История Польши. Том II. Восстановление польского государства. XVIII–XX вв.

MICHAŁ BOBRZYŃSKI

DZIEJE POLSKI W ZARYSIE

© Перевод, «Центрполиграф», 2024

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2024

Четвертый период – от третьего раздела до возрождения государства

Великие исторические потрясения снесли с лица земли польское государство, которое не смогло им противостоять. Коалиция восточных держав, тщетно пытавшаяся победить Французскую революцию, компенсировала свою неудачу разделом Польши, которая, едва оправившись от векового беспорядка, стала их легкой добычей. После этого разделившие между собой Польшу страны на могиле польского государства для обеспечения сохранности общей добычи заключили союз, продержавшийся более ста лет. Его разорвала только мировая война, в которой эти державы вступили на польской земле в смертельную схватку. Они разрушили друг друга, и на их развалинах победившая коалиция западных держав для восстановления европейского баланса сил возродила польское государство.

Заслуга польского народа заключалась в том, что, потеряв свою государственность и подвергшись иностранному насилию, он не поддавался ему столь долго, что сохранял осознание своей идентичности до тех пор, пока не восстановил независимость, используя все свои силы. Причем, потеряв государственность, он оставался народом и как таковой участвовал в европейской политике, продолжая творить свою историю, которая составляет отдельный период, называемый периодом после разделов Польши.

При этом поляки шли к своей независимости двумя путями – путем вооруженных восстаний и путем органичного труда. Причем переплетение этих путей составляет первую характерную черту данного отрезка польской истории. Второй же чертой является внутреннее возрождение нации, произошедшее в этот период.

Новый мировой шторм сокрушил угнетателей поляков и позволил нации построить свое государство на их руинах. Однако это государство сразу же столкнулось с необходимостью отражения вторжения с Востока и защиты от него всего Запада. Успешно выполнив эту задачу, польский народ доказал тем самым, что за время своего долгого плена он исцелил себя от многих пороков, которые его когда-то погубили.

Тем не менее до равновесия общественных сил дело так и не дошло. Из Польши «шляхетской» страна перешла в другую крайность – Польшу «народную», а та, как и ее предшественница, так и не смогла построить сильную центральную власть. В результате дальнейшая история Польши начала вращаться вокруг «восстановления Речи Посполитой».

Глава I
Военные времена (1797-1832 годы)

Насилие со стороны захватчиков

Третий раздел Речи Посполитой проходил мрачным образом. Русские колонны, сломив сопротивление восставших, усеяли свой путь трупами. Население обуял страх, а резня в Праге¹ довершила все остальное. Варшава капитулировала перед Суворовым и, благодарная за то, что он избавил ее от участи Праги, вручила ему, как своему спасителю, шкатулку с надписью, выложенной бриллиантами. Не успокоившись на этом, Екатерина II сурово выместила свой гнев на польских пленных и руководителях восстания. Тот, кто был призван в русскую армию и бежал к восставшим, погиб в страшных мучениях. Костюшко, Немцевич, Игнацы Потоцкий и несколько тысяч поляков буквально стонали в российских тюрьмах.

Пруссаки тоже не преминули отомстить тем, кто, подняв восстание в тылу их армий, заставил их отступить от Варшавы. Их мщение распространилось и на помещиков, а также священников, которые в захваченных землях увели за собой людей. Одна Австрия, которую восстание миновало, благосклонно отнеслась к оставшимся в живых повстанцам и позволила им укрыться в Галиции. Разместив в Люблинском воеводстве и на Волыни свои войска, она провозгласила, что защищает население от насилия со стороны русской армии. Исключение австрийцы сделали лишь для Коллонтая и Зайончека, которые, как опасные «якобинцы», по требованию России содержались в длительном заключении.

Конечно, многочисленные оставшиеся в живых повстанческие войска могли быть источником беспокойства. Поэтому все три правительства, участвовавшие в разделе Польши, стремились включить эти войска с их согласия или без него в состав своих армий. Жестоко подавляя вооруженное сопротивление поляков и продолжая раздел их земель, участвовавшие в нем державы пытались помешать возможному противодействию народа, продолжая вводить на захваченных территориях свою абсолютную власть, что уже было предпринято при первых разделах, которая опиралась на их собственную бюрократию, полицию и армию.

В результате Пруссией были учреждены в захваченной части Польши три провинции: Западная Пруссия, Южная Пруссия и Новая Восточная Пруссия с Варшавой. Территория же, отошедшая в результате раздела Польши к Австрии, еще со времен первого раздела получила название Королевство Галиции и Лодомерии, походившее на древние Галицкое и Владимиро-Волынское княжества, некогда захваченные венгерскими королями. Однако это королевство было уравнено в правах с остальными землями Австро-Венгерской монархии и образовывало подобную им провинцию со столицей в Лемберге (Львове). При этом земли вместе с Краковом, захваченные при третьем разделе, составили отдельную провинцию, получившую название Западная Галиция (скорее Северная, так как располагалась к северу от нее).

Земли, отошедшие в результате разделов к России, были поделены на губернии, число которых и их границы часто изменялись.

Провинции делились на повяты или области. В соответствии с этим территориальным делением были организованы три инстанции власти: повятовые органы управления, подчинявшиеся провинциальным властям, провинциальные, находившиеся в центральном подчинении, и центральные органы власти, то есть министерства, которые тогда назывались по-разному. Всем заправляли профессиональные чиновники. Причем прусские органы власти были в какой-то мере коллегиальными, но подчинение низших инстанций высшим являлось безоговорочным. Подобным же образом была организована и судебная система, которая основывалась в основном на принципе коллегиальности.

Сеймы и их конституции исчезли, а высшим законом стала воля абсолютного монарха. Исчезли политические привилегии шляхты и дворовая милиция панов. Самые могущественные из них, не желавшие подчиняться собственным королям, теперь вынуждены были преклонить колено перед чужими правителями. При этом любые контакты с заграницей грозили уголовным преследованием. Исчезло также самоуправление городов, которым навязали бургомистров и чуждую им организацию. Причем суровость правления смягчалась только подкупом, от которого в то время не была свободна даже еще не сформировавшаяся прусская бюрократия. Вместе с тем в деятельности правительств земель, подвергшихся разделу, даже между прусским и австрийским, имелись существенные различия.

Прусское государство развивалось прежде всего потому, что оно много лет работало над повышением благосостояния и условий труда своих подданных. Добившись на этом поприще выдающихся результатов, оно сразу же применило эту систему в своих польских провинциях. Овладев поместьями польских королей и расширив их территорию за счет захвата церковных владений, пруссаки организовали на этих площадях самое передовое хозяйство. Они сохранили налоги, значительно увеличив их ставку, но собирали их лучше и без притеснения населения. Собранные и постоянно увеличивавшиеся доходы после покрытия расходов на армию и содержание чиновнического аппарата использовались для развития ферм, строительства дорог, регулирования рек и осушения болот. Польское сельское хозяйство, имея открытый доступ к морю в порту Гданьска, продавало собранный урожай легко и выгодно. Развивались торговля и ремесла. Правительство урегулировало ипотеку и предоставило легкие и дешевые кредиты, которыми, к сожалению, польские помещики не умели хорошо пользоваться. При этом прусская бюрократия вмешивалась во все сферы общественной жизни и все дотошно регулировала, ничего не оставляя местному самоуправлению. В 1795 году, отказавшись от борьбы с Францией, Пруссия, а с ней и захваченные ею польские земли радовались длительному миру.

А вот австрийские власти в Галиции не могли похвастаться подобными результатами. Захватив этот край еще при первом разделе Речи Посполитой, они были озабочены вопросом, удастся ли им сохранить его навсегда? Намереваясь его удержать, они старались поднять хозяйство этой земли и упорядочить отношения на свой манер. Теряя же надежду на сохранение данного края, в частности во время Наполеоновских войн, они старались изо всех сил и как можно больше эксплуатировать его, прежде чем оставить эту территорию. Отчаянно сражаясь то с Французской революцией, то с Наполеоном, Габсбургская монархия скатывалась на край пропасти, безжалостно уничтожая население и все его ресурсы. Она выжимала из Галиции, насколько это было возможно, налоги и, прежде всего, пополнение храбрыми новобранцами не только галицких, но и других полков, бросая их на итальянские и немецкие поля сражений, которые они густо усеивали своими костями в борьбе за чужое и враждебное им дело.

И хотя между прусским и австрийским правительствами в подходе к разделу Польши существовали большие различия, их объединила согласованная система германизации. Польский язык как средство официального общения был запрещен, а в школах и во всех учреждениях введен немецкий язык. Кроме того, поляков уволили из всех государственных организаций под тем предлогом, что они не говорили на этом языке и не знали немецкого законодательства. Только в судах до поры до времени использовался латинский язык.

Уже в 1786 году в Галиции была оглашена первая книга австрийского Гражданского кодекса, а в 1797 и 1798 годах в обеих Галициях – весь кодекс. В 1784 году там приняли австрийский Гражданский процессуальный кодекс, а в 1787 году – уголовно-процессуальное законодательство. На территории же, отошедшей к Пруссии, в 1794 году было издано так называемое обычное право (Landrecht), охватывавшее гражданский и уголовный кодексы, а процессуальное постановление 1781 года в 1793 году заменено новым гражданским и в 1805 году уголовным кодексами.

Все эти кодексы глубоко проникли в систему польского общества, уравнивая всех граждан в отношении уголовного права и государственных уголовных судов, во многом отменяя и смягчая крепостную зависимость крестьян, о чем будет сказано позже отдельно. При этом с германизацией тесно связывалось привлечение в Польшу немцев. После отмены самоуправления городов, а также введения в них немецких властей и помимо чиновников судов, в города в большом количестве начали стекаться немецкие купцы и ремесленники, что быстро придало им немецкий вид. Причем инструментом германизации сразу же стали евреи.

В государственные угодья в массовом порядке завозились крестьяне из Германии, которым предоставлялись различные льготы, а также основывались колонии, что больше всего гарантировало сохранение лояльности к новым властям. Причем прусское правительство весьма широко практиковало распределение и продажу германскому дворянству коронных и церковных поместий, в результате чего захваченные Пруссией земли утрачивали чисто польский характер.

Важнейшим средством германизации стало введение немецких школ. В этом направлении усердно работали как прусское, так и австрийское правительства. Так, прусские власти, получив при третьем разделе Польши в свое распоряжение большое число польских средних школ, многие из них закрыли, а в остальных ввели для преподавания немецкий язык и изучение прусской истории вместо польской. В Познани, как образец для других, была основана евангелическо-католическая гимназия, а в Варшаве – средняя школа, являвшаяся своего рода расширенной гимназией с польским языком в младших и немецким языком в старших классах. В этих школах преподавание основывалось на классических языках – латинском и греческом, а закончившие их ученики направлялись для дальнейшего обучения в немецкие университеты в Берлине и Вроцлаве.

Большое внимание уделялось народному образованию, для которого польская Эдукационная комиссия подготовила в свое время образцовые планы и предписания, но распространить их на деревни не успела. Прусские же власти заставили основать школы в гминах² и усадьбах, организовали учительские семинары в Познани и Ловиче, а также стали издавать польско-немецкие школьные учебники.

Австрия же, заняв Галицию при первом разделе Польши, нашла в ней школьное дело в сильном упадке, в каком оно находилось еще до создания Эдукационной комиссии. При этом австрийские власти могли составить этой комиссии конкуренцию, заполучив после иезуитов их собственность в научной сфере. Тем не менее такое соперничество оказалось роковым, потому что еще Мария Терезия, а после нее Иосиф II решили основываться при обучении польского населения на немецком языке, полагая, что тем самым несут польскому народу блага более высокой культуры. Однако для таких школ не хватало учителей, которые могли бы преподавать на немецком языке, и молодых людей, готовых к изучению немецкого языка.

Необходимо было оставить в городских школах польский и русский языки, а в средних – латинский. Вместо этого, упразднив остатки академии Замойского, Австрия в 1784 году основала во Львове латино-немецкий университет, а после третьего раздела, заполучив Краков, перевела в Краковский университет некоторых профессоров из Львова, чтобы его онемечить, сохраняя при этом во Львове некое подобие университета под названием лицея без права присуждения степени доктора наук, и то только по подготовке хирургов. В 1805 году был принят так называемый «политический школьный устав», по которому надзор за начальными школами передавался духовенству, а немецкий язык вводился даже в сельских школах.

А вот Екатерина II не зашла так далеко, чтобы отменить все права поляков, ликвидировать польское устроение и русифицировать народ, проживавший на территории, отошедшей к России после разделов Польши, хотя в ней малорусское и белорусское население, за исключением собственно Литвы, составляло подавляющее большинство. Благодаря схожести языка и православным обрядам такое могло быть значительно облегчено. Зато политика императрицы, опираясь на православие, все больше стремилась к тому, чтобы устранить церковную унию, которая, управляемая Римом, не могла быть удобным орудием царизма.

Поэтому Екатерина II сразу же после первого раздела удалила униатских епископов, оставив только епископа Смогоржевского в Полоцке, а после его отставки в 1780 году передала власть над всеми униатами консистории, состоявшей из трех членов и не имевшей силы противостоять пропаганде православия. Ее с помощью государства, не гнушаясь обмана и применения силы, развернул православный владыка Могилевский Г. Конисский³, в результате чего большое количество униатов перешло в православие. Только в 1796 году «обращенных» униатов насчитывалось уже более полутора миллионов.

За решение задачи по сохранению польского духа взялись иезуиты, которые, не покорившись роспуску ордена по распоряжению папы Климента XIV в 1773 году, решили остаться в Полоцке. Принеся себя в жертву и торжественно отметив именины русской царицы, они настолько ярко выразили верноподданнические чувства, что смогли убедить ее в своей лояльности. В результате Екатерина II не только сохранила их, оставив иезуитам их владения и школы, но и вознамерилась в ходе дальнейших разделов Польши передать в их ведение государственные вопросы образования в Литве. При этом большим уважением у нее пользовался мудрый провинциал-иезуит немец Грубер. Однако от продолжения политики, которую императрица проводила в отношении католической церкви, отговорить он ее не смог.

Разделы Польши пришлись на эпоху Просвещения, когда безраздельно правящий высший социальный класс решил провести реформу церковных отношений и государственного образования по своему усмотрению, несмотря на протесты и даже вопреки церковной иерархии. По этому пути пошла и польская интеллигенция, которая, взявшись за дело ремонта Речи Посполитой и реформировав государственное образование, вступила в конфликт с духовенством, защищавшим религию, но одновременно и старый порядок, ища опору в отсталости широкой общественности. Многие, соблазненные красотой масонских лозунгов, рассуждениями об общечеловеческой морали, нашедшими отражение в произведениях гуманитарной направленности, даже не осознавали, что отделение морали от религиозной почвы и увлеченность литургией вольных каменщиков являлось отрывом от церкви и вместе с тем от самых широких слоев народа, не мысливших себя вне ее.

На осуждение масонства не обращали внимания, хотя оно и исходило от пап. Ведь не один польский вольный каменщик, а среди них были и священники, способствовал созданию больниц и других гуманитарных заведений, успокаивая тем самым свою совесть. В результате дело дошло до того, что в самый трудный для себя момент народ не проявил солидарности с церковью и не стал искать у нее поддержки, которую мог найти в ее автономии.

Вместо слабого правительства Речи Посполитой Польшей начали управлять чужие абсолютные монархи, проникнутые духом Просвещения и проводившие в своих государствах, а также на территориях, отошедших к ним после разделов Польши, реформу церкви по своему усмотрению, стремясь превратить ее в удобный для себя инструмент. И тогда случилось так, что духовенство, отделенное от светского общества и таким образом ослабленное, легко сдалось «законной» иностранной власти, чтобы отвести ее нападки на церковь, а светская интеллигенция отреагировала на эту травлю пассивно, видя в ней необходимую борьбу с «мракобесием» духовенства.

В результате политика просвещенного абсолютизма увенчивалась иногда в Польше триумфом. Причем первейшая ее задача заключалась в том, чтобы разорвать прямые отношения между польским духовенством и Святым Престолом и добиться того, чтобы все его постановления осуществлялись с разрешения властей в порядке так называемого placetum regium⁴.

Екатерина II нашла в этом вопросе послушное орудие в лице Станислава Сестренцевича-Богуша, который, будучи епископом только по названию, принял из ее рук без согласования с Римом сан епископа всей Белой Руси. При этом раскол стал уже настолько очевидным, что папа римский Пий VI, желая его избежать, в 1783 году послал в эти земли своего легата Джованни Андреа Аркетти, который, не в силах все исправить, признал Сестренцевича архиепископом Могилевским, номинально восстановив тем самым отношения католиков Белой Руси с Римом.

Это не помешало Екатерине II снова самовольно организовать католическую иерархию на территории Польши, отошедшей в результате разделов к России, и создать там три епископства. Желая разорвать или, по крайней мере, ослабить их отношения с Римом, она подчинила их департаменту по делам католической церкви, который император Александр I в 1801 году реорганизовал в римско-католическую духовную коллегию. Она состояла из архиепископа Могилевского в качестве председателя, одного епископа и одного назначаемого инфулата⁵, а также из шести асессоров, избиравшихся капитулами каждые три года.

Коллегия являлась судебным и одновременно высшим органом церковной администрации. Стоя над епископами, она выступала послушным проводником воли императора и его правительства. Поэтому Александр I прилагал все усилия, чтобы добиться передачи закрепленных за папой прав председательствовавшему в коллегии архиепископу, с чем Рим, однако, не согласился и вовсе не признал эту коллегию. Тем не менее в 1804 году подобная коллегия была создана и для униатской церкви, над которой вообще висел дамоклов меч.

Не лучшие времена переживала католическая церковь и в Австрии. Еще Мария Терезия ввела placetum regium, а глубоко проникнутый просвещенным абсолютизмом Иосиф II, сломав церковную автономию и произвольно проведя реформу церкви, изъял церковные поместья в религиозный фонд, начав распоряжаться его доходами. Он учреждал духовные семинарии, сносил монастыри и даже вмешивался в церковные литургии. В результате духовенство становилось отдельной чиновничьей ветвью, послушной правительству.

Аналогичную позицию по отношению к церкви заняли правители Пруссии, хотя они и не вмешивались в ее внутренние дела. Тем не менее некоторые их взгляды на церковь обошлись слишком дорого. Не случайно через несколько недель после последнего раздела Польши, а именно 15 декабря 1795 года, папа Пий VI в отдельном послании архиепископу Гнезненскому призвал польских епископов привить своим верующим важнейший принцип католической религии, заключающийся в послушании властям.

Не сказав ни слова об исторических заслугах польского народа по отношению к церкви, папа коснулся лишь вреда, который поляки нанесли вере похищением короля (Станислава Августа)⁶, и беззаконий, совершенных епископами во время последнего восстания, а затем призвал епископов внушать народу необходимость соблюдения «долга верности, послушания и любви к панам и королям». И делать это «тем больше, охотнее и прилежнее тогда, когда их к этому обязывает сама полная человечности и справедливости благодарность, каковую им надлежит выказывать своему королю» (Фридриху Вильгельму II). Огласив это послание папы, архиепископ Игнацы Красицкий от себя добавил следующее предостережение из послания святого Павла к римлянам: «Властитель – слуга Божий, который трудится на твое благо. Если же ты творишь зло, то бойся, ибо он не без причины носит меч. В его власти наказать тебя, и он воспользуется этой властью, потому что служит Богу, наказывая творящих зло».

Утратив опору не только в прежних политических учреждениях, но и в автономии своей церкви, польская шляхта оказалась под давлением тяжелого бремени. Над ней нависла угроза конфискации ее имущества. Ведь разделы Польши и изъятие поместий польских королей пробудили алчность российской военной и чиновничьей олигархии, которая после подавления каждого сопротивления поляков только возрастала. В результате не только польские староства, но и поместья тех, кто принял участие в восстании или сбежал за границу, а также тех, кто отказался приносить присягу на верность, Екатерина II конфисковывала и отдавала своим генералам, чтобы укрепить российский элемент в польских землях и облегчить соединение братскими узами обеих народов. При этом угроза конфискации нависла прежде всего над теми магнатами, которые в отношении трактатов о разделах заняли позицию лиц, обладающих двумя гражданствами. Поэтому 26 января 1797 года между странами, участвовавшими в разделах, был подписан дополнительный договор (о котором еще будет сказано несколько позже), по которому таким вельможам предписывалось выбрать себе подданство в одной из частей Польши, отошедшей к тому или иному государству, а имущество в других частях продать (без сомнения, за бесценок).

Это поставило польскую аристократию в полную зависимость от чужих властей, поскольку освободить их от необходимости продажи имущества могла только особая милость со стороны соседнего монарха. Так, князь Адам Чарторыйский из города Пулавы, находившегося на территории, отошедшей к Австрии, когда на его поместья в российской части Польши наложили секвестр⁷, был вынужден отправить своих сыновей к русскому императорскому двору для того, чтобы они вступили в русскую армию и заслужили тем самым снятие этого секвестра.

В результате под влиянием всех этих угроз и притеснений во всех польских землях, подвергшихся разделам, шляхтичи толпами стали приносить верноподданнические присяги и направлять делегации к новым монархам с уверениями в своей верности. Потомки тех, кто во времена Речи Посполитой не получил иностранные титулы или не хотел их принимать, теперь стали на них претендовать и подавать прошения о назначении их офицерами в иностранных войсках, особенно в дворянских придворных гвардиях, дававших должность при дворе (в России чин).

Верноподданнические делегации шляхты в первую очередь в Петербурге клялись в своей верности новым властям. При этом наименьшее чувство национального достоинства проявила делегация, направленная после поражения восстания Костюшко к Екатерине II во главе с Людвиком Скумином Тышкевичем⁸. Он поблагодарил ее за то, что она «использовала доблесть и превосходство своих войск, чтобы избавить эту провинцию от несчастий и притеснений, в пучину которых самовольно погрузили ее присвоившие себе право власти ее прежние хозяева».

Внезапно погрузившись в атмосферу насилия, отстраненный от всякого участия в общественной жизни и лишенный перспективы лучшего будущего, ведущий слой нации искал забвения в бесконечной череде развлечений, банкетов и вечеринок в Варшаве, Львове, Минске и Гродно. Причем «ясновельможные паны» соревновались друг с другом в организации данных роскошных приемов. На них танцевали, пили и братались с теми, кто прибыл в Польшу, чтобы покорить ее. При этом губернатор, который не допускал насилия и защищал от него, пользовался всеобщей благодарностью и любовью. Этот танец на могиле отчизны выглядел поистине чудовищно, и сердце обливается кровью, когда становится известно, что в Варшаве им руководил несчастный предводитель кампании 1792 года⁹ князь Юзеф Понятовский.