Читать книгу: «Балканское колдовство», страница 2

Лука недоверчиво нахмурился.

– Ведьма? Но как она тогда может так… действовать на меня?

– Ведьмы не столь сильны, как ты думаешь, – продолжил священник, его голос звучал спокойно, но уверенно. – Их сила – это всегда обман. Они внушают страх, играют на твоих слабостях, заставляют тебя поверить, что они всемогущи. Но их власть держится только на том, что ты сам им отдаёшь.

– И как же я могу её остановить? – спросил Лука, почувствовав лёгкую надежду.

Отец Вук вздохнул и сел обратно на скамью, жестом приглашая Луку сделать то же самое.

– Прежде всего, ты должен перестать бояться её, – сказал он. – Ведьма сильна лишь до тех пор, пока ты веришь, что она сильнее тебя. Её дары, её власть – это лишь цепи, которые ты сам позволил надеть.

– Но её влияние… Оно кажется реальным, – возразил Лука, вспомнив, как его рука сама выводила слова на бумаге.

– Реальным, – кивнул отец Вук. – Потому что ты позволил ей действовать через тебя. Ты поэт, Лука. Твоё сердце и душа открыты, как книга. Она лишь воспользовалась этим, чтобы внушить тебе, что её дары необходимы.

– Значит, я могу просто… отказать ей? – Лука попытался понять смысл слов священника.

– Сейчас уже не можешь, – ответил Вук. – Она будет пытаться удержать тебя. Ведьмы не любят отпускать тех, кого привязали к себе.

– И что тогда делать? – Лука ощутил лёгкий холодок внутри себя.

– Ты не будешь один сегодня вечером, – сказал он. – Я приду на твою встречу с этой женщиной.

Лука удивился, в его сердце вспыхнуло сомнение.

– Но как вы сможете? – спросил он. – Она… она опасна, отец.

Вук усмехнулся, его тон стал почти шутливым.

– Сынок, я видел многих ведьм за свою жизнь. Не ты первый, кто приходит ко мне с подобной историей. Седмира – лишь одна из многих.

Лука замер, почувствовав смешанные эмоции – облегчение от того, что он не будет один, и страх перед тем, что их ждёт.

– А что вы будете делать? – спросил он.

– Она же дала тебе что-то от себя? – спросил Вук. – Любой предмет?

– Перчатку, – ответил рассеяно Лука, доставая ту самую перчатку из кармана.

– Давай ее сюда, – оживился священник.

Лука послушно отдал ему перчатку, полученную от Седмиры.

– Теперь точно все будет хорошо, – оживился священник. – Сегодня ты встретишься с ней, а я подойду на подмогу.

После этого отец Вук велел Луке подождать немного и быстро удалился в ризницу. Через пару минут он вернулся, неся в руках шнурок с небольших крестиком.

– Этот крест был освящён на Афоне, – сказал он, протягивая его Луке. – Носи его на шее, и он защитит тебя от её чар.

Лука осторожно взял крест, чувствуя его тепло. Это тепло было не физическим, но каким-то внутренним, словно маленький огонёк разгорался внутри него.

– Спасибо, – прошептал он.

Вук положил руку ему на плечо, и Лука ощутил прилив уверенности.

– Я встречу тебя у старой липы в Калемегдане, – сказал священник. – Когда наступит вечер, иди туда. И помни: Седмира сможет взять у тебя только то, что ты готов отдать.

Лука кивнул, крепко зажав крест в руке, и вышел из церкви.

***

Сумерки мягко окутали Калемегдан. Старая липа стояла в своей привычной тишине, её мощные ветви покачивались на слабом ветерке. Лука ждал под деревом, чувствуя, как его сердце колотится в груди. Вокруг стояли тени, холодные и неподвижные, словно предвещая приближение чего-то неизбежного. На шее Луки висел крест, подаренный отцом Вуком. Его пальцы невольно касались его, когда страх начинал подниматься из глубин души.

Из темноты шагнула Седмира. На ней было длинное подвенечное платье, сияющее жемчужным блеском в свете заходящего солнца. Ткань была тонкой, словно сотканной из тумана, а подол скользил по земле, оставляя за собой шлейф, похожий на дым. Её лицо оставалось таким же прекрасным и пугающим, глаза горели магнетическим светом.

– Лука, – произнесла она, её голос звучал как музыка и шелест листвы одновременно. – Сегодня мы завершим наше соглашение. Ты готов пойти со мной?

Она сделала шаг вперёд, но вдруг остановилась. Её взгляд упал на крест, висящий на шее Луки, и в её глазах мелькнуло что-то, похожее на гнев и страх.

– Что это? – её голос зазвучал резче, словно нотки злобы пробились сквозь сладость её тона.

Лука ощутил странную силу, исходящую от креста. Он крепко сжал его рукой и выпрямился, чувствуя, как страх начинает уступать место решимости.

– Это то, что защищает меня от тебя, – твёрдо сказал он. – Я не стану одной из твоих теней, Седмира.

Она рассмеялась, но в её смехе слышалась фальшь.

– Ты отдашь мне своё сердце, Лука, – прошептала она, её голос стал низким и опасным. – Или ты не будешь никем. Ты – поэт. Без этого ты ничто.

Но Лука покачал головой.

– Живой собаке лучше, чем мертвому льву.

Внезапно из-за деревьев появился отец Вук. Его высокая фигура в чёрной рясе казалась одновременно простой и внушительной. В руках он держал зажжённую свечу, пламя которой было странно ярким для такого слабого света.

– Сгинь, ведьма, – произнёс он спокойно, но твёрдо. – Здесь больше нет места для тебя.

Седмира взглянула на него, её лицо исказилось. Теперь её красота казалась искусственной, маской, которая вот-вот начнёт трескаться.

– Ты не можешь лишить меня моего, священник, – прошипела она, её голос стал низким и неприятным.

– Он никогда не был твоим, – ответил Вук. – Ты лишь взяла то, что Лука сам тебе отдал.

Отец Вук вынул из штанов под своей рясой предмет, который Лука узнал сразу – это была та самая перчатка, которую Седмира дала ему при первой встрече.

– Это ведь твое, Седмира? – спросил Вук, его голос звучал спокойно, но в глазах горел интерес.

Взгляд ведьмы застыл на перчатке. В нем читался ужас, но из-за силы освященного креста она не могла сдвинуться с места.

– Попишка, – прошипела она. – Ты решил напугать меня перчаточкой?

Священник усмехнулся и поднял перчатку, словно рассматривая её в свете зажжённой свечи.

– Мы оба знаем, что без нее ты – ничто, ведьма.

Священник поднес свечу к перчатке. Ведьма издала протяжный крик и попыталась кинуться на священника, но ее ноги так и оставались будто вросшими в землю. Перчатка вспыхнула ярким светом. Седмира сделала последний отчаянный шаг вперёд, но её платье вдруг окуталось дымом, показались первые языки пламени. Лука почувствовал, как крест на его шее стал почти горячим.

Седмира кричала – звук её голоса был наполнен нечеловеческим ужасом. Её фигура начала таять, платье превращалось в туман, а глаза – в пустоту. Через несколько мгновений она исчезла, оставив только холод и странную тишину.

Отец Вук подошёл к Луке и положил руку ему на плечо.

– Ты сделал правильный выбор, сын мой, – сказал он.

Лука посмотрел на липу, под которой стоял, и почувствовал, как сердце наполняется покоем. Впервые за долгое время он почувствовал, что свободен.

***

Вернувшись домой, Лука почувствовал, как тяжесть прошедших событий свалилась на него всей своей мощью. Его квартира встретила его тишиной: книги на полках, недописанные листы на столе и пустая чашка на подоконнике – всё оставалось на своих местах, словно ожидая его возвращения. Не раздеваясь, Лука рухнул на кровать.

Ему не снилось ничего. Не было привычного калейдоскопа образов, лиц или звуков. Только пустота, плотная и глубокая, как непроглядная ночь. Лука словно проваливался в неё всё глубже, пока время перестало существовать. Это был сон, который не приносил ни облегчения, ни тревог, только бескрайнюю, тяжёлую тишину.

Когда он открыл глаза, в комнате уже был светлый утренний свет. Лука сел на кровати, протёр лицо руками и заметил, что в груди всё ещё тяжело. Однако эта тяжесть была иной, чем прежде: не страх, не напряжение, а что-то, похожее на грусть.

Он встал, сварил себе кофе и сел за свой письменный стол. Лука вдохнул поглубже, пытаясь поймать ту привычную искру, которая заставляла слова оживать. В голове не было ничего – ни строчек, ни образов, ни даже случайных слов. Лука чувствовал себя так, будто внутри него образовалась пустота, занявшая место того неиссякаемого источника, из которого раньше лились его стихи.

Лука отложил ручку, прислонился к спинке стула и закрыл глаза. Осознание пришло медленно, как весенний рассвет: он больше не может писать так, как раньше. Стихи, которые он создавал с помомщью Седмиры, были насыщены её тьмой, её магией. Теперь же, когда связь с ней разорвана, внутри осталась только его собственная душа, уставшая и израненная.

Он был свободен, но эта свобода оставила его наедине с собой. Он больше может писать.

***

Каждое утро начиналось одинаково: Лука просыпался, сидел на краю кровати и смотрел в окно. Он пытался заставить себя поверить, что вдохновение вернётся, что он просто устал.

Но дни превращались в недели, а недели – в месяцы, и ничего не менялось. Все его попытки писать заканчивались разочарованием. Казалось, что слова, которые раньше легко складывались в строки, теперь ускользали, как вода сквозь пальцы.

Лука стал раздражительным и замкнутым. Он избегал друзей, перестал отвечать на звонки редакторов, которые всё ещё надеялись на новые стихи. Ему было стыдно. Он чувствовал себя обманщиком, человеком, который потерял свою сущность.

Иногда он вспоминал Седмиру. Её лицо, её голос, её странное присутствие. Она унесла с собой не только свой мрак, но и ту частицу его, которая была способна творить.

«Может, я был неправ», – думал он, глядя на чистые листы бумаги на своём столе. «Может, мне стоило пожертвовать собой ради стихов?»

Однажды ночью, сидя в своей тёмной квартире, Лука почувствовал, как отчаяние накрывает его с головой.

– Что я за поэт, если не могу писать? – прошептал он в пустоту.

Ответа не было. Только тишина. Не в силах выносить тишину квартиры, Лука вышел на улицу. Ноги привели его к маленькой площади, где тусклый фонарь освещал старую лавочку. Сев на неё, Лука закрыл глаза, чтобы хоть на мгновение спрятаться от тяжёлых мыслей.

– Поэт, – раздался вдруг голос.

Лука вздрогнул и обернулся. Перед ним стояла женщина. Она была странной, но не пугающей. Высокая, в длинном тёмном пальто, с распущенными волосами, которые блестели в свете фонаря, как паутина.

– Кто вы? – спросил он, чувствуя одновременно тревогу и странное спокойствие.

Она улыбнулась уголками губ, но её взгляд оставался серьёзным.

– Это неважно. Главное, кто ты.

– Я… – Лука замялся, не зная, что ответить. – Был поэтом. Теперь не знаю, кто я.

Женщина склонила голову, словно изучая его.

– Ты всё ещё поэт. Просто потерял то, что тебя питало. Но я могу вернуть это тебе.

Лука почувствовал, как его сердце учащённо забилось.

– Как? – прошептал он.

– Это просто, – ответила она, её голос звучал мягко, но властно. – Ты хочешь снова творить?

Лука замер. Её слова были простыми, но в них скрывалось нечто большее. Он чувствовал это. Творить… Это было всё, о чём он мечтал последние месяцы. Но он знал, что за этим предложением, как и за предложением Седмиры, стоит нечто большее.

– Что мне придётся отдать? – спросил он, пытаясь удержать голос от дрожи.

Женщина не ответила сразу. Она подошла ближе, её фигура в длинном пальто казалась почти нереальной.

– Это зависит от тебя. Иногда, чтобы получить что-то ценное, нужно отдать меньше, чем ты думаешь.

Лука почувствовал, как внутри него разгорелась борьба. Он вспомнил свои строки, те, что трогали людей, но приносили боль. Он вспомнил Седмиру, отца Вука, все свои страхи и сожаления.

– Так ты хочешь снова творить, поэт? – повторила женщина, её голос прозвучал как шёпот, но отозвался в его голове громким эхом.

Лука смотрел на неё, фонарь замерцал, и тень женщины на мгновение стала длиннее, словно охватила всю площадь. Взгляд женщины был наполнен ожиданием. Лука понимал, что его выбор изменит всё. Но что именно – он не знал.

Проклятый ручей

В маленьком горном селе, окружённом вечными вершинами и густыми лесами, жило древнее предание. За селом, где начиналась тропа, ведущая в сердце букового леса, протекал ручей, скрытый в тени вековых деревьев. Его журчание слышалось лишь вблизи, будто он избегал быть замеченным. Никто не осмеливался пить из его воды, и даже животные сторонились его берегов.

Старики говорили, что ручей – не просто водный поток, а граница между мирами живых и мёртвых. Его вода была смертельна, но не так, как яд или болезнь. Она уносила душу, оставляя тело неподвижным на берегу, или же вовсе заставляла исчезнуть без следа. Каждый в селе знал об этом предании с детства, и никто не хотел проверить его истинность.

Легенда гласила, что когда-то давно два брата из рода Топай сцепились в у этого ручья в смертельной схватке. Они были родными братьями, но несли в сердце ненависть друг к другу, ненависть, которая переросла в открытую вражду и привела к их гибели. Их кровь смешалась с водой ручья, а духи, разгневанные их непримиримостью, наложили на место проклятие.

С тех пор ручей стал символом наказания за грех братоубийства. Те, кто осмеливался приблизиться к его водам с дурными мыслями или в поисках правды, якобы слышали в его журчании голоса, зовущие их по имени. Другие рассказывали, что ночью над водой можно увидеть призрачные фигуры, которые блуждают в ожидании, пока проклятие не будет снято.

Ручей был частью леса, который обходили стороной, а истории о его проклятии рассказывались у костров, вплетаясь в повседневную жизнь. Никто из местных не пытался оспорить эти слова. Даже смельчаки, готовые доказать всем, что это лишь сказки, никогда не возвращались обратно – или возвращались, но уже не такими, как прежде. Но все верили в зловещую силу ручья.

В тот день гуляли пышную свадьбу. Звучала музыка, запах мяса, жарящегося прямо на деревенской площади на нескольких огромных кострах окутывал всё вокруг, а льющееся рекой вино, горячило кровь молодых и застилало разум старожилов.

Среди веселья и разговоров группа молодых парней, во главе с Мираном, сыном кузнеца, собралась за одним из столов. Разговор снова зашёл о проклятом ручье.

– Слышал, как мать рассказывала, что её дядя пропал после того, как осмелился выпить оттуда, – с видом знатока проговорил один из парней, откусывая кусок жаренного мяса. – Тело его нашли, а призрак, говорят, до сих пор там бродит.

– Глупости! – фыркнул Адриан, – Ваши «истории» только для того, чтобы пугать детей.

Парни переглянулись. Мирана, всегда готового поспорить с Адрианом, эта реплика явно задела.

– Раз глупости, то чего ж ты не докажешь? – сказал Миран, ухмыляясь. – Если ты такой храбрый, как всегда говоришь, иди и выпей из этого ручья. Пусть все увидят, что это всего лишь сказки!

– Да, Адриан, покажи нам! – подхватили другие. – Если это просто вода, чего бояться?

Толпа начала притягиваться к разговору, а молодёжь уже подначивала Адриана с поддельным азартом. Слова эхом разносились в шуме праздника, и даже те, кто не верил в проклятие, хотели увидеть, как пастух на деле докажет свою смелость.

– Что ж, – сказал Адриан, улыбаясь уголками губ, но сжав челюсти от скрытой злости. – Я докажу вам, что это все бабьи россказни.

Эленика, сестра Адриана, стоявшая рядом, побледнела.

– Адриан, не делай этого! – прошептала она, дергая его за руку. – Это не шутка.

Но он лишь мягко высвободился из её хватки.

– Не бойся, сестрёнка, я вернусь раньше, чем ты успеешь испугаться, – сказал он, глядя на неё с лёгкой улыбкой.

– А не вернется, так на поминках погуляем! – крикнул по-залихватски хмельной Миран.

***

Толпа молодых парней и девушек, с фонарями и шутливыми выкриками, шла по узкой тропе, ведущей к буковому лесу. Луна озаряла дорогу мягким светом, а высокие деревья, стоявшие плотной стеной, казались живыми, как будто наблюдали за шествием. Адриан, подстрекаемый своими сверстниками и количеством выпитого вина, шел впереди, не обращая внимания на лёгкий холодок, пробегавший по спине.

– Ну что, великий смельчак, докажи нам, что старики зря треплют языками! – выкрикнул Миран, ухмыляясь.

Адриан только фыркнул в ответ, не утруждая себя словами. Он был полон решимости доказать, что проклятие – лишь выдумка, нелепый остаток прошлого. В его груди кипела гордость, но где-то глубоко внутри звучал слабый голос сомнения. Он не хотел, чтобы кто-то решил, что ему страшно.

Среди группы шла и Эленика. Её лицо было напряжённым, а в глазах читался страх. Она пыталась держаться ближе к брату, в надежде убедить его отказаться от этого безумия.

– Адриан, – прошептала она, ухватив его за руку. – Это не нужно. Ты доказал им всё ещё там, на площади. Никому это не нужно. Пожалуйста, остановись.

Он замедлил шаг и посмотрел на неё с лёгкой улыбкой, но в его взгляде была твёрдость.

– Эленика, ты тоже веришь в эти россказни? – спросил он усмехаясь. – Я просто выпью воды. А потом мы вернемся на праздник.

Она попыталась ответить, но в этот момент Миран подошёл ближе.

– Что там шепчешь, Эленика? – насмешливо спросил он. – Уговариваешь брата вернуться? Ты зря стараешься. Наш Адриан же храбрец, верно?

– Ты не понимаешь, – резко ответила она, обращаясь уже ко всем. – Вы не знаете, с чем играете. Этот ручей проклят!

Но Адриан не слушал. Толпа подбадривала его, но чем ближе они подходили к ручью, тем тише становились их разговоры. Журчание воды стало слышно задолго до того, как они достигли места, считавшегося проклятым. Когда они наконец достигли места, никто не произнёс ни слова. Лишь Адриан уверенно шагнул к берегу.

– Давайте, смотрите, – сказал он, оборачиваясь к остальным. – Сейчас вы увидите, что это всего лишь вода.

– Адриан, нет! – вскрикнула Эленика, схватив его за руку в последний раз. – Пожалуйста, вернись. Ты пьян! Это место проклято!

Но он только освободил руку, не глядя на неё.

– Всё будет хорошо, – ответил он тихо, прежде чем наклонился к воде.

Он зачерпнул холодную прозрачную воду ладонью и на мгновение замер, ощущая её ледяную свежесть. Толпа затаила дыхание. Эленика закрыла рот руками, чувствуя, как сердце гулко стучит в груди.

Адриан выпил. Вода оказалась на вкус обычной – чистой и слегка сладковатой. Он поднялся, оглядывая толпу, и улыбнулся.

– Видите? – сказал он, разводя руками. – Никакого проклятия…

Но его слова оборвались. Внезапно земля словно качнулась под ногами, воздух стал тяжёлым, а лес вокруг заволокло странным туманом. Все отшатнулись, а Эленика закричала:

– Адриан!

Юноша пошатнулся и упал на колени, глядя прямо перед собой. Его глаза затуманились, а из груди вырвался слабый шёпот:

– Что это… за…

Адриан упал как подкошенный, будто никогда и не жил. Тишина упала на всех. Шёпот ручья стал громче, и где-то вдалеке раздался странный, протяжный стон.

***

Толпа молодых людей, которые ещё недавно громко смеялись и подначивали друг друга, теперь неслась обратно к деревне, едва переставляя ноги от страха. Их лица были бледны, а дыхание – рваным и прерывистым. Впереди всех бежала Эленика. Её глаза были полны слёз, но она не переставала повторять одно имя:

– Адриан! Адриан!

Она плакала так, будто каждое слово разрывалось болью, словно её голос был единственной связью с братом, который остался там, у ручья, холодным и безжизненным. Парни, что раньше так громко смеялись, теперь не осмеливались смотреть друг другу в глаза. В их головах всё ещё звучал стон, раздавшийся над водой, и перед глазами стояла сцена: как Адриан выпил из ручья и упал, как его тело неподвижно лежало на берегу.

Они вбежали на площадь, где музыка и смех всё ещё оглашали вечернее небо. Люди, увлечённые танцами и разговорами, не сразу заметили их. Но постепенно общий шум затих, когда один из мужчин поднял руку, указывая на приближающихся.

– Что случилось? Почему вы так кричите? – спросил старик, сельский староста, вставая из-за стола.

Миран, обычно самоуверенный и громогласный, теперь едва мог говорить. Его голос был дрожащим:

– Адриан… Он… он выпил из проклятого ручья. Мы все видели. Он лежит там… он умер.

Эти слова, казалось, ударили всех, кто слышал. Женщины охнули, мужчины замерли, а дети замолчали, чувствуя нарастающее напряжение. Эленика упала на колени посреди площади, её рыдания разнеслись эхом. Но никто не двигался. Страх охватил всех, как холодный ветер, пронизывающий до костей. Даже староста, казавшийся всегда уверенным, стоял с нахмуренными бровями.

– Глупый мальчишка, – наконец сказал он, его голос был глухим. – Я предупреждал. Ручей забирает не только тело, но и душу. Адриан знал это и всё равно пошёл.

– Мы должны его вернуть! – выкрикнула Эленика, поднимаясь с колен. Её голос был полон решимости, несмотря на слёзы. – Он мой брат, и я не оставлю его там. Кто пойдёт со мной?

Толпа молчала. Даже самые сильные мужчины отворачивались, избегая её взгляда. Никто не хотел подходить к ручью, который теперь казался воплощением самого страха.

– Вы все боитесь? – закричала она, её голос дрожал, но звучал как вызов. – Вы не хотите даже попытаться спасти его?

Староста шагнул вперёд, положив руку ей на плечо.

– Девочка, послушай, – сказал он мягко, но твёрдо. – Это место проклято. Мы не можем помочь ему. Это наказание за то, что он осмелился тронуть то, что давно принадлежит миру духов.

Один за другим жители начали переглядываться, а затем, словно обретя общий порыв, они начали двигаться. Впереди встал старейшина села, его лицо было мрачным, но решительным.

– Мы не можем оставить его там, – твёрдо сказал он, постучав своим посохом по земле. – Хоть его душа и могла уйти, тело должно быть возвращено в село. Таков наш долг.

Толпа двинулась в сторону леса. Впереди шёл сельский староста, за ним шли самые смелые мужчины, вооружённые факелами и вилами. Женщины несли одеяла, чтобы укрыть тело, а Эленика, несмотря на слабость от плача, шла среди них, сжимая в руках платок Адриана.

Когда они приблизились к буковому лесу, все замедлили шаг. Ручей находился глубоко внутри, и каждый шаг в эту сторону отдавался в сердцах тяжёлым гулом страха. Журчание воды звучало всё громче, словно само место знало, что к нему приближаются, и шёпот тени ветра пронзал тишину.

Наконец они дошли до того места, где Адриан сделал свой роковой глоток. Тело юноши лежало так, как будто он просто заснул. Его лицо было спокойным, но слишком бледным, а руки раскинуты в стороны, словно он обнимал землю.

– Боже милосердный, – прошептала одна из женщин, перекрестившись. – Это проклятое место. Мы не должны здесь задерживаться.

Старейшина поднял руку, призывая всех замолчать. Он медленно подошёл к телу Адриана и опустился на колени рядом. Его руки дрожали, когда он дотронулся до холодного лба юноши.

– Он не дышит, – сказал он тихо, но так, что это услышали все. – Ручей забрал его душу.

Эленика бросилась к брату, упав на колени рядом с ним. Она обняла его, её слёзы текли по его неподвижному лицу.

– Адриан, вернись, – шептала она, гладя его волосы. – Ты обещал. Ты сказал, что всё будет хорошо…

Мужчины подняли тело Адриана и завернули его в одеяло. Эленика шла рядом, держась за его руку, не отпуская до самого конца. Шествие возвращалось в село медленным шагом, словно каждый шаг становился прощанием.

***

На следующий день после похорон Адриана село погрузилось в тишину. Все были потрясены трагедией, а семья Адриана – убита горем.

Эленика, её мать Дорунтина и отец Марко сидели у холодного очага в своём доме. Каждый из них молчал, погружённый в собственные мысли. Никто не знал, что сказать, чтобы облегчить эту боль, которая пронизывала сердце каждого из них.

Дорунтина, женщина крепкая и всегда собранная, теперь сидела, обхватив себя руками, как будто пытаясь защититься от невидимого холода. Её лицо было бледным, глаза опухшими от слёз, но больше она не плакала. Слёзы закончились, оставив после себя только пустоту.

– Почему он? – наконец прошептала она, её голос был тихим, но полным скорби. – Почему наш Адриан? Такой молодой, такой сильный… Зачем Бог позволил этому случиться?

Марко молчал. Его широкие плечи, которые всегда внушали уверенность, теперь были опущены. Он сидел, уставившись в пол, пальцами медленно перебирая деревянные чётки. В его голове кружились слова молитв, но они не приносили утешения. Он чувствовал себя бессильным – отцом, который не смог защитить своего сына.

– Это я должен был остановить его, – наконец сказал он, его голос был хриплым. – Я знал, что он упрям. Я знал, что он не послушает. Но я думал, что это пьяная придурь…

Эленика слушала их, сидя неподвижно. Её глаза смотрели в окно, где виднелись горы, и её лицо было холодным, словно камень. Вчера она кричала и плакала, умоляя всех вернуть Адриана, но теперь она молчала. В её душе не было места для слёз, только пылающая решимость. Она чувствовала себя виноватой. Ведь она знала, что должно было произойти, чувствовала это сердцем, но не смогла остановить брата.

– Он не ушёл, – вдруг сказала она, нарушая молчание. Её слова прозвучали тихо, но твёрдо.

Дорунтина и Марко подняли головы, удивлённо глядя на неё.

– Что ты сказала? – переспросила мать.

– Его душа. Она ещё здесь, – сказала Эленика, сжимая в руках платок Адриана, который не выпускала с момента его смерти. – Я знаю это. Я чувствую. Ручей забрал его душу, но она не ушла навсегда.

Марко нахмурился, его лицо выражало сомнение и усталость.

– Эленика, хватит, – сказал он. – Мы сделали всё, что могли. Мы похоронили его по всем обрядам. Теперь он в руках Божьих.

***

Эленика стала частым гостем в сельской церкви, небольшой и скромной, с побелёнными стенами и старым деревянным иконостасом. Внутри всегда было прохладно, а запах воска и ладана наполнял воздух, успокаивая душу. С утра до позднего вечера, когда свет от свечей едва освещал притемнённые углы, Эленика молилась. Она стояла перед иконой святого Михаила, архистратига и защитника, и просила его вмешательства.

Каждый день она ставила свечу за упокой души Адриана, наблюдая, как пламя дрожит и затем сгорает дотла. Но чем дольше она молилась, тем сильнее становилось ощущение, что ответа нет. Адриан был где-то там, в месте, где её молитвы не могли его достать.

– Святой Михаил, – шептала она, складывая руки в молитве. – Помоги мне спасти моего брата. Укажи мне путь, чтобы я могла вернуть его душу. Пусть это будет моё наказание, но я не оставлю его.

Однажды, когда свеча почти догорела, и церковь уже опустела, она упала на колени перед иконой, рыдая.

– Если ты не ответишь, – шептала она в отчаянии, – я сама найду способ… Даже если мне придётся обратиться к тем, кто живёт в тени…

Её слова словно ударились об эхо. Комната наполнилась странной тишиной, которая казалась почти осязаемой. Где-то в углу заколыхался слабый ветер, хотя двери были закрыты. На миг ей показалось, что огоньки свечей задрожали сильнее обычного.

Той ночью она не спала. Лежа на кровати, она размышляла о том, что говорили старожилы: проклятие ручья было древним, связанным с кровной местью и грехами прошлого. И если молитвы не помогают, возможно, её решение нужно искать не у святых, а в тенях, которые окутывали этот мир.

***

На следующее утро Эленика отправилась в лес одна. Она стояла перед ручьём, где произошла трагедия. Долгое время она смотрела на его воды, прислушиваясь к их журчанию. И, наконец, она решилась.

– Если здесь есть те, кто слышит меня, – сказала она, её голос дрожал. – Те, кто может освободить моего брата, явитесь.

Она знала, что этим вызовом она переступала черту, но ей было всё равно. Она хотела только одного – спасти Адриана.

Из теней деревьев перед Эленикой появилась фигура, похожая на высокий силуэт в длинном плаще. Его лицо невозможно было разглядеть, но голос звучал мягко и одновременно холодно. Дух проклятого ручья.

– Ты звала меня, смертная, – произнёс он. – Ты знаешь, что тебе придётся заплатить за то, что хочешь?

Эленика не отступила.

– Я дам всё, что потребуется, – сказала она твёрдо. – Спаси душу моего брата.

– Тогда поклянись, – произнёс он, шагнув ближе. – Пусть это будет твоей бесой.

Эленика знала силу бесы. Для каждого албанца, будь то православный, мусульманин или католик, была священная и непреложная клятва, нарушить которую значило потерять не только жизнь, но и душу. Её пальцы дрожали, когда она взяла нож, который всегда носила с собой, и сделала небольшой порез на ладони.

– Я, Эленика, дочь Марко, даю свою бесу, что сделаю всё, что потребуется, чтобы спасти душу моего брата. Пусть моя жизнь и моя душа станут залогом этой клятвы.

Темная фигура, казалось, удовлетворённо кивнула. Она казалась и призрачной, и осязаемой одновременно, словно вытканной из ночного воздуха. Её голос раздавался мягким шёпотом, который, однако, пробирал до костей.

– Ты смелая, смертная, – произнес дух, наклонившись чуть ближе. – Очень смелая, чтобы нарушить покой этого места и обратиться ко мне. Но знаешь ли ты, что за проклятием этого ручья стоит кровь?

– Кровь братьев, – ответила девушка.

– Правильно, – продолжил дух. – Грех Каина. Вода, которая питает жизнь, стала ловушкой для душ, влекущей тех, кто осмелится пригубить её.

Дух долго молчал, словно раздумывая. Его очертания слегка размывались в мерцающем лунном свете. Затем он произнёс:

– Проклятие – это не просто слова. Оно цепляется за души, чтобы они не покинули этот мир. Единственный способ снять его – это изменить природу самого греха, породившего его.

– Что я должна сделать? – прошептала Эленика, чувствуя, как в груди сжимается тревога.

– То, что началось с ненависти между братьями, можно прекратить любовью сестры, – ответил дух, его голос стал ниже и торжественнее. – Ты должна отдать свою жизнь, чтобы разрушить проклятие.

Эленика замерла. Слова духа эхом отозвались в её сознании. Она знала, что попросила невозможного, но даже она не могла ожидать такого.

– Моя жизнь? – прошептала она, её голос дрожал, но в нём была смесь страха и решимости.

– Да, – подтвердил дух. – Если ты искупишь грех братоубийства своей жервтой, проклятие будет снято. Душа твоего брата и души всех, кто томится в моих водах станут свободны.

Эленика опустила голову, её мысли вихрем закружились. Её брат, её друг, её гордость. Она подняла глаза на духа.

– Если это то, что нужно, чтобы спасти Адриана, – сказала девушка тихо, но твёрдо, – тогда я готова.

Дух протянул руку, и в его пальцах материализовался нож, нож необычайной красоты, с тонким, изогнутым лезвием. Рукоять ножа украшала искусная резьба, будто сделанная самым искусным мастером.

– Возьми его, смертная, – произнёс он.

Девушка нерешительно протянула руку и взяла нож. Его рукоять была холодной, словно сама смерть, но сам он при этом был удивительно лёгким.

– Что мне нужно сделать? – спросила она, с трудом сдерживая дрожь в голосе.

Дух медленно отступил в сторону, указывая на ручей.

– Войди в воду, по пояс, и нанеси себе удар в сердце. Так ты сможешь разрушить искупить грех братьев.