Читать книгу: «Шанс на жизнь», страница 2

ГЛАВА 3

Наконец настал момент, которого я одновременно очень ждала и боялась. Доктор Саймон зашел в палату и приторно-бодрым голосом объявил, что физически я абсолютно здорова и нет никакого смысла держать меня в больнице.

– Лиззи, дорогая, мы так привыкли к тебе, что не хотим отпускать, – доктор просиял. – Но думаю, что тебе лучше попробовать все вспомнить в родных стенах, они тебе помогут, я уверен.

«Ох, доктор, я понятия не имею, что там за стены, но ничем они мне не помогут, это точно», – подумала я, а вслух лишь пробормотала благодарность за заботу и уверенность в том, что дома мне, несомненно, будет лучше.

– Ну что ж, Элизабет, я не прощаюсь, – улыбнулся доктор Саймон, – мы будем видеться на регулярных осмотрах, но я надеюсь, что в следующий раз, когда мы увидимся, ты уже сможешь рассказать мне о себе.

Я улыбнулась и попрощалась с доктором. Айлин помогла мне устроиться в кресле-каталке, Рашель удостоверилась, что мне в нем удобно, и меня покатили к выходу, где уже ожидал шофер, вышедший из длинного и широкого черного Крайслера, припаркованного у самых дверей. Внутри автомобиль казался необъятным, со снежно-белыми мягкими креслами, обтянутыми явно натуральной кожей. Потолок сверкал тысячью мелких звездочек, напоминая ночное небо. Рашель выдвинула планшет, установленный в спинке переднего кресла.

– Малышка, ты хочешь посмотреть что-нибудь? Выпить воды или сока?

Я отрицательно покачала головой.

– Может, прибавить кондиционер? Нет? Хорошо, скажи мне, если захочешь чего-нибудь, договорились? – Рашель немного осеклась, но потом продолжила. – Знаешь, папы дома не будет, он очень занят и не смог сделать перерыв, – в голосе Рашель чувствовалась тревога, она явно боялась моей реакции.

Мне бы очень хотелось ей сказать, что повода для тревоги нет, и мне все равно, дома Стивен или работает, но я промолчала, глядя в окно. Машина мчалась на большой скорости, и за окном мелькали автомобили, разделительные ограждения, дорожные указатели и пальмы, растущие вдоль шоссе. Пальмы! Не могу в это поверить. Я ни разу в жизни не видела столько пальм. И небо. Такое синее, яркое, с редкими разорванными белыми облачками. Неужели это не сон, неужели я не проснусь?

Рашель взяла мою руку.

– Родная, папа придет вечером, и вы увидитесь, – Рашель явно приняла мое молчание за показное недовольство.

Я отодвинула руку.

– Хорошо, я все равно хотела бы отдохнуть, как только мы приедем домой.

– Да-да, – Рашель вздохнула, явно расстроенная. – Отдыхай.

Я с облегчением закрыла глаза. Мне необходимо подумать, как поступить дальше, как вырваться из этой семьи и добраться до мужа и дочери? Просто сбежать? Но у меня ни денег, ни документов. Я в теле несовершеннолетней и чтобы пересечь границу, пусть даже и такую номинальную, как американо-канадская, мне понадобятся документы и разрешение родителей. А они меня не отпустят. Сейчас точно.

– Вот мы и дома! – Рашель повернулась ко мне, явно ожидая, что я захочу поскорее увидеть родные стены.

Я посмотрела в окно. Вдалеке среди деревьев виднелся дом необыкновенной красоты. Кипенно-белый, похожий на увеличенную копию очаровательных поместий северной Италии, он утопал в зелени сада, через который мы сейчас и проезжали.

– Питер, остановите здесь, мы пройдемся, – Рашель обратилась к шоферу и затем повернулась ко мне. – Ты в силах дойти до дома?

Я взглянула на дорожку, усыпанную белым камнем, и кивнула.

– Отлично, – Рашель повеселела.

Шофер помог мне выйти из машины, а Рашель взяла меня под руку. Прикосновение ее ледяной ладони было неприятным, но я не стала возражать, а просто пошла рядом.

Дорожка извивалась между крупными деревьями с массивными стволами и широкой зеленой кроной, рядом с которыми росли низенькие кустики и неимоверное количество цветов: красные, белые, желтые и нежно-сиреневые они раскрашивали сад, не давая глазам заскучать. В тени деревьев не было жарко, но запах растений был настолько интенсивным, что накатила дурнота, и я обрадовалась, когда тропинка закончилась у небольшой заасфальтированной круглой площадки с зеленым островком, усаженным цветами, посередине. На площадке уже стоял припаркованный автомобиль, и Питер все еще сидел в нем, ожидая дальнейших распоряжений. Дорожка, идущая от площадки к дому, была вымощена розовым мрамором и заканчивалась лестницей всего на три ступени, ведущей, однако, не вверх, а вниз. По бокам лестницы начинался мраморный же бордюр с подсветкой, изначально невысокий, но переходящий в стену примерно метр высотой. Дорожка, обрамленная теперь уже мраморной стеной, немного расширялась и заканчивалась у самого дома мраморной площадкой.

Часть центрального входа немного выдвигалась вперед и издалека выглядела небольшой башенкой, а над массивной темно-коричневой входной дверью висел большой фонарь, имитирующий старинную газовую лампу. Чуть позади от центрального входа начинались колонны, поддерживающие на себе два балкона, по одному с каждой стороны. Внизу, в тени нависающих сверху балконов, также с обеих сторон располагались небольшие столики с креслами по бокам. Удивительно, но кресла, с белоснежными сиденьями и спинками в сине-белую вертикальную полоску выглядели абсолютно чистыми несмотря на то, что стояли снаружи и должны были иметь соответствующие следы, оставляемые пылью и залетающими дождевыми каплями.

– Присядем? – попросила Рашель. Казалось, она всю дорогу обдумывала, как ей начать разговор, но до сих пор это ей так и не удалось.

Я покорно села.

– Родная, я должна тебя предупредить, что сегодня будет семейный обед в честь твоего возвращения. Будет Клаудия, которая живет с нами, и мальчики тоже приедут пообщаться с тобой. Ты уже видела Клаудию и понимаешь, что она не устроит тебе теплого приема. Мальчики же в основном следуют ее примеру, – Рашель вздохнула. – Была бы моя воля, я бы ни за что не пустила их на порог, но твой папа настоял, и я не смогла его переубедить. Я прошу тебя только об одном: не верь тому, что они могут о тебе сказать, пока не получишь шанс сама все вспомнить. Договорились?

Хмм, не верить тому, что они могут обо мне сказать? Интересно, а что такого они могут обо мне сказать? Почему меня необходимо об этом предупредить, и у Рашель даже не хватало мужества начать этот разговор? Мне очень хотелось задать эти вопросы, но я просто кивнула и заметила, как просияло лицо Рашель.

– Вот и замечательно! А сейчас, пойдем, скорее, домой, тебя там уже заждались.

Я чуть было не спросила: кто? Кто меня может там заждаться, если «папочка» не удосужился прервать работу, чтобы увидеться с чудом воскресшей дочерью, а сводные братья с сестричкой во главе, похоже, готовы меня закопать живую лишь бы я больше не появлялась в их жизни?

Рашель толкнула массивную дверь и позвала, входя в просторный холл: «Хелли!» Я зашла за ней и осталась без слов. Никогда в своей жизни я не была внутри дома такого просторного и невероятно красивого. Огромный холл из белого мрамора с кремовым рисунком на полу вел в зал с тонкими высокими колоннами. Слева я заметила лестницу с витыми металлическими перилами, ведущую наверх, а через небольшое расстояние еще одну лестницу, но уже для спуска, надо думать, в подвальные помещения. Справа за колоннами расположилась гостиная с камином, по обеим сторонам которого в нишах стояли небольшие выставочные шкафы с полками, уставленными фарфором. Бело-синие вазы, кувшины, соусники и чашки были явно коллекционными и очень дорогими. На полу у камина лежал пушистый ковер кремового цвета, и я в очередной раз подивилась чистоте предмета, который, по моему опыту, не может быть таким безупречно-чистым.

Ковер в моем доме (тот, что в Торонто, тот, что действительно МОЙ) был безупречно чистым лишь первые полчаса после его покупки. А дальше… ребенок поел чипсы, друзья пришли с собакой, пластилин случайно упал и был втоптан в мягкий ворс ковра, и еще сто причин, почему мой ковер никогда не был идеально чистым, как я ни старалась. А здесь…чудесаааа.

В центре ковра стоял небольшой овальный стеклянный столик на двух толстых круглых деревянных ножках, а вокруг него расположились два белоснежных диванчика с горой коричнево-серых подушек, два бежевых мягких кресла и два низеньких кремовых пуфика на гнутых металлических ножках. Над камином висело большое зеркало в витой коричневой раме, и в нем отражалась столовая, которая располагалась сразу же после гостиной.

В столовой на полу лежал такой же ковер, как и в гостиной, но на нём стоял массивный деревянный стол темно-коричневого цвета на двенадцать человек с мягкими кремовыми стульями на толстых деревянных ножках в цвет стола, расположившихся вокруг него. В центре стола в художественном беспорядке было расставлено штук восемь, как мне показалось на первый взгляд, ваз разной высоты. Приглядевшись, я поняла, что это декоративные подсвечники из цветного венецианского стекла. Над столом свисала люстра из металла и хрусталя с лампами в виде свечей, в которой не было особой необходимости днем, потому что и в гостиной, и в столовой основным источником света были французские окна от пола до самого потолка в легких темно-коричневых рамах. За столовой, в стене, виднелся дверной проем. Проход между колоннами тоже вел куда-то в глубину дома, но у меня не было времени все рассмотреть, потому что в дверном проеме возникла фигурка тощей коротко стриженной темноволосой девушки в темном платье до колен, с белым кружевным воротником и тоненьким ремешком на талии.

– Хелли, как хорошо, что ты еще здесь, – Рашель обрадованно обратилась к девушке. – Я не знала, ждешь ли ты нас или уже уехала закупать продукты. Мы так задержались из-за этих ужасных пробок!

– Ну что вы, как я могла уехать, не встретив нашу дорогую Элизабет! – воскликнула Хелли, лучезарно улыбаясь, но в глазах ее было столько холода и настороженности, что я не нашла в себе сил улыбнуться в ответ.

– Элизабет, девочка моя родная, ты дома! Как я надеялась, как молилась Деве Марии, как плакала ночи напролет, прося за тебя у Господа! Ты вернулась, моя кариньо!

Я вздрогнула. Ко мне, причитая, приближалась маленькая полная пожилая женщина. Темные волосы с проседью уложены сзади в пучок, морщинистое лицо с большими карими глазами под темными прямыми бровями выражает страдание и радость одновременно. А главное, впервые за все время, что прошло с момента моего пробуждения, я услышала простые и добрые слова в мой адрес, вернее, в адрес Элизабет. Они звучали так искренне, и столько радости слышалось в голосе женщины, что я невольно пошла ей навстречу. Подойдя ко мне, она обхватила меня руками и прижала к себе. Она была вся такая мягкая, уютная, и от нее так вкусно пахло свежей выпечкой и какими-то ароматными травами, что я невольно прижалась к ней крепче и не хотела отходить.

– Ты узнала Лусию? – Вскричала Рашель. – Милая, ты ее узнала?

Я отошла от женщины и отрицательно мотнула головой. Рашель сникла, но быстро взяла себя в руки.

– Это Лусия, твоя няня. Она была с тобой почти с самого рождения. Ты для нее как дочь, – Рашель улыбнулась, а Лусия снова подошла ко мне и погладила меня по голове:

– Не переживай, моя родная, ты скоро поправишься и вспомнишь всех нас.

Я посмотрела в доброе лицо няни и поняла, что это первый по-настоящему добрый человек, который оказался рядом с тех самых пор, как я очнулась. Мне стало так жаль эту бедную девочку Элизабет, которую почему-то ненавидел весь дом, себя, застрявшую в этом непонятном семействе, моих настоящих родных, которые думают, что я ушла безвозвратно, что я обняла Лусию и расплакалась. Я рыдала на плече у маленькой пожилой черноволосой женщины, а она просто гладила меня по голове, не говоря ни слова.

ГЛАВА 4

Меня отвели в комнату Элизабет, которая располагалась на втором этаже. Поднявшись по красивой лестнице с деревянными ступенями и витыми перилами, мы попали в холл второго этажа. На стенах висели картины в темно-коричневых деревянных рамах, рядом стояли скамьи с мягкими сиденьями, круглые столики с лампами и торшеры на тонких длинных ножках. Красивый темный паркет покрыт тонким кремовым ковром с коричневым рисунком. Как все просто и в то же время красиво. Я вспомнила свою квартиру в Торонто: крохотная кухня, зал и столовая вместе, одна спальня, где стояли две кровати: большая для нас с мужем и маленькая белая, вся в разноцветных наклейках – для нашей малышки. Искусственные ковры, дешевые китайские тюли и шторы на окнах, пластиковые торшеры за двадцать долларов из Волмарта и диван из Икеи. И все богатство, что я вижу сейчас, я бы променяла, не задумываясь и на секунду, на мою маленькую квартирку, мой крошечный уютный мирок.

Лусия, которая все время шла рядом со мной, открыла красивую дверь из натурального дерева:

– Входи, крошка, располагайся.

Я вошла в комнату, ожидая ту же смесь богатства и вкуса внутри, но то, что я увидела, поразило меня так сильно, что я замерла на пороге как вкопанная. Комната была похожа на клубничную зефирку: стены покрашены в розовый цвет, на полу розовый же ковер и нежно-розовые шторы на окнах. Пуфики, диванчики, накидки, и даже постельное белье на огромной круглой кровати с балдахином, да и сам балдахин, все также было разных оттенков розового. В комнате пахло ванилью и чем-то еще, приторным и неприятным. Я сделала шаг вперед, а Лусия быстро прошла к дальней стене комнаты и открыла одну из дверей, находившихся там:

– Я сейчас приготовлю ванну, с пеной, с лавандой, все, как моя крошка любит, – голосила няня уже откуда-то изнутри.

Значит, за этой дверью ванная. Интересно, куда ведет вторая дверь? В туалет?

Рашель, которая все это время стояла рядом молча, наконец, поняла, что ее дочь все еще ничего не вспомнила, даже очутившись в такой, хммм, скажем помягче, необычной комнате, как эта. Она подошла ко второй двери и открыла ее:

– Дорогая, можешь пока присмотреть себе одежду к обеду.

Я приблизилась к шкафу и снова впала в ступор на некоторое время. Думаю, что мои брови поднялись слишком высоко в изумлении, потому что Рашель, увидев мое лицо, сказала с некоторым стеснением в голосе:

– Да, ты немного излишне тратилась на одежду, но тебя можно понять, ты молода, красива и заслуживаешь возможности подчеркнуть это.

Действительно, материнская любовь слепа. Я стояла у входа в платяной шкаф, размеры которого превышали размеры моей спальни, а может и всей квартиры, в Торонто. Шкаф был забит от пола и до потолка полками с одеждой и обувью. Вдоль стен стояли штативы со свисающими на плечиках вечерними платьями, нарядными и не очень блузами, кардиганами, юбками, шерстяными свитерами, летними майками и еще множеством разных вещей всевозможных цветов и фасонов. На верхних полках лежали кеппи, бейсболки, шляпы и шляпки, банданы и косынки. Я даже не осмелилась открыть выдвижные ящики, которыми изобиловал шкаф. Нет, психику нужно беречь. Лучше пойду приму ванну и подумаю, что делать дальше.

– Ты что же, ничего не выберешь? – Рашель взглянула на меня с изумлением.

– Я потом. Сначала, если можно, я приму ванну и отдохну.

– Конечно-конечно. Лусия, пойдем, оставим Лиззи отдохнуть, – заторопилась Рашель, и я была очень признательна ей за то, что она поняла намек.

Когда Лусия и Рашель вышли, я кинулась обыскивать комнату. Где-то же должен быть ноутбук. У молодой шестнадцатилетней девушки должны быть ноутбук и сотовый телефон! Связь с миром, социальные сети, все стандартно, а значит я смогу ими воспользоваться и зайти на нашу с мужем страничку в социальных сетях, чтобы просто найти хоть какую-то ниточку, чтобы понять, что я не сошла с ума, что я существую…ну, или существовала. В больнице на все мои просьбы предоставить мне выход в интернет я под разными предлогами получала отказ. Теперь же я надеялась найти хоть какой-то прибор, подключенный к местной сети.

Ничего. Нет ни телефона, ни ноутбука. Пришлось мне идти мыться и потом искать, что надеть к обеду, что оказалось делом нелёгким, потому что я не представляла, что необходимо надевать к такому мероприятию – у нас в семье не было принято переодеваться к приемам пищи. Можно было спросить у Рашель, но мне так хотелось остаться одной, что я не удержалась и выставила их с Лусией как можно быстрее. Теперь буду полагаться на здравый смысл и логику.

Приняв ванну и высушив волосы, я снова зашла в шкаф и стала изучать ассортимент. Через пять минут осмотра стало создаваться впечатление, что вещи были приобретены шестнадцатилетней проституткой с задатками сороки. Из всего многообразия сложно было выбрать хоть что-то, что я бы рискнула надеть: платья были либо коротки, либо с таким вырезом, что, боюсь, мой «папочка» получит удар, увидев, как бесстыже выглядывает из него довольно объемная грудь его дочурки. Юбки с трудом прикрывали трусики, а брюки прилипали насмерть, выставляя напоказ высокие ягодицы. И все таких ярких цветов и с таким количеством страз, бус и всевозможных аппликаций, что уставали глаза.

После почти получасового поиска я нашла еле достающую до колен юбку светло серого цвета и шелковую сиреневую блузку с откровенным вырезом, который я закрыла, пришпилив очень необычную серебряную булавку в виде стрекозы с большим голубым камнем вместо головы.

Переодеваясь у зеркала, я невольно залюбовалась красивым молодым телом Элизабет: большая упругая грудь, тонкая талия, плоский живот, широкие бедра и высокие ягодицы. Перемены были разительные. Тело, которое я потеряла, не было женственно-красивым. Я была (как тяжело говорить «была» о себе!) худощавой и невысокой, с небольшой грудью и маленькими бедрами. Больше мальчик-подросток, чем женщина. Сейчас же я любовалась настоящей женской фигурой.

Волосы тоже были хороши: светлые, длинные, густые и очень послушные. Я собрала их в хвост, потому что совершенно не знала, что с ними еще можно сделать. Я всегда стриглась коротко и все, что мне нужно было сделать с утра, это высушить волосы при помощи большой расчески – 15 минут и можно бежать на работу.

С туфлями было проще – в коллекции Элизабет оказалось много туфель, босоножек, кроссовок и мягких мокасин. Выбрав темно-серые кожаные мокасины, я решила, что полностью готова к обеду.

В комнате было прохладно от работающего кондиционера, но сладкий ванильный запах, витающий в ней, был таким сильным, что мне захотелось открыть окно. Я подошла к задернутым плотным шторам и отодвинула одну из них в сторону. Невероятный вид из окна заставил меня забыть обо всем на минуту. Вдали синел океан, такой красивый, в белой пене и солнечных искрах, что я с трудом удержалась от желания плюнуть на все и пойти к нему. От океана вверх, к дому, вела тропинка, проходящая сквозь зелень деревьев и кустов.

Из комнаты можно было выйти на балкон, на котором стояли стол и стулья из ротанга, и множество глиняных горшков и ящиков с яркими цветами. Стены балкона обвивал ярко-зеленый плющ, а сверху его прикрывал козырек крыши, и весь балкон находился в спасительной тени. Я уже потянулась к балконной двери, чтобы открыть ее, когда услышала, что в дверь комнаты постучали:

– Девочка моя, ты готова? В столовой уже все собрались, – голос Лусии глухо звучал из-за двери.

– Иду, – я открыла дверь и Лусия, увидев меня, расплылась в улыбке.

– Красавица моя. Как хорошо, что ты надела эту брошь, твой отец будет рад.

Я понятия не имела, почему Стивен будет рад видеть брошь, но улыбнулась в ответ. Я не могла не ответить на улыбку, такую светлую и такую добрую, и Лусия приобняла меня. Мы постояли так, полу обнявшись, и Лусия сказала, отпустив меня:

– Пойдем, пойдем, кариньо. Лучше не заставлять твоего отца ждать.

– Почему он меня не любит?

– Кто тебе такое сказал? – Лусия помрачнела. – Клаудия?

– Нет, просто он со мной не говорит совсем и, по-моему, не очень рад, что я очнулась.

– О, нет, кариньо, ты не должна говорить так! – Лусия всплеснула руками. – Твой отец тебя обожает. Просто ему нужно немного времени, чтобы забыть и простить все, что произошло.

– А что произошло?

Я задала вопрос и по изменившемуся лицу Лусии поняла, что она мне ничего не скажет, да и самой мне стало неудобно, как будто я пыталась выведать не принадлежащую мне тайну.

– Пойдем, Лиззи.

Мы спустились вниз, и Лусия проводила меня до гостиной, в которой уже собрались люди. Я заметила Рашель, сидящую на диване в одиночестве в светло-голубом платье и серебристых туфлях на тонком каблучке. Волосы ее были аккуратно уложены, на лице легкий макияж. Издалека она действительно смотрелась молоденькой девушкой, не мудрено, что я тогда в больнице обманулась. Стивен стоял у камина, держа в руке объемный бокал с чем-то темно-коричневым. Похоже, он пил виски или коньяк. Рядом с ним, улыбаясь и жестикулируя, с таким же бокалом в руке стоял темноволосый красивый молодой мужчина. Клаудии я не заметила и выдохнула с облегчением. Мне совсем не хотелось провести вечер с гремучей змеей в компании, отбиваясь от ее колкостей и глядя, как Рашель трясется от негодования, пытаясь меня защитить. Я постояла секунд двадцать и, глубоко вдохнув, подошла поближе, чтобы меня заметили. Стивен заметил меня первым и, посмотрев мне в глаза своим стальным взглядом, сказал:

– Элизабет, рад, что ты чувствуешь себя лучше и сможешь присоединиться к нам.

С дивана, стоящего спинкой ко мне, тут же поднялись две фигуры, которые я не заметила изначально: Клаудия и еще один мужчина, с седеющими волосами и приятными чертами лица.

– Крошка, я так рада, что ты с нами, – воскликнула Рашель и поднялась со своего дивана, чтобы подойти ко мне. Я вдруг поняла, насколько тяжело ей находиться в компании этих людей, которые, разбившись на группки, вели непринужденный разговор, полностью игнорируя ее присутствие. Я подошла к Рашель и сказала, глядя ей в глаза:

– Да, мне уже лучше, и я рада, что сегодня проведу вечер с семьей.

Стивен остановил на мне свой тяжелый взгляд, седеющий мужчина поднял бровь, а Клаудия недвусмысленно ухмыльнулась.

– Тебе нужно представить всех, раз уж ты никого не помнишь? – Больше утвердительно, чем вопросительно сказал Стивен и, даже не дав мне времени ответить, продолжил:

– Я слышал, ты уже познакомилась с твоей сводной сестрой Клаудией, – Стивен махнул рукой с бокалом в сторону Клаудии, и я заметила, что и она и Рашель покраснели. – Это твой брат, Брайан, – взмах в сторону молодого красивого мужчины. – Это Боб, друг семьи и мой ближайший помощник- улыбка и кивок седеющему мужчине. – А твой младший брат, Мэтт, присоединиться к нам чуть позже, у него сейчас дела.

– Да, в салоне красоты, – Клаудия хмыкнула, но, взглянув на отца, осеклась и опустила глаза.

– Пойдемте к столу, – пригласил Стивен, и все последовали за ним.

По тому, как он говорил и держался со всеми, как строг был с детьми и Рашель, я поняла, что Стивен – домашний тиран: он привык к беспрекословному повиновению, к тотальному послушанию, и никакие доводы не сменят его мнения или намерений, если он сам того не захочет. Я почувствовала, как подступает паника. Судя по всему, Элизабет чем-то разозлила отца до такой степени, что тот даже не особо интересовался, жива она или нет. Как же мне теперь задобрить его так, чтобы он позволил мне уехать, да еще и в другую страну? Как, не вызывая подозрений, отправиться в Торонто? Пока я даже не решила задачу, как выйти в интернет и проверить, где сейчас моя семья и что случилось со мной настоящей!

Стол был сервирован безукоризненно: скатерти не было, а каждая тарелка стояла на отдельной накрахмаленной салфетке, столовые приборы из серебра разложены симметрично, а бокалы сверкают в свете многочисленных ламп нависающей над столом люстры. В центре стола выставлена композиция из нежно розовых цветов в элегантных круглых вазах.

Все расселись за столом, согласно, видимо, каким-то негласным правилам. Во главе стола Стивен, рядом с ним, справа, Боб, слева – Брайан и рядом с ним Клаудия. Справа от Боба стояла посуда и приборы, но никто не сидел. Полагаю, что место оставили для младшего сына. Я и Рашель сидели слева от Стивена, но не рядом с Клаудией, а ближе к противоположному краю. Складывалось впечатление, что нас отправили в изгнание, думаю, что «папочка» сразу хотел дать мне понять, что я нынче не его фаворитка, но расстраивало это только Рашель, которая сидела за столом поникшая. Я же хотела только одного – поесть и уйти. Возвращаться в розовое безумие комнаты Элизабет с тошнотворным запахом ванили совсем не хотелось. Что ж, будем решать проблему. Я проглотила кусок поданного на обед стейка и спросила:

– У меня есть просьба. Не мог бы ты меня выслушать?

Молчание, установившееся за столом после того, как я заговорила было явно вызвано удивлением. Судя по всему, Элизабет редко обращалась к отцу с просьбами, а не требованиями. Догадку тут же подтвердила Клаудия, которая с нескрываемым ехидством заметила:

– С каких это пор наша крошка нуждается в разрешении?

– Перестань! – Стивен слегка повысил голос, но Клаудии хватило и этого, и она умолкла – Слушаю, – теперь он обращался ко мне, взгляд его серых глаз переместился на меня, и мне стало неуютно. Но отступать было некуда, и я продолжила:

– Можно я сменю комнату?

Теперь фыркнул Брайан, но не успел ничего сказать, остановленный сердитым взглядом отца.

– Конечно же, родная! – воскликнула с энтузиазмом Рашель. – Мы позовем дизайнера и наметим, что бы ты хотела поменять. Я давно уже говорила, что пора избавиться от балдахина. Это уже не актуально и как-то по-детски. А еще…

– Я не хочу изменять комнату, в которой я сейчас нахожусь, – перебила я поток мечтаний Рашель, пока он не унес её слишком далеко. – Я просто хочу переехать в любую другую комнату, если это возможно.

В глазах Стивена появилось удивление, смешанное с недоверием, а Рашель осеклась и в изумлении спросила:

– Но зачем?

– Я бы хотела переехать в комнату, где нет столько…– я замялась, подыскивая нужное слово, – столько индивидуальности.

В столовой повисла тишина. Мне стало совсем неуютно от того, что даже такую, казалось бы, элементарную просьбу воспринимают как нечто невероятное, невозможное и невыполнимое. Что же здесь произошло, и как эта бедная девочка Элизабет во всем этом замешана?

– Конечно, дорогая, – начала было Рашель, но Стивен перебил ее.

– Но ты же сама декорировала комнату, ты ее сделала ее такой, хм, необычной. Чего же ты теперь хочешь?

Я растерянно обвела взглядом собравшихся за столом, но все, кроме Рашель, смотрели с нескрываемой насмешкой и с любопытством ждали ответа.

– Я не помню, кто и как декорировал комнату, но мне неуютно в ней жить. Если вас не затруднит, – я изо всех сил старалась быть предельно вежливой, – я бы хотела переехать в другую комнату, и я готова сама собрать и перенести вещи, благо их немного.

– Немного? – Стивен поднял бровь в удивлении, а Клаудия фыркнула, не в силах сдержать раздражение.

– Я не буду брать вещи из шкафа, – твердо произнесла я. – Если разрешите, я выберу несколько вещей и все, остальное пусть остается на месте, в шкафу.

Стивен молчал, и я совсем потеряла надежду. Если такая просьба вызывает у окружающих удивление, то на мое пожелание получить ноутбук меня, скорее всего, просто четвертуют. Наконец, Стивен заговорил:

– Хелли! – позвал он, и в комнату быстрым шагом вошла прислуга. – Приготовь дальнюю комнату на втором этаже для Элизабет, она теперь будет жить там.

Хелли кивнула и вышла, Стивен же обратился ко мне:

– Учти, Элизабет, предупреждаю, еще одна выходка, и ты вылетаешь первым же рейсом в женский интернат в Швейцарию, а не удержишься там, то отправлю тебя собственноручно в тюрьму для несовершеннолетних.

– Стивен! – вскрикнула Рашель, но сказать ничего не успела, потому что из холла донесся веселый голос:

– Давно пора отправить эту маленькую безобразницу подальше от дома. Как говорится с глаз долой, из сердца вон!

– Мэтт! – Воскликнула Клаудия, вскакивая с места и подбегая к вошедшему в столовую молодому мужчине, красивому, с безукоризненно уложенными волосами и одетому дорого и со вкусом. Я не большой знаток брендовых вещей, потому что никогда не имела лишних денег, чтобы переплачивать за громкое имя, но даже я знала, что джинсы от Бриони и тонкий кашемировый свитер нежно-голубого цвета от Ралфа Лорена были явно куплены не за копейки и не в ближайшем супермаркете.

– Всем привет! – бодро сказал Мэтт, приобнимая Клаудию. – Наша сестричка снова что-то натворила?

Мэтт повернулся ко мне и улыбнулся с издевкой. Я молча смотрела на него.

– Мэтт, перестань паясничать и садись рядом с Бобом, – Стивен указал на пустующее место справа от него.

Боб сделал приглашающий жест, и Мэтт уселся рядом.

– Извините, что опоздал. Пробки просто жуткие.

– Не говори ерунды, – возмутилась Клаудия, – ты так носишься на своем Бугатти, что пробки не проблема. Скажи честно, что обошел все салоны красоты и ювелирные лавки в округе, потому и опоздал.

Было непонятно, ругает Клаудия младшего брата или просто, шутя, поддевает его.

Мэтт рассмеялся и схватил приборы:

– Ох, я такой голодный.

– Что же тебя не покормили твои приятельницы? Или готовить они умеют только алкогольные коктейли? – подала голос Рашель.

Она была явно раздосадована тем, как обошелся с ее девочкой Мэтт, и не упустила случая поддеть его.

– Ну почему же, – голос Мэтта стал резким. – Они многое умеют, а главное они умеют контролировать количество выпитого алкоголя и не садиться пьяными за руль.

Рашель покраснела так, что мне показалось, что она сейчас расплачется.

– Если ты намекаешь на Лиззи, – прошипела она, – то не старайся, она все равно ничего не помнит и не может тебе сейчас ответить.

– Хорошо устроилась, сестренка, – обратился Мэтт ко мне, и я растерялась потому, что совершенно не понимала, что происходит, – накуролесила и делаешь вид, что память отшибло?

Я в испуге посмотрела на Стивена. Он сидел молча, но по побелевшему лицу и напряженному выражению глаз я поняла, что разразится гроза. Так и вышло:

– Замолчите оба! – резко сказал он, повысив голос и бросив приборы на стол. Столовое серебро звякнуло, ударившись о дерево, и Рашель подскочила на стуле в испуге. – Довольно! Вы все достаточно меня позорили, чтобы я продолжал это терпеть. Я запрещаю вам вступать в разговор друг с другом, если вы не можете найти общий язык. Это понятно?

Никто не ответил. Все молча уставились в тарелки и сидели так до конца ужина. Разговаривали только Стивен и Боб, и очень редко слышался голос Брайана. Первыми из-за стола встали Стивен и его партнер, их примеру последовали остальные. Рашель придержала меня возле стола и тихо сказала:

– Не слушай никого, ты ни в чем не виновата.