Читать книгу: «Дурово», страница 3

Экзамены они, конечно, списали и получили этот заветный аттестат с цифрами пять. С этой бумажкой Деребяшкиных, конечно, приняли в хороший колледж на бюджет, потом в институт, и везде так получалось, что все к ним относились, как к отличникам. Дима и Денис и сами уже приноровились всегда выглядеть умнее и выучились всяким психологическим приёмам. Дальше эти два брата-акробата поняли, что если правильно обращаться с бумажками и чужим мнением, то можно добиться высот, ничего не зная и не умея. С этим багажом они, естественно, пошли в сферу, где это всё можно применить самым лучшим образом – в политику. И в итоге через некоторое количество лет Денис уже был главой дуровского сельсовета, а Дима дослужился до мэра города N… И пошли воровать на свои нужды.

А Деревяшкины так и остались на задворках Дурово местными дворниками да кочегарами, несмотря на то, что реальных достоинств у Дениса и Димы было не больше, чем у Антона и Андрея.

Тихий ужас
(из рассказов одного полицейского)

Начну с того, что обучался на полицейского я в Петербурге, а в Дурово приехал с семьёй, чтобы помочь маме. Ей последнее время совсем плохо. Приехал я почти сразу после окончания академии.

Жизнь до этого всего мне казалась сказкой. Вокруг меня всегда были добрые люди. Когда я приходил домой, меня всегда с улыбкой и угощениями встречала мама, а отец всегда мне помогал с любыми делами, а сейчас меня дома всегда ждут жена и двое прекрасных детей. Я никогда ни в чём особо не нуждался.

Полицейским я мечтал стать с самого детства. Меня всегда учили, что нужно делать добро и помогать нуждающимся, и я думал, что все следуют этим правилам. Мама верила в меня и говорила, что я спасу немало жизней и буду героем. Я хотел очистить мир от всего плохого, чтобы все были счастливы… Но сейчас я понимаю, что слишком слаб для такого.

То была пятница, ночное дежурство. К нам в участок поступило сообщение о криках, неадекватном поведении, причинении ущерба имуществу и всего такого, что часто устраивают по пьяни.

Это был один из моих первых выездов, но обстановка была спокойная, поэтому я особо не волновался.

Мы приехали на место и остановились около старого деревянного дома с облезлыми на несколько слоёв стенами, окна местами были заколочены, местами треснуты, а где-то их вообще не было. В округе везде валялся самый разный мусор, пахло сыростью и свежестью после недавнего дождя. Пока мы ехали, около домов и в пьяных компаниях часто слышалась какая-то убогая музыка и все люди смотрели на нашу машину недовольно, осуждающе и как-то боязно.

Нас там было трое: я, Пахан и Коля. Мы вошли на веранду. Там, на полу, было столько всякого мусора: бутылки, сигареты, детские игрушки, посуда, банки, что не было видно сам пол. Вместе с тем там был какой-то странный смрад. Это не было похоже ни на запах мочевины, ни сигарет, ни перегара, хотя они там тоже были. Это был какой-то средний запах между гноем и калом и застоявшейся водой. Я до сих пор не могу забыть эту вонь.

Мы начали стучаться в дверь, небрежно заделанную фанерой и линолеумом.

– Откройте! Это полиция! – Ответа не последовало. Нам пришлось выбить дверь. Благо она открылась с одного пинка.

Мы вошли. В нас сразу ударил такой сильный запах курева, что стало тяжело дышать. Комнату тускло освещала мигающая лампочка, повсюду была дымка. Судя по всему, это была кухня. На плите стояла сковорода с какой-то сгоревшей едой, а на полу лежал мужик в грязной одежде, и всё насквозь пропахло куревом и перегаром.

В соседней комнате была слышна ругань, мы пошли туда. Запах сигаретного дыма стал ещё сильней. Я еле выдержал, чтобы не уйти оттуда в этот момент.

– Это не твой ребёнок! Уходи отсюда, козёл! – слышалось из спальни.

– Заткнись, сука! – удар и вскрик. – Либо ты отдаёшь мне деньги, либо… – Тут мы ворвались.

– Это полиция! Никому не двигаться! – сказал Коля.

Когда мы вошли, я некоторое время не мог открыть глаза из-за едкого дыма, но лучше бы не открывал… Все в тот момент были в замешательстве, и я бегло осмотрел комнату. Она была еле освещена сумеречным светом. Везде было много шприцов, бутылок и столько всякого дерьма, что казалось, кроме него, в этой комнате ничего нет. Все обои были отодраны, кровать была будто с мусорки, с белёсыми пятнами по углам. На ней лежали шприцы, бутылки и окурки. А в углу комнаты были дети… трое детей… В тот момент я почему-то подумал, что кто-то из моей семьи мог бы жить так, и чуть не блеванул от этой мысли. Эти трое были совсем маленькие: две девочки и один мальчик. Они были в порванной одежде, худощавые и бледные. Помню, кто-то из них спал, а остальные смотрели на меня испуганными и забитыми глазами. Потом я почувствовал запах гнилого мяса, присмотрелся и увидел в другом углу дохлую кошку. Судя по всему, никто и не думал её убирать, и она лежала там не один день. Эта комната, наверное, самое жуткое, что я когда-либо видел в своей жизни.

Посреди комнаты стоял мужчина с расстёгнутой ширинкой и с огромным пузом, которое напоминало раздувшуюся грыжу, пропитый и морщинистый. Около кровати сидела худощавая женщина. На лице её были синяки и подтёки туши. Она была одета в новое белое платье, ещё с биркой, но уже изодранное и прожжённое в некоторых местах. На голове у обоих было чёрт знает что.

– Эта сука не хочет отдавать алименты за ребёнка! – сказал мужик, немного оценив ситуацию.

– Потому что это не твой ребёнок! – быстро крикнула ему женщина.

– Как это не мой?! Ты же со всеми подряд спишь из-за материнского капитала! Там, по-любому, и мой ребёнок есть.

– Тихо! – остановил их Коля. – Пройдёмте с нами в участок, там разберёмся.

– Это не так, гражданин полицейский. Не имеете права! – сказал ему тот мужик.

– У нас всё по закону! – сказал Пётр. – Ведите его!

Я подошёл, чтобы надеть наручники. Тут этот мужик замахнулся на меня арматурой, благо я успел её у него выхватить и ударить в ответ. После удара этот алкаш засмеялся так, будто у него случился какой-то приступ.

– А я вас за это засужу! Полицейский по закону не имеет права бить невинного гражданского! – сказал надменно мужик.

Дальше я сорвался… Не помню, что именно я ему говорил, помню, осуждал его, говорил, что он не невинный и не гражданский, а просто алкаш, что там дети голодные в углу сидят, а мужик с каждого моего слова только больше смеялся и говорил: «Весь в тебя».

– Ты просто бухой! Тебя ничего не пробьёт! – сказал я напоследок.

– Кто бухой? Я? Да я в жизни не пил никогда. Вот те крест! – мужик перекрестился.

Когда я замахнулся, чтобы ударить его, меня одёрнул Пахан.

– Остынь! Мы с ним в участке разберёмся. Эта шпана того не стоит! – сказал Паша мне.

– Ты ***** меня шпаной называть?! Да я сильнее вас всех, да я… – Коля схватил его, надел наручники и повёл в машину, а этот алкаш всё кричал: – Я сильнее всех вас! Да я сильнее всех в этом мире!

Дальше Павел подошёл к женщине. Она в этот момент жадно курила сигарету.

– Пройдёмте с нами, женщина! Нам нужно задать вам несколько вопросов, – сказал он. Я заметил, что зрачки у этой, так сказать, женщины были расширены.

– Никуда я с вами не пойду! – она заметалась, взяла самого младшего ребёнка на руки. – У меня же тут дети. На кого я деток оставлю? – Ребёнок заплакал. – Чщ, чщ, чщ, чщ… солнышко моё, спаситель мой, не плачь! – она погладила ребёнка по голове и посмотрела на нас взглядом, который говорил: «Ну и что вы мне сделаете?!». От этой картины у меня ком подступил к горлу.

– Извините, но вы должны поехать с нами! – сказал Паша и начал тянуть руку к этой наркоманке. Женщина очень сильно прижала ребёнка к груди и заплакала.

– Разве не видите какая ситуация? Я одинокая мать, мне тяжело… – она начала долго и жалобно рассказывать, какая тяжёлая у неё жизнь, как её муж бросил, как её били, как родственники от неё отвернулись и всякое такое.

– Я всё понимаю, и мы хотим помочь вам. Для начала нам нужно лишь, чтобы вы поехали с нами и рассказали всё в подробностях, чтобы мы могли принять меры, – сказал я ей.

Женщина оттолкнула ребёнка, тот убежал обратно в угол, и продолжила курить сигарету, жадно высасывая из неё никотин и небрежно роняя пепел на белоснежное платье.

Паша взял её за руку и повёл в машину. Она начала нас всех проклинать, давить на жалость, на материнские чувства. Это было очень тяжело слышать.

Я хотел было взять детей и отвезти их в участок, но Паша сказал:

– Потом с ними разберёмся. Они сейчас не в нашей юрисдикции, потом отправим их в органы опеки. – Женщина, как услышала про органы опеки, начала давить на жалость и в то же время оскорблять нас, кажется, всеми возможными способами.

Я не мог их так оставить. Пошарил по дому, из еды нашёл только немного копчёной рыбы и минералки; отнёс детям только воду, так как рыба была не первой свежести и уж больно солёная. Потом наскоро убрал дохлую кошку в пакет и выкинул её. Подкинул дров в печку и дал детям самую целую игрушку с веранды.

– Спасибо, дяденька. А мама скоро придёт? – прохрипела старшая девочка. Я не смог сдержать слёз и молча ушёл в машину.

Следующую неделю мы с мужиками добивались того, чтобы эту женщину лишили родительских прав. Мужика того засудили, я уже не помню, за что конкретно. Детей пришлось отдать в детдом…

Меня теперь выворачивает от одной мысли об алкоголе, сигаретах и других веществах.

Я, конечно, понимал, что, работая полицейским, я натерплюсь немало ужасов, но к такому я был не готов. Сейчас я даже не знаю, что делать. Другие полицейские говорят, что привыкли к этому и что это их работа. Но мне даже думать не хочется, сколько подобных случаев есть в нашем мире. Я невероятно сильно хочу искоренить всё это любыми способами, но понимаю, что слишком слаб, чтобы биться с такими вещами, как лень, наркотики, алчность и бог знает что ещё.

Но я с самого детства верю, что выход есть всегда…