Читать книгу: «Ведьмы. Хроника 13 судебных процессов», страница 3

Однако ушла она не просто так. Мы не знаем, как развивались события, но в 11 часов она вернулась в суд не одна, а в сопровождении Иоганна Мерварта из Вемдинга, городка в 200 милях севернее, близ Мюнхена. Мерварт был специалистом по церковному праву с университетским образованием. Все резко изменилось: теперь Хелену защищал дорогой и опытный адвокат, а значит, у Крамера возникла проблема. Не объясняя, когда и каким образом он появился, Мерварт заявил, что будет «законным представителем Хелены Шойберин и остальных арестованных женщин». Он оговорился, что еще не располагает официальным мандатом, но изъявил желание, чтобы факт его приглашения ими был запротоколирован. Поэтому «в 12 часов Хелена Шойберин, Розина Хохвартин, ее мать Барбара, Барбара Пфлиглин, Барбара Хюфейсен, Барбара Зелахин и Агнес Шнейдерин лично, совместно и каждая по отдельности назначили своим юридическим представителем г-на Иоганна из Вемдинга, чтобы он выступал от их имени и защищал их» [23]. Так Хелена Шойберин и остальные подсудимые обзавелись искусным адвокатом.

В отличие от осторожного Тернера, Мерварт не давал Крамеру спуску. Он придрался к выбору нотариуса, указав на противоречие между папскими письмами, позволявшими Крамеру определять состав суда, и положениями закона, по которым нотариусов назначал епископ. Он присоединился к Тернеру, высмеивавшему вопросы Крамера, который «допытывался до тайных грешков» вместо того, чтобы «разбираться с дурной репутацией женщин, чего он не делал, так как еще не составил обвинение по этим статьям. Мерварту было ясно, что Крамер «попросту арестовал женщин до проведения надлежащих процессуальных действий». Крамер уже кипел от возмущения, но худшее было впереди. «Ввиду всего сказанного, – записал протоколист, – [Мерварт] заявляет отвод г-ну инквизитору как негодному судье по данному делу». Что еще невероятнее, Мерварт «просил г-на уполномоченного, заменяющего епископа Бриксена, взять г-на инквизитора под арест». Теперь тюрьма грозила самому Крамеру. Мерварт запретил «присутствовавшей в суде Шойберин и остальным женщинам вместе или по отдельности давать г-ну инквизитору ответы на вопросы, так как тот перестал быть их судьей» [24].

Это был блестящий контрудар. Позиция защитника Мерварта была небезупречной, кое-что в ней остается неясным. Видимо, он подготовил ее второпях, во время перерыва, прежде чем заседание было возобновлено в полдень. Но подробности неважны, потому что его план сработал. Крамер утверждал – еще из судейского кресла, но уже заламывая руки, – что считает себя «компетентным судьей по данному делу». Прекрасно, парировал Мерварт, я представлю дело папе. Тогда в роли посредника выступил представитель епископа Кристиан Тернер. Он предложил поразмыслить, скажем, до понедельника, а в понедельник он от лица епископа огласит решение, останется ли Генрих Крамер судьей. Ведь в епархии последнее слово остается за ним. Крамер, желавший оставить последнее слово за собой, пискнул, что тоже подготовит к понедельнику решение, будучи судьей по воле папы. Но до Рима, папской твердыни, было от Инсбрука слишком далеко. Суд отложили [25]. Хелене, ее друзьям и команде юристов потребовалось всего три часа, чтобы разбить дело Крамера, как кувшин с молоком над огнем.

Через два дня, в последний понедельник октября, суд возобновился. Был вечер накануне Дня Всех Святых, который теперь называется Хеллоуин, когда, как считалось, веселятся ведьмы. Для Хелены это был, без сомнения, счастливый Хеллоуин. Суд над ней перенесли из ратуши в дом дворянина Конрада Гюнтера, и власти Инсбрука, то есть эрцгерцог и епископ, собирались спустить его на тормозах при закрытых дверях. В кабинете Гюнтера Иоганн Мерварт спросил Кристиана Тернера, что тот решил. В порядке ли протоколы? Своими действиями Крамер обнулил следствие, чего стоит один арест подозреваемых без письменных обвинений! Заключение Тернера гласило, что «суд проходил с нарушениями требований закона». В связи с этим «заключенные женщины подлежат освобождению». Вмешался заезжий сановник Пауль Ванн, сообщивший о своем разговоре в воскресенье с представителями эрцгерцога Сигизмунда. Тот («да будет прославлено его имя!») погасил тюремные счета всех женщин, а также расходы Крамера в Инсбруке, хотя не был обязан это делать. Теперь, настаивал Ванн, Крамер может отправляться восвояси. Тот, без сомнения, протестовал, но его протесты не запротоколированы. Ему попросту заткнули рот. Сигизмунд сказал свое слово, и процесс над ведьмами завершился.

Сигизмунд был умным политиком. Были предприняты попытки предложить Крамеру выход со спасением лица, чтобы не оскорблять папу. Всех женщин заставили поклясться Кристиану Тернеру, что они не сбегут от нового суда и подчинятся церковному закону, даже если не пожелают быть признанными виновными. Каждая предоставила подписи нескольких гарантов мужского пола, заплативших за них залог. Гаранты клялись уплатить крупный штраф в случае бегства женщин и если те, «вместе или по отдельности, сами или через других, нанесут или побудят нанести оскорбление или причинить вред г-ну инквизитору». Крамеру не приходилось опасаться колдовского или юридического возмездия, ему позволили достойно удалиться. В четверг 3 ноября в тюрьме Инсбрука, снова на виду у рыночных торговцев и бюргеров в их богатых домах, Себастьян Шойбер дал гарантию повиновения Хелены решению суда; то же самое сделали другие мужчины в отношении женщин, обвиненных вместе с ней [26]. Хелена Шойберин покинула зал суда, чувствуя себя на миллион талеров. Суд над ней так и не возобновился.

* * *

Хелене и другим подозреваемым женщинам потребовалось немало отваги, чтобы не спасовать перед Крамером и угрозой пыток и казни. Но они не победили бы, если бы им не помогли. Как женщины, они не могли ни изучать юриспруденцию, ни работать в этой сфере, ни вносить за себя залог. Епископ Георг и его подчиненные постарались добиться справедливого суда. Иоганн Мерварт быстро придумал тактику защиты. Эрцгерцог Сигизмунд отказал инквизитору в поддержке и встал на сторону обвиненных в ведьмовстве – никто точно не знает, как и почему. Его придворные, выступавшие с обвинениями, – Ганс Шписс и повар эрцгерцога – прикусили языки. Женщин поддержали их мужья, сыновья и друзья. Сторонники женщин спасли их – сами они не справились бы. Однако ключевую роль сыграла их собственная позиция. Процесс был подорван отказом Хелены отвечать на вопрос Крамера о девственности. Приученные повиноваться, она и ее товарки вынуждены были возвысить голос, но также знали, когда уместно промолчать. Им пришлось проявить инициативу, это они обратились к Иоганну Мерварту и проинструктировали его. Когда им предложили выход, они дали согласие не мстить, а просто разойтись по домам.

Однако Крамер не торопился домой. Он остался в Инсбруке, дожидаясь возобновления процесса. Епископ Георг в 1485–1486 гг. писал ему все более враждебные письма, побуждая уехать. В ноябре, вежливо обращаясь к нему «святой отец», он просил его «уехать отсюда в свете нынешних обстоятельств», так как «многие раздражены и считают ваши, святой отец, действия ненадлежащими или дурно их принимают». «Желаю счастливого пути», – завершал он письмо с явным намеком. Но Крамер остался, поэтому в феврале 1486 г. епископ написал регенту хора своего собора, что его «уже тошнит от того, что этот монах торчит в епархии». По его словам, он решил, что Крамер – одержимый: то ли впал в детство (в силу возраста), то ли попросту сошел с ума. «По-моему, он просто сумасшедший, – волновался Георг. – Наверное, он был бы счастлив продолжить суд над женщинами, но я ему не позволю, он уже достаточно себя показал, объявляя доказанным недоказанное». В тот же день он писал самому Крамеру: «Я весьма удивлен тем, что вы остаетесь в моей епархии». Это его письмо заканчивается резкостью: «Я думал, вы давно уехали. Прощайте» [27]. В конце концов упрямец и ханжа Крамер самым неуклюжим образом покинул Инсбрук.

Этим все могло бы завершиться. Конкретная судебная драма продолжения не имела. Мы больше ничего не знаем о Хелене и о других обвиняемых, хотя остается надежда, что еще удастся выудить из архивов сведения об их дальнейшей жизни. Но суд над ведьмами в Инсбруке имел, увы, печальные последствия. Ввиду вековых привилегий своего пола и сана Генрих Крамер получил доступ к печатному станку. Зализывая в Германии свои раны после победы Хелены, он сочинил учебник по демонологии «Молот ведьм», настольную книгу будущих охотников на ведьм. Возможно, дописать ее ему помог университетский коллега Якоб Шпренгер, но, скорее всего, он управился сам; позже университетские богословы осудили эту книгу как поощрение несправедливостей. Она представляет собой сочетание извращенной логики, жестокостей и женоненавистничества. По Крамеру, женщины становятся ведьмами, ибо они «как дети», «глупы», ведомы «порочными желаниями и страстями», одержимы «грязной плотской похотью». Первая женщина, Ева, утверждал он, была «исковерканным противоречием мужчине». Поэтому женщины «лживы», «злобны и опасны» для мужчин и «одержимы ненасытной плотской похотью».

Неудивительно поэтому, что «женщины чаще мужчин бывают подвержены ереси колдовства». Мужчин же «оберегает от такого постыдного поведения сам Бог». В отличие от праведных мужчин, женщины-ведьмы травят своих мужей и поклонников, превращают мужчин в животных, совокупляются с чертями и приносят в жертву младенцев. Всему этому в «Молоте ведьм» посвящены сотни страниц. В умах читателей – священников и мирян – должна была возникнуть связь между женщинами и ведьмовством, побуждающая их устраивать суды. Шрамы от победы, одержанной Хеленой Шойберин, заставляли Крамера настаивать, что на ранней стадии процесса над ведьмами нет нужды ни в судебных заседаниях, ни в адвокатах с «их юридическим крючкотворством». Вместо этого вскоре пос- ле ареста ведьм надо пытать на дыбе, выворачивать им суставы и рвать мышцы. Воистину, продолжает автор со всей искренностью, даже «самая слабая пытка (поднятие всего на дюйм над полом)» за связанные за спиной руки приводит к признанию.

Несмотря на то что многие знатоки отвергали «Молот ведьм» как не заслуживающий доверия, а историкам знакомы многие другие влиятельные демонологи – например, Йоханнес Нидер с его «Муравейником» (Formicarius) или Жан Боден, автор «Демономании» (Daemonomanie), – эта книга стала значительной вехой. В ней утверждалось, что ведьмы существуют, что их надо убивать и что почти все они – женщины. Женоненавистнический подтекст книги – не плод помутнения рассудка: он необыкновенно последователен, и многие разделяли его принципы [28]. Подстегиваемая демонологией, охота на ведьм набирала обороты по всей Европе.

Неудача в Инсбруке не образумила Крамера: он продолжил свою инквизиторскую деятельность в Германии, Богемии и Моравии, радовался собственным успехам и успехам своих единомышленников. В 1486 г. он хвастал, что некий итальянский инквизитор приговорил к казни на костре за ведьмовство 41 женщину. При этом он сетовал, что другие улизнули, «сбежав во владения австрийского эрцгерцога Сигизмунда», превратившегося в его заклятого врага. Золотая крыша и впрямь укрывала теперь ведьм благодаря исходу суда над Хеленой Шойберин, послужившего поворотной точкой.

В «Молоте ведьм» Крамер пересказал истории Хелены и других инсбрукских подозреваемых, оставив их, правда, безымянными. Он оговаривался, что делает это не с целью «опозорить славного эрцгерцога, а чтобы его восславить». Сигизмунд «не жалел сил для искоренения колдовства при помощи его преосвященства епископа Бриксена». Какая жалость, что они потерпели неудачу, лицемерил автор «Молота ведьм». В будущем эти и прочие власти будут должным образом подготовлены, и демонологический трактат Крамера наряду с другими подобными книгами поможет им лучше проводить процессы над ведьмами [29]. К несчастью, вопреки отваге Хелены Шойберин, в этом Генрих Крамер не ошибся.

2
Нортбервикский процесс над ведьмами: демонология – услада короля

Такие книги, как «Молот ведьм», распространяли демонологические идеи, вызывавшие взрывы в виде процессов над ведьмами. Продаваемые с книжных прилавков в университетах и в городах с кафедральными соборами, они достигали множества читателей, к которым принадлежали не только церковники, но и знать, короли и королевы. К началу XVII в. демонология стала важнейшим знанием для правителей, а количество издаваемых в Западной Европе демонологических трактатов достигло 45. Из-за этого процессов ведьм становилось все больше [1]. Они свидетельствовали о правильной вере и правильном управлении – издании законов, раздаче поручений по расследованию, – усложнившемся в эпоху религиозных перемен. Атаки протестантов на католическую церковь усиливались, конфликт обострялся, а вместе с ним – потребность в разоблачении еретиков и продавшихся Сатане противников истиной веры (какой бы она ни была). Иронично, но процессы над ведьмами устраивали и католические, и протестантские общины, чья бескомпромиссность подогревала демонологию. Главное различие состояло в том, что в протестантских странах не было монахов, а значит, и монахов-инквизиторов, то есть некому было исполнять роль Генриха Крамера. Вместо них на королей, герцогов и курфюрстов работали их чиновники. Молодой шотландский король-протестант Яков VI³ не был исключением по части охоты на ведьм на государственном уровне. В конце 1580-х гг. его демонологическое образование, покинув библиотечные полки, просочилось в реальную жизнь.

Летом 1589 г. готовился брак шотландского короля Якова и Анны, дочери датско-норвежского короля Фредерика II (Дания и Норвегия составляли тогда единое королевство). Шотландия не знала покоя со времен восхождения Якова на трон в младенчестве, когда бунтующая знать похитила и попыталась убить малолетнего принца. К 23 годам Яков определенно отдавал предпочтение друзьям-мужчинам, избегал женщин и не имел наследника, что позволяло его врагам утверждать, что он умрет бездетным. По нынешним понятиям его назвали бы гомосексуалом, но брак был необходимостью: король нуждался в наследниках [2]. Естественным направлением для поисков жены служило объединенное королевство Дании и Норвегии, протестантское, как и Шотландия, к тому же у шотландцев и датчан была общая история. Датские владения – Оркнейские острова, Гренландия, Исландия, норвежское побережье, Шлезвиг-Гольштейн – окружали Шотландию. Норвежский Ставангер ближе к Эдинбургу, чем Лондон, две страны активно торговали, хотя их разделяло бурное море. Яков не собирался, однако, плыть в Данию-Норвегию, предполагалось заключение брака с Анной по доверенности, после которого в Шотландию прибыла бы она сама. Но складывалось так, что пуститься в плавание через Северное море, за невестой, приходилось все же Якову, и его новая датская родня вообразила, что в этом внезапно возникшем осложнении повинны ведьмы.

К 1589 г. в южной части Дании-Норвегии (сегодняшней Дании) охота на ведьм стала обычным делом. Первые задокументированные казни ведьм состоялись там в 1540 г. В Дании, в точности как в Австрии, причиной преследования ведьм стало распространение демонологии: набожным людям надлежало «охотиться (на ведьм), как на волков», писал в 1530-е гг. датский епископ Педер Палладиус. Недавно Дания-Норвегия перешла из католичества в протестантство, и смена религиозной практики должна была, казалось бы, умерить охоту на ведьм, но этого не произошло, вместо этого христианские течения стали преследовать друг друга. После разрыва с католицизмом датский демонолог Нильс Хеммингсен стал применять термины «идолопоклонство», «ересь», «богоотступничество», «богохульство» и «католицизм» как свойства ведьмовства. По его убеждению, любой вид непротестантской веры мог служить указанием на принадлежность к ведьмам. Задача охотиться на ведьм стояла не только перед датским духовенством, охоту возглавляли слуги короля. Педер Палладиус предостерегал ведьм, что придворные могут притворно призывать их для обрядов как целительниц или предсказательниц – совсем как те люди, кто сеял смуту при дворе эрцгерцога Сигизмунда в Инсбруке, – а потом «хватать вас и тащить на костер, который превратит в золу вашу кожу и кости, самую вашу плоть» [3].

В эту-то распаленную охотой на ведьм страну и поплыл в 1589 г. за невестой Яков VI. Вызвано это было тем, что путешествие самой Анны в новую страну не задалось, ее флот сбился с пути. Шесть попыток выйти из датского пролива Скагеррак не увенчались успехом, корабль Анны дал течь. Пришлось вернуться в ближайший город Осло на юге Норвегии, откуда Анна написала Якову с максимальной возможной – в ее 14 лет – твердостью, что там и зазимует. Яков уже много месяцев готовился к прибытию жены, и эта отсрочка его встревожила. Он огорошил ее сообщением, что без промедления заберет ее сам. Отъезд из страны был чреват для него политической, а то и военной опасностью из-за неверности придворных. Королю пришлось поручить повседневные дела ряду лиц, в том числе своему кузену Фрэнсису Стюарту, графу Ботвеллу, успевшему прославиться убийствами других придворных на дуэлях. Он даже унизил себя письмом к английскому послу с объяснением цели своего плавания, чтобы Елизавета I по ошибке не приняла его маленький конвой за флот, имеющий враждебные цели [4]. Но внезапное отплытие могло принести культурный выигрыш: король хотел прослыть храбрым и решительным, продемонстрировать покорность своей жены и заткнуть рот критикам.

Яков приплыл во Флеккефьорд, что близ Ставангера, а оттуда по суше добрался до Осло, где он и Анна обвенчались без всяких посредников в ноябре 1589 г. Рождество пара встретила в Хельсингёре, при дворе брата Анны, короля Кристиана IV, где придворные и адмиралы уже спорили, не напали ли ведьмы на королевскую семью, в особенности на корабли Анны. Следствием этого стал суд летом 1590 г. в Копенгагене над Анной Колдингс, Карен Вейфферс, Марен Маттс Бриггерс, Марен Могенсис и еще по меньшей мере восемью людьми, которые остались неназванными. Эти женщины, как утверждал королевский министр финансов Кристофер Фалкендорфф, вызвали на море шторм, от которого пострадал флот Анны. Для этого они якобы отрядили дьяволов в бочках дырявить суда [5]. Поэтому шотландцы с Яковом во главе благоразумно провели сезон штормов на суше; Анна осталась в Норвегии, как и хотела, и новобрачные уплыли в Шотландию только в мае. Но и это плавание едва не завершилось бедой из-за ненастной погоды. Теперь оба королевских семейства были уверены, что ведьмы пытались их убить. Поэтому в 1590 г. процессы ведьм начались параллельно в Шотландии и в Дании, причем в своей столице Эдинбурге Яков сам возглавил следствие.

Король Яков VI не походил на прежних охотников на ведьм. Генрих Крамер был пожилым католическим монахом и жил в монастыре. Яков же был пылким королем-протестантом всего лишь на третьем десятке лет. Лучший способ узнать его – это побывать в Банкетинг-Хаус при лондонском Уайтхоллском дворце (ныне не существующем) и полюбоваться им, задрав голову. Там, на потолке, красуется сцена встречи Якова в раю кисти Петера Пауля Рубенса. Рубенс творил по заказу сына Якова, короля Карла, но замысел принадлежал самому ему и отражает его представление о самом себе как о короле и человеке. Очень важно, что смотреть приходится вверх: Яков верил, что короли коронуются на небесах и стоят ближе к Богу, чем большинство людей. В 1590-е гг. он написал в этом ключе два трактата: «Истинный закон свободных монархий» и «Королевский дар». «Монархия, – утверждал он, – это истинный образчик божественности», а короли «восседают на земном престоле Бога». Король – «орудие Бога», «владыка всей земли», «господин любого, кто на ней живет… король превыше закона». Яков кисти Рубенса на потолке зала Банкетинг-Хаус попирает ногами имперского орла и земной шар: весь мир – подобно ведьмам, которых он преследовал, – лежит, как и положено, под ним.

Представление Якова о монаршем достоинстве глубже мирского признания. Вместо того чтобы пасть ниц к ногам ангелов Христовых, Яков на этом портрете вознесен в небеса классической фигурой Правосудия и сам напоминает крылатого греческого или римского бога. Церковники, вроде Генриха Крамера, и многие пасторы королевства самого Якова такого не одобрили бы. Для них грешники-люди могли обрести спасение только по божественной милости. Ее надо принимать с самоуничижением, далеким от самодовольства. Возможно, вера Якова была такой, но на деле он не был смиренным. Рай уготован ему потому, что он этого достоин. Правосудие в его глазах – особенно важный атрибут королевской власти: в своем «Истинном законе свободных монархий» он перечисляет «правосудие и суд» среди своих первейших обязанностей [6]. Себя Яков полагал справедливым королем, поэтому на его гигантском портрете на потолке Банкетинг-Хаус Бог воздает ему за это по заслугам. Связанные с сюжетами плафона настенные изображения посвящены другим монаршим атрибутам, приносившим ему, по его мнению, спасение: Геройской Доблести, Мудрости, Терпимости и Великодушию, Вере, Библейской Истине и Победе.

Нам многое известно о Якове, больше, чем о Генрихе Крамере. На портрете Яков намеренно являет себя в торжествующем полете над «смутьянами», желавшими, по его словам, «разжечь бунт» в королевстве [7]. С головы до пят он выглядит непоколебимым. Но нечто человеческое в нем все же остается. Обращает на себя внимание лицо короля: хоть он и спасен, но чело его нахмурено, рот приоткрыт, что намекает на робость и смятение. На других изображениях он тоже выглядит хмурым, нервным, смущенным, иногда попросту опасным, как на портрете Адриана Венсона 1595 г. Здесь его серые глаза смотрят уныло, зло, настороженно, под ними усталые тени, маленький рот под клочковатыми усами сжат. Его жена Анна выглядит на портретах более уверенной, даже надменной, с улыбкой Моны Лизы на устах. Мы помним, как она победила в споре на тему зимовки в Норвегии. Анна выглядит хозяйкой, а с таким видом, как у Якова, впору нападать на старушек, хотя на процессе ведьм можно представать и в подобном обличье. Своей надутой враждебностью – при всех отличиях в вероисповедании, возрасте и образе жизни – Яков напоминает Генриха Крамера.

Если у него, как и у Крамера, были проблемы с женской силой, то это чувство собственной уязвимости имело основания. В 1567 г., когда Якову был всего год, его мать, королеву шотландцев Марию, свергли, обвинив в убийстве мужа, отца Якова, лорда Дарнли. После этого она вышла замуж за главного подозреваемого, так что подозрения оказались, видимо, справедливы. Малыша Якова короновали и отдали приемным родителям. Править Шотландией стал регент. Но в 1568 г. Мария взбунтовалась. Приемный отец Якова, граф Мар, был отравлен, следующего регента графа Мортона казнили. Сменившего Мортона графа Леннокса обвинили в 1582 г. в совращении 16-летнего короля. После этого противники Леннокса похитили Якова, а самого регента – друга и вероятного любовника короля – отправили в ссылку. В 1588 г. королева Елизавета I казнила его мать Марию. В следующем году Яков вступает в брак, тогда же у него начинаются проблемы с ведьмами. Воинственная мамаша Якова была, возможно, убийцей, жена – сильной королевой-консортом, а королева соседней Англии была и того могущественнее. Он же, молодой и тревожный, испытывал давление со стороны доминантных женщин. Совпадение ли, что на процессе ведьм он взял на себя необычную для короля ведущую роль?

Король Яков перенял датскую модель охоты на ведьм. Его внимание привлекла связь между датскими придворными и колдуньями, о которой писал Педер Палладиус. Вернувшись вместе с Анной домой, он обеспокоился, что враги при дворе замышляют его свегнуть. У него возникло подозрение, что к числу заговорщиков принадлежит его кузен, тот, которого он оставил на хозяйстве, когда отправился в Данию-Новрегию, – Фрэнсис Стюарт, граф Ботвелл. Идея предательского колдовства была для Шотландии не нова. В XV в. там сожгли нескольких ведьм, а в 1563 г. ввели новые законы против ведьмовства: своим решением парламент запретил все его виды, не уточняя, что имеется в виду. Отчасти эти законы возникли потому, что ведьмы взаимодействовали с еретиками-католиками, чьи «суеверия ужасали». В 1568 г. сэра Уильяма Стюарта казнили за то, что он использовал колдовство, чтобы предсказать будущее монархии и убить регента, поэтому Яков знал, как может работать колдовская измена [8]. Но новизна процессов 1590–1591 гг., вскоре получивших известность как «Нортбервикские», заключалась в том, что важную роль в них играли теории королевской власти, а подрывное сатанинское ведьмовство было объявлено ее прямой противоположностью. Генрих Крамер подчеркнуто противопоставлял Божью церковь и дьявольских ведьм, в Дании же (по представлениям Якова) и теперь в Шотландии разоблачался международный заговор сотен ведьм, подступавших совсем близко к королям. Эта версия демонологии, которая наделала столько шума в Инсбруке, делала акцент именно на правителях.

Все началось с подозрения в отношении двух женщин с периферии королевского двора и их связей с Фрэнсисом Стюартом, графом Ботвеллом. Эти женщины, Джейллис Дункан и Агнес Сэмпсон, были знахарками-колдуньями. Джейллис, или Джилли, была служанкой у Дэвида Сетона, бальи (городского судьи) Транента в Лотиане. Транент, лежавший в десяти милях от Эдинбурга, был обителью лордов Сетонов, влиятельных родственников Дэвида. Тот служил мажордомом у его светлости и вместе со своим отцом, тоже Дэвидом, имел много собственности, в том числе замок Фулструтер в Эдинбурге и дом в Траненте, прозванный «Ройял Джордж». Там на Дэвидов Сетонов и трудилась Джилли: стелила постели, выбивала ковры, резала овощи, тушила гуляш. Но у нее была и своя собственная жизнь. Часто она пропадала на всю ночь. Несмотря на молодость, у Джилли была репутация знахарки, «помогающей при всяческих бедах, хворях и немощах». Неизвестно, прибегала ли она к заклинаниям, но судя по ее «признанию», где она описывает, как ходила на Далкит (холм над «королевским бродом» на сонной речке Эск) «собирать широколистную траву», девушка разбиралась в растениях. Может быть, она использовала их, чтобы создавать лекарства или плести амулеты? Кроме того, Джилли играла на варгане – металлическом инструменте, который зажимают зубами для исполнения завораживающих гипнотических мелодий [9]. Все это говорит о том, что она была подарком для своей общины, способной женщиной, склонной помогать другим.

Но ее хозяин, в отличие от остальных, не ценил способности Джилли. Дэвид Сетон полагал, что она прибегает для знахарства к богопротивному колдовству. По его словам, она «делала все это неестественными и незаконными способами». Как женщина она не могла считаться квалифицированным врачом, хотя порой добивалась «чудесного исцеления» [10]. Слово «чудо» ассоциировалось не просто с магией, а с католицизмом. «Чудеса», подобные тому, что творила она, хороши были в Библии, когда их совершал Иисус Христос, но в новые времена набожные люди считали их обманом или дьявольщиной и уж точно не приписывали их женщинам. Даже ее хозяин-католик считал, что некоторые снадобья Джилли слишком действенны или причудливы, чтобы считать их благочестивыми. Поэтому Дэвид Сетон неофициально подверг ее допросу и пытке – зажиманию пальцев в тиски. Джилли созналась в ведьмовстве, после чего началось следствие с целью выяснить, с кем она сотрудничала. Среди прочих у нее вырвали имя Агнес Сэмпсон.

Агнес, или Энни, была родом из Нетеркита, что близ Хаддингтона, в семи милях от Транента. Она вызвала подозрение у тамошних судей и священников, которые принялись ее допрашивать, чтобы выяснить, не двигают ли ею демонические занятия. Похоже, Энни считалась более опасной, чем Джилли, потому что среди ее влиятельных «пациентов» были «леди Килбабертон», «леди Литтлдин», «леди Розлин», «сын лэрда Рейдшилла», жена шерифа Хаддингтона и «дочь лэрда Парки». Подозрительнее всего выглядела помощь Энни жене и дочерям богатого джентльмена Патрика Эдмистона. Эти женщины жаловались, что на них нападает непонятная черная собака. Эту собаку они также называли «дьяволом», что могло подразумевать «злой дух», которого Энни следовало прогнать, – вероятно, воплощение тревоги или депрессии, а то и фамильяра другой, враждебной ведьмы. Считалось, что порой ведьмы якшаются с дьяволом в обличье зверя – подобное развитие получили народные верования в волшебных животных. Подозреваемых принуждали делать именно такие признания, логически вытекавшие из страхов перед чертями. На допросе Энни сказала, что ей подчинялась дьявольская собака, при помощи которой она выясняла, выживет ее пациент или умрет. Так она узнала, что вдовствующая леди Юфан Эдмистон умрет, а минимум две ее дочери выживут. Позже, по словам Энни, она, сломав замысел дьявола, не позволила утопиться одной из двух дочерей – Элизабет Прингл, леди Торсон. Все эти исцеления Энни совершала, как она говорит, силой «молитвы», научившись этому у своего отца [11]. Но ее описание контакта с духом следователи, подверженные влиянию демонологии, легко истолковали как греховное ведьмовство.

Сама Энни, скорее всего, относилась к этому иначе. Ее метод лечения, передававшийся в семье от поколения к поколению, следовал традициям, вызывал доверие и производил впечатление. С ее точки зрения, он был полностью христианским. Да, она имела дело с духами животных и магическими амулетами, но занимала сторону добра и помогала людям. Какое еще сатанинское ведьмовство? Многие пациенты согласились бы с ней. Представьте: вам худо, страшно, собственная жизнь вам не в радость, а тут еще непонятные боли в бедрах, в животе, в ногах… Вам не до обычных дел – уборки урожая, ухода за детьми, ведения счетов. Вы страшно утомлены. На дворе зима, с каждым днем сумрак сгущается, а свет убывает. Уж не Божье ли это наказание? На крадется ли дьявол за вами по пятам? Вы начинаете тревожиться, что на вас навели порчу. Что за оборванную старуху со злой черной собакой вы встретили давеча на мосту? Она глянула на вас с ненавистью – с чего бы это? Мир стал пугающим, вам хочется одного – спрятаться подальше от него и от всех его страшных обитателей. Наступает день, когда вы ложитесь раньше времени в свою теплую мягкую постель и больше не встаете. Перестаете разговаривать с родными и друзьями, пугаете всех своей немотой и пустым взглядом. Ну, и посылаете ребенка или слугу за Энни Сэмпсон.