в пользу князя.

В результате на свет появились привилегии, утвержденные папой Иннокентием III 29 декабря 1215 года. Однако их осуществления церкви пришлось ждать несколько десятков лет. Тем не менее это был большой удар по патриархальной автократической власти монархов и преддверие нового конституционного строя государства.

С тех пор попытки Тонконогого занять краковский престол не имели успеха. Более того, духовенство и в великопольском уделе нашло ему соперника в лице его племянника князя Калишского Владислава Одонича, который, отдавшись под покровительство престола Святого Петра и признав привилегии церкви, начал борьбу со своим дядей.

В разгар этой борьбы Тонконогий пригласил Лешека Белого и Генриха Бородатого в Госаву якобы для обсуждения вопросов по Поморью и там обманом заманил их в ловушку, где во время подстроенного им коварного ограбления со стороны поморян Генрих Бородатый был тяжело ранен, а Лешек Белый погиб. Совершив это преступление, Тонконогий для восхождения на краковский трон был готов по семейной традиции пойти на уступку и в 1228 году издал две привилегии. В первой он признал каноническую свободу и права церкви, а во второй усыновил сына Лешека Белого Болеслава Стыдливого¹⁵⁵ и признал его своим наследником.

В этих привилегиях Тонконогий пообещал любить дворян и знать, призвав их добросовестно управлять людьми и угодьями, освободив их от чрезмерного бремени и поборов, соблюдать права граждан, упразднить несправедливые суды и чтить справедливые законы по совету епископа и вельмож под страхом наказания. В случае же повторного нарушения виновникам грозила потеря должности. Наряду с этим за церковью сохранялось все то, что она имела по старым обычаям, а также свободы, предоставленные князем Лешеком.

Конечно, привилегии Тонконогого пока не содержали в себе каких-либо уступок королевской власти в пользу светского общества, но форма ее создания служила предвестником других, а признание важности совета сановников явилось серьезным шагом вперед в развитии права, выросшего из правовых обычаев.

Однако эти привилегии не помогли Тонконогому. Против него выступил брат покойного Лешека Белого Конрад Мазовецкий, но вдова Лешека Гремислава как опекун несовершеннолетнего сына Болеслава, опасаясь Конрада, передала в 1228 году краковский трон Генриху Бородатому, затвердив за собой и сыном владение Сандомиром. Тонконогий же в борьбе с Одоничем потерял даже свой собственный великопольский удел ив 1231 году умер в изгнании в Силезии. В результате Одонич соединил в своих руках всю Великую Польшу. Однако в уступках княжеских прав церкви он зашел так далеко, что вызвал огромное недовольство со стороны светской знати. Магнаты подняли против него восстание, и после кровопролитного сражения в 1235 году ему пришлось уступить большую часть Великой Польши Генриху Бородатому.

Эта братоубийственная борьба за краковский престол имела для Польши самые печальные последствия. Первые стычки между сыновьями Кривоустого закончились потерей Бранибожа и Щецинского Поморья, а также отступлением Польши из захваченных прусских земель и Галицкой Руси¹⁵⁶. Вторая же схватка уже между его внуками и правнуками привела к нашествию ордена крестоносцев в Пруссию и венгров на Галицкую Русь, а также закреплению этих иностранных держав на северных и восточных польских рубежах.

Тевтонский орден в Пруссии

После смерти Казимира Справедливого Мазовия вместе с Куявией¹⁵⁷ досталась его младшему сыну Конраду, получившему вследствие этого прозвище Мазовецкий¹⁵⁸. В результате к Конраду по наследству от Казимира перешла задача подчинения Польше и обращения в христианство соседних варваров-язычников. Обстоятельства благоприятствовали этому. Постоянно отражая нападения пруссов и ятвягов, Мазовия делалась похожей на Украину более поздних времен. В ней было много многолюдных военных поселений, а вот крупных поместий и знатных панов почти не существовало, и поэтому княжеская власть там была сильнее, чем в других областях.

Для Пруссии нашлись ревностные проповедники христианства – цистерцианцы из великопольского монастыря в Лекне Готфрид и Христиан. Особенно горячо взялся за дело и вел его успешно поддерживаемый папой Христиан, который в 1215 году стал епископом Прусским. Обращая язычников и постепенно расширяя границы своей епархии, епископ увеличивал тем самым и владения Конрада.

Однако, несмотря на это, предприятие оказалось Конраду не по силам. Пока был жив гроза пруссов мазовецкий воевода Крыстын, дела шли хорошо. Но когда Конрад, завидуя его влиянию, приказал умертвить воеводу самым коварным образом, а свою миссию в Пруссии начал соединять с насилием и вымогательством, терпению пруссов пришел конец, и они принялись страшно опустошать Куявию и Мазовию.

Тогда военные походы всех князей – Конрада, Лешека Белого, Генриха Бородатого и Святополка Поморского, а также их вельмож и епископов в 1222 и 1223 годах помогли усмирить пруссов и упрочить положение епископства. Однако Конрад, направив все свое внимание на династическую борьбу за краковский престол, растратил на нее свои силы и вместо того, чтобы сосредоточить их на прусском деле, искал из него дешевый выход. Стараясь помочь самому себе, он основал орден рыцарского братства¹⁵⁹, которому подарил Добжиньский замок. Однако этот орден не справился с задачей защиты польской земли от пруссаков. И тогда Конраду в голову пришла мысль пригласить Тевтонский орден, которому в 1228 году пожаловал пограничные Хелминскую и Лобавскую польские земли, ожидая, что тевтоны, опираясь на уже существующую прусскую епархию, защитят его вотчину от пруссов и завоюют ради него их земли.

Этот рыцарский орден, основанный во время крестового похода в 1198 году, быстро приобрел большое значение и заполучил много владений в Германии и Италии. И конечно, опираясь на такую прочную моральную и материальную основу, он мог исполнить задачу, порученную ему Конрадом. Однако мазовецкий князь даже не предполагал, какого неумолимого врага для всей Польши и на свою голову призвал он к себе. Конрад не подумал, что, поселяя орден в нижнем течении Вислы и отдавая тем самым ему ключ ко всему бассейну этой реки, он закрывает для польского народа единственный путь и доступ к морю.

В XIII веке тевтонские рыцари, занятые обоснованием своего могущества, не давали полякам почувствовать свои истинные намерения. К тому же они получали от них сильную поддержку. Тогдашний великий магистр ордена Герман фон Зальца, прикрываясь заданием Конрада, в первую очередь постарался получить привилегии от императора Фридриха II и папы Григория IX, которые под видом одобрения наделов Конрада вышли за их рамки и закрепили за орденом земли, которые он захватил у язычников.

Заручившись их поддержкой, в 1230 году рыцари переселились в хелминские земли и под началом провинциального магистра Германа Фальке направили все свои усилия на покорение пруссов. Тогда к ним на помощь все в большем количестве поспешило немецкое рыцарство, в котором еще не совсем угас дух крестовых походов и для которого Пруссия была ближайшей и более благодатной ареной борьбы с язычниками, чем отдаленная Палестина, победоносно защищаемая арабами.

Не менее действенную поддержку получали тевтонские рыцари и со стороны почти всех польских князей. Орден и поляки не раз сообща предпринимали походы и проводили их уже с немецкой педантичностью – они продвигались вперед медленно, но постоянно, основывая на завоеванных территориях укрепленные замки. В результате один за другим на прусской земле возникали крепости – Торунь (в 1231 г.), Хелмно (в 1232 г.), Мариенвердер¹⁶⁰ (в 1233 г.), Эльблонг (в 1237 г.), Браунсберг¹⁶¹ (в 1240 г.), Хайльсберг¹⁶². Причем все эти укрепленные замки и города заселялись немецкими колонистами, что делало господство ордена в завоеванном крае более прочным.

Для пруссов это господство было жестоким и деспотичным, а для соседей – поморян и литовцев – опасным. Расширяя свое влияние, в 1235 году тевтонские рыцари поглотили орден братьев Добжиньских, в 1237 году Ливонский орден, а в 1240 году совершили набег на лобавские земли, принадлежавшие Конраду.

Венгры в Галицкой Руси

Отважный русский князь Роман Мстиславич, соединив Волынское и Галицкое княжества, начал замахиваться на Польшу, куда при обладании им Пшемыслью и Червенскими городами между Саном и Бугом ворота были открыты. Однако когда в 1205 году он двинулся к городу Завихост, то в битве с Лешеком Белым и его братом Конрадом Мазовецким он не только потерпел поражение, но и был убит в бою. В результате на Руси началась такая суматоха, что вдова Романа вместе с сыновьями Даниилом и Васильком была вынуждена искать убежища при дворе Лешека.

Однако Лешек, занятый борьбой с Тонконогим, не сумел воспользоваться ситуацией и не имел сил для установления своего влияния на Руси. Вся его политика закончились тем, что в 1214 году, выдав свою дочь Саломею за сына венгерского короля Андраша II Коломана, он согласился посадить его на галицкий престол и общими усилиями сделал это.

Даниилу же была отдана Волынь. При этом Лешек считал, что, отдав венграм Галич, а Даниилу Волынь, он получит хотя бы Пшемысль и Червенские города и расширит границы Польши вплоть до Буга, в направлении которого шла польская колонизация, но и этого добиться не смог. Даниил, а с ним и другие русские князья не согласились договариваться с венграми, и в результате началась долгая борьба за Галич, в которой большую роль сыграли заносчивые галицкие вельможи. Избрав своим предводителем воеводу Владислава, они провозгласили князем Даниила.

В этой борьбе Лешек перешел от венгров на сторону Даниила и в конце концов отказался от своих намерений в отношении Руси. Однако венгры, допущенные в Галич, смогли ликвидировать в ней политическое влияние Польши. При этом не стоит забывать, что Коломан короновался королем Галича и Волыни в 1234 году, то есть именно тогда, когда польские княжичи больше всего отдалились от своей королевской короны.

Занятый русскими делами, Лешек только в 1227 году обратился к вопросу о Поморье, правитель которого Святополк не признавал его верховенства и имел отношения только с великопольским князем. Во время же похода против Святополка, как уже говорилось выше, в Госаве Лешек был коварно убит.

Генрих I Бородатый¹⁶³

Отречение от пястовских законов и традиций, на которое пошли Лешек Белый и Владислав Одонич, ничего им толком не принесло. Они не только не смогли добыть великокняжескую корону, но и сохранили для себя и своего потомства лишь малую часть своих уделов – сандомирские и калишские земли. Тем временем господином положения все больше становился тот, кто не присоединился к привилегии для польской церкви 1210 года и защитил королевские права – Генрих Бородатый.

Он заметно отличался от других князей династии Пястов. В нем не ощущалось того авантюризма и безрассудства, которые были им свойственны. Особенно это относилось к Владиславу Тонконогому, Конраду Мазовецкому и другим их современникам. Получив власть в Силезии после смерти своего отца Болеслава Долговязого в 1201 году, он сохранил согласие со своим дядей князем Опольским Мешко Плясоногим, умершим в 1211 году, и его сыном Казимиром. А после смерти последнего в 1229 году взял на себя опеку над его малолетними сыновьями, объединив в своих руках всю Силезию. Генрих Бородатый сохранил дружеские отношения даже с Тонконогим, защищал любушскую землю от тюрингского ландграфа и развил энергичную деятельность в экономической сфере.

Он начал привлекать немецких колонистов в большем количестве, чем это было до тех пор, и, не колеблясь, выделял им землю для их общины не только в деревнях, но и в городах. Немецкие колонисты заселяли также пустоши, которые сохранились в различных монастырях. В результате под его мудрым правлением Силезия процветала.

Из противоборства с Лешеком Белым, Конрадом Мазовецким и Одоничем Генрих Бородатый вышел победителем и достиг такого могущества, какого не имел ни один из преемников Болеслава Кривоустого. Силезия, Малая Польша и Великая Польша подчинялись ему частью непосредственно, а частью признавали его верховенство. Сеньорат, отнятый у первородного сына Болеслава Кривоустого, фактически вернулся к его правнуку. Этот правнук, выросший в Германии и проникнутый немецкими обычаями, сохранил, однако, верность польским традициям и понимание своей роли и положения в Польше. Поэтому опасение в том, что силезский удел отпадет от Польши и станет добычей германизации, так как в Силезию перемещался центр тяжести всего государства, было напрасным.

Казалось, что Генрих закончит дело своей жизни коронацией и тем самым обеспечит долговечность королевской власти. И для этого складывались благоприятные внешние условия. Ведь если первый из Гогенштауфенов¹⁶⁴ на императорском троне подмял под себя Польшу и уже в последние годы правления Кривоустого лишил ее независимости от империи, то последний император этой династии Фридрих II, занятый установлением династической власти в Южной Италии, оставил Польшу вне сферы своих интересов и влияния. К тому же Генрих Бородатый через свою жену был связан с Гогенштауфенами и поэтому с этой стороны не встретил бы препятствий для осуществления своих намерений относительно коронации. Препятствия возникли совершенно с другой стороны, и именно с той, которая была призвана эту коронацию осуществить.

Будучи очень религиозным, как муж святой Ядвиги, основатель и покровитель монастырей, рыцарь, участвовавший в крестовых походах против пруссов, Генрих Бородатый, как и прежние самодержцы, никогда не выступал против церкви. Но при этом он и не думал отказываться от судебной власти над подданными церкви, а также от причитающихся ему от нее податей и повинностей.

Генрих вовсе не собирался беспрекословно подчиняться церкви и отказываться от своих прав. Однако при этом он не позаботился принять соответствующие меры и защитить себя от злобных нападок духовенства, и прежде всего архиепископа Гнезненского, бывшего епископа Краковского, Пелки, которого поддерживал папский легат Вильгельм. В результате в то время, когда князья Галича и даже правитель Литвы Миндовг¹⁶⁵ с легкостью получали корону, на голову Генриха Бородатого со стороны архиепископа Гнезненского обрушивались угрозы предания анафеме.

Умирая в 1239 году, Генрих Бородатый все наследство целиком оставил своему сыну Генриху Набожному (Благочестивому), который начал свое правление с изгнания Одонича из Гнезно и, изменив политике отца, смирился перед епископатом. К чему такое изменение политики могло привести, судить трудно, так как уже в 1241 году на Польшу обрушилась буря такой силы, какой она никогда еще не знала.

Нападение монголов в 1241 году

Правление силезских князей Генриха Бородатого и Генриха Набожного (Благочестивого) опиралось на перемены, уже произошедшие во всей Польше как в социальных, так и экономических отношениях.

Само разделение страны на уделы способствовало освобождению польского общества, которое раньше даже в экономическом плане было слишком зависимым от монарха. Наделение местными князьями землей епископств, монастырей и наиболее выдающихся личностей из числа рыцарства умножало количество самостоятельных церковных и светских хозяйств. Причем таких наделов становилось все больше, так как росли потребности не только великокняжеского двора, но и дворов удельных князей, которые в силу этого уже не могли содержать рыцарей за свой счет.

В результате собственные поместья имели уже не только все рыцари высшего звена. Князья выделили земельные наделы также целым группам низших рыцарей, возвращая их к хозяйственной деятельности, от которой их оторвали первые Пясты. При этом поселения низших рыцарей отличались от больших поместий высших рыцарей тем, что их жители сами работали на полях. В то же время от простых деревень их отличало то, что жившие в них рыцари, владея землей, платили князьям лишь небольшие подати. Ведь в противном случае они не смогли бы нести военную службу, на которую им приходилось являться довольно часто с надлежащим вооружением, приобретавшимся и содержавшимся за свой счет.

Число поселений и сел все более увеличивалось. Из источников

XII века видно, что они существовали в разных формах. Было много дворов, в которых проживал только один фермер. Но по мере расселения поблизости его потомков такие хозяйства разрастались в хутора, состоявшие из нескольких или десятка ферм.

В то же время было немало поселений, в которых проживало большое количество фермеров, связанных между собой родством или служением общему хозяину. Это нашло отражение в названиях таких поселений, некоторые из которых стали именоваться по имени одного властителя, например Болехув (двор, нива), или Болехова (подворье, пашня), или Болехуво (поле), а другие – от общего названия жителей, например Болеховице (то есть потомки Болеха) или Чапле (цапли), Рыси и так далее (от общего прозвища). Появились также наименования, происходившие от единого подданства и рода занятий, например Канторовице, Швентники, Пекары (пекари), Здуны (печники) и тому подобные¹⁶⁶.

Однако лучшим свидетельством социального прогресса явился рост самостоятельности в работе. И хотя юридическое положение крестьян в княжеских, церковных и частных владениях было разным, все они являлись привязанными к земле своего господина. Тем не менее уже в XII веке наряду с этими зависимыми крестьянами начали появляться свободные люди, не относившиеся ни к духовенству, ни к рыцарскому сословию, но обладавшие свободой выбора места жительства и рода занятий и называвшиеся вследствие этого «лазенгами» (бродягами).

Этот класс, все более разрастаясь, уже в первой половине

XIII века начал играть значительную роль в экономике страны. Он состоял из различных элементов: частично из иностранных колонистов – земледельцев, ремесленников и купцов, приглашенных или прибывших из других стран по собственной инициативе, частично из польских крестьян, освобожденных от крепостной зависимости или бежавших от своих панов, и, наконец, из сыновей низшего духовенства и рыцарства, оставивших профессию и сословие своих отцов.

Эти вольные люди иногда приобретали землю в собственность, но по большей части брали ее у князей и духовных или светских панов в «вечную аренду» на основании особого договора либо нанимались к ним в качестве слуг и ремесленников. Некоторые из них, наконец, поселялись возле замков и занимались торговлей. Поселения также образовывались возле стен укрепленных городов, где имелись таможенные палаты и периодически проводились ярмарки, собиравшие местное население и купцов из дальних краев. При этом евреи, прибывавшие в большом количестве в Польшу уже с конца XI века, образовали в этих поселениях свои особые кварталы. Так же поступали позже и колонисты, прибывавшие из Германии.

В результате появлялись внушительные пригороды, строившиеся из дерева и имевшие определенную планировку, где постоянно проживало торговое и ремесленное население. Эти посады были окружены особыми укреплениями, состоявшими из земляного вала и частокола, и вполне могли уже считаться городами, хотя и не имели особой городской организации. Возвышавшиеся же над такими поселениями замки, в которых располагались княжеские дворы, епископские дворцы и кафедральные соборы, придавали им величественный вид.

Сначала, как уже говорилось выше, строились маленькие костелы из камня, в конце же XII века, когда появился кирпич, начали возводить более грандиозные монастырские и кафедральные храмы, а потом появились каменные башни и княжеские дворцы. Это было время наивысшего расцвета у нас романского искусства.

Каждый княжеский двор был к тому же для населения очагом распространения цивилизации и являлся, особенно для рыцарства, настоящей политической школой. Ведь князь, владевший по сравнению с королем небольшим наделом, мог лучше вникать во все общественные дела, нежели один правитель большого государства, как было прежде. К тому же многочисленные должности при каждом княжеском дворе приобщали к общественной службе значительную часть рыцарства.

Тогда же вновь возросло значение вечевых собраний, без которых уже не решалось ни одно более-менее важное судебное или административное дело. А благодаря частым, периодически собиравшимся вечам развивалось правосознание и практическое ознакомление с законами, пробуждалось понимание политического смысла происходящего и гражданское чувство в более широких слоях общества.

Грамотой владели, правда, только духовные лица, но и светское общество начало понимать ее значение. Отныне всякий, получивший на вече приговор, пожалование или привилегию, стал требовать, чтобы они ему были выданы в виде письменных документов, и заботливо берег полученный пергамент.

Таким образом, Польша находилась на пути неоспоримого развития в цивилизационном и экономическом отношении.

Однако все эти усилия, похоже, не дали результата, потому что плоды социальной работы постоянно растрачивались в результате внутренних и внешних столкновений. Войны, проводимые когда-то Болеславами, увеличивали население государства многочисленными пленными. Но с тех пор как разделение государства на уделы победило, место польских военных походов заняли набеги ее соседей – немцев, чехов, русских, пруссов и ятвягов. Не лучше были и династические войны князей из династии Пястов, поскольку их главной целью было ослабление противника и даже уничтожение края, которым тот или иной княжич хотел обладать.

Сожжение деревянных домов было еще не самым большим бедствием, так как избыток лесов облегчал их восстановление. Хуже было уничтожение урожая, угон лошадей и скота, но самое ужасное заключалось в пленении и уводе в рабство людей, которые не пали в бою или не спрятались в труднодоступных лесах. После же ухода захватчиков остатки населения возвращались на прежние места или шли куда-то еще, о чем свидетельствует частое исчезновение названий древних поселений и возникновение новых. В результате население находилось в постоянном движении.

Характер и последствия постоянных войн того времени объясняют, почему польское общество не вошло в силу, а население не выросло так, как этого можно было бы ожидать. Остается только восхищаться тем, что после каждого разрушения его разрозненные остатки снова собирались и вновь принимались за работу, не боясь того, что ее плоды скоро снова обратятся в пыль.

В 1241 году на столь ослабленное польское общество обрушились монголы, своей громадной силой и варварством разрушили достигнутые им результаты и насильственно задержали развитие Польши.

Уже в начале XIII века в монгольских ордах, кочевавших в Средней Азии, обнаружилось сильное движение. Они объединились под властью Чингисхана, который решил завоевать весь мир своими бесчисленными полчищами. В 1224 году Русь под предводительством князя Мстислава потерпела страшное поражение в битве на реке Калка¹⁶⁷, которое привело к уничтожению ее самостоятельности и двухвековому монгольскому игу. В 1237 году все мелкие русские князья после непродолжительного сопротивления подчинились внуку Чингисхана Бату-хану. Ав 1241 году монгольские полчища устремились на Венгрию тремя путями, один из которых проходил через Польшу.

Ослабленная междоусобными распрями Польша не могла им противостоять. Тем не менее малопольское рыцарство с отчаянной храбростью защищало каждую пядь своей земли. После двух не очень крупных поражений оно собралось еще раз и в битве под Хмельником почти все погибло геройской смертью за веру и отечество. Татарские орды, подвергнув огню Сандомир, Краков и Вроцлав, задержались только под Легницей¹⁶⁸, где их с собранным со всех сторон войском поджидал князь Генрих Благочестивый. Татары одержали победу, а на поле боя погиб и сам Генрих, унеся с собой в могилу все возлагавшиеся на него надежды. Главные же силы татар направились в Моравию и Венгрию.

Тем не менее память о поражении при Легнице и близкое соседство с татарами на Руси еще долгое время внушали польскому населению страх при мысли о новом нашествии, которому никто не мог дать отпор и от которого спастись можно было только бегством.

Одни укрывались в княжеских замках и укрепленных монастырях, но под влиянием паники сдавались, часто не пытаясь даже защищаться, а другие бежали в недоступные леса и болота. Однако и там их выслеживали отдельные татарские отряды. И тех и других ожидала смерть или что еще хуже – неволя («яссыр»). К счастью, дальнейшие нападения татар были слабее и не простирались дальше Малой Польши.

Папы провозглашали крестовые походы на помощь Польше и христианству, но Европа, занятая своими внутренними распрями, больше была озабочена своими делами, чем необходимостью защиты религии и цивилизации. Геройская же Польша защитила ее своей грудью. Выдерживая самые страшные погромы, она не уступила ни шагу, не продалась врагам ради собственного спокойствия и не увеличила собой их полчищ.

Польша никогда так сильно не заслуживала звания оплота христианства, как именно тогда, когда после вековой борьбы с поморскими и прусскими язычниками она выкопала на своей земле могилу монгольской силе. Но эта высокая миссия пагубно повлияла на ее внутреннее развитие. Ведь когда весь Запад во время крестовых походов и в Испании боролся с арабским миром, который в вопросах организации хозяйства, по образованности и внешнему лоску во многих отношениях стоял выше его, и выносил поэтому для себя из этой борьбы поучительные примеры и средства для собственного развития, поляки, наоборот, были вынуждены бороться с варварами в полном смысле этого слова, у которых нельзя было ничему научиться. Брошенный Западом польский народ беспомощно взирал, как эти варвары уничтожали плоды его вековой деятельности.