Читать книгу: «Via Combusta», страница 20

По первому времени, взгляд дяди, окидывающий длинную линию клеток с плодящимися там и быстрорастущими кроликами, заметно светился. Однако, не прожив и первого сезона, все кролики за одну ночь издохли от неизвестной заразы, чем ввергли начинающего животновода в глубокую депрессию. А так как депрессивные проявления сформировались вокруг незадачливого дяди не только по животноводческому направлению, это заставило его пересмотреть подход к восприятию суровой реальности через уход от неё в райские кущи Бахуса.

На выходе из такого первого глубокого опыта дядя решил поменять стратегию и обзавёлся двумя молочными поросятами, поместив их в сарай и обеспечив им постоянный догляд. Дядя перетравил всех крыс в округе, заколотил металлом все отверстия, ведущие в свинарник, с одной только целью не допустить никакую заразу в их стерильное помещение. И, надо сказать, в определённом смысле он преуспел, так как хоть и медленнее, чем обычно, но свиньи стали потихоньку набирать вес на мелко изрубленных крапивно-комбикормовых харчах и радовать дядин глаз.

Однако, судя по обрывкам разговора между дядей и бабушкой, сегодня дело грозило снова пойти под откос, так как один из соседей по сараям, такой же горемыка-животновод, как и дядя, обнаружил поутру своих хрюшек не подающими признаков жизни и, по такому случаю, ушёл пить горькую. Лёше, как городскому подростку-ребёнку было многое не понятно, но, похоже, что позиция бабушки склонялась в пользу продолжения откорма пятачков как ни в чём ни бывало, так как, во-первых, поросята ещё не достигли целевой массы и были лишь подрастающим молодняком. А во-вторых, они были на несколько месяцев старше почивших хрюшек соседа, что давало им определённую фору в переносимости детских поросячьих болезней. Однако перенёсший слишком близко к сердцу свою первую неудачу дядя не был готов снова рисковать всем и твёрдо решил колоть сегодня хотя бы одного поросёнка, с тем расчётом, что в случае неудачи со вторым, на его столе будет красоваться хоть сколько-то мяса от первого.

Каким либо опытом убоя домашнего скота дядя не обладал, оперируя лишь теоретическими познаниями, подсмотренными в соседних хозяйствах. Как правило, для убоя принято было приглашать специально обученного человека, мясника, которому, опять же, по традиции, необходимо было оплатить услуги мясом. И это была совершенно нормальная и приемлемая практика. Однако, в данной ситуации, количество наличествующей биомассы поросёнка не располагало к делению. Делить там было пока ещё не особо чего. Поэтому, поняв, что позиция дяди в вопросе забоя непреклонная, бабушка лишь увещевала его воспользоваться услугами профессионала, а не пороть утреннюю горячку. Однако дядя уже всё решил и порол её; как элемент – разбудил племянника в помощь процессу, где он, дядя, будет играть ведущую роль.

Осознав, на что его подписывают, ещё не до конца очухавшийся Лёша похолодел. Он, конечно, видел, что нравы в сельской местности сильно отличались от городских, и люди здесь были, что называется, попроще. Только от такой бесцеремонной простоты у мальчика скрутило низ живота и возникли тошнотные позывы. А при виде процесса точения длинного кухонного ножа Лёша чуть не упал в обморок, решив, что лучше ему сейчас пойти и немного полежать.

В своих отношениях с дядей мальчик видел нечто большее, чем контакт дядя-племянник. Росший без отца, Лёша подсознательно искал вокруг себя старшего мужчину, которому можно было бы довериться, под защитой которого можно было бы оказаться, с кого бы имело смысл брать пример мужского поведения. Мальчик доверял своему дяде всецело, проецируя значение его личности для себя не иначе, как отцовское. Да, в своём дяде Лёша видел своего недостающего отца. Бессознательно, сам того не понимая и не прилагая к этому усилий. Он доверял своему дяде, как если бы он был по-настоящему его отец. Он брал с него пример, так как никого другого из ближайших по возрасту к отцовскому старших мужчин Лёша не знал. Модель мужского поведения дяди была для Лёши абсолютной путеводной звездой, эталоном для подражания. Что бы дядя ни делал, чем бы ни занимался, что бы ни говорил, как бы ни шутил, вся эта информация считывалась сознанием Лёши как готовая к применению модель социального поведения мужчины и записывалась там на корочку. Сомневаться в верности дядиной позиции, а уж тем более оспаривать или осуждать её мальчик был не в состоянии. Он даже не мог себе представить, что такое вообще возможно.

Уткнувшись в подушку и слушая, как где-то неподалёку стальной клинок ходит по точильному камню взад и вперёд, мальчик с ужасом пытался представить, что надо пойти и сделать. С диким ужасом. Конечно же, он был уже достаточно взрослый, чтобы понимать многие происходящие вокруг вещи. И он часто слышал от одноклассников рассказы, как их отцы кого-то подстрелили на охоте и кого-то притащили в дом на съедение. То, что свинина и говядина, курица и утка, рыба и ракообразные до того, как появиться на кухонном столе в супе или котлетах, жили полной жизнью, было не откровение. Лёша это знал и принимал, как данность.

Однако тут было совершенно другое дело. Лёша должен сам, лично, поучаствовать в убиении животного. То есть, на его глазах, которые ещё поблёскивали детским светом, должны были заколоть поросёнка, и он должен был принимать в этом процессе самое непосредственное участие. Проще говоря, один из этих бедных поросят, которых Лёша чуть ни каждый день бегал кормить, сейчас умрёт у него на руках. От его, можно сказать, рук. Эта перспектива настолько остро воспринималась мальчиком, что опоясывала всё его естество широкой удавкой дикого страха.

Лёша ещё никогда не видел, как кто-то умирал. И он никогда никого не убивал, кроме, разве что, назойливых сезонных насекомых и самостоятельно засыпающих через час после поимки рыбок, выуженных на ближайшем пожарном пруду. Он вообще никому не желал зла, а уж тем более смерти. А как представить, что поросёнка сейчас будут резать по живому вон тем длинным ножом, да на его глазах – мурашки стояли дыбом по всему телу мальчика.

Однако, что он мог сделать? Ничего он не мог сделать. Ничего. Ничего… Всё происходящее было выше его «хочу-нехочу», выше его личной воли. Мамы рядом не было, она должна была приехать только в конце недели. Лететь же в панике к бабушке, человеку, пережившему войну и повидавшему на своём веку событий, куда страшнее, чем заколотый поросёнок, коих в деревне кололи с регулярным постоянством, было просто очень стыдно. Поэтому, в отсутствие какой-либо надежды, Лёше пришлось взять себя в руки и внимательно слушать указания дяди. Суть его помощи заключалась в том, что надо было дождаться, пока дядя повалит поросёнка на землю, и потом сесть коленями на его задние ноги, придавив их и обездвижив на время, пока дядя будет колоть.

События, которые развивались дальше, мальчик воспринимал, как в каком-то бреду. Отобрав в загоне нужного поросёнка, дядя выманил его в коридор сарая, закрыл за ним дверь, чтобы не выбежал второй, и зажал голову поросёнка между ног, чтобы тот не убежал, пока дядя собирался с мыслями и делал последние приготовления. Поросёнок был ещё сущий ребёнок, от силы доходя весом килограмм до двадцати. Тощие бока, не успевшие в силу возраста набрать вес, изгибались ужом, пытаясь освободить зажатую между дядиных ног голову. Нервно хрюкая, поросёнок брыкался во все стороны, достаточно больно колотя передними копытами по ногам дяди, что накаляло и без того нервную обстановку. Дядя решил, что колоть его надо на улице, чтобы не пугать второго поросёнка, иначе он может потерять в весе. Накинув петлю из плотной верёвки на шею поросёнку, дядя вывел его из сарая, как на поводке, и скомандовал Лёше быть готовым.

Повалив поросёнка на бок, дядя сел на него всем весом в районе передних ног, и только после этого понял, что колоть ему просто не куда. Придавленный поросёнок истошно визжал и так отчаянно брыкался ногами, что подлезть ножом ему под нужное ребро не представлялось возможным, так как, элементарно, там располагалась опорная нога дяди. Изрядно нервничая, дядя закричал на Лёшу, чтобы тот очнулся и придавил задние ноги свиньи. Лёша опустился коленями на окорочок поросёнка, прижал дрыгающиеся копыта всем своим весом и зажмурил глаза в ожидании самого страшного.

Дядя медлил. Не найдя возможности колоть животное в сердце, он не понимал, что делать. Крик вопящего животного разносился по всей округе, что само по себе было не хорошо в столь ранний час. Дядя сидел на свинье спиной к Лёше, поэтому мальчик не мог видеть, что там происходит. Да ему и не хотелось ни в коем случае этого видеть. Под ним трепыхался и верещал, по сути и по весу, живой, тёплый и такой же ребёнок, как и сам Лёша. И его было жалко до одурения. Лёша ещё сильнее сомкнул закрытые глаза и из последних сил придавил бьющегося поросёнка к траве.

Вдруг поросёнок дёрнулся и взвизгнул настолько пронзительно и тонко, что его отчаянный вскрик стал похож на человеческий, точнее – на детский. Он взвыл от пронизывающей его боли. Он плакал. Он заплакал так, как плачут маленькие дети в поликлиниках, когда им делают уколы или берут кровь в первый раз в жизни. Он вопил настолько пронзительно и страшно, что Лёша заревел, а его уши от услышанного затряслись. Стенания гибнущего под коленями поросёнка стали булькающими. Лёше даже страшно было представить, что сейчас с ним делает его дядя. Вдруг, в бешеном отчаянном рывке животное выскользнуло из-под дяди, ударило со всей силы копытами Лёше в пах и понеслось, визжа и захлёбываясь, поскальзываясь и падая, в направлении поселкового почтового отделения. Краем глаза Лёша увидел, как из перерезанного горла бедного животного хлещет багровая пенящаяся кровь.

От увиденного мальчика тут же стошнило. Понимая, что в этот отчаянный момент он не может больше полагаться на племянника, дядя в одиночку понёсся за умирающим поросёнком с окровавленным тесаком и забрызганными кровью руками. Ужасу, охватившему перепачканного в рвоте мальчика, не было предела. От увиденного и пережитого в мгновение ока перевернулся весь его детский мир. Проще говоря, вместе с поросёнком тогда, на той залитой кровью траве, захлебнулся и умер и сам Лёша, детству которого перерезали горло.

Отойти от этого случая Алексей так и не смог, прокручивая его тысячи раз в своём сознании все эти прожитые годы. Ничего ужаснее в своей жизни он не помнил и не делал. Самое кошмарное воспоминание из детства имело происхождение не из каких-то там выдуманных пугалок и не из фильмов ужасов. Самое леденящее событие в жизни мальчика произошло с ним на самом деле. Тот день, когда под ним зарезали животное-ребёнка, оставил настолько неизгладимое впечатление, настолько кровоточащую зияющую рану, что она отказывалась рубцеваться и заживать вплоть до текущего момента. Во-первых, Алексей больше не мог есть свинину в принципе. При малейшем упоминании о свинине в пище его тошнило на полном серьёзе. А во-вторых, ни о каком занятии животноводством на сельскохозяйственной земле он даже и не задумывался, прочно и сознательно связав свою жизнь и деятельность с такими технологиями, которые не могли иметь совершенно ничего общего с агропромышленностью и сельским хозяйством. В тот самый день Алексей дал себе очень, очень много обещаний. Каждое из них он до сих пор отчётливо помнил и ни разу не нарушал. Начиная от контакта с дядей, который с тех пор охладился настолько, что напоминал к теперешнему времени лютую зиму, и заканчивая отношением к причинению вреда живым существам в принципе.

Сейчас, проваливаясь в обморок от увиденного на экране смартфона полицейского, Алексей снова стоял перед придавленным дядей животным и слышал, как дядя кричит ему, маленькому Лёше, требуя помощи. Но Алексей не мог пошевелиться, оцепенев от понимания, что же он натворил. Этот мальчик переводил взгляд с кричащего дяди на Алексея, потом на придавленного и корчащегося на траве поросёнка, потом снова на Алексея, в самое его сердце. Он смотрел туда полными слёз глазами и не мог поверить, что то, что он там видит, действительно случилось на самом деле. Мальчик, глядящий из прошлого в глубины души Алексея закрыл лицо ладонями и стал исчезать, растворяясь в видении и оставляя после себя болезненную тяжелую холодную пустоту. А без него, без поддержки этого мальчика, Алексею было не зачем дальше жить. Он понял, что не способен себе простить содеянное с сыном ни сейчас, ни когда-либо в будущем, как он не смог простить дядю. Жить с таким чувством вины было и мучительно, и невыносимо. В плывущем наваждении возникло лицо Игната и его последние горькие слова о повинности в смерти больного сына. Отпустив сознание, Алексей полетел спиной в пропасть…

Глава 7.

Москва. Начало мая.

Где-то года три назад.

Только Леонид ступил на родную землю, как сразу же огорчился. Прям, огорчился. Стильная, скорее – умопомрачительно модная, замшевая обувь Жальского, так хорошо и органично себя чувствовавшая в столице объединённого пока ещё королевства, наотрез отказывалась верить своим подошвам. Она, так вольготно носимая по туманному Альбиону практически в любую, типичную для тех мест, погоду, оказавшись тута, соотносила себя очутившейся совершенно не к месту. Молодому человеку пришлось признаться про себя, что он погорячился в выборе бот настолько, что, как минимум, психанул на эту тему.

Ну знал же, ведь знал, что для отчизны така тенденция, как мраморно-гранитное, асфальтобетонное или, на совсем худой конец, гравийно-галечное покрытие прохожих дорог с регулярной их чисткой, мойкой и собиранием пыли, есть нечто всеми желаемое, но далеко не повсеместное. Ой, как далеко. Ведь содержание в таком состоянии тротуарной сети есть не что иное, как изысканная роскошь, привилегия, демонстрирующая, в первую очередь, эволюцию общественного самосознания, самоуважения. Слишком быстро привыкаешь, конечно, к хорошему и, под час, перестаёшь это замечать и ценить. У себя на Темзе Леониду бы даже и в голову не пришло думать о том, что для ношения замшевой обуви надо выбирать какой-то особенный маршрут. Тонкая прочная тротуарная плёнка высокой цивилизации настолько хорошо была спроектирована, организована, построена и содержалась в таком образцовом состоянии буквально на каждом метре дистанции, что воспринималось повседневным, обыденным качеством жизни. Просто это так есть, чего ж об этом думать. Везде же именно так, куда не ступи. Всё однообразно.

Вот уж, поистине, каждый понимает словосочетание «как для себя» по-своему. Очень по-своему. Наверное, живущие тут люди наоборот считают, что вокруг чистота и порядок, а если при укладке тротуарного покрытия, вдруг, невзначай, оно делает резкий перепад высот, куда в дождь скапливается вся дорожная бормотуха, так это нормально. Это технология такая – умный асфальт. Очень крутая штука, кстати, тутошнее ноу-хау такое, запоминает и идеально повторяет родной рельеф местности, с точностью до каждого исторического ухаба, ямы-да-канавы. Эта секретная разработка, которая, однако, при строительстве дорог любого масштаба и сложности применяется здесь, буквально, повсеместно. И, скорее всего, на сей счёт существует некий СНИП «Умный асфальт. Технология сохранения национального достояния и вековых традиций в дань уважения к Матери-сырой-земле». А лужу на тропинке можно же и по бордюрному камню обойти, если он есть, или по газону, коли вы такие господа. Понаедут из Европ просвещенных, в замшевых туфлях своих, и носом тут, у нас, водят. Нашего человека лужа на асфальте не смутит, равно как и полное его отсутствие. Потому что наш человек носит нашу обувь. А отечественная обувная промышленность если и выпускает замшевые штиблеты, то исключительно для домашнего использования и исключительно ограниченными тиражами. И, уж раз на то пошло, на улицу выходить в такую погоду у нас принято в резиновых сапогах, кои сейчас появились и в дизайнерском, вашем иноверском, исполнении. Так что, вы-с, сударь, сам мудак.

Лео Борнео ступал по земле на цыпочках, стараясь как можно реже с ней соприкасаться, так как не просто щеголял тут, с дури, в замше, но и, блин, на босу ногу, без носков. Отчего, пальцы ног немели, активно орошаясь в затёкших внутрь столичных концентрированных различными органическими и нефтехимическими соединениями водостоках. И это, на минуточку, путь от такси до входа в подъезд, о котором, кстати, можно было бы поговорить отдельно, если бы не хорошее образование Леонида и его высокая культура речи.

После странной, практически бессонной ночи, которая последовала после совершенно дебильного дня и вечера, посвящённого, ни много ни мало дню его рождения, практически без ног, Леонид дотопал до своей московской квартиры и тут же залез под душ. Кутаясь удобнее в горячих душевых струях и восходящих клубах пара, отогреваясь и теплея душой, молодой человек уже не так остро воспринимал неизбежно воплощённую в аромате данность гиперхлорирования тутошней воды. После тротуаров это воспринималось, действительно, как само собой разумеющееся. Душ разморил молодого человека настолько, что даже не взирая на достаточно активную жизнедеятельность гуляющих какой-то праздник соседей, Леонид буквально дополз до кровати и уснул. Правда, последней мыслью юриста было всё же желание распечатать и повесить на утро у двери соседей выдержку из правил общежития в многоквартирном доме. Считая восклицательные знаки в конце умозрительного объявления, Леонид практически сразу провалился в глубокий молодецкий сон. И громко захрапел.

Наутро, а оно для Леонида, в силу разницы поменявшихся часовых поясов, настало раньше прочих жильцов, молодой человек чувствовал себя полностью обновлённым, посвежевшим, адаптировавшимся физически и морально и готовым незамедлительно действовать. Не желая что-то готовить себе на завтрак, чтобы потом не париться с мытьём посуды, юрист нашёл в шкафу неброские и практичные вещи, оделся, обулся в зимние кожаные ботинки с высоким голенищем, накинул вязаную шапку и пуховик и отправился на ближайшую британскую заправку. Там, на территории англо-саксонского подхода к ведению бизнеса, можно было круглосуточно разжиться как не плохо сваренным кофейком, так и в меру хрустящим круассаном. Да, это всё было, конечно же, совершенно не того высоченного качества, которое можно найти на любом шагу в Лондоне, Париже или, на худой случай, в Риме. Но это было под боком. Плюс, это работало круглосуточно. И Леонид не хотел себя обманывать, понимая, что в этот час любая поездка до нормальной кофе-круассаношной может быть совершенно непредсказуема по времени. Можно за пятнадцать минут до центра доехать, а можно так встрять, что и два часа сидеть в такси и слушать мотивы востока из хрипящих динамиков. Сидеть, слушать, подвывать и гоняться мыслью, сколько же раз надо было поставить зелёную галочку напротив пункта «Некурящий салон» в мобильном приложении при заказе такси, чтобы приехал действительно некурящий? Всё не просто. Поэтому завтракать Леонид трусцой побежал на заправку. И, надо сказать, нисколечко об этом не пожалел.

Основательно заправившись, взбодрившись пережаренным кофеином и закинув в рот две освежающие дыхание пластинки иностранного бабл-гама, Лео Борнео теперь уже чувствовал себя готовым перенести любые невзгоды, поэтому заказал себе местный кэб и следил, как кружок с шашечками перемещается по экрану смартфона к назначенному месту. Ухмыльнувшись про себя, прочтя, точнее попытавшись правильно прочесть, полное имя ждущего его водителя такси, Леонид тихонько присвистнул. Прикинув в уме, на какое время может растянуться поездка по городу с таким интересным экзотическим еловеком, и, поняв, что определённый запас у него есть, он шагнул в утренний весенний снегопад и залез в подъехавшую машину.

Не так давно Лёня отсюда уехал, и не так долго он успел провести в отъезде, но глаз всё равно фиксировал определённые позитивные изменения в столичном дорожно-транспортном статусе. Откуда не возьмись, вдруг, появились полосы реверсивного движения и карманы для разворотов на тех местах, где их и представить-то себе было невозможно. Новые эстакады, развязки, которые начинались возводиться ещё недавно, что создавало дичайшие неудобства, теперь уже были введены в эксплуатацию и заметно разгружали дорожную сеть в проблемных местах. Появились яркие и правильно установленные дорожные указатели, различимая невооружённому глазу горизонтальная разметка и, самое поразительное, каскадные светофоры были синхронизированы по ритму! Леонид словно в другой город попал, не раз ловя себя на мысли, что уже готов в нём потеряться, настолько были заметны системные сдвиги. Молодой человек уже пожалел, что продал свой московский автомобиль, и ему хотелось самостоятельно помотаться по городу за рулём. Как-нибудь. В следующий раз. При случае.

Неожиданно быстро добравшись до Склифа, Леонид накинул сотню сверху смуглолицему водителю и выскочил в лужу. Сегодня этот момент уже не смущал, щедро смазанные воском ботинки способны были отталкивать воду и при долгом стоянии в болоте. Ногам было сухо и тепло, впрочем, как и всему телу, которое сему обстоятельству сильно радовалось, психологически поглаживая свою прозорливость по дороге к главному входу в институт скорой помощи. Было не понятно, куда надо было идти, но Лео не особо переживал на этот счёт. В голове у него была цель. Она стояла в мозгу настолько ясно, отчётливо, рельефно и осязаемо, что все возможные преграды казались по сравнению с ней сущими мелочами. Ради достижения поставленной цели успешный международный адвокат было готов задействовать все имеющиеся у него таланты, навыки и опыт. Поэтому найти нужного ему человека, даже в таком большом и суетном медицинском комплексе, как Склиф, для него не составило ровным счётом никакой сложности. Проходя по нужному коридору в накинутом на плечи больничном халате, он широко и уверенно шагал, немного улыбаясь и вежливо обходя стоящих у вахтовых столиков, с трудом ходячих, пациентов, получающих там необходимые по указанию врачей лекарства.

Попетляв немного по этажам и переходам, он наконец-то засунул отслужившую своё бумажку со схемой прохода в карман халата и встал перед нужной ему дверью. Завидев шедшего по коридору на завтрак одноногого мужчину на костылях, Леонид посторонился, пропустил бедолагу и зашёл в палату. Если бы не сухие юридические термины, которыми Леонид старался описать себе увиденное, он, скорее бы всего почувствовал себя не хорошо. Однако Лео не зря несколько лет отработал адвокатом в московских судах и повидал там на своём веку, невзирая на свой молодой возраст, всякого. Поэтому держался он в этом помещении достаточно стабильно, если не сказать, уверенно.

Подойдя к увешанному какими-то трубками и облепленному вокруг всевозможными приборами Алексею, Леонид попробовал заглянуть в его лицо и отшатнулся. Узнать в этом запущенном бородаче ещё недавно пышущего жизнью и активностью успешного бизнесмена было невозможно. На больничной койке валялся разве что вокзальный бомж, и, принимая во внимание свою обездвиженность, озонировал он очень соответственно. Если бы не хорошая память Леонида Жальского на лица, увидав он этого человека сейчас на улице, мимо бы и прошёл, невзирая что перед ним его главный спонсор и единственная надежда. В общем-то, тут всё было ясно. Спонсор в глубокой отключке, с ногой у него беда и, похоже, с головой тоже.

– Кто вам разрешил сюда входить! – услышал громкий неожиданный окрик из-за спины Леонид, удивившись приятному женскому тембру окрикивающего голоса.

– Слушайте, не кричите, пожалуйста. Ему сейчас и так хуже некуда, вы ещё голос повышаете, – уверенно парировал окрик Леонид, оборачиваясь к входящему лицом и демонстрируя доминирующую позицию. – Я его адвокат. Мне можно. Леонид Жальский, – и он пошёл навстречу девушке в медицинской униформе, протягивая ей ладонь для рукопожатия. – Рад знакомству. Вас как зовут?

– Кристина меня зовут, – недоверчиво осматривая Леонида с ног до головы ответила девушка. – Вам нельзя здесь находиться, Леонид. Это стерильная зона. – убирая свои чистые руки от тянущейся ладони юриста добавила она. – Кто вас, вообще, в отделение пустил?

– Послушайте, Кристина, этот человек – очень влиятельный бизнесмен. От того, как его лечат, как о нём заботятся, как скоро он сможет вернуться к нормальной жизни, зависят жизни очень большого количества людей, – серьёзно сдвинув брови произнёс Леонид, так же осматривая её с ног до головы и находя увиденное бесподобно привлекательным, начиная от чудесно сложенной фигурки, облачённой в идеально по ней сшитый розовый брючный костюм, до тонких, нежных, скорее детских, пальчиков, которыми девушка поправляла аккуратную причёску. – Вы его лечащий доктор?

– Нет, я медсестра. Мне надо сейчас вашим важным бизнесменом заняться. Какашки убрать, попу ему помыть, перевязать, лекарства ввести, – так же серьёзно заявила девушка и так сурово сдвинула губки, что на её розовых щёчках появились две совершенно очаровательные ямочки. – Можно вас, Леонид, попросить покинуть помещение?!

– Кристина, дорогая, прошу вас, не сердитесь на меня, – подключив всё своё обаяние повёл разговор в нужном себе русле Леонид. – Вы не представляете, с какого края света мне надо было вчера прилететь, чтобы сейчас здесь стоять. Я абсолютно адекватный человек. И незамедлительно покину помещение, если вы, во-первых, улыбнётесь, уверен, у вас самая очаровательная улыбка на свете этим утром, а во-вторых, коротко мне расскажете, что с Алексеем, какой прогноз и кто его лечащий доктор, – и перейдя на тон ниже, он добавил. – А за предоставленную информацию я вас определённым образом премирую.

– Обычная у меня улыбка, – смутившись, пробурчала девушка, не понимая, как ей быть дальше, но, завидев четыре протянутые Леонидом купюры высшего розового достоинства, она соотнесла их сумму со своим жалованием и, сменив тон, сказала. – Положите их вон туда, в верхний ящик. Давайте быстро. Что вы хотите узнать?

– Кристина, я же вам только что сказал, – немного удивляясь странной забывчивости понравившейся ему медсестры выпалил Леонид, укладывая купюры в указанное место.

– А, точно, извините, – ещё более смущаясь и заливаясь краской, извинилась девушка. – Я только вчера в ночь заступила, поэтому знаю не много. Этот пациент в коме, насколько я знаю – сейчас уже в искусственной. Ему на днях плохо стало, он чуть не умер, всех перепугал, хотя до этого неплохо держался. Вроде как завтра его планируют потихоньку из комы выводить.

– Очень, очень ценная информация, Кристина. Бесценная! – и Леонид положил в тумбочку ещё две аналогичные банкноты. – Правильно ли я понимаю, что завтра тоже вы будете у него дежурить?

– Спасибо, Леонид, – с уважением приняв надбавку, произнесла Кристина. – Да, я на трое суток заступила, буду здесь и завтра, и послезавтра. А почему вы интересуетесь?

– Кристиночка, – перейдя на управляемый молящий тон, двинулся к девушке Леонид. – Молю вас, просто умоляю, сообщите мне, как только Алексей придёт в себя, по вот этому телефону, – и Леонид протянул Кристине приятную на ощупь визитку той стороной, на которой красовались его русскоязычные регалии и контакты. – Очень-очень вас прошу. Вопрос жизни и смерти!

– Слушайте, Леонид, я даже не знаю… – испуганным тоном выдала Кристина, не беря в руки визитную карточку, чем сильно удивила Леонида. – Я не знаю, чего ваш Алексей такого натворил, но у него уже дважды были полицейские. Я не хочу быть втянута в грязные истории, честное слово. Простите меня, не могу.

– Кристина, давайте, знаете, как с вами поступим… – вкрадчиво начал Леонид, понимая, что сомневающуюся девушку он просто не имеет права упустить. – Первое. Алексей абсолютно честный человек, никакой не бандит. Можете мне поверить, я его юрист и уверяю вас, знаю, чего говорю, – на этих словах Леонид совершенно открыто поглядел в голубые глаза Кристины, и так у него это беззатейливо получилось, что девушка, кажется, прониклась. – Второе. Мне от вас требуется лишь сигнал, больше ничего. Пришлите мне хоть точку, хоть запятую, хоть вообще пустое сообщение на мой мобильный, раз вы так опасаетесь, и я всё пойму. А за этот знак, всего лишь за один единственный знак, я вам при встрече передам вот такую сумму.

– Запишите мой номер телефона, – произнесла Кристина, увидев открытую настежь пятерню Леонида и четыре круга, прочерченные его пальцем в воздухе. – Я не буду вам никаких сообщений писать. Просто наберу вам и сброшу, как будто ошиблась номером. А вы уже сами дальше разбирайтесь.

– Кристина, вы не представляете, как вы меня сейчас выручаете. – Леонид схватил ладонь девушки и внезапно опустился на колено и поцеловал ей руку, про себя отмечая, что ничего нежнее и белее её кожи он не встречал. – Пишу телефон. Я вас уверяю, я в долгу не останусь!

– Пишите. Плюс семь, девятьсот… – очумевшая от количества неуставных событий, происходящих столь ранним утром, девушка продиктовала свой номер, пытаясь как-то унять пылающий на щеках румянец и успокоить бешено колотящееся сердце. – Вы же ещё имя лечащего врача хотели узнать, Леонид.

– Кристина, Кристиночка, зачем мне теперь врач, когда у меня есть вы! – пламенно выразил скопившиеся чувства Леонид. – Удаляюсь. Не буду вам мешать. Жду сигнала! – приложив руку к груди и поклонившись, Леонид задом попятился в сторону входной двери, продолжая глядеть в глаза Кристины.

– Идите, – пребывая где-то глубоко в себе, прошептала Кристина уходящему адвокату. – Я вам наберу…