Читать книгу: «Интервью Короткого Хх Века», страница 7

Кэндзабуро Оэ

Лауреат Нобелевской премии по литературе в 1994 году

Тихий крик

Весной 2001 года я приехал в Японию для съемки ряда давно запрограммированных репортажей. Закутанный в несколько слоев одежды в малюсеньком заснеженном городке на крайнем севере Японии, я смотрел, как старый автобус, который привез меня в это ледяное царство японского архипелага, быстро удалялся, поднимая брызги грязного снега, и в моей голове вертелась знаменитая фраза Брюса Чатвина: What Am I Doing Here ? [7]

Как писал Тициано Терцани: «Невероятно, но японцы уверены, что на их островах есть всё». Я лично убедился в этом, когда немного позже встретил вежливого крестьянина, выращивавшего чеснок в регионе Аомори, которого все считали прямым потомком Иисуса Христа... японского! ^[8]

До этого я имел честь взять интервью у одного из самых значимых живых современных литераторов Японии, лауреата Нобелевской премии по литературе, Кэндзабуро Оэ.

Автор «Писем милому прошлому» и «Футбола 1860 года» объяснил мне, почему, по его мнению, проблемой современных японцев является безрезультатная попытка «сохранения души».

*****

С начала его литературной карьеры (тогда ему было двадцать два года), не прошло и месяца, чтобы теперь уже шестидесятидвухлетний Кэндзабуро Оэ не работал бы над одним из своих романов. Он родился в 1935 году в маленьком городке на острове Сикоку, на юго-востоке Японии, закончил факультет французской литературы в университете Токио. В своих произведениях он в прямом, ясном и резком стиле смело затрагивает такие темы как сумасшествие, жестокость человека к человеку, тревога перед неприемлемой реальностью. Ловко жонглируя формами и языком, используя широкую стилистическую гамму, которая перетекает из смешной и сказочной в беспощадный реализм, автор «Футбола 1860 года» ^[9] сумел придать форму своим переживаниям в немногословном сопоставлении с собственными призраками и тревогами. В его произведениях, таких как «Помоги нам преодолеть наше сумасшествие», ничто не происходит само собой, и повествование отрывисто и таит в себе массу неожиданностей.

Беспощадный рассказчик с прекрасным чувством юмора, Кэндзабуро Оэ бросает вызов и подвергает испытаниям чувствительность и нервы читателя, доводя его до грани.

«Я стал задумываться о том, чтобы попробовать новый стиль повествования, более подходящий современному произведению. Типичный роман девятнадцатого века, думал я, написан в третьем лице, чтобы анализировать психологию различных героев, и позволяет лучше понять нашу эпоху. Жан-Поль Сартр, мой интеллектуальный проводник, критиковал вид повествования, в котором автор доминирует над героями и, зная психологию каждого из них, предстает перед читателем как некое подобие бога. Я тоже решил писать от первого лица, но в последующие годы, поразмыслив и почитав, я понял, что повествование от первого лица не позволяет рассказчику раскрыть идею в полной мере. Вот почему я снова задумался о том, чтобы писать от третьего лица».

Оэ цитирует таких великих писателей этого века как Томас Манн и Роберт Музиль, а из современников – Гюнтера Грасса. «Они предвидели упадок жанра романа в двадцатом веке и решили создать новый вид повествования. Такой шедевр как «Человек без свойств» Музиля доказывает это самым восхитительным образом», - уверяет Оэ. - На пороге двадцать первого века каждый знает: нет больше идеального видения, способного охватить весь мир целиком. Нет веры ни в единого Бога с традиционной религиозной точки зрения, ни в бога по Гегелю, ни по Марксу. История нашего века доказывает, что нужно было избавиться от этих трех моделей. Я думаю, что роль воображения в рассказе заключается в попытке обеспечения целостного представления. Если говорить о моих прошлых произведениях как о соло на фортепиано, то сегодня я хотел бы написать квинтет».

Так, экспериментируя с новым личным стилем, Оэ надеется написать роман, которым подведет итоги своей жизни: «У меня еще нет четкого сюжета, но я хотел бы написать о людях, которые размышляют над проблемой души на этом отрезке века. Это произведение стало бы итогом моего творчества и всей моей жизни».

Оэ воодушевляется, решив на секунду отбросить свой строгий и бескомпромиссный образ, и его глаза за стеклами крупных, очень японских очков загораются энтузиазмом. Он цитирует книгу израильского историка и теолога Гершома Шолема «Шабтай Цви», биографию человека, которого еврейская мистика конца семнадцатого века считала Мессией. Пока движение Шабтая набирало обороты и приближался день преобразования мира, сам он, разоблаченный настроенным против него польским раввином и принужденный оттоманским высокопоставленным служащим отречься от своей религии, принял Ислам.

Оэ считает, что влияние движения Шабтая Цви было огромным. «Уже после отступничества «Мессии» большая часть религиозной власти и народа сохранила веру. Ученики превзошли учителя», - утверждает он.

И именно крах движения, веры, убеждений, становится часто повторяющейся темой в романах Оэ, от «Игры века» до «Ливень прокрался в мою душу». Писатель, который, по мнению Кэндзабуро, «не является интеллектуалом с большой буквы, а лишь субинтеллектуалом, вышедшим из субкультуры», должен постоянно быть в курсе того, что происходит в обществе. И, разумеется, подробно изучать события с исторической точки зрения, чтобы потом проанализировать их в международном контексте.

«В последние годы, - продолжает он, - эта проблематика стала снова актуальной, в том числе, и в моей стране. Секта Аум Синрикё, ответственная за теракт с газом сарин в метро Токио весной 1995 года, является ярким тому примером. Вопрос в том, что будут делать верующие после распада этого движения. А если взглянуть на проблему под более широким углом, в культурном аспекте, невольно возникает вопрос, как будет жить народ после исчезновения идеологических течений. Японцев всегда привлекало всё иррациональное; и именно это в прошлом, накануне второй мировой войны, толкнуло их на путь национализма. И по сей день молодежь находится в поиске мистицизма. Но во время процесса модернизации, в особенности, в период экономического роста, японцы отвергли традиции. Таким образом, даже если удастся уговорить верующих оставить такие секты как Аум, невозможно указать им путь к спасению души. А не это ли является проблемой нашей культуры?».

После смерти своего друга, Тору Такэмицу, Оэ начал писать то, что скромно называет своими «упражнениями по стилистике». И, по собственным заверениям, он намерен продолжать до тех пор, пока не сумеет полностью выразить в третьем лице психологию героев: умная, но наивная девочка; странная девушка, обращенная в веру; мессия наших дней и его пророк, мозг его движения.

«Я всегда торопился, - заключает он спокойно. - Я был как те студенты, которые всегда спешат сдать контрольную работу раньше времени. Теперь я твердо намерен использовать всё имеющееся у меня время. Во всяком случае, то, что осталось. А осталось не так-то много».

10