один. Том 2

– А ты не задумывался, что, может, только с собой-то и нужно бороться?

– Не понял, – после непродолжительного молчания сказал Джек.

– Может, единственное, что важно в этом мире, так это понимать себя и строить свой мир? А эмоции помогают понять себя.

– Хочешь сказать, что человек рождён для того, чтобы понять себя?

– На вопрос: «Для чего рождён человек?», нам с тобой не найти ответ, а вот подумать о том, что важно – можем и мы. Считаю, что эмоции – весьма важная часть человека.

– Получив эмоции, я стал сильнее тебя, так хочешь сказать? – спросил Джек.

– В ментальном плане – я уверен в этом.

– Но я чувствую себя ребёнком по сравнению с тобой.

– Ключевое слово «чувствую». Ты ощущаешь себя ребёнком и знаешь, что тебе нужно с этим что-то делать. И ты сделаешь. А я не понимаю, что со мной и в какую сторону двигаться. Вот в чём сила эмоций. Они разыгрывают спектакль с большим количеством ролей, показывая тебе ложность пути. И наоборот, выдают букет прекрасных ощущений при правильном шаге. Я не прав?

Джек ничего не ответил.

– Человек – это два разных мира, – продолжил Люциан. – Один мир – внешний, он контактирует с мирами других людей. Второй мир – внутренний, он помогает адаптироваться и развиваться. Второй мир, твоё внутреннее «Я», должен быть прекрасным учителем. Слушай его, следуй указаниям, и, я уверен, придёшь туда, где никто до тебя не бывал… – Джек остановился и молча ткнул пальцем вправо. – Чего я, увы, лишён… Кстати, как так вышло?

– Что? – спросил Джек, подняв взгляд, который почти всё время короткого монолога Люциана был устремлён под ноги.

– Как эмоции появились?

– А! Это всё Марк.

– Которого мы ищем?

– Да.

– И?

– Он действительно меняет мыслью реальность. И при использовании им его… дара, что ли… у окружающих почему-то пробуждаются эмоции. Я провёл с ним достаточно много времени, и вот, что со мной стало.

– Так эмоции можно пробудить? – спросил Люциан. – Я хочу поговорить с этим Марком.

– Если удастся его поймать – поговоришь.

Люциан нахмурился.

– Если удастся? Побочный эффект эмоций?

– Да. Сомнений во мне теперь хоть вагонами вывози. Сюда, – сказал Джек, указывая в сторону центральной площади.

***

Нюлайф.

Олег быстро шёл по дорожкам, пересекающим парк. Его лицо скрывал капюшон. Народу в парке было немного, поэтому торопливо идущему человеку никто не мешал.

На одной из дорожек он вспомнил, как они с Лолой несколько месяцев назад, взявшись за руки, убегали тут от стражей порядка – в сердце кольнуло. Олег быстро отмёл воспоминания и ускорил темп.

Курт сидел на одной из лавочек в ожидании человека, который прислал ему странное сообщение. Так как новый Курт не был в курсе всех планов, намеченных прежним, он решил прийти и разузнать всё.

– Ты чего не пришёл? – спросил Олег.

– Занят был, – ответил Курт.

Олег молча смерил взглядом приятеля, затем качнул головой и быстро пошёл обратно. Курт огляделся, встал и последовал за Олегом.

– Куда мы идём?

– Домой, – ответил Олег, не оборачиваясь.

Подойдя к одному из невзрачных двухэтажных строений, они остановились у двери. Олег нажал на звонок. Дверь отворилась.

На первый взгляд, они пришли в самый обычный дом, пока не попали в подвальную комнату, которая напомнила Курту лабораторию из фильмов серии «а что, если бы не было войны?», где показывали возможное будущее человечества. Лаборатория Лиама выглядела ухоженной, упорядоченной и хорошо освещённой, её заполняло множество различных современных приборов, а в полу зияла огромная дыра.

Прямо посреди комнаты на полу сидел Лиам. Недалеко от него стоял Караам со скрещёнными на груди руками.

– А где?.. – спросил Олег, подойдя ближе.

Лиам сидел рядом с дырой в полу, на месте которой недавно стоял аппарат управления пространством.

– Мы не знаем, – ответил Ка.

– Украли, – тихо пробормотал Лиам.

Курт не мог пока понять, что именно происходит, но сделал вывод, что его прошлое явно было связано с чем-то более масштабным, чем просто помощь Бэнни.

Олег заглянул в дыру.

– Есть проход?

– Нет, ниже трёх метров камера не опускается, там завал, – ответил Караам.

– А значит, дальнейший путь нам не найти, – сказал Курт, чем на короткое время сосредоточил на себе взгляды окружающих.

– А камеры что? – спросил Олег.

Лиам молчал. Караам передал Олегу планшет. Камера сняла, как кто-то высокий и сгорбленный, с капюшоном на голове и несуразно длинными руками вошёл в комнату, подошёл к аппарату, сделал вокруг него несколько кругов, затем приклеил к нему какую-то штуку размером с кирпич, отошёл и нажал на браслет. Спустя несколько секунд аппарат Лиама провалился вниз. Мужчина в капюшоне прыгнул за ним.

Олег протянул планшет обратно, но Караам предложил посмотреть ещё немного. Через полминуты на видео появился Лиам. Он нёс в руке чашку с чаем, которая выскользнула у него из рук, когда тот обнаружил дыру в полу.

Олег нахмурился и спросил у Лиама:

– То есть, это произошло, пока ты ходил за чаем?

Профессор кивнул.

– Интересно… – протянул Олег.

– Что дальше? – спросил Караам.

– Мы с тобой, – начал Олег, – займёмся поиском аппарата. Для следующего убийства нам нужен только Курт… – тот непроизвольно кашлянул, – …так что у нас есть сутки, чтобы найти аппарат. Если не успеем, придётся менять план.

Лиам резко встал и подошёл к Олегу вплотную.

– Ты не понимаешь! Этот аппарат, – он указал на яму, – нечто большее, чем просто орудие для мести. Его необходимо найти во что бы то ни стало.

Олег сделал шаг назад и спросил:

– Чем он так важен?

Лиам всем своим видом изобразил удивление пополам с возмущением:

– Этот аппарат контролирует пространство. Ты понимаешь всю суть этой фразы? Такой предмет нельзя терять.

– Понимаю, но это очевидно… Здесь что-то другое, – ответил Олег, пристально всматриваясь в Лиама.

Тот, ничего не ответив, вернулся к дыре и уселся рядом.

– А-а-а-м-м-м… – протянул Курт. – Давайте ещё раз обсудим план, связанный со мной.

– Ты же говорил, что у тебя свой план, – сказал Олег.

Лиам поднял глаза и осмотрел Курта.

– Возникли проблемы?

Курт молча покачал головой, думая при этом: «Ага! Интересненько получается».

Лиам ещё некоторое время смотрел на Курта, который, казалось, копался в своих мыслях в поисках того самого плана, затем ещё раз глянул в дыру, провёл рукой по полу и попросил:

– Найдите аппарат, пожалуйста. Он очень важен.

– Я согласен, – сказал Караам.

Олег кивнул, всё ещё глядя на Лиама.

***

Шанс.

После вчерашней беседы в «живом» кафе Харрот и Икут немного прогулялись, затем Харрот привёл брата к гостинице, оплатил номер, сказал, что зайдёт завтра, и удалился. Икут провёл вечер наедине с собой, варясь в тишине и пустоте. Утром, сразу после того, как Икут проглотил последний кусочек блинчика, Харрот постучал в дверь гостиничного номера, махнул рукой и тут же куда-то направился. Икут слегка оторопел, но быстро пришёл в себя, схватил куртку и догнал брата у лифта.

– Мы куда?

– Гулять.

В лифте они ехали молча. Снова тишина. Харрот заметил, что Икут бессознательно подёргивал пальцами правой руки. Выйдя из гостиницы, они остановились у тротуара. Харрот посмотрел на часы на браслете, почесал ухо, качнул головой влево и пошёл в ту сторону. Икут последовал за ним.

– Где ты пропадал? – спросил Икут.

– Пока рано, брат.

Такой была их единственная беседа по дороге до квартиры Икута. У входа в дом Харрот остановился. Руки его были в карманах бежевой куртки, на голове того же цвета вязаная шапка, спущенная чётко до уровня бровей, на ногах джинсы и огромные чёрные ботинки с массивной подошвой.

– Можешь пойти и забрать необходимые вещи. Скорее всего, сюда ты больше не вернёшься.

Икут настороженно посмотрел брату в глаза. Харрот едва заметно улыбнулся, но если бы было видно лишь глаза, то показалось бы, что улыбка его растянулась до ушей. Икуту стало тепло, он ответил:

– Мне нечего здесь забирать.

Харрот какое-то время молча и как-то подозрительно смотрел на брата, затем усмехнулся и воскликнул:

– Ну и отлично! Тогда идём дальше.

Он развернулся, вышел обратно на тротуар и неторопливо побрёл по улице. Икут слегка удивился, догнал брата и спросил:

– Почему ты сразу меня не спросил? Зачем было сюда идти?

– Мы гуляем. Какая разница, куда гулять?

Икут хмыкнул и спросил:

– Дальше мы тоже гулять?

Харрот кивнул.

Они молча прошлись по нескольким улицам, несколько раз зачем-то перебежали дорогу, пренебрегая правилами и наддорожными эскалаторами, перебрались через четыре забора, пересекли два жилых двора и в итоге оказались у небольшого здания. Вывеска у входа приглашала всех желающих сыграть в настольный теннис за весьма незначительную плату.

Харрот внимательно прочитал надпись, затем вошёл в помещение.

– Мы будем играть? – поинтересовался Икут.

– Сколько? – спросил Харрот у администратора.

– Один ВНЗ за час.

Харрот протянул бумажку.

– Нам на час.

– Я не хочу играть. Зачем мы тут? – спросил Икут.

Харрот подбросил мячик и ввёл его в игру. Икут машинально отбил.

– Почему ты везде ищешь причину? – спросил Харрот, отбивая.

Удар отправил мячик в сторону, так что Икуту пришлось сорваться с места и потянуться. Он отбил удар, но по инерции пробежал дальше и чуть не врезался головой в стену. Харрот в это время отбил мячик в другую сторону и повёл в счёте. Икут оттолкнулся от стены и стал у центра столика. Приподнял ракетку, сосредоточился.

– Так почему? – спросил Харрот.

– Что? – переспросил Икут, слегка утеряв концентрацию и заметно выровнявшись.

Харрот подал. Лицо Икута перекосило удивление, словно он секунду назад лежал в кровати, а теперь уже играет в теннис. Он неуклюже дёрнулся за мячом, отбил, но попал в сетку. Харрот рассмеялся.

– Чего ты спрашиваешь под руку? – возмутился Икут.

– Ты действительно не услышал мой вопрос?

Икут как-то устало вздохнул и ответил:

– Услышал…

Харрот тут же подал. Икут опять несуразно дёрнулся в сторону, словно его кто-то подтолкнул, но не дотянулся до мячика.

– Три – ноль, – сказал Харрот, улыбаясь.

– Ну хорошо… – протянул Икут и согнулся, словно лыжник. Харрот улыбнулся ещё шире и тоже нагнулся. Он подбросил мячик и подал.

Битва была напряжённой и максимально сконцентрированной. Братья успели сыграть шесть партий с практически равным счётом, но в итоге выиграл Харрот. Икут немного расстроился, но Харрот подошёл к нему, обнял одной рукой за плечи, повёл к выходу и насмешливо, но по-доброму спросил:

– Ты думал обыграть старшего брата?

У Икута на душе стало хорошо и нежно. Глаза вмиг намокли, он протёр их и взглянул на Харрота сбоку – тот уверенной походкой, улыбаясь, шёл вперёд и вёл с собой своего брата. Икут тоже улыбнулся.

Они вышли из теннисного клуба и расцепили братские объятья. Харрот вновь посмотрел на экран браслета, затем качнул головой вправо и пошёл в ту сторону. Икут последовал за ним.

– Так что ты спрашивал там, во время игры? – спросил Икут, идя слегка позади.

– Почему ты везде ищешь причину?

– Разве не из причин соткан мир?

– Не всё в мире имеет причину. Вот взять нас – два брата просто гуляют. Какая у этого причина?

– Ну, мы хотим сблизиться, прогуляться, проветриться, подумать, посмотреть город, развлечься… Да уйма причин!

– Желание прогуляться – это причина?

– Да, это причина, по которой я мог выйти на улицу.

– А какая тогда причина выбора, в какую сторону идти при прогулке?

– Смотря куда тебе надо, – ответил Икут. – Хотя… Если ты просто вышел прогуляться, то и идти никуда не надо… Главное ведь просто идти.

– Какая причина идти медленно или быстро?

Икут замолчал.

– Какая причина смотреть на дерево или дом? Восхищаться? Оценивать? Зачем?

Икут молчал. Ему казалось, что он может ответить на эти вопросы, но нужные слова словно прятались где-то. Харрот тоже замолчал. Они походили ещё с четверть часа, затем остановились у очередного здания.

– Спортивный зал? – спросил Икут.

Харрот молча вошёл внутрь.

– Мы хотим провести спарринг, это возможно? – спросил он у администратора.

– Конечно. У вас есть экипировка?

– Нет.

– Я не хочу драться, – прошептал Икут Харроту на ухо.

– Прошу за мной, – сказал администратор и провёл братьев к шкафу, где они выбрали подходящий шлем, перчатки и каппы.

– Ринг ваш через две минуты.

Братья вошли в зал и подошли к рингу, где после предыдущего боя маленький робот убирал пот и кровь.

– Зашем это фсё? – спросил Икут, но каппа помешала говорить внятно.

Харрот улыбнулся – казалось, его губа, что была натянута над каппой, вот-вот разорвётся. Икута это насмешило. Харрот подмигнул.

Они стукнулись перчатками и начали бой.

– Пошему ты от фшего откафыбаеся? – спросил Харрот и нанёс слабенький джеб.

Удар пришёлся на перчатки, так что Икут не получил никакого урона, но отошёл на шаг назад. Харрот ступил вперёд и нанёс ещё один джеб, но уже посильнее.

– Пошему заанее гаваишь нет? – спросил Харрот.

Удар Харрота вновь пришёлся на перчатки, но в этот раз они отскочили назад и ударили в лицо. Было не больно, но не совсем короткий нос Икута ощутил прилив крови. Икут вновь сделал шаг назад.

– Пошему отщтупаешь? – вновь спросил Харрот, после чего провёл серию ударов, завершившуюся правым апперкотом, прошедшим промеж локтей Икута и влетевшим ему в подбородок. Икут отшатнулся.

– Та хатит шплашиать! – крикнул Икут и рванулся вперёд, нанося удары. Его глаза запылали. По лицу Харрота, словно беззвучная гроза, пробежала улыбка. Он принялся защищаться.

Спустя два интенсивных раунда братья основательно пропотели и изрядно выбились из сил, но уступать никто не хотел. Они отдохнули с минуту, затем вновь встали в стойки.

– Давай пошленний, – сказал Икут.

Харрот кивнул, протянул обе руки и спросил:

– А ешли бы я отказался, как ы делаеф фсегда?

Икут сжал челюсти, ударил по протянутым рукам Харрота и продолжил бой.

Судя по усталости и красноте лица, Икут проиграл бой, но Харроту думалось, что Икут выиграл куда больше. Когда они в раздевалке сняли экипировку, Икут повернулся к брату и спросил:

– Почему ты молчишь во время прогулок, а во время битвы задаёшь эти глупые вопросы?

– Может, чтобы лишить тебя концентрации и победить.

Нахмурившись, Икут снял футболку.

– Ты настолько мелочен?

– А ты разве меня не знаешь? – спросил Харрот и ушёл из раздевалки в душ.

Икут задумался на какое-то время, затем тоже пошёл в душ.

Они вышли из спортивного зала. Харрот в очередной раз взглянул на браслет, затем качнул головой вправо и пошёл в ту сторону. Икут последовал за ним.

Пройдя несколько поворотов, они очутились у входа в единственный в городе парк, вошли в него и неспешно направились по каменной дорожке. Вскоре Харрот сошёл с неё, ступил на снег и пошёл по нему.

– Я знаю тебя, и думаю, что ты не мелочен, – сказал Икут и замолчал где-то на минуту. – Но не могу понять, зачем ты задаёшь мне вопросы во время концентрации.

– Тебе это мешает? – спросил Харрот. Снег приятно хрустел под его ногами.

Икут шмыгнул носом.

– Да, я начинаю думать об ответе, затем о себе и… Это отвлекает.

– Помнишь, в детстве, у дяди Рони, мы с тобой играли в бейсбол подгнившими помидорами и палкой.

Мгновение Икут шёл молча, затем вдруг расплылся в улыбке и душевно рассмеялся. Харрот тоже усмехнулся и добавил:

– Отбивающий был вечно в этих помидорах.

Икут ещё сильнее рассмеялся, затем, успокоившись, сказал:

– Да, было весело…

– Помнишь, что могло тебя тогда отвлечь?

– Только подзатыльник дяди Рони, – ответил Икут с улыбкой, но тут же погрустнел.

– Все мы в детстве настоящие, – сказал Харрот, затем указал на небольшой магазин и добавил: – Идём, перекусим.

Харрот пошёл прямо по снегу, игнорируя пешеходные дорожки. Икут следовал за братом. Купив по огромному бутерброду и тёплому сладкому напитку, они вышли к озеру и встали на берегу. Харрот поставил одну ногу на лавочку и опёрся на неё.

– Считаешь, я не настоящий? – спросил Икут, откусив бутерброд.

– К сожалению.

Они молча доели, затем подошли к самому краю, где начиналась ледяная гладь. Икут надавил ногой на тонкий слой льда – тот захрустел и треснул, вода прорвалась поверх него и коснулась подошвы. Он резко отдёрнул ногу, озорно усмехнулся, затем спросил:

– А где же я настоящий?

– Не знаю. Возможно, погребён под тяжеленной тушей будущего.

– Как это понимать? – спросил Икут, взглянув на брата.

– Только так, как нужно тебе.

Икут подумал немного, повернулся к озеру и выдохнул пар изо рта. Тучи всё больше приобретали красный оттенок, намекая на скорый закат, который в зимнюю пору особо не заставлял себя ждать. Тёмная вода и все окружавшие её голые, обсыпанные снегом деревья источали приятную свежесть и какую-то могущественную силу. Необъятную и непостижимую, величественную силу. Икут вдруг ощутил себя маленьким, но в то же время оберегаемым и окутанным в эту самую силу. Лёгкий морозный ветерок, казалось, будучи послом этой силы, пытался передать хотя бы часть её Икуту. Он засунул руки в карманы куртки и глубоко-глубоко вдохнул в попытке впитать в себя как можно больше энергии природы. Сейчас он, почему-то, как никогда ощущал её.

Харрот взглянул на брата:

– Никогда не задумывался, почему мы восхищаемся природой? Никогда не думал, почему мы практически все считаем её красивой?

Помолчав, Икут ответил:

– Что ты имеешь в виду? Она красива, потому что так и есть.

– Да, но почему тебе кажется, что она красива?

– Не понимаю.

– Люди любят одно и ненавидят другое, так вот – почему почти все они любят природу, считают её красивой? Что заставляет их так думать? Чувствовать? С чего мы взяли, что это вообще красиво? По сути, ведь, – Харрот обвёл рукой пейзаж, – это всё кривые линии. И взять, например, тех же насекомых: очень немногие способны любить их, но вот признать в них своеобразною красоту и даже некоторую идеальность, могут куда больше людей.

Икут пожал плечами.

– Может, из-за того, что это всё даёт нам жизнь? Вода, деревья, насекомые. Благодаря всем им мы живём.

– Точно благодаря им?

Икут бросил мимолётный взгляд на брата:

– Да кто же знает наверняка? Может, потому что мы часть этого всего и нам хочется считать себя красивыми и великими.

Харрот задумчиво хмыкнул и тихо проговорил:

– Часть этого всего…

Они постояли немного, затем Харрот предложил идти.

Икут шагал по парку слегка позади брата, задумчиво глядя под ноги и пиная заскучавшие на земле снежинки. Харрот же шёл более уверенным шагом и смотрел чётко прямо перед собой.

Они вышли из парка и окунулись в бурлящий и суетящийся город. Люди проносились мимо, даже не замечая друг друга. Снова взглянув на браслет, Харрот качнул головой влево и пошёл в ту сторону. Икут последовал за ним.

Проходящие мимо люди лишь иногда бросали взгляд на Икута, но сам он пристально смотрел на каждого. На черты их лиц, на настроение, на отражение жизни в физических телах. В каждом из них была какая-то загадка, тайна, которая игриво манила, зная, что её секрет никогда не отыщут. Манила и призывала, словно насмехаясь над стремящимися разгадать её, дразня, точно уверенный в своих силах забияка. За каждыми глазами, будь они пусты или наполнены смыслом, будь они слепы или зрячи, скрывалось нечто далёкое и настоящее. «Парадокс, – подумал Икут. – Далёкое внутри».

Какой-то мужчина, отвлёкшийся на браслет, врезался в Икута плечом. Их обоих немного развернуло, взгляды пересеклись. Мужчина приподнял руку и едва заметно склонил голову, извинился и пошёл дальше, ускорив темп. Икут уставился ему вслед. Увидев, что брат отстал, Харрот вернулся и положил руку ему на плечо.

– Что такое?

– Он спешит куда-то… Он думает о чём-то и делает что-то… – сказал Икут будто никому, помолчал немного, затем повернулся к брату и сказал: – Ничего. Идём.

Харрот подозрительно посмотрел на него, затем кивнул и продолжил путь. Следующей остановкой стало здание «Снисхождения», где работал Икут.

– Если есть, что забрать, – прошу, – сказал Харрот.

Мельком взглянув на здание, Икут покачал головой.

– Здесь тоже нет ничего. У меня нет ничего ценного в целом городе, так что прекрати водить меня по знакомым местам.

– А где всё твоё ценное? – спросил Харрот с какой-то надеждой в голосе.

Веки Икута опустились, наполовину закрыв глаза. До краёв переполнив интонацию скепсисом, он спросил:

– Хочешь услышать: «внутри»?

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Затем губы Харрота сжались, на щеках появились морщинки, он беззвучно рассмеялся, подёргивая плечами. Удивление пробежало по лицу Икута. Харрот сказал с улыбкой:

– Я хочу, чтобы ты услышал сам себя, брат. Идём дальше.

Харрот качнул головой куда-то за спину Икута и пошёл в ту сторону. Икут последовал за ним.

– Так почему ты всегда отказываешься? – спросил Харрот.

– Не всегда. Только тогда, когда не хочу чего-то, или когда это что-то не принесёт перемены.

– Зачем тебе будущие перемены в сейчас?

– Не понял.

– Зачем ты думаешь о переменах в сейчас?

– В сейчас?

– Да.

Икут помолчал. Он поймал себя на мысли, что неосознанно тянет время в попытке уйти от вопроса, несформулированный ответ на который вызывал в нём какую-то необъяснимую, тихую тревогу, будто нёс с собой смертельную опасность.

– Я могу помочь, – сказал Харрот. – Ты настолько пропитал себя мыслями о своём якобы ужасном прошлом…

– Якобы? – тихо и как-то отстранённо повторил слово брата Икут, глядя на него широко раскрывшимися глазами. Тот не обратил на это никакого внимания и спокойно продолжал:

– …Что теперь боишься за будущее так, словно тебя там за каждым углом ждёт неприятность и боль, и в каждый момент своей жизни пытаешься изменить это будущее, которое сам же себе и напророчил. Дело в том, что никакие перемены…

Икут вдруг вскипел, схватил Харрота за плечо и развернул к себе.

– Якобы?! А оно было не ужасным?! Оно было хорошим?! – завопил Икут со слезами на глазах. – Или, хотя бы, обычным? Наша семья была странной во всех аспектах. Нас никто не понимал и не уважал. Да что уж там уважал! Нас считали за отребье. Папе было плевать на это. Позитив победит всё! – кричал он всем своим видом. Да вот не всё! Ага! – Икут мельком глянул в сторону и махнул куда-то рукой. – А мама так и вовсе отсутствовала! Только она могла отсутствовать присутствуя! Ей было всё равно, брат? Или её довело окружение так же, как и меня?..

Икут вдруг замолчал, посмотрел в сторону, поиграв скулами, затем обречённо продолжил:

– Всё своё детство я не понимал людей, я не понимал их отношение ко мне и нашей семье. Всю свою жизнь мне приходилось мириться с презрением. Всю свою жизнь я принимал удары, глотал оскорбления и склонялся перед утратами. Из-за чего? Из-за этого мерзкого, пропитанного холодом и гнилью, потерявшегося в самом себе общества! Грязного выхлопа едва не сгинувшей в собственной блевоте обезумевшей расы! – Икут вдруг резко остановился, по щекам его потекли слёзы, он всхлипнул и тихо добавил: – Перемены – единственное, что спасёт нас. Единственное, что спасёт меня.

Харрот коснулся щеки брата и тихо проговорил:

– Дело в том, брат, что никакие перемены тебе не помогут, пока ты не примешь настоящее, так как это же настоящее будет с тобой и во время перемен.

Они какое-то время молча смотрели друг на друга, затем Икут вдруг разрыдался и упал в объятья брата. Проходящие мимо люди с презрением и недопониманием смотрели на двух обнимающихся мужчин; некоторые даже позволили себе высказаться.

– Прости… – сказал Икут, всхлипывая и вытирая лицо.

– За свои эмоции извиняться не стоит, – ответил Харрот, душевно улыбаясь, затем достал из кармана платок и протянул брату. Дальше шли молча. Икут погрузился в размышления, а Харрот с интересом и даже какой-то любовью в глазах рассматривал всё вокруг.

При приближении к центру города людей на улицах стало больше, ещё и вечернее время наступало, завершая рабочий день. Иногда на тротуарах приходилось даже проталкиваться сквозь толпу.

– Мы идём на ярмарку? – спросил Икут.

– Куда-то идём, – ответил Харрот.

Они подошли к центральной площади, где уже стояли палатки и собирались люди, и остановились через дорогу от неё. Икут нахмурился и обернулся, но сзади ничего не было, кроме пустого переулка. Вдруг у него в груди что-то кольнуло, словно вонзилась какая-то тоненькая игла. Икут быстро повернулся и взглянул на крышу небольшого здания по ту сторону площади. Внутри разыгралось знакомое чувство одновременного притяжения и отталкивания. Икут прищурился, но на таком расстоянии ничего не видел.

– Что думаешь? – спросил Харрот, возвращая внимание Икута к площади.

В момент, когда Икут, стоя по другую сторону площади, каким-то образом посмотрел прямо в глаза Вито, странные и непонятные ощущения в его груди вдруг взорвались и распространились по всему телу. Вито через бинокль отчётливо видел, что Икут посмотрел точно на него, хотя и не должен был с такого расстояния увидеть даже и силуэта едва торчащей из-за невысокого ограждения на крыше головы. Вито убрал бинокль и лично в этом убедился. Когда он вновь поднёс бинокль к глазам, Икут уже смотрел на площадь и говорил что-то своему товарищу. У Вито промелькнула мысль спуститься, проследить за Икутом, пока тот не останется один, и поговорить, но желание встретиться с Марком и испытать его возможности на своём народе было сильнее, так что Вито переключился с Икута на людей на площади.

– Да, но ты сейчас пересказал мысли Анхаила, – сказал Харрот. – Разве ты думаешь точно так же?

– Да.

– Голос дрогнул.

Икут вздохнул.

– Я… Я сомневаюсь. Вроде бы деньги и полезны, открывают много новых возможностей, но в то же время и в словах Анхаила есть правда. Как и в словах Дэмиена Кинга, который до последнего не признавал денежную систему. Я… Я не знаю, что ответить. Я будто мечусь от одного мнения к другому. Меня это угнетает.

Икут смотрел в пол. Казалось, он сейчас вновь заплачет.

– Ignoramus, брат, – сказал Харрот.

– Что? – Икут поднял голову.

– В этом огромном, непонятном, непредсказуемом, бесконечно меняющемся мире ни в чём не сомневается только идиот. Но каждый всё же склоняется к чему-то больше, чем к другому, и в этом им помогает внутренний голос. Что говорит твой?

– Он, как и я, запутался.

– Как и «мерзкое» общество?

Глаза Икута округлились. Казалось, в него только что влилось что-то новое и огромное по своей важности. Икут побледнел. Харрот усмехнулся, похлопал брата по плечу и сказал:

– Идём.

Они покинули площадь и пошли дальше по улицам города. Икут плёлся позади брата и был полностью поглощён мыслями. Харрот задал несколько вопросов, но Икут их даже не услышал. Внезапно Харрот резко развернулся и выкрикнул, глядя куда-то за его спину:

– Бежим! Быстро!

Икут удивлённо уставился на брата, но Харрот уже бежал. Икут хотел было развернуться и посмотреть, что же такого страшного сзади, но Харрот вновь выкрикнул: «Беги!», и даже прибавил несколько бранных слов, что было ему совсем уж не свойственно. Именно это изменение в поведении Харрота и вынудило Икута подчиниться – он помчался за братом.

Они перебежали улицу, заставляя парящие автомобили тормозить и сигналить, нырнули в переулок и понеслись по нему, что было силы. Такую скорость Икут не развивал ещё никогда, поэтому не подозревал, что может так быстро воспринимать окружающую реальность и, тем более, реагировать на неё. Весь мир вдруг слился в нечто единое с препятствиями, шероховатостями, идеально ровной дорогой и выбоинами. Следить приходилось за всем и сразу: и за торчащими трубами, и за камнями, и за прохожими на тротуарах, и за ступеньками, и за заборами, и за играющими в своих дворах детьми, и за автомобилями. Мир вокруг стал настоящим, живым и важным, каждая мелочь могла как помочь скрыться, так и травмировать или даже убить. Каждая деталь стала чем-то достойным внимания и требовала считаться с ней. Каждая деталь выделялась цветом или формой, или ещё чем-то, но в то же время находилась в едином потоке, проносящемся мимо Икута. Дыхание участилось, пульс ускорился – весь организм работал во благо Икута, делая его существующим в материальном мире и взаимодействующим с ним здесь и сейчас. Всё, кроме пути для побега, перестало иметь вес и просто исчезло.

Харрот резко повернул за угол дома. Икут за ним не успевал, но тут же заметил металлическое ограждение, которое словно протягивало руку помощи. Схватившись за него, он помог себе свернуть, не теряя равновесия.

Дальше они бежали по прямой и Икут решил обернуться. Слегка сбавив скорость, он на мгновение повернул голову назад. За ними никто не гнался, хотя несколько человек с интересом рассматривали мчащихся незнакомцев. Икут подумал, что мог и не заметить погоню. Он сбавил темп и осмотрелся тщательнее – никакой погони не было.

– Стой! – крикнул Икут.

Харрот не слушал. Икут крикнул ещё несколько раз, но, не заметив никакой реакции, решил прекратить попытки остановить брата. Он и сам мог бы притормозить, но ему почему-то не хотелось. Хотелось бежать дальше и никогда не останавливаться. Хотелось не давать возможности мыслям взять верх над происходящим. Не хотелось возвращаться из мира внешнего в мир внутренний. Так что он замолчал и просто бежал следом, пытаясь не сбавлять темп.

Они пробежали ещё несколько кварталов и попали в очередной переулок, где Харрот резко остановился. Икут, не ожидая такого, по инерции пролетел мимо него. Он развернулся, упёр руки в бока и попытался что-то сказать, но только сейчас заметил, что сильно запыхался и готов был выплюнуть лёгкие. Икут согнулся, схватившись за колени, и начал часто дышать. Лицо его было красное.

– Где бледность оставил? – насмешливо спросил Харрот, приближаясь. Он тоже быстро дышал, но выглядел куда живее брата.

Икут поднял голову и спросил, разделяя каждое слово ритмичным дыханием:

– От… кого… мы убегали?..

– Важно, что убежали, – ответил Харрот и похлопал его ладонью по спине.

– И всё же? – спросил Икут, уже выпрямившись.

– От прошлого и от будущего.

Посмотрев в переулок за спину брата, откуда они прибежали, Икут заметил:

– Навсегда не убежишь…

– А навсегда и не нужно, ведь думать о них – привилегия человека, но стоит хотя бы иногда переставать заглядывать за их спины и посмотреть вокруг. Это дарит неповторимое ощущение жизни. Жизнь ведь вокруг.

Икут опустил глаза, подумал немного, затем отстранённо усмехнулся. Харрот подмигнул брату, приобнял его за плечи и повёл по переулку.

– Я ощутил, – заговорил Икут немного погодя.

– Я рад.

Дальше братья шли в тишине. С каждой минутой лицо Икута становилось всё мрачнее и грустнее. Уже приближаясь к своей гостинице, он вдруг тихо, но чётко вымолвил:

– Говорит, что я ничтожество.

– Что?

– Мой внутренний голос. Говорит, что я ничтожество.

Харрот неподдельно удивился и посмотрел на брата, – тот шёл, как всегда, опустив голову.

– И как он это аргументирует? – спросил Харрот.