Шаровая молния

Глава 4
Линь Юнь,
часть первая

Поймав такси, я доехал до «Средних небесных врат», откуда первоначально собирался подняться на вершину по канатной дороге, но, увидев длинную очередь, направился вверх пешком. Гора была затянута густым туманом, деревья по обе стороны чернели неясными тенями, которые уходили ввысь и терялись в белизне. Время от времени мне попадались вырезанные на камне надписи – голоса минувших эпох.

С тех самых пор как мы с Чжан Бинем ездили в провинцию Юньнань, мне всегда становилось как-то не по себе, когда я оказывался в окружении природы. Глядя на ее тайны, непостижимое, постоянно меняющееся многообразие, трудно было поверить в то, что человечество смогло втиснуть ее в непрочные границы математических уравнений. И всякий раз, когда мне в голову приходила эта мысль, я вспоминал слова Эйнштейна: «Каждый лист за окном показывает, какой наивной и бессильной является наука».

Однако раздражение вскоре сменилось физическим истощением, ибо перед собой я видел только бесконечные каменные ступени, уходящие в туман, а «Южные небесные врата», казалось, находились где-то далеко-далеко в стратосфере.

И тут я впервые увидел ее. Она привлекла мое внимание, потому что резко выделялась среди окружающих меня людей. Я уже видел, как одна за другой пары останавливались на площадке для отдыха, женщины в изнеможении опускалась на каменные ступени, а мужчины, тяжело дыша, старались заставить их двигаться дальше. Когда я кого-то обгонял или в тех редких случаях, когда кто-то обгонял меня, я слышал натужное, учащенное дыхание. Я заставил себя последовать за грузчиком, за широкими бронзовыми плечами которого нашел силы продолжать подъем, и тут мимо нас легко проскользнула белая фигура, женщина, в белой блузке и белых джинсах похожая на сгустившийся туман. Когда она легким пружинящим шагом проходила мимо меня, я совершенно не услышал ее дыхание. Женщина оглянулась с безмятежным выражением, не на меня, а на грузчика, у нее на лице не было никаких следов усталости, гибкое тело, казалось, ничего не весило, и подъем по этой изнурительной горной тропе был для нее подобен неспешной прогулке по бульвару. Вскоре она скрылась в тумане.

Когда я наконец добрался до «Южных небесных врат», они уже плавали в море облаков, окрашенных в красный цвет заходящим на западе солнцем.

Я кое-как дотащился до метеорологической станции «Пик Юйхуан». Узнав, кто я такой и откуда, сотрудники станции не выказали никакого удивления: они привыкли к тому, что к ним на знаменитую станцию постоянно приходят ученые для проведения самых различных исследований. Мне сказали, что начальник станции спустился вниз, поэтому меня представили его заместителю. Увидев его, я едва не вскрикнул от изумления: это был не кто иной, как Чжао Юй.

Прошло уже три года со времени нашей командировки в Юньнань. Я спросил у Чжао Юя, как он оказался в этом необычном месте, и он ответил:

– Я пришел сюда в поисках тишины и спокойствия. Мир внизу чертовски утомляет!

– В таком случае тебе нужно было стать монахом в даосском храме.

– Это отнюдь не самое спокойное место. А что ты? По-прежнему гоняешься за призраками?

Я объяснил причину своего появления.

– 1962 год? Это было слишком давно, – покачал головой Чжао Юй. – С тех пор персонал станции сменился уже несколько раз. Не думаю, что кто-либо может это помнить.

– Не важно, – сказал я. – Я хочу узнать об этом только потому, что в нашей стране впервые человек, профессионально занимающийся метеорологией, лично наблюдал шаровую молнию. На самом деле это не важно. Я приехал в горы, чтобы немного развеяться, и, как знать, быть может, разразится гроза. После Удана это лучшее место для того, чтобы наблюдать молнии.

– У кого есть время сидеть сложа руки и смотреть на молнии? Кажется, ты хватил через край! И все же здесь от гроз никуда не деться. Если ты действительно хочешь что-нибудь увидеть, оставайся на несколько дней, и, быть может, тебе повезет.

Чжао Юй проводил меня в свою комнату. Настало время ужина, и он позвонил в столовую, чтобы нам принесли что-нибудь поесть: это оказались тонкие, хрустящие тайшаньские лепешки, зеленый лук толщиной с рюмку и бутылка тайшаньского ликера.

Чжао Юй поблагодарил пожилого повара, и когда тот уже собрался уходить, его осенила мысль:

– Товарищ Ван, как давно вы работаете на этой станции?

– С 1960 года, в этой же самой столовой. То были тяжелые времена. Вы даже представить себе не можете, товарищ директор Чжао.

Мы с Чжао Юем удивленно переглянулись.

– Вам доводилось видеть шаровую молнию? – тотчас же спросил я.

– Вы хотите сказать… кружащуюся молнию?

– Точно! Именно так ее и называют.

– Конечно, приходилось. За прошедшие сорок лет я видел ее три или четыре раза!

Чжао Юй достал еще одну рюмку, и мы возбужденно пригласили Лао Вана за стол.

Наполнив ему рюмку, я спросил:

– Вы помните ту, которая была в 1962 году?

– А то как же. Эту я помню лучше всего. Тогда пострадал один парень!

Лао Ван начал свой рассказ:

– Это случилось в конце июля, где-то часов в семь вечера. Обыкновенно в это время еще должно быть светло, но в тот день сгустились такие черные тучи, что без фонаря ничего не было видно. Дождь стоял стеной, такой, что в нем можно было задохнуться! Непрерывно сверкали молнии, без промежутков…

– Вероятно, гроза впереди надвигающегося холодного фронта, – вставил Чжао Юй.

– Я услышал раскат грома. Вспышка молнии непосредственно перед ним была особенно яркой, такой, что она почти ослепила меня, хотя я находился в комнате. Затем я услышал снаружи голос, кричащий, что человек ранен, и поспешил на помощь. В то время на станции проводили наблюдения четыре сотрудника, и одного из них поразила молния. Когда я втащил его в комнату, одна нога у него дымилась, и капли дождя, падающие на нее, шипели, но он полностью оставался в сознании. И тут появилась кружащаяся молния. Она проникла сквозь западное окно, но окно было закрыто! Эта штука была размером… вот с эту лепешку, красная, кроваво-красная, она наполнила всю комнату красным заревом. Молния летала по комнате примерно вот так… – Взяв рюмку, повар поводил ею в воздухе. – Плавала туда-сюда. Я подумал, что вижу призрака, и так перепугался, что не мог слова вымолвить. Но эти ученые нисколько не испугались. Только сказали мне не трогать молнию. Какое-то время она плавала, то поднимаясь к потолку, то опускаясь к кровати, – к счастью, она никого не тронула, – и наконец влетела в печную трубу. И как только оказалась там, взорвалась с грохотом. Столько лет я работаю на горе, столько раз слышал гром, но не помню, чтобы когда-либо еще слышал что-то такое же громкое. У меня загудело в ушах, а с левым ухом что-то произошло, и я с тех пор им плохо слышу. Все светильники в комнате погасли, лампы и стеклянные колбы термосов разлетелись вдребезги, на кровати остались обожженные следы. Когда мы потом вышли на улицу, мы увидели, что труба на крыше взорвалась!

– Откуда они были, те четверо, что здесь работали?

– Не знаю.

– Вы не помните, как их звали?

– Гм… Прошло столько лет… Я помню только того, который пострадал. Вместе с двумя сотрудниками метеостанции мы отнесли его вниз в больницу. Он был совсем молодой, наверное, еще учился в университете. Одна нога у него обуглилась, и поскольку в те времена больница в Тайане была неважная, его отправили в Цзинань. Господи, наверное, он на всю жизнь остался хромым. Кажется, его звали Чжан. Чжан… что-то на «фу».

Чжао Юй резко опустил рюмку на стол.

– Чжан Хэфу?

– Да, точно. Именно так его и звали. Несколько дней я ухаживал за ним в больнице в Тайане, а потом, когда он уехал, он прислал мне письмо. Кажется, оно пришло из Пекина. Потом мы потеряли связь, и я не знаю, где он сейчас.

– Он в Наньчане. Профессор в том университете, который я окончил. Он был нашим научным руководителем.

– Что? – Рюмка едва не вывалилась у меня из руки.

– Раньше Чжан Биня звали так, но он переменил имя во время Культурной революции, потому что оно напоминало всем о Хрущеве.

Мы с Чжао Юем долго сидели молча; наконец Лао Ван заговорил:

– На самом деле все это не случайно. В конце концов, вы работаете в одной области. Это был замечательный парень. Нога у него болела так, что он готов был до крови кусать губы, но он просто лежал на койке и читал. Я пытался уговорить его немного отдохнуть, но он сказал, что нельзя терять время, поскольку его жизнь только что приобрела цель. Он решил заняться изучением этой штуки, научиться ее порождать.

– Научиться порождать что? – спросил я.

– Крутящуюся молнию! Ту самую шаровую молнию, о которой вы говорили.

Мы с Чжао Юем изумленно переглянулись.

Заметив выражение наших лиц, Лао Ван продолжал:

– Он сказал, что посвятит всю свою жизнь ее изучению, и я почувствовал, что он зачарован увиденным на горе. Таковы люди: порой они страстно увлекаются чем-либо, не понимая, что это такое, и не могут избавиться от своего увлечения до конца жизни. Возьмем меня: лет двадцать тому назад я отправился за дровами для печки. Я выдернул из земли один корень, и когда уже собирался бросить его в огонь, вдруг подумал, что он чем-то напоминает тигра, тогда я его отполировал и поставил на полку, выглядел он очень красиво. И с тех пор я увлекся резьбой по дереву, вот почему я остался в горах даже после выхода на пенсию.

Я заметил, что у Чжао Юя в комнате действительно много поделок из корней разных размеров, и он подтвердил, что все это работа Лао Вана.

После этого мы больше не говорили о Чжан Бине. Хотя мы много о нем думали, мысли эти трудно было выразить словами.

* * *

После ужина Чжао Юй устроил мне ночную экскурсию по метеорологической станции. Когда мы проходили мимо единственного освещенного окна в гостевом домике, я изумленно застыл на месте, ибо в комнате была та самая девушка в белом, одна. Погруженная в раздумья, она расхаживала взад и вперед по комнате между двумя кроватями и письменным столом, заваленным раскрытыми книгами и бумагами.

– Эй, соблюдай правила приличия! – толкнул меня в спину Чжао Юй. – Не заглядывай в чужие окна!

– Я видел ее по дороге сюда, – объяснил я.

– Она здесь готовится наблюдать за молниями. Метеорологическое бюро провинции предупредило нас о ее появлении, но не уточнило, откуда она. Должно быть, это какая-то крупная лаборатория. Оборудование сюда доставят на вертолете.

* * *

Как оказалось, на следующий день действительно началась гроза. По сравнению с грозами на равнине ощущения от раскатов грома здесь, на вершине, было совершенно другим: казалось, Тайшань служит громоотводом для земли, притягивая мириады молний. От искр, сверкающих на крышах, у меня мурашки по спине бегали. Гром практически сразу же следовал за вспышкой, от оглушительного грохота содрогались все клетки тела, и казалось, что гора под ногами вот-вот расколется на мелкие кусочки, а смятенная душа в ужасе металась между ослепительными зигзагами, не ведая, где укрыться…

Девушка стояла в конце коридора, ветер яростно трепал ее короткие волосы, а стройная фигура казалась хрупкой и беззащитной на фоне переплетающихся молний, сверкающих в низких черных тучах. Это было незабываемое зрелище: неподвижно застывшая девушка, слушающая жуткие раскаты.

– Вам лучше зайти внутрь! – окликнул я ее. – Это опасно, и вы промокнете насквозь!

Оторвавшись от созерцания феерической картины, девушка отступила на пару шагов назад.

– Спасибо. – Повернувшись ко мне, она просияла: – Возможно, вы не поверите, но только в подобные моменты я чувствую себя в безопасности.

Странно: обыкновенно в грозу приходится кричать, чтобы перекрыть грохот грома, однако несмотря на то, что девушка говорила негромко, ее мягкий голос каким-то образом проникал сквозь оглушительные раскаты, и я отчетливо ее слышал. Таинственная незнакомка полностью завладела моим вниманием, заставив забыть про грозу.

– Вы необыкновенная! – высказал я вслух свои мысли.

– Значит, вы увлекаетесь атмосферным электричеством, – сказала девушка, оставив без внимания мои слова.

К этому времени гроза несколько утихла, и мы могли говорить свободно.

– Вы здесь, чтобы наблюдать за молниями? – спросил я.

Я тщательно сформулировал свой вопрос, поскольку со слов Чжао Юя заключил, что тема истинной цели ее работ является секретной.

– Да, это так.

– Какие именно характеристики вас интересуют?

– В первую очередь процесс образования молнии. Я не собираюсь оскорблять ту область науки, которой вы занимаетесь, однако среди ученых, изучающих физику атмосферных явлений, до сих пор не прекращаются споры относительно того, как именно в грозовых тучах образуется молния, а принцип действия громоотвода остается неизвестен.

Я понял, что если незнакомка и не занималась специально физикой атмосферного электричества, то по крайней мере имеет о ней какое-то представление. Как она правильно заметила, не существовало убедительной теории принципа образования молний в тучах, и хотя каждому школьнику известно, что громоотвод защищает от молнии, ученые не понимали до конца процессы, лежащие в его основе. Сделанные в последние годы точные расчеты показывали, что заряд, имеющийся на металлическом наконечнике громоотвода, никак не может нейтрализовать заряд, накопленный в грозовой туче.

– Значит, вы изучаете основные принципы.

– Конечные наши цели являются сугубо практическими.

– Исследование процесса образования молний. Гм. Полное устранение молний?

– Нет. Искусственные молнии.

– Искусственные… молнии? Для чего?

– Попробуйте сами догадаться, – мило улыбнулась девушка.

– Производство азотных удобрений?

Она молча покачала головой.

– Латание озоновых дыр?

И снова девушка только покачала головой.

– Использование молний в качестве нового источника энергии?

Девушка опять покачала головой.

– Нет, речь не может идти о новом источнике энергии, потому что создание искусственной молнии потребует еще больше энергии. Остается только одно… – И я в шутку сказал: – Убивать с помощью молнии людей?

Девушка кивнула.

Я рассмеялся.

– В таком случае вам придется решить проблему наведения на цель. Молния следует по довольно случайной ломаной линии.

– Об этом будем думать позже, – вздохнула девушка. – Пока что мы еще даже не понимаем, как получить молнию. Но нас не интересует, как молния рождается в грозовых тучах. Нам нужна та редкая молния, которая возникает в безоблачный день, но наблюдать это явление еще труднее… Что с вами?

– Так вы говорите серьезно! – ошеломленно пробормотал я.

– Ну разумеется! Мы предсказали, что наиболее ценным практическим применением результатов наших исследований станет создание высокоэффективной системы противовоздушной обороны, состоящей из обширного поля молний, закрывающего крупный город или какой-либо другой важный объект. Неприятельские самолеты, попавшие в это поле, будут притягивать к себе молнии, и в данных обстоятельствах упомянутый вами вопрос наведения на цель становится несущественным. Разумеется, если в качестве одного полюса используется земля, можно также поражать наземные цели, но тут возникают дополнительные проблемы… на самом деле мы занимаемся лишь предварительной проработкой концепции и проводим только самые основные исследования. Если выяснится, что она осуществима практически, мы обратимся к профессиональным организациям, таким как ваш университет, для уточнения конкретных деталей.

Я выпустил задержанный вдох.

– Вы из армии?

Девушка представилась как Линь Юнь, аспирантка Государственного университета оборонных технологий, занимающаяся разработкой систем противовоздушной обороны.

Гроза прекратилась, и сквозь прорехи в тучах пробились золотистые лучи заходящего солнца.

– Посмотрите, каким новым выглядит мир, он словно заново родился в грозу! – восхищенно воскликнула Линь Юнь.

Я полностью разделял это чувство, хотя не мог точно сказать, вызвано оно грозой или стоящей передо мной девушкой; однако в любом случае ничего подобного я прежде не испытывал.

* * *

Вечером я, Линь Юнь и Чжао Юй отправились прогуляться. Вскоре Чжао Юя вызвали обратно на станцию, а мы с Линь Юнь продолжили подниматься по горной тропе и наконец дошли до «Небесного пути». Было уже поздно, и «Небесный путь» был затянут легким туманом, сквозь который смутно пробивались огни фонарей. Ночью в горах тихо; все застывает, и суета оставшегося внизу мира кажется отдаленным воспоминанием.

Когда туман несколько рассеялся, в небе появились редкие звезды, и их свет тотчас же отразился в ясных глазах Линь Юнь. Какое-то время я завороженно смотрел на это отражение звезд, но затем сам обратил свой взор к небу. Если сравнить мою жизнь с кинофильмом, то в тот день в горах Тайшань черно-белый экран запестрел яркими красками.

На затянутом ночным туманом «Небесном пути» я поведал Линь Юнь свою самую сокровенную тайну. Рассказал о том кошмарном дне рождения много лет назад, рассказал о той цели, которой решил посвятить всю свою жизнь. Впервые я признался в этом другому человеку.

– Вы ненавидите шаровую молнию? – спросила Линь Юнь.

– Трудно испытывать ненависть к неведомой загадке, какие бы беды она ни приносила. Сначала мне было просто любопытно, но, по мере того как я узнавал о шаровой молнии все больше и больше, любопытство перерастало в зачарованность, и в моем сознании она стала дверью в другой мир, мир, где я смогу увидеть чудеса, о которых столько мечтал.

Налетевший приятный ветерок разогнал остатки тумана. Высоко вверху в небесах простиралось мерцающее звездное поле, а далеко внизу, у подножия горы, огни Тайаня образовывали свое собственное звездное поле, подобное отражению в водной глади пруда.

Тихим голосом Линь Юнь начала декламировать стихотворение Го Жо:

 
Вдалеке зажигаются фонари,
Подобные несчетным сияющим звездам.
В небесах появляются звезды,
Подобные огням несчетных фонарей.
 

Я подхватил:

 
Я думаю, что в колыхающемся воздухе
Спрятаны прекрасные улицы.
А на этих улицах лежат редкие сокровища,
Подобных которым нет на земле.
 

У меня на глазах навернулись слезы. Какое-то мгновение прекрасный ночной город пробивался сквозь влажный туман, затем зрение мое снова стало предельно четким. Я сознавал, что гоняюсь за мечтой, и понимал, какой немыслимо опасной дорогой иду. Однако даже если «Южные небесные врата» никогда не появятся из тумана, я все равно буду подниматься вверх.

У меня не было выбора.

Глава 5
Чжан Бинь

Два года обучения в аспирантуре пролетели быстро – и за эти два года я создал свою первую математическую модель шаровой молнии.

Гао Бо был великолепным наставником; сильной его стороной была способность пробуждать в своих учениках дар творчества. Одержимая страсть к теории дополнялась у него крайним пренебрежением к экспериментальным исследованиям, что порой бывало просто невыносимым, и при таких условиях моя математическая модель превратилась в нечто абсолютно абстрактное, лишенное какой бы то ни было экспериментальной базы. Тем не менее я успешно защитил диссертацию и получил следующее заключение: «Новый подход, демонстрирующий прочный математический фундамент и глубокие теоретические знания». Естественно, полное отсутствие экспериментального подкрепления модели вызвало у членов комиссии жаркие споры, и когда защита уже близилась к завершению, один из профессоров язвительно поинтересовался:

– И напоследок еще один вопрос: сколько ангелов смогут сплясать на острие иглы?

Это замечание вызвало дружный взрыв хохота.

Чжан Бинь входил в комиссию, он задал один-единственный пустяковый вопрос и не участвовал в дебатах. За прошедшие два года я ни разу прямо не говорил ему о Тайшане, сам не знаю почему, а может быть, я чувствовал, что своими словами заставлю его раскрыть болезненную личную тайну. Но теперь, поскольку мне предстояло покинуть университет, я уже не смог удержаться.

Я пришел к профессору домой и пересказал все то, что услышал от старого повара. Когда я закончил, Чжан Бинь долго молчал, уставившись в пол и потягивая сигарету. Наконец он встрепенулся и сказал:

– Идемте со мной.

Он провел меня за плотно закрытую дверь.

Чжан Бинь жил один в двухкомнатной квартире. Он занимал одну комнату, а дверь во вторую всегда была наглухо закрыта. Чжао Юй рассказывал, что как-то раз к нему в гости приехал однокурсник из другого города, и он, вспомнив про Чжан Биня, спросил у того, может ли однокурсник переночевать у него, однако профессор ответил, что никакой второй комнаты у него нет. Хоть и нелюдимый, профессор никогда не вел себя так грубо, и мы с Чжао Юем решили, что с закрытой комнатой связана какая-то тайна.

Когда Чжан Бинь открыл дверь, первой моей мыслью было, что передо мной штабеля картонных коробок, вдоль стен и на полу, но кроме них в комнате не было ничего особенного. На стене напротив двери висела черно-белая фотография женщины в очках, с короткой прической в духе своего времени. Ее глаза блестели за стеклами очков.

– Моя жена, – объяснил профессор, указывая на фотографию. – Она умерла в 71-м.

Я заметил нечто странное: хозяин квартиры был очень озабочен порядком в зоне непосредственно перед фотографией, поскольку раздвинутые в стороны коробки оставляли полукруг свободного пространства, однако рядом с ней висел на гвозде старый плащ, темно-зеленый прорезиненный брезентовый дождевик, казавшийся здесь совершенно не к месту.

– Как вы уже знаете, с того самого дня, как я увидел в горах Тайшань шаровую молнию, она меня зачаровала. Я тогда учился на последнем курсе, взгляды мои были такими же, как и у вас, поэтому можно о них не распространяться. Первым делом я стал искать шаровую молнию в грозу, в самых разных местах. И с моей будущей женой меня также свела шаровая молния. Она была страстным исследователем, и мы столкнулись друг с другом во время страшной грозы, после чего продолжали исследования вместе. Условия для занятий наукой тогда были ужасными, нам частенько приходилось добираться до места пешком, останавливались мы в домах у местных жителей, в полуразрушенных храмах, в пещерах в горах, а иногда даже ночевали под открытым небом. Помню, как-то раз, когда мы проводили наблюдения во время осенней грозы, оба подхватили воспаление легких, а было это в глухом отдаленном районе, никаких врачей и лишь несколько таблеток на двоих. Моя жена серьезно заболела и едва не умерла. Мы сталкивались с волками, нас кусали ядовитые змеи, не говоря про регулярное чувство голода. Не один раз молния ударяла рядом с нами. Эти наблюдения продолжались десять лет, и невозможно подсчитать, какое расстояние мы преодолели пешком, сколько лишений вытерпели, скольким опасностям смотрели в лицо. Ради нашей работы мы решили не заводить детей.

По большей части мы путешествовали вдвоем, но когда жена бывала занята научной и преподавательской работой, я иногда отправлялся один. Однажды на юге я случайно набрел на военную базу, и меня заметили, с фотоаппаратом и снаряжением, а поскольку это случилось в разгар Культурной революции, вкупе с тем, что мои родители бывали в Советском Союзе, меня заподозрили в том, что я шпион, и без суда бросили за решетку на два года. Все это время моя жена продолжала наблюдать за грозами.

Я услышал о ее гибели от старейшин деревни. В ту грозу она наконец нашла шаровую молнию, погналась за ней прямо до границы бушующего селевого потока и в спешке прикоснулась к ней антенной измерителя магнитного поля. Все сочли это несчастным случаем, но никто не мог понять, каково это: увидеть наконец шаровую молнию, которую безуспешно искал целых десять лет, и обнаружить, что вот-вот лишишься возможности наблюдать ее.

– Понимаю, – тихо произнес я.

– По рассказам очевидцев, находившихся в отдалении, соприкоснувшись с антенной, шаровая молния исчезла, затем, пройдя по измерителю, появилась на другом конце. В этот момент моя жена не пострадала, но в конце концов досталось и ей: шаровая молния несколько раз облетела вокруг нее, после чего взорвалась прямо у нее над головой. Когда вспышка погасла, моей жены уже не было, и на том месте, где она стояла, нашли только вот этот дождевик, совершенно нетронутый, распростертый на земле, а под ним кучку белого пепла, который тотчас же растекся белыми струйками, смытый дождем…

Я посмотрел на плащ, представляя его надетым на молодую, хрупкую, целеустремленную женщину, и тихо промолвил:

– Подобно тому, как капитан корабля погибает в море или космонавт погибает в космосе, смерть вашей жены не была напрасной.

– Я тоже так думаю, – печально кивнул Чжан Бинь.

– А измеритель магнитного поля?

– Также не пострадал. Его сразу же доставили в лабораторию, чтобы определить остаточную намагниченность.

– Сколько? – возбужденно спросил я.

Впервые в истории исследования шаровой молнии были получены прямые количественные данные.

– Ноль.

– Что?

– Остаточная намагниченность полностью отсутствовала.

– Это означает, что через приемник не протекал электрический ток. Но каким же образом молния прошла через него?

– С шаровыми молниями связано множество тайн, в которые я сейчас не буду вдаваться, – махнул рукой Чжан Бинь. – И по сравнению с другими эта не такая уж и существенная. А теперь я хочу показать вам нечто еще более невероятное. – С этими словами он достал из кармана дождевика тетрадь в пластиковой обложке. – Вот это лежало у жены в кармане дождевика, когда она погибла. – Профессор с величайшей осторожностью положил тетрадь на картонную коробку, словно это был хрупкий предмет. – Переворачивая страницы, прикасайтесь к ним очень аккуратно.

Это была обыкновенная тетрадь, с изображением площади Тяньаньмынь на обложке, весьма потертая от времени. Аккуратно раскрыв тетрадь, я увидел на титульном листе строчку старательно выведенных иероглифов: «Врата в науку – врата в ад. – Маркс».

Я вопросительно посмотрел на Чжан Биня, и тот жестом предложил мне перевернуть страницу. Так я и сделал и тут понял, почему профессор попросил меня быть осторожным: следующая страница сгорела, частично превратилась в пепел и рассыпалась. Крайне аккуратно я перевернул сожженную страницу, и следующая оказалась совершенно нетронутой: все четкие записи были различимы, словно сделанные вчера.

– Переверните еще одну страницу, – сказал Чжан Бинь.

Третья страница сгорела.

Четвертая страница была невредима.

Пятая страница сгорела.

Шестая страница была невредима.

Седьмая страница сгорела.

Восьмая страница была невредима.

…

Переворачивая одну страницу за другой, я видел, что нигде не было двух идущих подряд сгоревших или нетронутых страниц. От некоторых сгоревших страниц оставались лишь узкие полоски у переплета, однако на соседних я не видел никаких следов огня. Оторвавшись от тетради, я посмотрел в лицо Чжан Биню.

– Вы можете в это поверить? – спросил тот. – С тех самых пор я никому это не показывал, поскольку все, несомненно, решили бы, что это подделка.

– Нет, профессор Чжан, – сказал я, глядя ему прямо в глаза. – Я вам верю!

После чего я рассказал второму человеку о своем дне рождения.

– Я предполагал, что у вас есть кое-какой опыт в этой области, – сказал профессор, выслушав мой рассказ, – однако я даже представить себе не мог, что он так ужасен. После того, свидетелем чего вы были лично, вы должны понимать, что изучение шаровой молнии – глупое и бесполезное занятие.

– Почему? Не понимаю.

– На самом деле я осознал это относительно недавно. На протяжении последних тридцати лет всю свою энергию, помимо поисков шаровой молнии в естественной среде, я посвятил теоретическим исследованиям. Тридцать лет. – Чжан Бинь вздохнул. – Не стану описывать вам это. Сами посмотрите. – Он обвел рукой большие картонные коробки вокруг нас.

Раскрыв одну, я обнаружил, что она доверху заполнена тетрадями с расчетами. Достав одну из тетрадей, я увидел в ней сложные дифференциальные уравнения и матрицы. Окинув взглядом целые стены подобных коробок, я шумно втянул глоток холодного воздуха, поражаясь колоссальной работе, проделанной профессором за тридцать лет.

– А эксперименты – вы их проводили? – спросил я.

– Совсем немного. Возможности были ограничены. Такой проект не мог получить солидное финансирование. Но, что гораздо важнее, ни одна из этих математических моделей не сто́ит экспериментальной проверки. Все они не имеют под собой надежного основания, и, углубляясь в исследования, я неизменно приходил к выводу, что самый первый мой шаг был ошибочным. Другими словами, даже от логически обоснованной математической модели еще очень далеко до получения шаровой молнии в лабораторных условиях.

– Вы по-прежнему продолжаете исследования в этой области?

– Прекратил несколько лет назад, – покачал головой Чжан Бинь. – Как это ни странно, это вы тогда впервые спросили у меня о шаровой молнии. В новогоднюю ночь я сидел, погрязший в безнадежных вычислениях, и тут услышал звон колоколов, возвещающий о наступлении нового года, и радостные крики студентов. И вдруг до меня дошло, что жизнь моя практически подошла к концу, и меня захлестнула невыносимая тоска. Я пришел сюда, как уже много раз до этого, достал из кармана дождевика тетрадь, и, осторожно листая страницы, понял правду.

– Какую?

Чжан Бинь взял тетрадь и положил ее перед собой.

– Взгляните вот на это и вспомните грозовую ночь вашего четырнадцатого дня рождения. Вы действительно верите, что все это находится в пределах существующих законов физики?

Я ничего не смог сказать в ответ.

– Мы с вами оба смертны, и пусть мы, возможно, проделали гораздо больше невероятной исследовательской работы, чем другие, мы по-прежнему остаемся смертными и можем рассуждать, оставаясь в рамках, установленных такими учеными, как Ньютон, Эйнштейн и Максвелл, не смея ни на шаг отступить в сторону, чтобы не оказаться в безвоздушной пустоте. Однако в пределах этих рамок мы ничего не сможем понять.

Слушая профессора, я ощутил то же самое отчаяние, которое захлестнуло меня на затянутой туманом горной тропе, ведущей на вершину Тайшаня.

– В вас я увидел еще одного молодого ученого, каким когда-то был я, – продолжал Чжан Бинь, – и предпринял все возможные шаги, чтобы остановить вас, не дать идти по этому опасному пути, хотя и понимал, что это бесполезно. Я хочу вам сказать, что сделал все возможное.

Умолкнув, он устало опустился на коробку.

– Профессор Чжан, – сказал я, – вы должны правильно оценить свою работу. Мы потратили свои силы на то, что нам показалось важным, и этого достаточно. В своем роде это успех.

– Спасибо за слова утешения, – слабо произнес профессор.

– Я говорю это также и для себя самого. Когда я доживу до ваших лет, именно так я буду себя утешать.

– Забирайте все это, – сказал Чжан Бинь, указывая на коробки. – Книги, тетради и диски. Если вам интересно, взгляните, если нет, забудьте обо всем. В них нет никакого смысла… И эта тетрадь – возьмите и ее. Мне становится страшно, когда я на нее смотрю.