Читать книгу: «Это все монтаж», страница 4

6
Хладнокровная жестокая сука¹³

Первое свидание достается не мне – потому что я слишком нравлюсь Маркусу, объясняет Шарлотта. Он не может начать сразу с одной из своих фавориток.

На свидание отправляется Шэй. Я ей завидую. У нее роскошные кудри, темная кожа и весьма уважаемая работа в Портленде: она адвокат по правам человека. Она сообразительная, но при этом не резкая, легко располагает к себе людей и чрезвычайно популярна среди девочек в особняке.

Иначе говоря, она моя полная противоположность. Я сразу понимаю, что она долго продержится на шоу.

Остальным предстоит мучиться с общими свиданиями. Нас делят на две группы: первая половина выезжает сегодня и борется сейчас за ванную в попытке закончить собираться. Я во второй группе и увижусь с Маркусом только через два дня.

Утром в день нашего первого общего свидания Прия утаскивает меня в комнату для очередного ИВМ. На мне темно-синий ромпер с розовым цветочным узором. Декольте в форме сердца подчеркивает мою грудь, а ноги мои, должна признаться, выглядят невероятно длинными.

Прия смотрит на меня, поправляя очки.

– Расскажи-ка нам о парнях, с которыми встречалась дома.

На секунду я вся бледнею. Обычно я всеми силами избегаю заводить отношения, и мой выбор парней… скажем так: я о них почти ничего не знаю.

– Если честно, – начинаю я, – в последнее время я была слишком занята для отношений. Сами понимаете: писательство и все дела.

Почти полная правда. Я помню, как мы с последним парнем, с которым я встречалась в Нью-Йорке – ничего серьезного, в основном из-за его зависимости и склонности спать с другими женщинами, – сидели в баре, и он смотрел мутными глазами, как я что-то листаю в телефоне и периодически бормочу.

– Поверить не могу, что она так дорого продала свою книгу. Боже, я пишу настоящую литературу, кто будет читать эту писанину?

– Жак.

– О, ты только погляди – разумеется, издатель Кэролайн отправляет ее в тур. Господи, да тут остановок десять! Вот бы моей серии иметь такую поддержку.

– Жак, отвлекись от телефона, пожалуйста, – сказал он. – Вернись к нам, простым смертным. Я сыт по горло разговорами о чертовом издательском деле. У меня сегодня тоже день не задался, окей?

Я пожала плечами и пристыженно опустила телефон.

– Ты хотя бы зарабатываешь прожиточный минимум, – пробормотала я себе под нос.

– К слову об этом, – он повернулся ко мне на барной табуретке. Выглядел он измотанным, как те парни с Уолл‐стрит, которые никогда не спят. – Я закончил с твоими налоговыми документами, и тебе точно не стоит возобновлять договор об аренде. Твои финансы в порядке, но если ты задержишься здесь еще на год, то исчерпаешь все свои сбережения. Ты еще даже не закончила новую книгу, так ведь? Учитывая продажи…

Он вздохнул. Дэн – так его звали. Я не забыла, мне просто неприятно вспоминать. Мы были друзьями, пока не начали спать вместе и вроде как все этим испортили. Как обычно.

– Судя по всему, что ты мне сказала, даже если ты продашь еще одну рукопись, прибыль не сравнится с тем, что ты получила за первую трилогию. На твоем месте я бы завел соседа.

Я ничего не ответила, глядя в свой бурбон. Я приняла удар.

– Скучно тут, – сказала я. – Пойдем лучше к тебе.

В комнате для интервью Прия поджимает губы, как будто мне не верит.

– Допустим, – отвечает она. – Можно ли сказать, что карьера отвлекла тебя от личной жизни?

– Я жила в Нью-Йорке, – говорю камере, примерно понимая, чего от меня хотят. – Получила очень большой договор на книгу, это было так волнительно. Мне казалось, я всю жизнь проведу, не знаю, сама по себе, в роскоши, в духе «Гэтсби» и так же драматично, только моя книга провалилась. Мне совсем не хотелось выкладываться так же сильно в других областях, например, в личной жизни, только чтобы потерпеть потом крах. Мне просто… Мне нужно было начать с чистого листа.

– Ладно, – говорит Прия. – Немного депрессивно, но с этим можно работать. – Она опускает глаза на экран телефона. – Одно замечание, – продолжает она, снова глядя на меня, – Шарлотта говорит, мы отыгрываем тебя в роли успешного автора. Вся эта тоскливая история про то, как тебя нагнуло издательство, на зрителей не подействует. Они не поймут.

– Но разве это не моя фишка? Я возрождаю карьеру и личную жизнь?

– Нет, – говорит Прия. – Ты – вдохновляющий пример. Очень успешная писательница.

– О-о…кей, – говорю я, – но…

Но это была часть моего персонажа. Успешная писательница – это что-то немного высокомерное. Неудавшийся автор – образ понятный и узнаваемый. Отчего-то мне стало не по себе, как будто продюсеры лишили меня важной части моей истории.

– Пора выезжать, – говорит Прия, вскакивая на ноги и отмахиваясь от стоящего перед ней оператора. Прежде чем последовать за ней, я на миг замираю в кресле как потерянная – сама не знаю почему.

Я забираюсь в последний микроавтобус, и мы трогаемся с места. Когда я поднимаю глаза, я понимаю, что сижу рядом с Генри.

– Ох ты ж Господи Иисусе, – вырывается у меня.

– Можно просто Бог, – сухо бормочет он в ответ. За нами о чем-то щебечет стайка девочек, поэтому я ловлю момент.

– Почему вы врете о моей карьере? – быстро спрашиваю я, чтобы у него не было времени обдумать мои слова.

– Потому что от несостоявшейся книжной серии тоска берет, – отвечает он таким тоном, как будто не понимает, что здесь вообще можно обсуждать. – А еще это слишком сложно объяснить зрителям.

– Знаю, что тоска берет, – говорю я, опуская на глаза солнечные очки. На камеру нам их носить не разрешается. – Я это прожила. Но ты не представляешь, насколько будет унизительно, когда все в Нью-Йорке подумают, что я строю из себя автора бестселлеров, хотя продала всего двести экземпляров второй книги, а третий роман в серии вообще отменили.

– Думаешь, кто-то настолько тобой одержим, чтобы все это знать?

– Мы говорим об издательском мире, – отвечаю я. – Здесь все за таким следят.

– Разве ты не из тех, кому до лампочки, что о них думают какие-то снобы из Нью-Йорка?

Я смотрю на него, и что-то в выражении его лица отличается от того, каким я видела его раньше на площадке. Он меня оценивает. Не знаю только: это он чтобы мною манипулировать или потому что видел меня голой?

– Мне до лампочки, что обо мне думают зрители. Мне совсем не наплевать, что обо мне думают люди в Нью-Йорке. Я хочу еще когда-нибудь продать рукопись.

Он улыбается, не показывая зубы.

– Смешно. Ты думаешь, в Нью-Йорке смотрят это шоу?

– Ага, ага. Смотрят – чтобы посмеяться.

Я замечаю тот взгляд, который он бросает в мою сторону.

– Как скажешь, – и он возвращается к своему телефону, как будто все, что я, участница, могу сказать, недостойно его внимания.

Я раздраженно молчу всю дорогу.

Примерно час спустя мы останавливаемся у большого поля. Я окидываю взглядом необъятную пустоту и оборачиваюсь к Генри.

– Что-то не похоже на калифорнийскую роскошь.

– Бюджет пойдет в ход ближе к концу сезона, так что постарайся выглядеть соблазнительно.

Я вздыхаю.

– Постарайся меня не унизить.

– Ничего не обещаю, – говорит он и направляется к продюсерской группе. Несколько секунд я смотрю ему вслед, но потом замечаю, что Шарлотта за мной следит. Я машу ей, улыбаюсь и присоединяюсь к другим девочкам.

– Как думаешь, что происходит? – спрашивает Рикки, нагоняя меня.

– Где Маркус? – говорит Кэди. Она невозможно маленького роста, поэтому ей приходится странно выгибать шею, чтобы хоть что-то разглядеть за Аалией.

Грейс-Энн вздыхает.

– Я так чертовски завидую, что Шэй получила свидание тет-а-тет!

– Почему? – спрашиваю я. – Маркус что, дал тебе повод думать, что ты ему нравишься?

Она усмехается.

– Разве он не дал всем нам повод?

Пожимаю плечами. Кендалл улыбается как Чеширский кот.

– Но Жак больше всех повезло, – говорит она, чуть подталкивая меня локтем. Выглядело бы шутливо, но я знаю правду.

– Ты разве не хочешь убедиться, что это всерьез, прежде чем кинешься в омут с головой, Кендалл? – спрашиваю я так мило, как только могу.

– Я всегда бросаюсь в омут с головой, – отвечает она, – это моя самая привлекательная черта.

Она подмигивает, играя в соперничество.

– Дамы! – кричит Шарлотта, привлекая наше внимание. – Маркус вот-вот прибудет. Выглядите поживее. Улыбаемся! – говорит она и указывает на меня в частности.

Я пытаюсь.

– Замечательно! А вот и наш главный герой!

Маркус выходит из машины под восторженные крики девочек. Его сопровождают миниатюрная блондинка в джинсах и Брендан-ведущий, одетый в зеленый свитер с вычурным узором. Сам Маркус одет просто: в джинсы, прилегающие к бедрам, и белую футболку, подчеркивающую его телосложение.

Приехавшая с ним женщина подходит к продюсерам, сначала обнимает Элоди, потом приобнимает одной рукой Генри, широко ему улыбаясь.

Это Джанель, продюсер Маркуса, и она неплохая. Но это не важно. Ничего здесь на самом деле не важно.

Я отворачиваюсь и полностью отдаю свое внимание Маркусу. Он смеется, судя по всему – над какой-то шуткой Брендана. Он подходит к нашей группе, очаровательно улыбаясь, и на миг мне кажется, что он смотрит прямо на меня.

– Здравствуйте, девочки! – говорит он. Девочки. Снова это слово. Мы дружно ему улыбаемся, как будто он – солнечный свет. – Вы знаете, что я пришел сюда в поисках будущей жены, и… я подумал, в этом деле важна каждая деталь, – тут он указывает в сторону белого тента по левую сторону от нас. – Внутри вас ждут свадебные платья, которые я для вас выбрал, но мне интересно посмотреть, какое платье выберете вы сами.

Девочки встречают его слова дикими визгами. Многие из них мечтали выбрать свое свадебное платье чуть ли не с самого своего зачатия или, может быть, с момента, когда прошли на шоу.

Мы направляемся к тенту под ободряющие советы продюсеров «выглядеть радостнее» – на самом деле это значит «пожалуйста, постарайтесь перегрызться друг с другом, чтобы мы смогли показать женщин как животных, у которых только свадьба на уме». Я захожу в тент последней, в знак протеста, что не остается незамеченным. Один из ассистентов отводит меня в сторонку для разговора с Аалией. Мы обсуждаем, как будем примерять свадебные платья, и операторы записывают клип, в котором я говорю, что эта затея кажется мне немного архаичной. Еще одна вещь в копилку того, что мне не стоило говорить на камеру.

Я иду между рядов, проводя рукой по ткани каждого из платьев. Было бы жутким клише выбрать что-то кроме белого – готова поспорить, что Кендалл это невероятно порадовало бы, – так что вместо этого я решаю подобрать неожиданный оттенок белого. Я не кривила душой, когда говорила, что никогда не задумывалась о свадебных платьях. В моей жизни всегда просматривался отчетливый недостаток серьезных парней и какого-либо желания воплотить стереотипный образ краснеющей невесты. Я предпочитаю лишний раз не касаться этой стороны своего характера, потому что мое отчаянное нежелание соответствовать ожиданиям превращает меня в тот тип людей, который я ненавижу: таких, которые ненавидят что-то, просто чтобы ненавидеть, и не дают окружающим получать от этого удовольствие.

Но меня все равно бесят эти девочки и то, как им нравятся эти платья, и я считаю, что они и сами должны себя бесить.

– Надень вот это, – говорит Генри. Он подходит ко мне, на ходу снимая с вешалки платье. Оно светло-серое, необычного цвета и фасона, но все равно элегантное: лиф украшен замысловатым кружевом, шифоновая юбка к подолу становится почти черной. Генри внимательно смотрит, как я провожу пальцами по ткани.

– Почему? – спрашиваю его.

Он криво улыбается.

– Потому что я так сказал и я здесь главный? – Его глаза сверкают.

– Вот какого ты обо мне мнения, значит. Считаешь, мне не стоит надевать белое?

– Нет, – мудро говорит Генри. – Ты сама о себе такого мнения.

– В этом я не такая, как другие девочки, а? – Мне нравится это платье, думаю я, рассматривая его. Оно говорит, что мне наплевать на ожидания, но при этом не выглядит совсем уж нонконформистским. – Все они точно должны быть в белом, но Жак? Нет, ее надо нарядить как-нибудь иначе.

– Но все равно, – говорю я, – мне нужна причина получше, чем «ты здесь главный».

Он опускает глаза на платье, задерживается на нем взглядом и снова смотрит на меня.

– Маркусу понравится, – говорит он, – как знать, может, и мне тоже.

Его слова застают меня врасплох, и я невольно верю в их искренность. Снова гляжу, как громом пораженная, в его проникновенные глаза. И на его предплечья, кажущиеся в этой футболке почти неприличными.

– Тебе разве можно со мной заигрывать? – спрашиваю я.

– Это моя работа, – просто отвечает он.

Я не могу сдержаться: уголки моих губ приподнимаются в легкой улыбке, и я чувствую, как мои щеки вспыхивают от слов, которые я вот-вот скажу.

– Получается у тебя не очень, – сообщаю я ему.

– Хорошо, – говорит он, возвращая платье на вешалку. – Пока, Жак.

Он разворачивается, машет мне, не оглядываясь, и хвалит выбранный Рикки элегантный комбинезон цвета слоновой кости, проходя мимо. Она подмигивает мне с хитрой улыбкой.

– Он прав, – говорит Прия из-за вешалки, откуда, судя по всему, слушала весь наш разговор. Я подскакиваю от звука ее голоса, как будто меня застукали за чем-то постыдным. – Это одно из лучших платьев, которые мы подобрали. Шарлотта хотела, чтобы оно досталось тебе.

– И для этого отправила Генри со мной флиртовать?

– Ага, – отвечает Прия, – а я здесь, чтобы передать тебе ее пожелания и убедиться, что ты все исполнишь. Мы скоро начинаем, так что поторапливайся, – с этими словами она поспешно куда-то уходит, переговариваясь по рации.

Я снова смотрю на Генри. Он улыбается и поигрывает с прядью волос Кендалл.

Черт бы его побрал.

Я надеваю платье.

Задерживаюсь у зеркала ненадолго, чтобы полюбоваться на себя. Хотя платье не было подогнано под мою фигуру, оно все равно очень эффектно на мне смотрится. Мне это нравится. Я прекрасна. Шарлотта отлично меня знает. В перспективе эта мысль становится страшной.

Десять минут спустя мы – девять человек, все как одна в свадебных платьях, – стоим шеренгой: разного роста, в различных оттенках белого. Маркус оценивающе нас разглядывает.

– Вау, – говорит он, – такое безумное чувство: знать, что, возможно, я сейчас смотрю на свою будущую жену в свадебном платье.

Девочки лучезарно улыбаются.

Глупо, конечно, но сейчас я впервые с начала шоу, вопреки себе, хочу, чтобы Маркус обратил на меня внимание. Когда я пришла сюда, у меня был план, неписаные правила, по которым я решила играть: побыть клоуном в свадебном платье и смеяться вместе со зрителями над тем, насколько это бессмысленно, в надежде их очаровать. Я флиртовала бы с Маркусом, мы целовались бы с фейерверками на фоне, а потом он тихонько отправил бы меня домой перед началом эпизодов в родных городах участниц. Тогда мои новообретенные сотни тысяч подписчиков в соцсетях из сочувствия бросились бы покупать мои книги.

Я совсем не собиралась думать ни о Маркусе, ни о том, как мне приятно ощущать, что его взгляд задерживается на мне, ни о том, что Шарлотта наверняка велела ему задержаться на мне взглядом. Я должна была хорошо провести время, не больше. Я не должна была стать очередной жертвой стокгольмского синдрома «Единственной».

– Разумеется, Маркус ищет девушку, которая отлично смотрелась бы в платье. С этим у нас проблем нет, как думаешь, Маркус? – посмеивается Брендан. Маркус улыбается в ответ.

– Вне всяких сомнений. – Он снова окидывает нас взглядом. – Но моя жизнь – не только гламур и роскошь. Я люблю возвращаться к основам и, – тут он пожимает плечами, – не против попотеть.

Кто-то из девочек стонет. Наверное, уже успела слишком привязаться к платью.

– Поэтому, – продолжает Маркус, – я подготовил для вас испытание.

Брендан указывает на лес у себя за спиной. Мы (и вся съемочная группа) следуем в указанном направлении, пока на глаза не показывается десятифутовая, наверное, стена скалодрома, за которой начинается лес.

– Добро пожаловать на первую свадебную полосу препятствий в истории «Единственной»! – злорадно объявляет Брендан.

Пока он объясняет, что нам предстоит отбиваться от препятствий в лице бывших и свекровей и прочих вещей, заставляющих терять веру в человечество, я гляжу на продюсеров. Они, вместе с ассистентами, даже не слушают, вместо этого вовсю уже строя планы.

Я не хочу этого делать, но я это сделаю. Вот что я думаю.

Когда и мы, и камеры расположены ровно там, где нужно продюсерам, ассистенты выстраивают нас в линию. Маркус вот-вот даст команду стартовать, но перед этим ко мне подходит Шарлотта.

– Мы поспорили, кто выиграет, – шепчет она, – и я поставила на тебя пятьсот долларов.

– Врешь, – говорю, оборачиваясь к ней лицом. – Это ты меня так настраиваешь, чтобы я кому-нибудь глотку вырвала?

Шарлотта смеется.

– Ну если есть такое желание – милости прошу, но в основном я просто хочу развести Генри на эти пятьсот долларов. Он выбрал Кендалл.

Щурюсь. Шарлотте это, кажется, нравится.

– Вы неплохо ладите, не так ли? – говорит она, не уточняя, с кем именно.

Я усмехаюсь.

– Не понимаю, о чем ты.

– Просто добудь мне золото, – отвечает она и делает шаг назад.

А потом Маркус дает команду «старт».

Я срываюсь с места, подгоняемая до одури распаленным духом соперничества. (Не знаю, был ли этот спор на самом деле. Не исключено, что был: продюсеры обожали превращать все в тотализатор.) Взбираюсь по стене, по которой мне велели взбираться, в свадебном платье, которое мне велели надеть, и не позволяю себе слишком об этом задумываться, потому что иначе не выдержу и все-таки повешусь.

Пока что я значительно опережаю других девочек, но мои ноги путаются в платье. Останавливаюсь и отрываю подол, а тканью собираю волосы в конский хвост. Заснявший все это оператор присвистывает, и я ему улыбаюсь.

Следующее препятствие – одна из этих веревочных сетей, похожих на паутину. Кендалл нагоняет меня у подножия сетки. Я прекрасно знаю, что это абсурдно и бессмысленно, но ничего не могу с собой поделать: теперь я хочу победить. Прыгаю на другую сторону сетки, немного подворачивая при этом лодыжку, и двигаюсь дальше.

Нам приходится ползти через грязь, потому что без этого никак нельзя, разумеется. Дальше – еще одна стенка с веревочной сетью, и финишная линия.

Кендалл ползет чуть быстрее меня; мы обе сломя голову несемся к стенке. Моя поврежденная лодыжка не выдерживает; я бросаюсь на веревки в попытке опередить Кендалл и сбиваю ее с ног.

Черт.

– Извини! – кричу я. – Извини!

Поднимаюсь на ноги и протягиваю ей руку. Она хватается за нее и подтягивается всем весом, чтобы встать. Я напрягаюсь, и моя лодыжка снова сдает.

– Жак! – окликает меня Прия. – Ты в порядке?

Кендалл вырывается вперед и одерживает победу. Ее приз – дополнительное время с Маркусом на вечерней части сегодняшнего свидания. Я огибаю стену и хромаю за ней.

Генри подбегает ко мне, когда я дохрамываю до финишной линии.

– Что, перенапряглась? – спрашивает он. В его глазах сверкают отголоски сдерживаемого смеха.

– Я в порядке, – говорю я, – у меня просто больные лодыжки, я вечно на них падала, когда играла в софтболл. Наверное, придется сегодня их забинтовать и отказаться от каблуков.

– Это… – начинает Генри. – Это нечто. Я позову медиков.

Шарлотта спешит ко мне.

– Она же сказала, что в порядке. Кто-нибудь, приведите мне Маркуса. Жак, сядь и схватись за лодыжку.

– Что? Нет!

Шарлотта легонько мне улыбается.

– Если придется, я сама тебя посажу.

Вздыхаю. Мне все равно не хочется лишний раз наступать на ногу, так что я сажусь на землю в своем грязном свадебном платье. Другие девочки песекают финишную линию, но съемочная группа смотрит только на меня.

– Жак! – слышу я голос Маркуса. Элоди торопливо ведет его к нам с Шарлоттой. Та аккуратно исчезает из кадра, когда Маркус опускается рядом со мной.

– Ты в порядке?

– Нет, – отвечаю я и делаю глубокий вдох: – Я проиграла Кендалл.

Он смеется.

– Как твоя лодыжка?

Пожимаю плечами.

– Не знаю, – говорю я. – Но марафон на ней, скорее всего, не пробежать.

Улыбаюсь ему, и он улыбается в ответ, а потом помогает мне подняться на ноги.

– Знаешь, – говорит он, – думаю, сейчас это платье смотрится на тебе даже лучше, чем раньше.

Я демонстративно сверкаю травмированной ногой. Когда я разбиралась с подолом, разрез на платье порвался сильнее, чем ожидалось. (Често говоря, тогда мне казалось, что я выгляжу адски горячо, но на экране я выглядела абсолютно поехавшей: волосы спутанные, вся мокрая от пота, в грязи, да еще и в укусах насекомых. Но в тот момент я была абсолютно уверена, что я – венец мироздания.)

– Неплохо, а?

– Я бы тебя из своей комнаты не выгнал, – говорит он, и от его слов у меня учащается сердцебиение. Когда я смотрела сезон Шейлин, мне нравилось, насколько прям Маркус в своей сексуальности. («Если пойду на это шоу, то мы с ним хотя бы время хорошо проведем», – сказала я Саре во время созвона в Zoom.)

– Мне нужно поговорить с другими девочками, – шепчет мне Маркус.

– О, – отвечаю я. – Зачем?

Хотя мы с ним так близко, он целует мою руку.

– Увидимся вечером за коктейлями, хорошо?

Я провожаю его взглядом, чуть ошарашенная.

Мы возвращаемся в особняк, чтобы привести себя в порядок и подготовиться к коктейльной вечеринке. Несколько девочек меряют меня взглядами различной степени прохладности, и, когда я спрашиваю Рикки, в чем дело, она объясняет:

– Они решили, что ты притворилась, что повредила ногу, чтобы привлечь внимание.

Показываю ей свою перемотанную лодыжку с холодным компрессом – по словам медиков, я действительно ее растянула, пока проходила препятствия.

– Ага, ага, это все ради камер.

Рикки пожимает плечами:

– Я не говорила, что сама так считаю. Ты спросила.

– Твоя правда, – говорю я и возвращаюсь к своему отражению в зеркале. – Но я не настолько отчаянная, как некоторые девочки.

– И ты еще удивляешься, почему они к тебе так относятся, – смеется Рикки.

Я оборачиваюсь к ней.

– Не надо говорить умные вещи, когда я травмирована.

– Просто постарайся вечером быть с ними милой, – предлагает она, – если хочешь им понравиться.

Я задумываюсь над ее словами на минутку и отвечаю:

– Но я этого не хочу.

Мы обе хихикаем.

– Я все равно постараюсь, – говорю я, когда мы прекращаем смеяться. – Быть милой.

– Со мной сработало, – отмечает Рикки.

– Дорогуша, – говорю я, – ты просто была пьяной.

– Это же «Единственная», – отвечает она, – все мы немножко пьяные. – Тут она задумывается на минутку. – Кроме той трезвенницы из одного из сезонов, которые шли, пока я была в старшей школе, наверное.

– Рикки, если ты решила от меня избавится, дождись, пожалуйста, момента, когда я буду стоять у своей могилы, чтобы все вышло быстро и аккуратно, ладно?

– Не говори такого при других девочках, – говорит она сквозь смех.

– Почему?

– Их такое насторожит.

Машины приезжают за нами в половине седьмого. На мне платье, которое я нашла в секонд-хэнде: короткое, изумрудно-зеленое, с чуть расклешенной юбкой, чтобы создать образ девчонки по соседству. Моя лодыжка перевязана, и на мне самые скромные каблучки, которые только нашлись у Рикки. Мы подъезжаем к отелю, одному из многих неприметных местечек в центре Лос-Анджелеса. Нас провожают внутрь и выдают шампанское. Мы ждем, пока приедет Маркус. Нас все еще так много, и Шарлотта не упускает возможности об этом напомнить, пока мы дожидаемся коктейлей.

– Я считаю, ты должна пойти первой, – говорит она мне, – Прия согласна.

Прия сейчас разговаривает с Аалией, но мне не верится, что Шарлотта хоть раз в жизни просила у нее совета.

– Не знаю, – говорю я, – кажется, это немного агрессивно.

Шарлотта смеется.

– Маркус хочет агрессии. Ты же смотрела прошлый сезон, так?

Да, смотрела, и тут Шарлотта права. Маркуса не интересовали трепетные фиалки, а мне нужно, чтобы он продолжил обращать на меня внимание.

– Сама подумай, Жак: на этом этапе путешествия так легко потеряться в толпе!

– Ты права. Но я не хочу воровать время у других девочек, понимаешь? – говорю я, вспоминая, что мне сказала Рикки.

– Поверь, Маркусу значительно интереснее поговорить с тобой, – отвечает она, – я просто хочу предоставить ему возможность.

Знаете, в чем весь ужас этого шоу? Я каждый раз прекрасно понимаю, что происходит, знаю, что мною манипулируют, и на каком-то этапе начинаю верить, что и правда должна делать то, что мне велят. А любой зритель смотрит на это потом и думает: «Жаклин Мэттис, ты не только человек дрянной, ты еще и полная дура, раз на такое повелась».

Я вручаю Маркусу стакан виски, как только он появляется. Он обнимает меня первой, а потом я терпеливо жду, пока он переобнимается со всеми остальными девочками.

– Маркус, – говорю я, когда он со всеми поздоровался и произнес обязательный тост, – можно украсть тебя на секундочку?

Все они так говорят – эта фразочка используется на «Единственной» с незапамятных времен, и она только что сорвалась с моих губ.

А потом я получаю ровно то, чего хотела.

– С удовольствием, – говорит Маркус.

Мы устраиваемся на предназначенном для таких «секундочек» диване, подальше от девочек, оставшихся в другой комнате. С нами Прия и Джанель, продюсер Маркуса.

Маркус тотчас дотрагивается до моей ноги. Странно: мне вроде нравится, но вроде и нет. Такая близость, с одной стороны, кажется самонадеянной, но в то же время приятной, как будто эта самонадеянность оправданна. В глубине души я знаю, что это мне на руку, потому что это значит, что я ему нравлюсь. Он хочет ко мне прикасаться.

Бесит, как много я об этом думаю, но я чувствую себя особенной.

– Я с нетерпением ждал нашей новой встречи, – говорит Маркус.

Я стараюсь выглядеть застенчиво (потом это примут за неискренность).

– Ожидания оправдались?

– Поверь, еще как, – он наклоняется ближе, привлекая меня к себе рукой. – Ты очень эффектно смотрелась сегодня во время полосы препятствий.

Опускаю глаза, почти пристыженно.

– Я немного увлеклась соперничеством, – признаюсь.

Снова поднимаю взгляд. Он наклоняет голову.

– Ну я же сказал, что ищу девушку, которая готова за меня сражаться. Мне с этим не всегда везло.

Мы смеемся, но его слова слишком очевидны, и я сразу же подозреваю, что он говорит о Шейлин, и все это – часть какой-то истории. Мои глаза находят камеру прямо у него за плечом.

– Прямо в объектив не смотрим, – быстро отчитывает меня Прия. Я возвращаюсь к Маркусу, который глядит на меня в ожидании, будто надрессированный щенок.

– Моя лодыжка… эм… немного опухла, – говорю я, потому что не знаю, что еще сказать. Выставляю пресловутую лодыжку, и он хватает ее, кожа к коже. У него большие руки; физически это одна из его наиболее привлекательных черт. То, как много места он занимает, как много меня умещается в его ладонях.

В некоторых смыслах я значительно проще, чем мне хотелось бы.

– Ты сильная. Мне это в тебе нравится. – Он отпускает мою ногу и опирается локтем о спинку дивана, поворачиваясь ко мне всем телом. – Я знаю, что стресс от шоу тебя не достанет.

– Правда? – спрашиваю, повторяя его позу. – А тебя достал?

– Периодически достает, – признается он со смущенной улыбкой, как будто вспоминает какой-то постыдный момент из своего прошлого. Он наклоняется еще ближе ко мне, как будто способен защитить нас от всего, что могут услышать наши микрофоны. – Есть одна странность с продюсерами. Ты знаешь, что они пытаются тобой манипулировать, но все равно вечно стараешься им угодить. От этого душа немного разрывается.

– Да? – говорю я. – С моей душой пока что все в порядке.

Маркус пожимает плечами, но его улыбка колеблется.

– Просто будь осторожна с Генри. Он был моим продюсером в прошлом сезоне.

Мои брови взлетают.

– Но не в этом?

Маркус на миг умолкает. А потом…

– Хватит, Маркус, – говорит Джанель, его продюсер. – Ты же знаешь, что мы ничего из этого не сможем использовать. Поговорите о чем-нибудь еще?

– Как скажешь, – Маркус улыбается агрессивно-милой улыбкой, и у меня такое чувство, что сейчас родилась наша внутренняя шутка: мол, мы следуем правилам, которым не хотим следовать. – Кто ты, Жаклин Мэттис?

– Твою мать, – бормочу я. (Для ясности: ничто из этой беседы в эфир не попадет, потому что «Единственную» интересует только самая поверхностная глубина. Пожалуйста, перечислите, где работаете, чем увлекаетесь и все ваши психологические травмы, выход – слева.) – Наверное, в этом моя проблема. Я никогда до конца не уверена, кто я.

– Ага, – говорит Маркус, – знаю, о чем ты. На это шоу с идеальным осознанием того, куда стремится твоя жизнь, не приходят.

Я смеюсь и чувствую, что кто-то меня понимает, впервые за последние пять лет, на протяжении которых мои друзья заводили семьи и детей и продвигались по карьерной лестнице. Разумеется.

– Тебя не пугает, что тебе за тридцать и ты до сих пор потерян?

– До жути, – отвечает он.

– Можно тебя поцеловать? – спрашиваю я, закусывая губу. Он без раздумий подается вперед и приникает ртом к моему. Поцелуй длится дольше, чем наши предыдущие; он неспешный и напряженный и оставляет после себя обещание следующего, а потом Маркус провожает меня к другим девочкам и уходит с Грейс-Энн.

Генри перехватывает меня для ИВМ, и я несу какую-то безвкусную, предсказуемую нелепицу о Маркусе. Генри выглядит, как будто вот-вот заснет.

– Если в общем, то как ты себя чувствуешь после сегодняшнего? – спрашивает он, меняя подход.

– Думаю, нам стоит довериться процессу, – говорю я.

– Путешествию, – говорит Генри.

– Чего?

– Повтори все то же самое, но скажи: «Думаю, нам стоит довериться путешествию».

– Ни за что, – отвечаю я, – это предложение не имеет смысла, а я писатель. Я использую точную лексику.

– Ага, – говорит Генри, – только мы на шоу говорим «путешествие», а не «процесс». Иначе создается впечатление, что мы заталкиваем вас всех на огромный конвейер и выпускаем в конце парочку ради рейтингов.

– Да, – медленно говорю я, – но будем честны: именно это здесь и происходит. – Я скрещиваю руки. Что-то в нем делает меня особенно враждебной. – Мне все еще позволено думать свои собственные мысли.

– Путешествие, – повторяет Генри.

Я показываю ему два средних пальца (этот кадр появится в эфире позже, во время моей ссоры с одной из девочек, с обеими руками в пикселях). Он смотрит на оператора и жестом велит ему прекратить снимать.

– Думаю, мы закончили.

Когда я возвращаюсь к девочкам, они вовсю разговаривают о маникюре. Скукота. Несколько девочек уходят с Маркусом, а потом возвращаются. Когда настает очередь Алианы, Кэди возбужденно к нам поворачивается. Она невысокая, бойкая и рыжая, у нее талант на сплетни и, на мой взгляд, маленькие шансы задержаться на шоу. Ей не хватает содержания. Но, похоже, ей страшно хочется обсудить свою новость.