Читать книгу: «Другая жизнь», страница 7

Глава 5. Гонимый судьбой

Из парка меня гнал животный страх за свою жизнь.

Метро. Вокзал. Поезд. Все – как одна секунда бешеной гонки. И вот за окном уже мелькают необъятные просторы моей многострадальной Родины. Поля и леса, и нет им конца и края. Конкретного места побега у меня не было, просто хотел спастись и уехать, как в сказках, «далеко-далёко». И это «далёко» оказалось конечным пунктом первого же отходящего с вокзала пассажирского поезда. Билет не купить, договорился с проводницей за полцены. Подросток, просивший посадить его в поезд из-за нехватки денег на билет, наверное, чувство опасности не вызывал. Жалость ко мне и жажда легкой наживы оказались хорошими мотиваторами. Поезд шел по маршруту «Москва – Петрозаводск». Название этого города мне ни о чем не говорило, единственное, что вспомнил из курса географии, что это где-то севернее от Москвы. Чем дальше от столицы, тем меньше вероятность, что меня найдут. Под размеренное движение поезда и покачивание вагона в памяти всплыла заинтриговавшая меня цитата из недавно прочитанной книги:

«Мы движемся, плывя по течению отписанных судьбою лет, но реку выбираем сами. Свернул на бурный поток, и он уносит тебя с огромной скоростью, волнуя и завораживая. Заплыл в затон, и нет там перемен, нет меняющегося ландшафта, вроде все тоскливо и уныло, но зато спокойно. Попал в омут из любопытства или в погоне за самой крупной рыбой – и хоп, затянуло на дно, и нет тебе спасения».

И если провести аналогию моей жизни с этой книгой, то моя река, скорее, горная, уж больно быстро несет она меня сквозь череду невероятных событий, я только и успеваю грести между камнями, стараясь не разбиться.

Но сейчас мне надо «отдышаться». Помимо гонящего меня неизвестно куда страха, я испытывал огромную усталость. Я был полностью исчерпан. События последних недель забрали, наверное, все мои силы, и хуже того, что если раньше я держался надеждою, то теперь и она меня покинула. Я ослаб. Не телом – духом. Мне нужно снова прийти в себя, найти точку опоры. Новый вектор движения, как ни удивительно, мне задал разговор двух пассажиров. Они собирались на экскурсию на теплоходе, отплывающем от порта Кемь к Соловецким островам, и обсуждали детали путешествия. Цель их экскурсии – посетить монастырь и верхнее кладбище какого-то «СЛОНА», где они собирались помянуть своего погибшего родственника. Во время моих мытарств я ни разу не обратился к людям, для которых мирская суета не имеет особого значения. «Спасение в вере» – это выражение мне было знакомо. Но мысль стать послушником и уйти в церковь как-то сразу не легла в мое сознание. Мне только хотелось получить совет в мирских делах, и я вспомнил очень странный, как мне тогда показалось, разговор с моим прадедом Митрофаном, состоявшийся много лет назад. Прадед, к слову сказать, был непререкаемым главой семьи, хотя и жил от нас отдельно. Человеком он был властным, не терпящим возражений. С пронизывающим взглядом почти черных глаз, осанкой офицера на параде и ярко-белой, всегда аккуратно зачесанной назад, шевелюрой. Чаще всего его можно было застать за чтением, в доме была огромная библиотека, постоянно им пополняемая. Замкнутый и молчаливый, но если уж и говорил со мной, то, скорее, наставлял, чем беседовал. Этот разговор до сегодняшнего дня я никогда не вспоминал. Но забыть, как и все, что исходило от него, я, конечно же, не мог. Посадил он меня тогда напротив себя и с обычной серьезностью в голосе начал: «Слушай внимательно и запоминай. Предки наши поняли принцип равновесия как очень важный аспект самой жизни. Недаром он описан почти во всех религиях в том или ином виде. А смысл принципа такой. Если есть у человека цель огромная, то достичь ее можно только через лишения. Чем больше ты хочешь получить, тем больше и жертва должна быть. Без нее никак. Вот тебе пример простой. Загадал человек здоровья себе и смог отказаться от скоромной еды, отягощающей тело и разум. И если все правильно сделал, оздоровился. Или любит человек выпить и топит неудачи свои деловые в алкоголе, а брось он употреблять в одночасье и загадай успех финансовый, и все у него получится. Но только если верить будет и не отступит в минуты слабости, а сдюжит. Вера и воля – это очень сильные вещи. Но не забудь, что и плата должна быть соизмерима желанию. Не дано получить большое, отказавшись от незначительного иль мелочи досужей. Понял?»

В тот день я молча кивнул ему, мало что понимая из сказанного, просто запомнил. Сейчас же все стало на свои места. Если уж у кого и есть ответы на мои вопросы, так только у тех, кто отказался от благ мирских ради просвещения ума. И опять в моей жизни сошлись многие дороги в одну. Вся страна знала о монахах, старцах и отшельниках разных, живших на Соловецких островах. И мне надо не бежать на край света, а идти к ним за советом. У проводницы узнал, что пересадку в поезд на Кемь можно сделать на том же вокзале, куда мы прибывали, собственно, это я и сделал. При пересадке выбрал полупустой вагон и, устроившись поудобнее, не заметил, как навалившаяся усталость и напряжение вырубили меня так, что в итоге проспал почти все восемь часов езды. Выйдя из вагона, посильнее втянул голову в плечи и, стараясь меньше привлекать внимания, прошмыгнул в боковой выход из вокзала. Ощущение, что меня ждут и сейчас же схватят, не покидало, пока не тронулся старый автобус, в который я сел на ближайшей остановке. Я ехал в порт. Но сначала, наверное, надо «попетлять», заметая следы. Если меня не взяли на станции, возможно, это результат нерасторопности бюрократической машины, просто не успели связаться с местными, либо, что меня больше бы устроило, погони и не будет, им не до меня. Я смотрел в окно на медленно плывущие мимо улицы. Пейзаж ничем выдающимся не отличался, та же советская архитектура, да и люди те же. Городок оказался небольшим, и автобус, спустя пять остановок, заехал на конечное кольцо. Выйдя из автобуса и вдохнув совсем почему-то не летнего воздуха, я как будто очнулся от сонного состояния. В воздухе витали всевозможные запахи, и самым сильным из них был запах жареного мяса. Я осмотрелся по сторонам и увидел неподалеку небольшое кафе с пристроенным кирпичным мангалом и колдовавшего над углями здорового мужика в белом фартуке. Мой сразу забурчавший от голода живот отдал команду, и ноги понесли меня в сторону кафе. Зайдя внутрь, я сделал заказ и в ожидании пиршества сел за свободный столик. Денег было достаточно, и о стоимости заказа я не беспокоился. Борщ с чесночной пампушкой, шашлык из бараньих ребер с красным соусом, салат из овощей с моим любимым душистым нерафинированным маслом, лаваш с сыром, а на десерт – сладкая лепешка с медом и чай на травах. Минут через пятнадцать я с жадностью накинулся на принесенную еду. За трапезой вспомнил историю, прочитанную в детстве. Как один из героев описывал вкусное блюдо другому: «Оно настолько было вкусным, говорил он, что от поварихи, его готовившей, три раза уходил муж и три раза возвращался, только лишь бы продолжать есть это восхитительное произведение кулинарии. На что его товарищ, попробовав после рекомендации, отвечал, что не знает, какой должен быть ужасным характер у этой женщины, чтобы вообще от нее уходить».

Я продолжал есть, хотя пузо уже раздулось, как футбольный мяч. Не зная, когда еще будет возможность подкрепиться, я забрал с собой остатки еды. Рассчитавшись и сложив все в любезно предоставленную мне коробку, я двинулся обратно на остановку. На двух автобусах были надписи: на одном: «Училище №3 – кладбище», на другом: «Училище №3 – областная больница». В первый автобус садиться вообще не хотелось, даже если он идет в нужном мне направлении. Спросив у ошивающегося возле остановки паренька, как проехать в порт, я выяснил, что оба автобуса мне подходят. Ну и славно! Значит, сажусь во второй. Дождавшись объявления посадки, я зашел в автобус и попросил водителя подсказать нужную мне остановку. Подозрительно осмотрев меня с ног до головы, он басовито заявил, чтоб я оплачивал проезд и садился на место. Вот и поговорили. Но не спорить же с ним. Отсчитав нужное количество рублей за проезд, опять сел у окна. Ладно, спрошу у пассажиров, когда появятся. На третьей остановке, находясь в полном одиночестве, начал волноваться и усиленно глазеть по сторонам в надежде увидеть нужные сооружения. Вживую никакой порт я ни разу не видел, и не хотелось попасть впросак, не узнав его. Что-то подобное со мной однажды случилось, когда лет пять назад искал возле нашего дачного поселка мельницу. Тогда воображение рисовало мне деревянную конструкцию с огромными лопастями времен сервантесского Дон Кихота, и конечно же, я несколько раз проехал на велосипеде мимо обычного двухэтажного кирпичного здания, отличающегося от других только большими воротами. Вот и сейчас мне представлялись огромные корабли с трубами и портовые башенные краны, а может оказаться, что вместо них будут деревянный пирс и пара лодок. На шестой остановке я запаниковал, не замечая ни малейших признаков. Но, наверное, сжалившись надо мной, водитель все тем же басом пробубнил по микрофону:

– Следующая – порт.

Выходя из автобуса, я прокричал в сторону кабины «спасибо» и еле успел соскочить с подножки, как автобус тут же тронулся. Наверное, количество хороших дел, совершенных водителем, на сегодня закончилось. Понять, куда идти, получилось быстро, да и вариантов ошибиться особо не было, река была только в одной стороне, а порта без реки точно не бывает. Подходя ближе, сразу увидел речные сооружения разной величины и много причаленных судов. Подойдя к постройкам вплотную, я разглядел на одном из помещений вывеску с надписью «Касса» и табличку «Расписание движения теплохода» с животрепещущим названием «Чуткий». Просмотрев таблицу, я понял, что заполнялась она еще при царе, и поэтому решил самостоятельно поискать данное плавучее средство. Буквально третья посудина имела искомое название. Трап на борт не вел, теплоход был просто привязан канатами к причалу. На мой крик: «Есть кто на борту?»– показался бородатый мужик в синей гимнастерке и черных широких штанах.

– Что орешь? – Тон моряка выдавал его крайнее раздражение.

– Здравствуйте. Хотел узнать, когда теплоход отправляется к монастырю? – как можно вежливее спросил я.

– Как народ наберется, так и пойдем. – Ответ был лаконичный, но совсем для меня не понятный. Поэтому, набравшись смелости, я решил переспросить:

– Куда пойдем? А поплывем когда?

– Плавают, молодой человек, мягко говоря, отбросы, а суда ходят. Может, завтра, может, послезавтра. Хочешь билет купить или потрепаться пришел?

– Билет, конечно. Сколько он стоит? – Задавая вопрос, я уже изображал поиск денег по карманам.

– Двадцать три рубля. Есть столько? – И после того, как я положительно ответил, «морской волк» явно повеселел.

– Короче, так. Билет 23 рубля, но если ты сходишь в магазин и купишь бутылку «Столичной» за десять тридцать, еще «чирик» мне, а три рубля тебе за хлопоты. Идет?

– Идет, конечно. Только я неместный. Где магазин-то находится?

– Рядом с автобусной остановкой, – сообщил он и добавил заметно подобревшим голосом: – Эй, ты! Неместный! Где ночевать-то собирался?

– Не знаю пока, – честно признался я, даже не задумываясь раньше над этим вопросом.

– Зато я, – говорит, – знаю. Бери вторую, и я тебя размещу по первому классу в машинном отделении. Там прохладно и есть отличный лежак.

Обрадовавшись такому обстоятельству, я заверил, что мигом обернусь, и зашагал обратно в сторону остановки. Магазин нашелся сразу, блестя на солнце вывеской, аккуратно написанной краской на жестяном листе: «Рабочеостровской гастроном». Водку по 10 рублей продавали, наверное, для местных. Продавщица сразу же объявила мне цену в пятнадцать рублей, даже не моргнув глазом при этом. Видно, бизнес на туристах все же помаленьку продвигался. Заплатив за две бутылки, я еще купил палку колбасы на закуску моряку, а себе газировки (после шашлыка меня мучила сильная жажда) и кулек конфет для вечернего чая. К моему приходу моряк уже приготовил деревянный трап, по которому я и поднялся на борт. А забирая из моих рук спиртное, радостно сообщил, что его зовут Савелий. Рассчитавшись за проезд и ночлег и сославшись на то, что водку я не пью, попросил проводить меня к месту ночлега.

– Эх, зря. 100 грамм пионерских? Ну или 250 комсомольских? Я-то свои партийные 500 – и спать. А за колбаску отдельное спасибо.

Как выяснилось утром, Савелий выпил как партийный лидер, естественно, все, что было. И часов до 11 бодро храпел в шлюпке под брезентом. К моей радости, народ на пристани стал потихоньку собираться, и к 12 часам у «Чуткого» стояли около десяти человек. Среди них я узнал и пассажиров моего поезда, так удачно направивших меня на этот теплоход. Еще минут через пятнадцать проснулись, как потом оказалось, и капитан, и матрос, и боцман, и лоцман – в одном лице. Быстро всех обилетив, Савелий отцепил привязанные канаты и, показав всем на лавки возле двух бортов, с пасмурным лицом поднялся в рубку. «Чуткий» завелся, покряхтел, полязгал и неспешно, слегка покачиваясь бортами, отошел от причала. Я расположился с левого борта и следил за мерно расходящимися волнами. Рядом сидел человек в черной рясе, наверное, монах, и тоже наблюдал за водной гладью.

– На экскурсию? – спросил он голосом скучающего человека, продолжая смотреть на воду.

– Нет, – отвечаю, – мне по делу.

– Туда редко кто по делу приезжает. Позвольте полюбопытствовать, молодой человек, по какому же такому делу вы в столь дальнюю дорогу отправились?

– Извольте. – Мне почему-то захотелось слегка подыграть ему в старинной манере беседы. – Нужно мне к старцам за советом. Запутался я…

Видимо, мой ответ чем-то заинтересовал монаха, и он, повернув голову ко мне, осмотрел меня пронизывающим взглядом, будто проверяя, не демон ли я. Но убедившись, что рога не растут и хвоста у меня нет, продолжил:

– Опоздал ты. Или, точнее, не туда приехал, – слегка печальным голосом проговорил он.

– Поздно? Сегодня поздно едем? Закрыто? И как не сюда? Сюда мне точно! Я утром могу к ним прийти, если сегодня не успеваем! – протараторил я, уже про себя жалея, что не купил третью бутылку для Савелия. Но, может, он за деньги тоже пустит переночевать?

– Нет, парень. Примерно на семьдесят лет ты опоздал. Сейчас монастырь – для редких туристов лишь памятник истории. Для нас, православных, эти места святые. А для других – память лагерная, кто выжить смог. Нет там людей «просвещенных», с начала советской власти нет. Разруха полная. Выгнала новая власть монахов и лагерь для неугодных и преступников там организовала. «Соловецкий лагерь особого назначения», «С.Л.О.Н.» сокращенно. Позже, уже радуясь своей юмористической находчивости, кто-то из властителей судеб переименовал название из лагеря в тюрьму, и стало С.Т.О.Н. Но суть от этого не поменялась. Позднее Министерство культуры пыталось восстановить часть сооружений, но тоже эту затею бросило. В прошлом году наша церковь приняла решение по восстановлению храма, но дела у нас идут тяжело, средств мало, но все равно, думаю, сдюжим. Вот я по хозяйственным делам и мотаюсь то на материк, то обратно. Две строительные бригады сейчас работы ведут. Пытаемся Савватиевский скит восстановить. Там первооснователи жили, значит, и нам оттуда начинать. Но не вешай нос, парень. Места красивые посмотришь, а вечером обратно. Когда вернешься на материк, в церковь любую сходи, у нас все братья просветить могут. Не бойся, помогут. – И он весело потрепал меня по голове. Но увидев мое совершенно не проникшееся энтузиазмом лицо, быстро убрал руку и отвернулся опять к воде. Вдруг, как будто что-то вспомнив, он обернулся и воодушевленно, как ученик, обрадованный знанием правильного ответа и тянувший руку учителю, сообщил:

– Соврал я тебе по забывчивости. Есть один, «просвещенный», на острове. Он недалеко от скита, почти на берегу бухты Сосновая губа живет, избу себе смастерил там. Я с ним в прошлом году познакомился, да и то случайно. Мы искали тогда место, куда можно поближе материалы подвозить, и шли напрямую сквозь лес. Вот на его избу и наткнулись. Он и рассказал нам, где лучше подплывать, где камни, а где мель. В тот день мы у него заночевали. Рабочие спали, а мы с ним беседы вели. Описал, как он сам путешествовал, ума в миру набирался, себя искал. Очень грамотный мужик. Точно говорю. Раз уж тебя сюда занесло, то к нему сходи. Если, конечно, он там еще живет, у меня-то самого больше времени не нашлось его навестить. Все же около года прошло с нашей встречи. Я в ту сторону путь держу, провожу почти до места. А ты мне мой баул с вещами донести поможешь.

На том мы и сговорились.

Теплоход шел около двух часов, и, несмотря на лето, с воды шел холодный пронизывающий ветер. Мы сидели молча, погрузившись каждый в свои мысли. Прервал молчание мой проводник, когда мы спустились с теплохода.

– Добро пожаловать на остров, – сказал он и что-то добавил про «царский причал».

Скорее всего, это была ирония, так как, кроме старых деревянных мостков, ничего царского я не увидел. Баул оказался достаточно тяжелым даже для двух человек. На берегу мы нашли крепкую палку и, просунув ее между связанными ручками, водрузили ношу на плечи и двинулись в путь. Сначала мы шли вдоль большой каменной стены, и я задирал голову, пытаясь разглядеть хотя бы что-нибудь интересное. Монах шел впереди. Метров через триста от причала мы свернули на развилке и пошли прочь от стен монастыря и основной группы пассажиров теплохода. «На обратном пути надо бы заглянуть внутрь, за стену», – подумал я. Шли мы долго, несколько раз останавливаясь и отдыхая. Во время одной из остановок монах развернул верхнюю часть баула и достал съестные припасы. Белый душистый хлеб, большой кусок мяса, завернутый в фольгу, и целый сверток вареных яиц. Очень вкусно и, главное, сытно. И наконец-то мы решили познакомиться. Наверное, общий труд сближает. Монаха звали Григорий Васюкин, хорошо хоть не Распутин, промелькнуло в голове, иметь такого попутчика я точно не хотел бы. Он с удовольствием поведал, что еще не так давно трудился в строительном тресте, но полностью разочаровался в своей жизни. И уже с гордостью продолжил, что этой весной был переведен из послушников в монахи и направлен на такое важное дело, как восстановление святыни, что рад этому назначению и обрел новый смысл жизни. Отдохнув за разговором, мы вновь водрузили на плечи баул и неспешно двинулись дальше. После трапезы сил прибавилось, и мы без остановок добрались до каменных строений скита. Навстречу нам вышли несколько рабочих, увидевших нас издалека, и мы с нескрываемым облегчением передали им наш груз.

– Спасибо за помощь, – сказал Григорий, пожав мне руку, – пойдем, покажу, куда идти, если не устал.

– Далеко до него, до того старца? – спросил я, потирая затекшее от тяжелой ноши плечо.

– Не очень. Его, кстати, Гавриилом зовут, и он не совсем старец, увидишь, поймешь. И давай так поступим, – уже как-то по-товарищески заговорил монах. – Если его не будет, возвращайся обратно и переночуешь у нас. Какой-нибудь ужин для юного странника найдется. А теперь пойдем. Покажу, скорее, направление, чем дорогу.

Мы дошли до края построек, и Григорий стал показывать рукой:

– Так вот пойдешь. Потом вдоль леса. Как закончится поляна, сворачивай резко влево. Там много троп копытные натоптали, все они ведут к воде. Расстояние не больше трех-четырех километров от этой поляны. Выбери любую, пошире только, и по ней ступай. Как в берег упрешься, начинай смотреть по сторонам. У него там тропа была от воды к избе, напротив нее лодка долбленая в прошлый раз была привязана, ее издалека можно увидеть, – продолжал напутствовать монах, сильно жестикулируя руками. – В том месте, где сам выйдешь, на берегу метку для себя оставь. Если его на месте не будет, ты сможешь по ней обратно на нужную тропу выйти, не заплутаешь.

Мы попрощались и пошли каждый в свою сторону.

Широкую тропинку я нашел достаточно быстро. Удивило разнообразие оставленных на ней звериных следов и ни одного человеческого, такого привычного для городского жителя. Идти без ноши было легко, и через полчаса быстрого шага я оказался на берегу. Захватив из леса несколько палок, я воткнул их в землю, как научил монах, соорудив подобие треугольника напротив места моего выхода из леса. Убедившись в прочности конструкции, я двинулся вдоль берега в поисках лодки, служившей важным ориентиром. Но не успел я пройти и сотню шагов, как невероятное, странное чувство накрыло меня: казалось, что я не иду, а просто перемещаюсь в пространстве, с одного места на другое. Я перестал слышать звуки вокруг: ни ветра, ни птиц, ни волн. Только мои внутренние ощущения нереальности происходящего. Это было место из моего детского сна! Хоть и события тогда происходили зимой, но не узнать его я не мог. Мне знакомы здесь каждый камень, каждое дерево, поворот выпирающего берега и крутизна каменистого склона. Уже представляю, где находится тропа, и иду к ней, переживая только за то, что сердце может не выдержать бешеного, все нарастающего ритма и я не узнаю, кто ждет меня наверху. Кто он, тот, что всегда стоял ко мне спиной? И по тропинке я почти взлетал, перепрыгивая через редкие ступеньки, наполненный до предела будоражащими меня чувствами. Ближе, ближе… и вот я уже вижу знакомый силуэт. И человек, услышав мое приближение, оглядывается. Удивление на его лице через несколько секунд сменяется мягкой, душевной улыбкой. И я слышу вопрос, заданный мне до боли знакомым, хотя теперь и слегка хрипловатым голосом.

– Пришел наконец?

Понимаю, что вопрос ко мне, но произнести в ответ хотя бы слово выше моих сил. Никак не могу вспомнить, где я видел этого человека раньше. Черты лица, разрез глаз, скулы и небольшой шрам на правой брови почти у переносицы. Стою, а хочется упасть. Теперь я знаю, кто он, ошибки быть не может. Все плывет перед глазами, холод по спине, передо мной – я сам. Да, старый, да, с лохматой бородой, весь в морщинах. Стою, смотрю и боюсь пошевелиться. Страх растекается по всему телу, превращая меня в каменного истукана. Смотрю на все широко раскрытыми глазами, а поверить и, главное, осознать не могу.

Видя мое оцепенение, старый я (лучше аналогии в тот момент я не нашел) снова заговорил:

– Не стой столбом, присядь. – И указал на лавку. – Хоть я и удивлен не меньше тебя, но всегда знал, что это произойдет здесь, другого места встречи быть не может. Садись, говорю, не стой, – повторил он, но более настойчивым голосом. – Голоден?

Обычный тон разговора вывел меня из ступора. И я, мотнув головой в знак согласия, сел на деревянную лавку возле стола. Буквально через несколько минут на столе появились кувшин с напитком странного зелено-желтого цвета, большая лепешка и деревянная тарелка, полная каши. Принеся все это, Гавриил, называть его другим именем мозг отказывался наотрез, сел напротив и тоже стал накладывать себе кашу из большой миски. Вкуснее каши я не пробовал никогда. Лепешка, на мой вкус, была пресноватой, и я стал запивать ее напитком из кувшина. Горячо. Обжигаю губы и язык. Мед и имбирь. Тягучий и терпкий. С каждым глотком пить хочется все больше и больше. Напиток сильно ударяет в голову. Но через несколько секунд она проясняется, как будто на нее вылили ушат холодной воды. Мысли ясны, а по телу плавно растекается тепло. Через минуту я уже чувствовал, что от усталости трудного перехода нет и следа. Немного перекусив, Гавриил продолжил, но уже более спокойным голосом:

– Не знаю, как тебя, а меня на остров всегда как магнитом что-то тянуло, только я поездку все время откладывал. Но два года назад, бросив все дела, приехал сюда на монастырь посмотреть и побродить по развалинам старых скитов. Во время этого путешествия я и набрел на эту бухту. И сразу понятно стало, что именно сюда меня тянуло. Только не было тропы наверх, как в моих старых детских снах, я ее позже сам делал, обтесывая ступеньки. И человека на поляне не было. Но понимание, что я именно там, где должен быть, не покидало ни на секунду. И тут пришло, как бы это точнее выразить словами, озарение, что ли. Что я и есть тот расплывчатый силуэт, всегда стоящий спиной, и здесь, в этом самом месте, должен ждать встречи. – Гавриил слегка развел руками, показывая на поляну. – Только, если честно, совсем не тебя я ждал в конце своего пути. Но пути Господни неисповедимы, – произнес он, поднимая взгляд в небеса.

Какое-то время мы ели молча. Но любопытство все-таки взяло верх, и я стал разглядывать его, а он, как бы исподлобья, присматривался ко мне. Его состояние я передать не смогу, может, немного грусти добавилось в его взгляде. Мои же ощущения были гораздо ярче. Никогда не представлял себя в старости. Не было ни цели такой, ни желания; какая разница, ну каким буду, таким и буду. А тут раз – и лицом к лицу. Острые скулы, почти черные глаза, черно-белая шевелюра и густая борода. На вид – от шестидесяти, может, старше, не поймешь. Но глаза блестят лет на тридцать, а вот морщины и седина – за шестьдесят верных. Плечи широкие, осанка ровная, загорелый. «В общем, не такая плохая и старость», – подумал я и улыбнулся.

– Не так все плохо? – как будто прочитав мои мысли, спросил Гавриил, тоже улыбаясь.

– Очень непривычно, но все, наверное, как и должно быть, – ответил я, немного смущаясь не столько такого ответа, сколько своего бесцеремонного разглядывания Гавриила.

– Если поел, то пойдем на берег, там я хорошее место силы нашел – и думать легко, и вид красивый. Уверен, разговор у нас долгий выйдет. Уж больно мне любопытно твою историю услышать, как чудеса такие происходят, да и у тебя, наверное, вопросов не меньше будет?

Отвечать не требовалось.

Поднявшись из-за стола, Гавриил захватил со стола кувшин с тарелками и, пройдя несколько метров, опустил их в бочку с водой. Увидев, что я с интересом смотрю за этим действием, он решил пояснить:

– Пусть отмокнет, потом помою.

Я не смог сдержаться и рассмеялся над его словами. Всегда сам так делал: в раковину сложу все, водой наполню и оставляю до нужного момента. Он подхватил мой задорный смех. После этого сомнения в реальности происходящего у меня улетучились, мы были одним человеком, насколько это вообще возможно.

Быстро дойдя по тропинке почти до берега, мы присели под раскидистой елью на деревянную лавку с удобной грядушкой для спины. Вид открывался потрясающий. Волнующееся море, ярко-серые большие валуны, огромные ели с зелеными лапами, опускающимися почти до земли вдоль всего берега. «Силу», конечно, я не почувствовал, но мощь стихии вокруг ощутить смог. А под елью, где мы сидели, природа, казалось, создала защищенное место, в котором спокойно и не страшно. Гавриил первым прервал молчание:

– Давай, не томи. Рассказывай по порядку. Где жил, что видел, и что с тобою приключилось?

Надеясь, что мне придется делать это в последний раз, я начал с самого начала. Про дом, родителей и детство, немного о школе, сколько помнил. Я рассказывал, по сути, о своей первой жизни. Иногда он перебивал и уточнял. Иногда мы вместе смеялись, взахлеб вспоминая очередную веселую историю. Их было так много, что на мой рассказ о жизни до поступления в институт, наверное, ушел целый час. Оказалось, что некоторые детали он помнит лучше меня. Я слушал его подробности и как будто еще раз проживал те далекие события. Странное чувство, когда одна жизнь на двоих. Но как только я начал историю про поступление в институт, он сразу помрачнел. Взгляд его стал серьезным, на меня он больше не смотрел, только вдаль, и как мне показалось, даже слегка осунулся.

– Не сдал я экзамен и пошел куда глаза глядят, – продолжал я, несмотря на эмоциональную трансформацию своего собеседника. – Так плохо и тоскливо было, в общем, решил я с жизнью распрощаться. Но по дороге я встретил на рынке женщину, которая меня по другому пути направила.

Он повернулся ко мне и, заглянув в глаза, произнес то, от чего все внутри у меня как будто в комок сжалось.

– А я, – говорит, – до реки дошел в тот день. Извини, что перебил. Об этом позже, продолжай.

И я продолжил: как взял свечу, как проснулся на пять лет младше, как создал свою группу и мы стали зарабатывать много денег. Это привело к большим проблемам, когда нами заинтересовалась власть. Я рассказал про суд и дальше, про Москву и про свою идею, что нужно все остановить, чтобы вернуть, как было раньше. Потом про парк и старика. И под конец про путь сюда в поисках ответа, как дальше жить. Рассказ о жизни после институтского экзамена занял не больше десяти минут, а начиная, я думал, что и за ночь все не передать. Гавриил сидел и молча слушал. Во время моего рассказа он то хмурил брови, то слегка прищуривал глаза, как бы присматриваясь ко мне. В какой-то момент мне даже показалось, что он мне не верит, но останавливать рассказ или что-то утаивать я не посмел. Он долго еще молчал, слегка покачивая головой. А когда заговорил, мне опять показалось, что он читает мои мысли.

– Тебе не верить, – начал он, – причины нет. Да и факт твоего нахождения здесь уже о многом говорит. Рассказ удивителен, хотя я много чего повидал и много о чем читал и знаю. Хотел бы еще послушать про парк и старика, но это позже, никто нас с тобою не подгоняет. И чтоб картина полная сложилась, я про свои мытарства тоже расскажу. Сейчас начинаю уже понимать, для чего все, надеюсь, и ты поймешь, когда я свой рассказ закончу. Начну, пожалуй, с того дня, что стал для нас с тобой развилкой. Когда я до реки дошел. Помню мост, долго вглядывался в темноту воды, а потом понял, что пора, не держит ничего, и перемахнул. Полет передо мной – как пять минут назад, хотя прошло сорок три года. Между прочим, – отвлекся он от повествования, – семь дней назад был самый день, я его как второй день рождения отмечаю.

Это прозвучало для меня странно, ведь я никогда особого значения не придавал разным важным датам. Даже дни рождения родственников помнил примерно плюс-минус, а тут прямо резануло. Был тот самый день! Прямо зловеще даже. А впрочем, половина моей собственной жизни, как оказалось, вполне тянет на понятие «зловеще»: в прошлое сходил, двумя жизнями жил, плюс себя самого старого увидел, почти «ужастик». Так что одним зловещим больше, одним меньше, пусть…

– А падение то, – Гавриил прервал мои размышления о «зловещем», – было очень знаменательным, как жизнь до и после. Ты же сам видел этот мост, что там лететь, ну метров десять высоты от силы, несколько секунд – и вода. А мне показалось тогда, что я падал вечность, и в голове не страх, а только сожаленье, что выбрал самый легкий путь, что жизнь мне была дана, чтобы что-то важное совершить, а я при первой серьезной трудности решил сдаться. Всплыл я кое-как. Добрался до берега, и без сил – на песок. Лежу, в себя прихожу и понимаю: к жизни прошлой возврата нет. Я точно знаю, что должен своей жизнью распорядиться по-другому. А для начала хочу мир увидеть. Вот с этими мыслями я и решил идти по свету. – И опять, как и в самом начале разговора, тон его повествования сменился на более радостный, что ли.