Читать книгу: «Неправильный разведчик Забабашкин (ФИНАЛ)», страница 3

Закончив с этим вопросом, коллега поинтересовался моим финансовым положением. Узнав, что деньги у меня есть, посоветовал на улицу без нужды не выходить.

– Помните, мы не в СССР, а на территории противника. Но если вдруг по какой-то непонятной причине, которую я, признаться, сейчас даже придумать не могу, вам всё же нужно будет покинуть квартиру, то ни с кем ни в какие разговоры не вступайте. Конечно, чураться людей не стоит, но и дискуссию заводить не нужно. Ваш акцент выдаёт вас с головой. Так что будьте здесь, набирайтесь сил. И ждите меня. Надеюсь, при следующей нашей встрече я уже буду с вестями из Москвы.

Далее он сослался на то, что ему завтра на работу: «А ведь ещё нужно до дома добраться», попрощался и ушёл, оставив меня одного.

Влетевший в окно на яркий свет электролампы ночной мотылёк бездумно лупился в стеклянный плафон, со стороны рельсовых путей несло чем-то острым и горюче-смазочным, а сама «новая» квартира пахла самой что ни на есть старостью – истлевшими тряпками, треснувшими от возраста досками, выцветшей краской.

– Что ж, теперь можно смело констатировать, что я нашёл свою тихою гавань, в которой наконец смогу хорошенько выспаться и отдохнуть, – хмыкнул я, прикрыл окно и отправился готовиться ко сну.

Москва. Первое управление государственной безопасности НКВД СССР

Дело не терпело отлагательств, поэтому заместитель начальника европейского отдела, занимающегося «старой Европой», майор госбезопасности Олег Сергеевич Греков, решился разбудить своего руководителя.

В последние дни из-за неважно складывающихся дел на фронте разведчикам существенно прибавилось работы за рубежом. Генеральный штаб требовал добывать разведданные о перемещении резервов, состоянии промышленности, военного потенциала, мобилизационного потенциала стран Оси. В первую очередь руководство интересовала Германия, потому что именно она являлась инициатором и основным действующим лицом при нападении на СССР. Конечно, были и отделы, которые занимались тем же самым, но по другим странам, что состояли в союзнических отношениях с Гитлером: Румынии, Италии, Японии. Но сейчас подлежащий срочному обсуждению вопрос возник именно в Германии. Более того, в их столице – Берлине.

Там работал советский разведчик, который на протяжении нескольких лет успешно добывал и передавал важную и почти всегда достоверную информацию. И хотя к сверхсекретной и стратегической информации доступа у него не имелось, тем не менее данные от него были поистине бесценны.

И вот час назад этот агент неожиданно вышел на связь через резервную частоту, предназначенную для экстренных сообщений, и передал радиограмму.

После немедленной расшифровки и обработки текста стало ясно, что резидент попал в нетривиальную ситуацию.

Так как этот разведчик был непосредственно знаком с начальником Грекова – старшим майором госбезопасности Николаем Всеволодовичем Ставровским, и тот часто интересовался, как у Живова дела, заместитель решил сразу же доложить о необычной радиопередаче своему командиру.

Ставровский, работавший практически без отдыха, после всего трёх часов сна был хмур и недоброжелателен. Однако услышав, что дело срочное, немедленно принял своего заместителя.

– Никак не могу выспаться, – потёр хозяин кабинета ладонями своё лицо, стараясь прогнать остатки сна. Поудобнее устроился в кресле и, жестом предложив своему подчинённому присаживаться напротив, спросил: – Ну что у тебя там важного случилось в Берлине?

– Случилось, Николай Всеволодович. «Старец» вышел по запасному каналу.

– Вот как? В чём причина? Неужели он на грани провала?

– Вроде бы нет. Условный сигнал в шифровке отсутствует. Однако ситуация очень странная. И в первую очередь нас насторожил тон сообщения.

– И что же там такого необычного? Не будем тянуть время. Читайте, – сказал хозяин кабинета, решив перейти к делу.

Заместитель кивнул, открыл папку и зачитал текст.

«Старец – Центру.

Центр, срочно и безотлагательно требуется пояснение сложившейся ситуации. Только что со мной на контакт вышел одетый в форму немецкого офицера юноша. Он назвал себя Забабашкин Алексей Михайлович, который, как нам уже известно, имеет прозвище Забабаха. Этот юноша рассказал, что после боёв под городами Новск и Троекуровск, блуждая по лесам, попал в плен. По его словам, это произошло якобы только вчера. Он утверждает, что после пленения немцы решили вывезти его в город Ольденбург, что находится в Германии, однако самолёт до места назначения не долетел, потерпев крушение. Забабашкину удалось покинуть место катастрофы. Далее же начинается самое невероятное. Юноша надел форму ликвидированного им немецкого офицера вермахта, добрался до Берлина и вышел на меня. По словам Забабашкина, информацию обо мне он прочитал в валяющемся на земле архивном деле, что вывалилось из вагона, стоящего в железнодорожном депо города Новск.

У меня нет сомнения в том, что я получил как минимум три сердечных приступа, когда узнал об этом! Я нахожусь в замешательстве и неистовом раздражении, когда представляю, что личные дела законспирированных разведчиков валяются в столыпинских вагонах провинциального городка, который находится чёрт знает где! Забабашкин утверждает, что все архивы сгорели при немецкой бомбардировке, однако на всякий случай я настоятельно прошу, рекомендую и даже требую немедленно отправить туда нашу авиацию и уничтожить то место, где находились эти потерянные архивы и личные дела. В том числе и мои! Далее после удара авиации я прошу выслать туда разведгруппы. Пусть они проверят полученный результат, удостоверятся в том, что все документы уничтожены, а заодно поищут в болотах на линии Новск-Троекуровск лейтенанта госбезопасности Григория Воронцова. Тот уходил из окружения вместе с Забабашкиным и пропал. Возможно, если он жив и не попал в плен, то тоже может знать о судьбе архива и насчёт удивительного вояжа, который совершил подчинённый ему красноармеец.

Кроме этого, тот, кто называет себя Забабашкиным, просит узнать о судьбе своих командиров, бойцов и медперсонала, которые, угнав вражеский самолет с аэродрома близ Троекуровска, позавчера днём по московскому времени вылетели в сторону фронта.

Также прошу Центр разъяснить, как и каким образом мне продолжать взаимодействие с неожиданно появившимся красноармейцем. И стоит ли вообще такое взаимодействие продолжать, особенно учитывая то, что объект сложный и с подчинением у него не всё в порядке. Как, вероятно, и с головой. В процессе общения он неоднократно жаловался на головные боли вследствие многочисленных ранений и контузий, однако от лечения объект отказывается, желая незамедлительных действий по уничтожению любого противника, коего он, если я с ним не буду сотрудничать, собирается искать самостоятельно. Предполагаю, что у ребёнка полностью сломана психика и, вполне вероятно, он сошёл с ума. Прошу Центр подготовить инструкции касаемо уровня взаимодействия с объектом, поскольку в случае, если мальчик действительно является тем, за кого себя выдаёт (а в этом, в общем-то, у меня уже нет никаких сомнений), то как работать с человеком, который жаждет только одного – мести врагу, я не знаю. Более того, считаю это опасным для нашего дела.

С нетерпением ожидаю ваших пояснений, разъяснений и приказов.

Старец»

Стоит ли говорить, что, получив столь неожиданную и крайне необычную информацию, начальство впало в самый настоящий ступор, ибо то, что им сообщал проверенный годами и вполне надёжный агент, вообще ни в какие рамки не лезло!

После десятой попытки уместить в голове и хоть как-то систематизировать всю полученную информацию хозяин кабинета, придя к неутешительному выводу, спросил:

– Он пьян, что ль, был, когда нам это отправлял?

– Я тоже вначале так подумал, Николай Всеволодович. Но радист утверждает, что сообщение поступило чёткое и никаких лишних и ненужных пауз в передаче не было. Всё было как всегда.

– Работа под контролем?

– Вряд ли. Радист утверждает, что почерк его, да и, как я уже говорил, условного знака Старец не передал.

– Тогда что он мелет?! Как там у него мог оказаться Призрак, которого боится вся немецкая группа армий «Север»? Ты можешь мне на это ответить?

– Пока нет. Но я уже начал работать в данном направлении и для начала связался со штабами Ленинградского фронта. Как оказалось, действительно позавчера во второй половине дня на поле, находящемся возле посёлка Будогощь, приземлился немецкий самолёт. В нём оказались раненые красноармейцы, медицинский персонал и бывшие военнопленные. Как и указано в телеграмме, эти люди, уничтожив охрану аэродрома, захватили самолёт и перелетели линию фронта. Что самое интересное, всю охрану уничтожил и прикрывал отлёт именно красноармеец Забабашкин.

Хозяин кабинета от таких слов аж крякнул.

– Это же получается, этот боец одной рукой уничтожает аэродром, а когда немцы там заканчиваются, спешит в Берлин?

– Согласен! Очень странная ситуация. Я приказал всех, кто прилетел в самолёте, срочно эвакуировать в Москву. Думаю, часов через пять-шесть мы сможем переговорить с командирами той дивизии и узнать из первых уст о том, что произошло. Кроме этого, я дал приказание организовать разведку в области указанных в телеграмме городов с целью взять языка и узнать об архивах, что хранились на той станции. Если это правда и секретные документы там действительно были, то необходимо узнать, как именно они там оказались и кто и куда их хотел вывести.

– Полностью тебя поддерживаю, Олег Сергеевич. Это нужно первостепенно выяснить. Вполне возможно, кто-то, зная о немецком наступлении, их специально туда пригнал.

– Кто бы это ни был, он сидит очень высоко.

– Вот и ищи, только аккуратно. Меня очень заботит, что личные дела, или, скорее всего, копии, оказались вне наших стен. Они же у нас находятся под строжайшим контролем. Значит, кто-то когда-то сумел получить допуск и сделать те самые копии. А раз так, то это ЧП! Надо срочно начать поиск утечки, но повторяю: аккуратно. Если это не какая-то нелепая случайность, в которую сложно поверить, а работа действующего вражеского агента, мы не должны его спугнуть!

– Будет сделано, Николай Всеволодович. Сегодня же разработаю план мероприятий и представлю вам. А пока давайте решим с этим непонятно как добравшимся до Германии Забабашкиным. Судя по информации о юноше, которая у нас есть, он отличный снайпер.

– Думаю, об этом рано говорить, – отмахнулся хозяин кабинета. – Пусть вначале Старец проверит этого человека ещё раз. Пред тем как вообще размышлять насчёт данного субъекта, нужно удостовериться, что он является именно тем, за кого себя выдаёт. Уж больно история неправдоподобная и шита белыми нитками.

Глава 4
Тихая ночь

Вот всё-таки упрямый у меня характер. Да и слишком мнительным я родился. За что судьба нет-нет да и наказывает меня, обрекая на страдания и муки. Мук, к счастью, именно сейчас я особо не испытывал, раны более-менее затянулись, а вот страданий было хоть отбавляй.

Когда разведчик ушёл, я быстро ополоснулся под холодным душем, благо вода имелась, и тут же упал на кровать, забывшись беспросветным сном. Я думал, что просплю целую вечность, таким уставшим был.

Однако, к своему неудовольствию и раздражению, проснулся я через два часа тридцать минут. Дом шатало. Причём шатался не только пол, но и стены и потолок вместе с люстрой. Всё ходило ходуном, а в ушах стоял противный звон и грохот, который буквально разрывал мозг.

«Тутух-тутух!» «Тутух-тутух!» – слышалось по всей квартире.

Экстренное закрывание окон ситуацию совершенно не изменило и никак не помогло. Я чувствовал и слышал каждый вагон, что тащил за собой проходящий мимо дома паровоз. А чтобы, вероятно, мне жизнь мёдом не казалась вовсе, явно весёлый машинист ещё и паровой гудок врубил. Нет, я, конечно, понимаю, что это весело. Но весело это всем, кто бодрствует по ночам, а не кто после перелёта и трудовых будней хочет хоть немного поспать.

Одним словом, проезжающие тридцать два вагона заставили меня тридцать три раза (плюс дополнительный раз за паровоз) пожалеть, что я отказался от предлагаемой разведчиком квартиры его жены.

Лёг на кровать, закрыл глаза и постарался, выкинув всё из головы, как можно скорее заснуть. Однако так просто сделать это не удавалось. Мне всё время казалось, что сейчас опять всё в одночасье затрясётся и придёт…

«Тутух-тутух!» «Тутух-тутух!» – за окном раздались предвестники приближающегося гама.

– Да вы охренели, что ль, совсем?! – зло прорычал я, вспоминая прописную истину, что паровозы надо давить, пока они ещё чайники.

Смешная истина. Однако суровая реальность была совершенно противоположной и не смешной.

Тихая гавань оказалась ни разу не тихой. Жалобно дребезжали окна, надсадно хрипели половицы, провожая утробным гулом каждую колёсную пару, однако моё прибежище стояло наперекор рельсово-паровозной угрозе. Я помимо воли проникся мастерством неизвестного строителя, который смог возвести такую вот крепость, да ещё и замаскировав её под жилой дом.

Единственное, что порадовало, – паровоз, ведущий состав из сорока одного вагона, на этот раз гудок не врубил.

Но мне было уже неважно. Своим проездом этот чайник-переросток отбил у меня всю охоту спать. Я лежал с полуоткрытыми глазами и, прислушиваясь, думал: «Кажется мне, что приближается новый состав, или нет?»

Так продолжалось минут десять. Как ни старался я уснуть, у меня не получалось. Сон банально не шёл. А тут как раз и ещё один состав таки начал прохождение мимо моего дома, где некоторые из последних сил пытались-таки уснуть, но не удалось.

«Ту-ту!» – словно бы на прощание прогудел гудок уходящего источника шума.

А я в ответ зарычал, глядя в потолок и спрашивая небеса:

– Тут ночной тариф, что ль, в два раза дешевле на перевозки? Какого хрена они разъездились?! Словно с цепи сорвались! Что тут происходит?!

На самом деле я, конечно, мог предположить, почему именно ночью происходит столь интенсивное движение. И на самом деле ответ на этот вопрос был довольно прост: поезда двигались ночью для маскировки. И тут дело не только в налётах английской авиации, а, вероятно, в первую очередь в секретности. Ведь шпионам и разведчикам противоборствующей стороны отследить, куда, в каких объёмах и какие грузы проходят, в тёмное время суток было куда сложнее, нежели в светлое.

«Но чёрт возьми! Почему все проклятые грузы проклятого Третьего рейха должны проходить мимо квартиры, где сплю я?! Других железнодорожных путей в этом рейхе уже нет?! – негодовал, наблюдая, как по второму пути движется очередной состав. Правда, двигался он не с запада на восток, как предыдущие, а в противоположную сторонку – с востока на запад.

Однако лично мне от этого не было ни тепло, ни холодно. Что так будут шуметь, что так. И даже от факта, что данный эшелон, в отличие от предыдущих грузовых поездов, проходил на десять метров дальше от моего дома, шума от него было никак не меньше.

«Беруши, беруши и ещё раз беруши!» – закрывая голову подушками, повторял себе я.

«Ах, кабы не война, а мирное время, то можно было бы запатентовать данное сверхнеобходимое изобретение, – размышлял, стараясь думать о чём угодно, только не о «тутух-тутух». – Запатентовать и после жить припеваючи на доходы от продаж. А что беруши будут пользоваться спросом в этом времени, сомнений нет никаких. Я уже знаю как минимум одно место на карте мира, где этот девайс не просто нужен, а крайне необходим!»

Однако мои прогрессорские идеи в данный момент были ни к чему. В мире бушевала война, и сейчас совсем не до…

«Ту-ту!» – поздоровался со мной очередной приближающийся состав.

– Да пошёл ты на хрен! – ответил я ему взаимностью.

А в довершение ко всему пожелал стальной машине побыстрее попасть под бомбёжку союзников.

«Ну а что, не счастливого же пути желать врагу?!»

Не успел об этом подумать, как услышал приближение ещё одного паровоза.

«Да вы, ёлки-палки, издеваетесь! – уже устало подумал я и от бессилия и злобы встал с кровати. – Что вы там возите-то хоть? – спросил себя и, подойдя к окну, сфокусировал зрение на приближающемся составе. – Уголь».

Двадцать открытых вагонов с чёрным углём проследовали с востока на запад.

В этот момент я уже понял, что уснуть не удастся. Поставил стул к окну, предварительно налив себе в стакан воды, и принялся рассматривать открывающийся из окна пейзаж да считать проходящие поезда и вагоны.

Делал я это не с какой-то разведывательной целью, а от нечего делать. Да и смысла считать эти вагоны, коль они ездят туда-сюда, тоже не было. Просто убивал время до рассвета, надеясь, что поутру оживлённый трафик спадёт и я сумею выкроить время на отдых.

Мой блуждающий взгляд рассеянно выдёргивал из темноты детали окружающего быта.

Вон под водонапорной башней стоит на заправке маневровый паровоз. Эта мелочь, наверное, ждала, пока старшие братья разъедутся, после чего начинала с глухим посвистыванием пихать в горку теплушки и полуоткрытые платформы. Тоже шумела профессионально, чтобы целенаправленно не дать товарищу Забабашкину хотя бы подремать минуток десять.

Вон курят два сотрудника железнодорожного узла, наверное, стрелочники или обходчики. Остановились у фонарного столба с прибитой жестяной табличкой Rauchen Verboten¹ и попыхивают себе огонёчками: один, постарше и лысоватый – трубкой, второй, помоложе и с щегольскими усиками – папиросой.

Вон вальяжно лежит на крыше сторожки упитанный рыжий котяра с драным хвостом и, судя по всему, дрыхнет, как сурок. Однозначно прошёл какой-то углублённый специальный курс по непрерывному сну в экстремальных условиях по методикам тибетских монахов или ещё какого ОСНАЗа², поскольку реагировал только на гудки – раздражённо поворачивал в сторону нарушителя богатырского сна ухо, морщился и продолжал сопеть.

Составы проезжали почти регулярно. Каждые минут пятнадцать-двадцать какой-нибудь поезд обязательно появлялся на горизонте. Везли в основном либо уголь, либо цистерны с бензином и мазутом. Впрочем, иногда проходили составы, которые состояли из закрытых транспортных вагонов. Что было внутри тех вагонов, я не знал и как ни старался рассмотреть – это не удавалось.

Где-то через час довольно плотного трафика появился состав, который шёл очень медленно по дальнему от меня пути. Меня это заинтересовало, ведь все ранее проходящие поезда двигались с более высокой скоростью.

Когда тянущий вагоны паровоз стал приближаться к замеченному мной ранее пешеходному путепроводу, то начал замедляться и в конце концов остановился прямо под эстакадой. Двери первого и последнего вагонов открылись, и оттуда выбежало по десятку солдат, которые цепью рассредоточились вдоль состава.

Разумеется, после этого мой интерес к данному составу вырос ещё больше, и я сфокусировал зрение… Картина, открывшаяся мне, оказалась поистине ужасной. Двадцать пять крытых деревянных вагонов, что тянул паровоз, были с окнами, а точнее сказать, с окошками, причём зарешеченными. Заглянув в эти окна, я увидел плотно стоящих внутри каждого вагона людей, одетых в полосатую форму заключённых.

«Конечно, вряд ли их в лагерь смерти этапируют, – размышлял я, закипая от злости на врага. – Если бы хотели уничтожить, то не нужно было бы везти в Германию. Значит, всех заключенных решили сделать безвольными рабами. Но это никак не оправдывает немчуру и ни в коей мере не снимает с них ни капли ответственности за все преступления, которые будут, были и есть в отношении военнопленных и не только. Отныне эти бедные люди обречены на беспрекословное повиновение своим хозяевам. А за любое непослушание их будут ждать боль, пытки и смерть. И это ужасно!»

Разумеется, представив себе всё то, через что военнопленным придётся пройти, я, не думая ни секунды, решил, что не могу оставаться в стороне.

Быстрыми движениями надевая немецкую форму, я старался мыслить логически, анализируя возможные последствия, что меня ждут после проведения операции.

Во-первых, я не исключал возможность получить шальную пулю и погибнуть. А всё потому, что атаковать охрану поезда я не мог из своей квартиры. Конечно не мог, потому что своими действиями я бы непременно подставил разведчика, а его жизнью я рисковать точно права не имел. Следовательно, для начала мне нужно было переместиться куда-нибудь подальше от места проживания. И водонапорная башня, что находилась от нас на противоположной стороне железной дороги, подходила в этом вопросе как ничто другое. Второй проблемой был сам факт того, что ночую я фактически в месте проведения операции. Нет сомнения, что после боя мне придётся отсюда уходить. Район тут из-за близости к железной дороге пустой, жилых домов практически нет, а если и есть, то, судя по свету, что зажёгся вечером в окнах, множество квартир не заселены. Поэтому хотя я был уверен, что не оставлю след, который сможет навести сыщиков на эту квартиру, всё равно воевать там, где ты живёшь, – очень опасная затея.

Ну а третья проблема, которая обязательно появится после успешного завершения операции, была, как бы странно ни звучало, этическая, что, по сути, являлось очередным нонсенсом. И суть этой дилеммы зиждилась на том, что, освобождая заключённых, я тем самым вольно или невольно обрекал некоторых из них на поимку, наказание за побег, а быть может, даже и на смерть.

С первой и второй проблемами я собирался справиться довольно легко – достаточно начать операцию как можно дальше от квартиры и больше сюда никогда не приходить. А вот от третьей проблемы так просто отмахнуться не получалось. И всё дело в том, что я не мог так сразу ответить себе на вопрос: имею ли я право своими действиями подвергать людей риску или нет?

«Сейчас они живы. А вот после того, как убегут и их будут ловить с собаками и автоматами, все ли из них выживут?»

Вопрос был сложный. Однако вскоре я пришёл к выводу, что в той ситуации, которая произойдёт при успехе операции по освобождению, каждый из военнопленных сам сможет выбрать свой путь. Получится так, что я дам людям возможность, шанс выжить и избежать той участи, что им приготовлена.

«Кто захочет быть на свободе и рискнуть, тот убежит и попробует выжить. Кто не захочет, тот останется в вагоне и примет свою судьбу, какой бы она ни была».

Закрыл дверь на ключ, вышел на улицу и быстрым шагом прошёл в сторону моста.

Не доходя до него около семидесяти метров, остановился в кустарнике и хотел начать переодеваться в боевое снаряжение русского воина времён Кутузова, но остановился: «Фигня какая-то! Как можно применять международное право к тем, кто это самое международное право не соблюдает и соблюдать не собирается?»

Мысль была, с одной стороны, здравой, но с другой – билась прописной истиной: если преступник совершает преступление, то это не значит, что и тебе нужно тоже совершать преступление. С этим было трудно поспорить, хотя поговорку «клин вышибают клином» никто не отменял.

В общем, на сей раз тоже решил действовать по правилам, правда, ссылаясь на нехватку времени, штаны надевать не стал.

Накинул китель поверх формы, вместо фуражки нахлобучил лохматую чёрную шапку и взял в обе руки по пистолету.

Всё, к бою я был готов.

А бой, нужно сказать, предстоял весьма сложный. В любой другой ситуации я во что бы то ни стало постарался бы от такого контакта с противником уклониться, уж больно силы и средства были не равны. Одно дело бить врага с расстояния в два километра, а другое дело – близкий контакт. Ближний бой – страшный бой. Любая оплошность, любая случайность, и тело ловит пулю или осколок.

Но выбора у меня не было. Я не мог допустить, чтобы эшелон с военнопленными проследовал дальше. Я должен дать попавшим в беду людям шанс на спасение.