Читать книгу: «Via Combusta», страница 21

Глава 8.

Москва. Начало мая.

Где-то года три назад.

Проснувшись так же рано и следующим утром, Леонид не мог найти себе места, возбуждённо крутя смартфон в руках и чуть не ежеминутно проверяя его на наличие пропущенных вызовов. Таковых пока не поступало, что лишь разгоняло нервное возбуждение. Тому были две причины. Нервная причина заключалась в том, что своевременно поступивший сигнал открывал для Леонида, как для очень опытного адвоката, массу преимуществ. Ведь, успей он переговорить с вернувшимся в сознание Алексеем с глазу на глаз, вся история могла приобрести очень интересный для них обоих оборот. Задача лишь заключалась в том, чтобы успеть пообщаться с ним до появления сотрудников полиции. Вторая же причина, отвечавшая за возбуждение, была иррациональной, странной, сумасшедшей немного, но от этого не менее будоражащей сознание влюбившегося, похоже, с первого взгляда адвоката.

Вот уж где Леонид не ожидал встретить это чувство, чувство возникшего интереса, влечения, так это в палате интенсивной терапии. Сойти с ума. Очень странное чувство. Необъяснимое. Пугающее. Но манящее. Леонид не знал, что и думать. Буквально отчаявшись найти в себе хоть какой-то интерес к противоположному полу, молодой человек уже и не чаял, что когда-то такое может случиться. Но что это было? Вспышка. Искра. Как кольнуло. И вштырило, да так, что от совокупности возникающих чувств Леонида немного вело и кружило. Кристина была совершенно не похожа ни на одну, когда-либо встречавшуюся на пути Леонида, девушку. Ни на единую. Она была одна такая в своём роде. Красавица, настоящая красавица, но её красота была настолько не броская, не яркая, не украшенная ни единым штрихом косметических средств, что наслаждаться ею хотелось снова и снова. Милое и очень умное лицо. И взрослый, милосердный взгляд огромных голубых глаз, ярко контрастирующий с достаточно юным возрастом. Было ясно, что эти глаза повидали очень многое. И это ещё больше подкупало. А фигура? Нет, с таких линий нужно было делать слепки и отправлять их прямиком в Лувр, не иначе. Но, опять же, всё настолько не броско, всё скрыто за строгим футляром стерильной медицинской униформы. Эстетика. Щёчки с ямочками! Не говоря уже про руки с аккуратными нежными пальчиками и тёплыми мягкими ладонями. В общем, если не сказать, что Леонид был сражён наповал, то ничего не сказать. Поэтому предвкушение её звонка объяснимо будоражило.

Проведя с пользой весь прошедший длинный день, молодой опытный адвокат уже во многом успел разобраться, если не во всём, и смотрел на всё это дело с позиций, скорее, профессиональной точки зрения, чем с общечеловеческой. Во-первых, не было никаких сомнений, что в суде по данному делу будет о чём поговорить, есть повод для ходатайства о проведении пары экспертиз, поэтому исход процесса был, скорее, пятьдесят на пятьдесят. Что было совершенно не плохо, принимая во внимание всю видимую однозначность лежащих на поверхности выводов.

Если и начинать, то всё обвинение будет отталкиваться от позиции жены Алексея. Однако, пообщавшись вчера с Есенией те несколько секунд у палаты её сына, Леонид не мог однозначно говорить, что там глухо и шансов на мировую нет. Да, по сути, адвокат был послан расстроенной матерью далеко и надолго. Но, это – по сути. А по форме… Что-то было неоднозначное в форме посыла, что заставляло адвоката усомниться в железобетонной позиции Есении. Что-то там сквозило в тоне, словно поиск более-менее приемлемого для всей семьи выхода из сложившейся ситуации. Поэтому, это было не плохо. В памяти Леонида всплыл известный и прогремевший на всю страну случай, когда пьяный в стельку отец угробил собственную дочь, катая её на мотоцикле, и остался на свободе, потому что мать погибшей девочки сама ходатайствовала об этом в суде. Да, там дело было связано с невозможностью в одиночку воспитывать оставшихся десятерых или более – сейчас уже Леонид не мог вспомнить точно – детей. Но, суть-то от этого не меняется. И одного в одиночку поднимать сложно. Это же, как смотреть.

Во-вторых, Леониду не понравился следователь, ведущий дело о ДТП. Очень странный субъект. Фанатик какой-то. Идейный. Но от большого рвения копать, копает тупо в одну сторону, причём по верхушкам, упуская из внимания многие важные детали. Если всё так дальше пойдёт, то этот усердный господин такого в материалах дела накатает, что буквально подставит прокурора в суде, не иначе. Главное, чтобы Алексей, придя в себя, назначил Леонида своим защитником по делу, а остальное – это ловкость рук, гибкость ума, талант и недюжинные коммуникативные способности адвоката. И никакого мошенничества. Строго по буквам законов, коих, благо, пруд пруди и все разные. А следователя было желание поменять. Другой вопрос, а надо ли, раз он такой туннельный, читай – полезный?

Высосанные из пальца обвинения в адрес Алексея в обнале и выводе капиталов за рубеж, и ещё какой-то попутной хрени, вообще выглядели смешно. Леонид слишком часто встречался с такими случаями в своей практике, чтобы не чувствовать в этом процессе чью-то жадную до денег руку. Заказчик этого беспредела, по-видимому, обладал определённым весом в обществе и административным ресурсом. Однако единственными доказательствами по таким обвинениям могли быть только фабрикашки. Это Леонид, самостоятельно курировавший все юридическо-правовые моменты корпоративного характера в бизнес-структурах Алексея, знал чётко. Никаких зацепок, по крайней мере, в этой стране, собрать было просто не возможно. А спешка, в которой развивались события по этому лихому делу, говорила в пользу того, что оно было продвинуто внезапно, без подготовки, через силу. Никто там, скорее всего, даже не задумался направить какие-либо запросы в другие юрисдикции. Да и даже если бы направили, ничего внятного не получили бы. За это Леонид ручался заказчикам, что называется, головой. За это он и получал свои деньги, которых не получал ни один из знакомых ему коллег по цеху. Поэтому, как вести и этот нехитрый процесс и поставить таинственному недоброжелателю правовой шах и мат, он прекрасно представлял и даже крайне желал так лихо поразвлечься в скором времени.

В общем, если говорить строго по профессии, Леонид Жалский стоял на достаточно крепком фундаменте, уверенно смотря в будущее. Единственное, что заставляло его нервничать, так это неопределённость самого будущего, так как о состоянии вышедшего из комы Алексея можно было только догадываться. Адвокату ещё ни разу в своей практике не доводилось сталкиваться с серьёзными черепно-мозговыми травмами своих доверителей, однако вариации мыслей на тему временной или постоянной потери памяти не добавляли спокойствия и умиротворения. Молодой человек ходил из угла в угол, проговаривая вслух различные варианты, свою правовую позицию по каждому эпизоду и споря сам с собой для поиска слабых мест.

На часах было без чего-то десять, когда экран смартфона загорелся и тут же потух, не успев проронить ни звука. Подбежав к лежащему на столе аппарату, Леонид убедился, что звонок поступил именно с того желанного номера, откуда и ожидался, щёлкнул в воздухе пальцами и рванулся в прихожую. А уже через пять минут он выскочил из подъезда, запрыгнул в такси и растворился в интенсивном городском траффике.

На этот раз он был, что называется, при оружии. Заказанная вчера строгая докторская униформа и перекинутый через шею стетоскоп делали своё дело, свободно пропуская молодого псевдо-врача мимо таких же врачей, которым дела до него не было. Зная обстановку, маршрут и неплохо работающие кодовые слова, Леонид вновь без проблем добрался до отделения, где лежал Алексей, проник туда, прошмыгнув в дверь за нянечкой-техничкой, собиравшейся мыть полы, и направился к нужной палате. На вахте, опустив голову над чьей-то медицинской картой, сидела Кристина и старательно выводила в ней какие-то надписи ещё прилежным каллиграфическим почерком. Леонид неслышно приблизился к стойке, облокотился на неё и прошептал корпящей над бумагами медсестре нежнейшее «Спасибо».

Встрепенувшаяся от неожиданности девушка подняла глаза и, встретившись с сияющим взглядом Леонида, неловко улыбнулась.

– Здравствуйте, Леонид.

– Доброе утро, Кристина. Как он?

– Он в сознании. Полчаса назад с ним лечащий врач говорил.

– Отлично. Это для вас.

– Что это?

– Открытка. С сюрпризом. Как и обещал.

– Спасибо. У вас минут десять. Потом обход. Успеете?

– Выше крыши. Ещё раз огромное спасибо!

– Леонид, вчера снова приходили полицейские. Сказали, что сегодня опять придут.

– Я знаю. Это не страшно. Теперь они мешать человеку выздоравливать не будут. Всё общение только через меня или в моём присутствии.

– У вас мало времени. Идите.

Проведя у Алексея в палате не более семи минут, Леонид выскочил оттуда пулей и, в состоянии крайнего возбуждения, даже запыхавшись, снова подбежал к посту медсестры.

– Когда… Когда следующий обход?

– Чего?

– Кристина, когда у вас следующий обход?

– После обеда… Всё в порядке?

– Всё отлично! Всё просто замечательно. Мне только надо, чтобы Алексей ещё раз встретился со мной сегодня. Со мной и с его женой. Это можно будет устроить?

– Ой, а вы через сколько вернётесь?

– Надеюсь, что через пару часов, может через три максимум.

– Сделаем. Бегите!

Леонид спешно пошагал по коридору в сторону лифта, по дороге набирая знакомый номер.

– Алло, Есения?

– Да, Леонид. Вы чего-то не поняли из сказанного мной в прошлый раз? Вам повторить?!

– Есения, я человек сторонний. Вы мне можете что угодно говорить, но это ваш диалог не со мной, а, скорее, с самой собой. У меня есть для вас информация. Если не хотите, я могу вообще ничего не говорить.

– Какая информация?

– Я только что встречался с вашим мужем. Он пришёл в сознание, но очень слаб. Алексей меня попросил вам передать, что он очень хочет вас видеть. Он хочет вам что-то передать.

– Когда?

– Сейчас. Чем скорее, тем лучше. Я выхожу из Склифа, чтобы за вами заехать. Вы где сейчас территориально находитесь?

– Не надо за мной ехать, Леонид. Я буду там в течение часа.

– Я встречу вас на входе.

– Хорошо.

Всё-таки не подвела Леонида его чуйка. Интонацию, с которой Есения посылала его в прошлый «до сраки», он прочитал верно. Даже ехать никуда не пришлось. Все мы, конечно же, люди одинаковые. Всем друг от друга что-то надо. А уж тем более от членов собственной семьи. Ещё бы, такая ситуация. Да просто ужас. Но даже в таких бедах лучше держаться вместе, а не с вилами лезть друг на друга. С вилами… Погодите-ка. Вдруг юриста прошибло в холодный пот. А что, если Есения спешит сюда, так, сходу и без лишних разговоров приняв приглашение, из соображений мести? Да не. Не может быть. Хотела бы – давно сюда пришла. Не… Это бред. Тут с ними самому свихнуться можно. Но на всякий случай лучше как-нибудь подстраховаться…

Звонок Есении прозвучал минут через сорок. Леонид встретил её у главного входа, попросил переодеться так же, как и он, в довольно таки заношенную врачебную униформу, которую получил от заметно потеплевшей к нему Кристины, и повёл девушку по кратчайшему и проверенному маршруту, минуя самые опасные кордоны, к палате Алексея. А уже через пять-семь минут тихонько запустил её в палату и, аккуратно закрывая за собой дверь, показал сидевшей в середине коридора медсестре оттопыренные в разные стороны мизинец и большой палец, приложенные к уху. Кристина кивнула, что Леонид расценил, как согласие быть на связи, и шагнул в палату.

– Алексей, мы здесь, – произнёс негромко Леонид в сторону лежащего с закрытыми глазами Алексея.

– Здравствуй, Есь, – глухо и хрипло донеслось до девушки из центра мусорной бороды.

– Да, здравствуй, – холодно отозвалась жена.

– Я Лёню попросил тебя позвать, – пытаясь собраться с мыслями и как-то начать трудный разговор с женой, продолжил Алексей.

– Я пришла, – всё так же холодно держалась Есения, вызывая недоверчивое выражение лица адвоката. – Как видишь.

– Вижу. Спасибо, что пришла, – Алексей наполнил лёгкие воздухом на сиплом свистящем вдохе, и начал. – Ладно. Давайте без разгонки. Времени у меня мало. Ещё, не дай бог, снова отключусь.

– Говори, я слушаю, – лёд в голосе девушки не таял.

– Короче, Есь, я прошу простить меня, – хлюпнул накопившейся мокротой Алексей. – Очень сильно прошу простить…

– Ты меня только за этим позвал, Лёш?! – в сторону Алексея полетела невидимая сосулька. – Ты хоть знаешь, чего ты натворил?!

– Есь, давай по чеснаку и без лишних слов, – в лёгких Алексея булькало и прорывалось наружу. Он прокашлялся. – Я тут уже пару раз видел смерть. Глаза в глаза ей глядел. И только одно меня заставляет хвататься за жизнь – Саша и ты.

– Тебе сказать, как Саша себя чувствует, Лёш? Сказать?! – последнее слово Есения прокричала Алексею с взмокшими в момент глазами.

– Есь, я – скотина. Скотинище. Я такая тварь, от которой мне самому жутко, – глаза Алексея были на мокром месте. – Если хочешь, вот если ты хочешь, я сдохну. Возьму и сдохну тут, как собака. Поверь, я это сделаю, если ты так скажешь. Молчи. Дай договорить. Воздуха не хватает. Плывёт всё. Если вы мне руку протянете, если вы меня сможете простить… Пусть не сейчас, пусть когда-то там, в будущем… Я поднимусь. Есь, я поднимусь, и всё изменю.

– Что ты изменишь, Лёш? – с рыданием вырвалось из Есении. – Что ты можешь изменить?! Ты Саше ногу вернёшь?! Он на грани, понимаешь? Его в Германию надо, срочно!

– Еся, я тебе клянусь, я прирасту ему в том месте, где его нога была, – прорычал плачущий Алексей. – Я ползать буду, Еся, я на коленях под ним ходить буду, но он у меня не то, что не упадёт, а даже не шатнётся ни разу. Врасту туда, хребтом своим врасту. Я люблю его больше жизни. Я вас люблю, Еся, обоих, и без вас мне жить не зачем. Я всё решил бросить, Есь. Всё закрыть. Лёня всё сделает, я ему всё рассказал. Он закроет компании. Все. Людей отпустит. Лёня, слышишь?

– Да, Алексей, всё сделаем, не переживай, – уверенно отрапортовал Леонид.

– За четыре месяца, слышишь, за четыре чтобы пособие всем выдали! – повысил хрипяще-свистящий тон Алексей. – Пусть идут с богом. Деньги возьмёшь на Сейшелах и на Олдерни, как и договаривались. Если там на всё не хватит, залезай в сингапурский счёт. Но, чтобы всем заплатил! Понял?

– Да, Алексей, у меня всё записано, – так же чётко выпалил Леонид.

– Хорошо. Себе, сколько надо – возьми тоже, чтобы от тебя эти бандиты отвязались. Остальное… Остальное отдашь Есе. Всё, до копейки. Понял?

– Да.

– Всё Есе отдавай. Аресты с российских счетов снимай и всё на Есю переводи. Вообще всё на Есю. Деньги ей сейчас понадобятся в нале. – Алексей торопился, но сил уже не хватало, поэтому запинался. – В нале отдай. Сколько надо – переводи в Германию и курируй все расчёты с немцами сам, Есю не грузи. Ей и без этого тошно. В нал только переводи не всё. Единицу, слышишь, единицу, грузи в биткойны и тоже на Есю, в её кошелёк.

– Алексей, в биткойны что, миллион переводить?! – удивился Леонид. – Они же сейчас падают.

– Переводи миллион, – Алексей глухо закашлялся. – Или больше, сколько останется. В нале много не держите. В банках тоже. Как разблокируете счета – всё снимай и пополамь. Нал переводи в доллары, франки, кроны, сам посмотри… В рублях много не держите. Остальное – в битки.

– Я понял, – сомневаясь в правильности подхода, но не осмеливаясь перечить, ответил Леонид.

– Хорошо, что ты понял. Хорошо, – Алексей с трудом вытянул обвислую руку в сторону жены и произнёс. – Еся, подойди. Сядь. Дай пять. Ты холодная вся. Есь, я не знаю, выкарабкаюсь я или нет. Но, чтобы ты знала, я тебя люблю. И Сашу очень люблю. Только такой мудак, как я, мог так долго этого не ценить. Простите меня. Простите меня!

– Лёш… – Есения глубоко выдохнула и уткнулась лбом в мужнину руку. – Мы тебя любим. Я тебя люблю. Саша тебя очень любит. Я не знаю… Как-то будем дальше жить. Вы только живите! Живите оба!

К разрыдавшейся женщине со спины подошёл Леонид и взял за плечи.

– Есения, вам надо уходить. Скоро приедет полиция. Не надо, чтобы они вас тут видели.

– Да, я поняла, – девушка поднялась и провела ладонью по лбу мужа. – Давай вылезай отсюда, муж. Ты нам нужен живой.

– Спасибо, жён, – глаза Алексея блестели и сочились. – Спасибо. Идите. Идите!

– Есения, вы пока выходите, а я в мужскую комнату быстренько заскочу, – провожая девушку к выходу из палаты, произнёс Леонид, которого от такого разговора скрутило. – Подождите меня внизу, там небольшая кафешка есть. Хорошо?

Есения шла по больничному коридору в слезах, которые сегодня текли на удивление активно, но не обжигали и не разъедали воспалённую кожу вокруг глаз. В душе девушки было такое смятение, такой водоворот противоречивых чувств, что было очень сложно ими управлять и взять себя в руки. От ощущения обретённой надежды на спасение хотелось бежать по потолку и кричать. Хотелось двигаться. Стоять на месте было невыносимо, куда-то нужно было отводить выплёскивающуюся наружу энергию. Девушка прошла мимо лифтов и направилась к лестнице. Спускаясь по ступенькам, она нарочно увеличивала темп, чтобы хоть как-то переводить эмоциональные порывы в энергию движения. Спустившись вниз и найдя кафетерий, девушка села за приоконный столик и, достав смартфон, набила короткое сообщение: «Дмитрий, здравствуйте. Если вопрос денег на лечение вашей девочки ещё актуален, пришлите мне сумму и как вам её передать? Есения». Пальцы на руках била крупная дрожь. Отправив сообщение, девушка закрыла глаза, отвернулась в сторону окна и тихо заплакала, позволив себе проявить слабость. Сердце девушки постепенно наполнялось теплом и уверенностью. Зажав в ладони отцовский кулон, девушка глядела в окно и что-то беззвучно шептала. По движению её губ можно было лишь частично понять, что шёпотом многократно выражалась огромная благодарность папе.

Глава 9.

Москва. Начало мая.

НИИ скорой помощи им. Н.В. Склифосовского.

Где-то года три назад.

Увидев, как из палаты Алексея Вознесенского выходят его жена и адвокат, Роман испытал лавинообразный прилив обиды и ярости. Отойдя в тень небольшого и неосвещённого холла, Роман проводил буравящим взглядом отстранённо шагающую и не замечающую ничего вокруг Есению, и услышав звук закрывающейся двери мужского туалета, спешно зашагал по коридору в направлении палаты обвиняемого.

Все эти последние дни состояние полицейского, психика которого была раскалена добела, находясь в продолжительном стрессовом напряжении, всё больше деградировало. Он осунулся ещё сильнее и уже был похож, скорее, на дедушку Бармалея, чем на самого Бармалея. Закрывшись глубоко в себе, в своём богатом переживаниями внутреннем мире, основательно там окопавшись и заняв глухую оборону, Роман строил свой план восстановления мировой справедливости, строго соблюдая стройность шатавшейся в голове мысли. Пребывая в достаточно не плохом расположении духа после телефонного разговора с Есенией и понимая, что в её жесткой по отношению к мужу позиции можно быть с высокой долей вероятности уверенным, капитан шил лоскутную простыню дела стежок за стежком, удовлетворённо наблюдая, как вырисовывается нечто целостное и логически законченное.

Благостное расположение духа Романа перечеркнул вчерашний визит молодого и наглого адвоката к начальнику их отделения. Как показалось следователю, Станислав Анатольевич был если не обязан чем-то этому проходимцу, то уж точно был к нему крайне расположен, раскатав перед посетителем такую ковровую дорожку, что его визит больше походил на официальный государственный, в самых верхах. Вообще, всё, что происходило в кабинете Станислава Анатольевича, больше походило на давление на следствие. Романа представили адвокату как профессионального оперативника, опытного следователя с хорошей репутацией, который в силу недавнего перевода из области только начинает свою столичную карьеру.

Со слов Станислава Анатольевича, с Леонидом Жальским, а именно так звали этого слащавого прыща, их связывала какая-то прошлая заварушка, где они оба каким-то образом достойно себя повели. Начальник охарактеризовал адвоката, как одного из самых корректных, профессиональных и уважаемых людей в своём деле, услугами которого нельзя было ни в коем случае пренебрегать. Не вникая в обстоятельства дела, начальник высказал обоим мужчинам своё уважение и надежду, что следствие будет объективно, профессионально и основывать свои выводы только на голых фактах, без домыслов.

Это он ему, Роману Константиновичу Смирнову сказал, в присутствии адвоката противоположной стороны. Каково, а? Чтобы следствие было объективно! Хорошо. Будет вам объективно. Будет вам так объективно, что от количества объективов, в которые попало это жуткое ДТП, у вас на суде в глазах будет рябить. Без домыслов, значит. На голых фактах. Ну-ну. Будут вам и голые факты, и неоспоримые доказательства, и ещё от матери пострадавшего ребёнка вы получите такую позицию, к которой, по видимому, адвокат совсем не готов. Что это вообще значит, организовывать встречу с противником в период подготовки к войне? Как это понимать? Будьте объективны, профессиональны, проверяйте, мальчики, доказательную базу и не ссорьтесь?! Так, получается?

Чёрт-те что. Роман кипел от возмущения после этой встречи весь день и всю ночь, так и не сомкнув глаз. Уснуть получилось только под утро. Да так ему крепко разоспалось, что проснулся оперативник около двенадцати. Ругая себя почём зря, что проспал так долго, Роман стал вызванивать лечащего Алексея Вознесенского врача, пока, наконец-то, не дозвонился, узнав о возвращении подозреваемого в сознание. Спешно собрав всё необходимое, подпоясавшись, так сказать, и оправившись, Роман поспешил в госпиталь с одной только целью – успеть провести допрос подозреваемого до появления адвоката, и крайне желательно, вообще без его при этом присутствия.

Каково же было его изумление, удивление, шок, не иначе, когда Роман обнаружил, что опоздал. Да и не просто опоздал а, прям, капец, как отстал от пронырливого адвоката, который не только опередил его на свою голову, но и на голову Есении. То есть, вкупе, аж на две головы. Как это могло получиться?! Роман не находил себе прощения, бичуя и терзая себя изнутри. Вот так всё у него. Всё рассыпается сквозь пальцы. Работа. Семья. Теперь это дело. Всё, за что бы ни взялся Роман в этой жизни, какую бы он себе цель ни поставил, он всё сливает. Он – неудачник. Паталогический лузер, всё время плетущийся в хвосте более удачливых и пронырливых лидеров марафона, кормясь остатками со столов их побед.

Сомнений не было. Раз адвокат уже побывал у Алексея, значит, Алексей уже подготовлен и может на полном серьёзе вообще слова не проронить без присутствия Жальского. Фамилия-то у него какая противная. Но даже не это было самое плохое. Катастрофа была в том, что Вознесенская, по всей видимости, теперь не будет ни содействовать следствию в сборе доказательной базы для стороны обвинения, ни поддерживать это обвинение. А при таком раскладе мальчики, действительно, ссориться не будут. Просто потому, что один более успешный мальчик представит другому, паталогическому лузеру, свою пятую точку наполизать. Прямо в здании суда. И лузер, самое-то интересное, будет лизать. Вот в чём скотство-то!

Или всё-таки не такой Роман уж и мягкотелый? Мужик он, в конце концов, или нет? Неужели он, Роман Смирнов, отец, не сможет встать во весь рост на защиту детей, искалеченных и изувеченных на дорогах такими вот ублюдками, как этот Алексей Вознесенский? Сколько это будет продолжаться, если каждый мужик будет проходить мимо таких случаев и закрывать на это глаза? Сколько детей должно погибнуть и пострадать, чтобы общество окончательно проснулось и протрезвело? Сколько ждать-то этого благословенного момента? И есть ли у него, Романа Смирнова, желание и время терпеть так долго, пребывая в страусиной позиции?! Слушайте, так раз законодательство написано как раз для таких, как Вознесенский и Жальский, и такими же, как они, может быть, и верно, что он тогда мразь ту, которая Катю покалечила, в кутузке придушил? Может, просто нет для таких извергов другого, более справедливого, суда, кроме как отцовский? Ведь общественное осуждение, пусть даже самое строгое, это лишь жалкое подобие того родительского суда, которого они по-настоящему заслуживают?! Ударив в больничную стенку кулаком со всей дури, Роман зашёл в палату к Алексею и плотно закрыл за собой дверь, успев дополнительно огорчиться, что на ней не было предусмотрено никакого запорного механизма.

– О, а я гляжу, вы не плохо себя чувствуете, Алексей, – с нескрываемой ненавистью в голосе произнёс с порога Роман, прошагав к его койке, глухо стуча каблуками. – Киношку досматривать будем?

– Это вы опять, – приоткрыв заплаканные глаза, прохрипел Алексей. – Идите на хер, честное слово. Не хочу с вами, вообще, разговаривать. Общайтесь, вон, с адвокатом.

– Ай, как хорошо вы всё решили-то! – с желчью в голосе прошипел Роман. – И на хер-то вы всех посылаете. И на нём же всех вертите. И нет для вас ни закона божьего, ни людской до вас дотянуться не может, только через адвоката-то. По всем фронтам не подступиться.

– Чего вам от меня надо-то, капитан?! – вспыхнув от обиды, харкнул клокочущей в лёгких жидкостью Алексей. – Чего вы привязались? Я вам всё равно ничего не скажу, чего хотите со мной делайте. Мне насрать. Какие я решения должен был принять, я уже принял и менять их не собираюсь. Вообще не понимаю, вам больше всех надо, что ли? Кто вас сюда пустил? Лёня!

– А, конечно, защитника же надо позвать, – озверел от хамского выпада Алексея Роман. – Давай вместе, хором. Лёня! Лё-ё-ёнечка! Спаси, помоги. Только не спасёт он тебя. Скот ты. Собака. Понимаешь? – и Роман подошёл вплотную к койке Алексея и заглянул ему в глаза. – А собаке собачья смерть…

На этих словах Роман так двинул кулаком по стальной гире, прикреплённой через подвес к просверленной пятке Алексея, что тяжеленный металлический снаряд чуть не сделал полный оборот по большому радиусу и стал раскачиваться взад-вперёд на максимальной амплитуде. Не отрывая пронзительного взгляда от глаз Алексея, Роман наблюдал, как искривилось его лицо в ужасной мучительной гримасе, а губы стали хватать перекрывшийся стиснутым болью горлом воздух, чтобы издать вопль. Взгляд Алексея вдруг остановился, а зрачки закатились. Вместо желаемого вопля из горла Вознесенского вырвался лишь булькающий хрип, вместе с которым всё тело обмякло и опало, как лежало. Убедившись, что знакомый прибор показал ровную линию сердечного ритма лежащего и сопроводил сие событие соответствующим длительным звуковым сигналом, распространяющемся на очень не приятной для слуха частоте, Роман постоял в палате ещё пару минут, а потом, умиротворённо выдохнул и вышел. Только на этот раз бежать за врачами ему смысла не было.

Выйдя из больничного отделения, Роман сдерживал рвущуюся залезть на лицо широкую улыбку и просторнее обычного помахивал портфелем. Словно доказав себе что-то исключительно важное, Смирнов снял тянущие к земле камни с плеч и поскакивал налегке, глубоко вдыхая переполненный обеззараживающими ионными ароматами больничный коридорный воздух, мало чего замечая вокруг и едва не сбив с ног выходящую из бокового бокса медсестру Кристину, которая спешила на процедуры в палату к Алексею. Не придав этому рядовому событию никакого значения, Роман коротко и по уставу извинился перед девушкой и продолжил свой парад вдоль по коридору, вскоре и вовсе пропав из виду.