Читать книгу: «До последнего вздоха»

* * *

© Соболева Л., 2025

© ООО «Издательство „АСТ“», 2025

Легенда поместья «Элизиум»

1915 год. Сизые сумерки пробирались в усадьбу, проникая в комнаты, заползая в коридоры, замирая в переходах и углах.

С сумерками приходила тишина – абсолютная, какую, наверное, слышат глухие. Внезапно все замирало в этом доме, даже живность затихала, но будто в ожидании, явственно ощущалась тревога… скоро… совсем скоро начнется…

Глубоко внутрь пряча страх, подступавший к горлу, словно тошнота, Арина Павловна прислушивалась к беспокоившей тишине, наполнявшей усадьбу по вечерам, но временно.

Изо дня в день дом сиротел. В течение двух последних недель, оставляя в образовавшейся пустоте тревогу, слуги покидали его тайком, будто воры, не ставя в известность о своем решении экономку. Видимо, стыдились своей трусости, да и побаивались вот так прямо заявить Арине Павловне, мол, прощевайте, ухожу.

Она женщина строгих правил, оттого и в других не выносила вольностей, порядок в доме блюла на совесть, никому не давая спуску. Слушались и уважали ее все: от прислуги до блаженного старика-пастуха, который никого не признавал, кроме Господа. Сам барин Сергей Дмитрич считался с экономкой, а то и советовался с ней, что безмерно льстило Арине Павловне. Но так было. Совсем недавно было, однако все изменилось…

Прислугу гнал из Элизиума не страх остаться без гроша, нет. Людей выдворил из этого прекрасного места, приводившего в щенячий восторг всех, кто волею случая попадал сюда, необъяснимый ужас. Лишающий разума ужас. До Арины Павловны дошли слухи, мол, усадьбу Элизиум считают прóклятым местом, будто здесь поселился диавол. По этой глупой причине народ из окрестных деревень крестился и плевался в сторону Элизиума, гордо возвышавшегося на холме, огороженного высокой кованой оградой, а самые языкатые байками потчевали заезжих господ. Но стоило на землю спуститься ночи после унылого дня, Арина Павловна сомневалась, что они не правы. Ночью все и начиналось…

Теперь всякий раз с наступлением сумерек, лишь тишина начинала властвовать над каждым закоулком в доме, она места себе не находила и ждала… ждала… как все в этом доме ждали, включая мышь под полом. А чего ждала? Чего-то очень плохого, что должно обязательно и внезапно случиться.

В тот вечер Арина Павловна лишь открыла дверь и оглядела площадку, где стояли кресла для отдыха и стол из ротанга, а по углам и вдоль балюстрады – вазоны с цветущими растениями. Никого. Если не считать ветра, который проказничал по крыше-балкону, гоняя по плитам упавшие цветки и листья.

– У-у-у… У-у-у… – завывала стихия, да молча тучи бежали по небу.

Так и обошла экономка дом, заглядывая в комнаты и не решаясь войти. Было непривычно пусто. Но ощущение, что здесь притаилась злая сила, не проходило и днем, оттого умножалась тяга к человеческому общению. Да вот беда: пойти излить душу некуда, кроме как на кухню к Домне, она по примеру экономки не сбежала, некуда ей бежать, как и Арине Павловне некуда.

– Чаю аль отужинаешь? – спросила Домна. – С утра ничего не емши, эдак ты, Арина Павловна, захвораешь, не приведи Господь.

Кухарка чистила посуду золой с песком, сидя на низкой табуретке. Уж и чистить нечего – посуда сияла, как звезды в грустной вышине, но Домна ее терла и терла, привыкла работать, а нынче работы ей не хватало. Завидев Арину Павловну, она поднялась только с третьего раза, раскачавшись, ведь ее полное тело неповоротливо. Круглое лицо Домны с выпуклыми щеками, сидящее плотно на плечах, излучало озабоченность, она же никогда не видела экономку опечаленной, расстроенной, только последние недели.

– Пожалуй, поем, – сказала Арина Павловна, усаживаясь за стол. И правда, чувствовала приступ голода, а до этого момента забыла, что не ела весь день.

– Вот и ладно, – засуетилась Домна. – Оно ж по-умному надобно с переживаниями жить, чтоб не помереть невзначай. А у меня нынче куропатки да перепела… во рту тают! Антипка настрелял.

– Себе поставь прибор, – бросила экономка. – И вино подай.

О, как изумила она кухарку! Что это с ней сталось? Обе женщины одних лет, при барине и состарились (уж тридцати восьми лет обе), а положение-то у них разное, чтоб сидеть за одним столом, будто ровня. Каприз Арины Павловны – закон, после барина с барыней она здесь третья по чину, впрочем, чин чином, а судьба у экономки незавидная. Ставя на стол блюда с яствами и приборы, Домна поглядывала с жалостью на серую ворону в темно-сером платье, которую дворня, чего греха таить, не жаловала.

Недаром люди иных женщин с молью сравнивают, словно печать ставя на них, дескать, некрасивы. Да, экономка некрасива, на лице ее не различишь черт, привлекающих людской взор, они такие же бледные, как и кожа, а потому законно заслуживают сравнение с молью. И глаза без цвета не выделялись на этом обезличенном лице, но лишь иногда сверкали жизнью, да и то потому, что неутоленные желания притаились в них, изредка выдавая хозяйку.

Уж больно строга Арина Павловна, а избыточная строгость вредна для всех, кто к ней касается хоть частичкой, как и любовь избыточная. Вроде и голоса не повышала, не суетлива, не делала шума из своего служения барину, а как молвила слово, перечить ей никто не решался. Женщины выпили по бокалу красного ароматного вина молча и до дна. Ели.

И ждали, ведь уже скоро… Обе ждали, не обмолвившись ни словом, да это и так понятно, что обе ждут… ждут… и всегда неожиданно…

Четвертую неделю с наступлением сумерек, держа высоко канделябр, она обходила дом с башенки на самом верху, откуда видна вся округа на много верст. Это одна большая комната в форме правильного гексагона с шестью углами и шестью стенами, а окон пять, дабы света было больше.

Сергей Дмитрич называл дом замком, а простые люди дворцом, ничего похожего в здешних краях не видывали. Строил дом иноземец по заказу деда, но по своему италийскому представлению, им бы, иноземцам, все выкрутасы соорудить да побольше с хозяев денег содрать. И соорудил. Башня на краю особняка – а зачем? Часть крыши не крыша вовсе, а один большущий балкон почти над всем домом, ограниченный по краям балюстрадой, под нею – желобки для слива воды во время дождей. Оставшаяся часть – мансарда, где любил отдыхать хозяин, в ней стены целиком из стеклянных окошек сделаны…

Ожидания разбились вдребезги, а внутри надежда, что уже сегодня будет тихо и спокойно. Потому что раздался рев! Утробный. Громкий. Страшный. Вскоре и прекратился, впрочем, эхо разносило его по дому некоторое время.

Этот невыносимый звук нет никакой возможности передать словами. То ли стон, то ли вопль, то ли плач, то ли дикарский смех… Всегда разный. И всегда глухой, слышался оттуда-то издалека, в то же время где-то близко. Да, вот такая несуразица. Только не понять – откуда: из-под земли знак подается или с небес гроза несется. А может, его создавал воздух вокруг из капелек слез и пота, пролитых в этом большом поместье? Потому, наверное, и чудилось, будто от него дрожат стены. Даже стены пугались странного рева, гудевшего отовсюду. Слышен он и снаружи, там тоже не понять, откуда несется.

Обе женщины замерли в тех позах, в каких застал их ожидаемый, но почему-то всегда внезапный рев. Вытаращив глаза, держа в руках бокалы на весу и не мигая, женщины вслушивались в боль, которая угадывалась в протяжных звуках, словно кого-то истязали. Но этот кто-то не мог быть человеком… Нет-нет, человек не умеет так страдать. Да и страдания ли то?.. Не понять, хоть убей!

Необычным звукам вторили собаки. Они вдруг завыли! А молодые псы отчаянно и враждебно лаяли на псарне, создавая невыносимую какофонию. И лошади ржали, рвались из денников, они тоже напуганы. Но наступила тишина.

Оправившись от первого ужаса, кухарка машинально перекрестилась и скосила глаза на экономку. А та, погруженная в себя, сосредоточенно разминая мякиш хлеба, уж который раз пыталась определить, где источник боли, откуда он берет начало. Человеку надо знать все про то, что непонятно, знать и видеть, дабы решить, чем защитить себя. Арина Павловна отважилась бы пойти туда, где находится некто или нечто. Страшно? Очень. Так ведь в неведении жить и ежеминутно ждать жестокой смерти от чудищ, которых рисовало воображение, многажды страшнее.

Неожиданно наступила пауза, когда вновь повисла тревожная, дрожащая и томительная тишина. Утихли собаки. Это ненадолго, все возобновится вновь и вновь прекратится, потом опять возобновится… Так всегда случалось, только псы теперь будут повизгивать и скулить, потом и вовсе замолчат, прислушиваясь вместе с обитателями поместья к изменениям в жутких звуках.

До утра время от времени будет некто стонать и плакать, кричать и выть, реветь и даже хохотать, пугая всех, кто окажется рядом с поместьем. Случайный путник, проезжающий верхом, натянет поводья и замрет, вслушиваясь в противоестественные звуки, и, не найдя объяснения им, помчится прочь во весь опор. А крестьянин сразу убежит, крестясь и вопя от ужаса.

– Одного не могу взять в толк, – произнесла Домна тихо, – человечье то страдание, али черти тешатся? Иной раз чудится, голос мужеский слова хочет произнесть, да не можется ему. А иной раз будто девица ревмя ревет… А бывает, вовсе не человеческое создание стонет. А? Как думаешь, Арина Павловна?

Что могла ответить экономка? Думала она о том же, да знать не знала: живое создание тревожит их по ночам или чей-то мятущийся дух не нашел покоя за порогом бытия. Не получив ответа, Домна тяжко вздохнула:

– И когда ж это барин наш возвернется? Долгонько отсутствует. Уж он-то знал бы, кому туточки неймется.

После слов этой простой и бесхитростной бабы экономка вдруг вскинула на нее пронзительные глаза, от которых ничего не скрыть, но в ту минуту они были полны надежды, и спросила:

– Полагаешь, кто-то нарочно всех в заблуждение вводит?

– Заблуждениев я не знаю, оттого судить про них не смею, – смутилась кухарка, не любила она, когда значения ее слов преувеличивали. – Так ведь всяко может быть.

О, если б то были дуралеи, глумящиеся над доверчивыми людьми, которым повезло получить место в поместье Сергея Дмитрича! Зависть людская тяжела для тех, кто с нею живет, она давит душу человеческую, порождая нечто злобное и мстительное, потому непредсказуемы и безобразны поступки завистников. Это единственная мысль, объясняющая таинственные звуки.

– Всяко? Это верно ты заметила, – задумчиво произнесла экономка, получив все же косвенное подтверждение, что странные звуки могут быть и человеческой глупой шуткой. А с человеком она справится, будь он в десять раз сильнее.

Внезапно скрипнула дверь… Домна вздрогнула и одновременно вскрикнула. Арина Павловна испугалась не меньше, да виду не подала, значит, силы еще есть внутри, она обязана быть сильной и не дрогнуть перед обстоятельствами.

Обе повернулись к двери на скрип… а это Шурка вплыла и шла с улыбочкой к столу, шурша юбками, выставив вперед тугую грудь, которая за малым не рвала платье на ней. Не обделил Господь красотой девку: и телом сбитая, и кожа белая да гладкая, словно у барыни, и овал личика плавный, глаза синевы чистой, носик маленький, а губы… по таким сладким губам мужики с ума сходят. Но обделил Создатель умом Шурку, а глупость сильно красоту портит. Видимо, от глупости вся ее натура и получила печать порочности, даже густые кудряшки (дура спала в папильотках) подрагивали при каждом движении с безнравственным намеком, словно призывали. Присев на стул, Шура потянула носом и улыбнулась.

– Исть хочется, – не сказала, а томно промурлыкала. – А вы ужинаете? Отчего ж не позвали?

– Сама пришла не переломилась, – заворчала Домна, заерзав на стуле и отвернувшись от нее. – Вон все на столе, бери да ешь.

– К себе в комнату заберу.

Шура приготовила поднос и стала класть еду на тарелки, напевая под нос да шурша юбками при каждом движении. Народ в усадьбе паника охватила, а этой все нипочем! Горничная Шура, привезенная из города для барыни, не понравилась Арине Павловне, стоило взглянуть на нее. В поместье жизнь была налажена, кругом царил порядок, восхищавший гостей и соседей, работники ладили друг с другом и работали на совесть.

Но вот явилась выдра блудливая да брехливая, строптивая да хитрющая, а вместе с ней словно чертяка пакостная залезла в дом. Неприличная красота Шуры поначалу не больно-то и занимала Арину Павловну, но поначалу! Главное ее правило: от обязанностей – ни на полшага, от всего работающего люда требовала того же, а приструнить шельму не получилось.

– Кажись, ентого довольно будет, – сказала, наконец, горничная, облизывая с причмокиванием пальцы, при этом излишне вытягивая пухлые губки.

– А набрала-то! – оценив горы всяческой снеди, заворчала Домна, ерзая на стуле. – Чай, всю дворню накормить до отвала желаешь?

– Я особливо к ночи исть хочу, – на подлой улыбке сказала Шура. – Нешто тебе жалко? Все едино пропадет, народу-то в усадьбе поубавилось.

Не в силах больше терпеть наглую девку рядом, Арина Павловна бросила ей строго:

– Набрала? Теперь ступай вон.

Но Шурка оперлась о стол руками и спокойно так, с большим чувством превосходства, а также презрения окатила экономку:

– А ты мне нынче не указ. Таперя мы все на равных без барина, так что поостынь, Арина Павловна.

– Вон пошла! – рявкнула экономка, привстав и тоже опираясь о стол руками. – А коль не понимаешь, покличу дворников, они тебя живо вышвырнут.

– Не пужай, я не из пужливых. Покуда дворники твои добегут, я те глаза выцарапаю и космы повыдергаю.

– Шурка… – запричитала толстуха Домна, всплеснув руками. – Охота тебе перечить! Арина Павловна заместо хозяина в доме, вот приедет барин, он тебе покажет… Христа ради, ступай себе с миром! Не до тебя нынче.

Шура подхватила поднос с едой и уплыла, посмеиваясь да оглядываясь, она чувствовала себя победительницей в словесной битве. Арина Павловна медленно опустилась на стул, взяла бокал и выпила пару глотков вина, тогда как Домна не переставала причитать тихонько:

– Ох и гадюка… Ох и змеюка подколодная… Ты поглянь на нея, дуру глупую, ты ей слово, а она те двадцать! Чуяло мое сердце: девка далека от добра.

– Брось, – вяло сказала Арина Павловна. – Не стоит она того.

– Как не стоит?! – не унималась кухарка. – Как не стоит, когда перечит всякому человеческому слову, никакого сладу с ней, бесстыжей, нет. К тому ж брюхатая она, бесстыдница.

– Что?! – вытаращила бесцветные глаза Арина Павловна. – Это ж как понимать… брюхатая?

– Да ты никак слепая! Ранее Шурка наша ходила и юбками крутила во все стороны, а таперя шалью закрывается, с плеч спускает концы, оно вроде как и не видно. Живот, значится, не видно. Да вся дворня шепчется давно, будто утягивается она, одна ты ничего не замечаешь. Брюхатая, вот те крест. Ты глянь, как она соком налилась, токмо в тягости такими сочными становятся.

А Домна права, с некоторых пор Шурка полюбила большие шали цветастые и с кистями длинными, накинутые на плечи и свободно спускающиеся по подолу почти до щиколоток. Но что прячет беременность, Арина Павловна не догадывалась.

– Уж я-то знаю повадки баб, что на сносях, пятерых родила, – продолжала Домна. – Только где они все, дети мои? Ну, один помер еще в младенчестве, дочка замуж вышла и уехала с мужем за лучшей долей аж в Сибирь, с тех пор ни слуху ни духу. А трое сыновей в город подались, не в наш, что рядышком, а далече, да там сгинули. М-да… Кто ж енто обрюхатил Шурку нашу беспутную, а? Кажись, Степка. Видала однажды, как бесстыдник от Шурки выходил еще затемно…

Но тут обе напряглись, ибо вновь раздался длинный вой, леденящий живую душу. И так каждую ночь: только-только отойдешь от страха, успеешь отвлечься и не думать о неведомой силе, вселявшей в людские души ужас одними звуками, а она – вот, напоминает о себе. Арина Павловна передернула плечами, кухарка несколько раз перекрестилась, вымолвив, когда снова наступила тишь:

– Ой, бесы то свадьбу играют… как есть, бесы…

– Свадьбу? Не слишком ли мрачна свадьба?

– Так у чертей все супротив человечьих обычаев. Ой, нечистый туточки поселился… А то и оборотни завелись. Слыхала про оборотней?

– Слыхать слыхала, да только не видала.

– Так и я не видала, а знающие люди говорят, о ночную пору на свет божий выходят, оборотни енти. И воют на луну, особливо на полную. Вот те крест.

– Выходит, у нас всякую ночь полная луна?

Домна Агаповна попала в затруднение, ведь и правда, полной луны каждый день быть не может, не найдя другого объяснения, вздохнула:

– Тогда бесы. Батюшку надобно позвать, чтоб освятил замок наш.

– Знаешь, Домна Агаповна, перебирайся-ка ты ко мне в комнату. Вдвоем не так тоскливо слушать… эту свадьбу. Да и мало ли… раз всяко бывает.

Кухарка заглянула в лицо экономки с интересом и прочла главное: не так сильна духом Арина Павловна, как виделось ранее, и она страху подвержена. Так ведь и Домна ночами не спит из-за этой «свадьбы».

– И то дело, – обрадовалась кухарка, всплеснув пухлыми руками. – Одначе мы вскорости вдвоем останемся, все разбегутся. Со страху, ей-ей. Ох-хо-хо, грехи наши тяжкие! Господи, помилуй нас грешных. Пресвятая Владычице моя Богородица… Ой, опять… Слышь? Вроде хохочет оно таперича…

– Слышу. Но похоже, плачь это…

Внезапно содрогнулся весь дом, может, и не так было на самом деле, но почудилось обеим, будто все дрогнуло – и стены, и пол, и потолок, и стекла в окнах задребезжали. Казалось, нечто большое и тяжелое ударилось о громадный колокол, только звук глухой и короткий, не расплывался, как от удара языка в настоящий колокол. Женщины замерли, гнет непонятных звуков придавил обеих. Еще удар… Пауза. Потом еще… А после снова то ли хохот, то ли плач – не понять. Домна беспрестанно крестилась, шепча:

– Свят, свят, свят… Что ж енто такое? Как есть черти из преисподней рвутся к нам… И когда ж оно кончится?

Элизиум (наши дни)

Пауза повисла закономерная. После подобных рассказов даже у хронических атеистов мелькают мысли о бренном мире, который не так примитивен, как им представлялось. Особенно когда находишься в эпицентре давнишних событий, то есть в самом доме бывшего поместья Элизиум. Время беспощадно обошлось с особняком, однако он выстоял наперекор разрушительным эпохам, людскому варварству и равнодушию.

– А что означает «Элизиум»? – поинтересовался Аристарх.

– В древнегреческой мифологии часть загробного мира, – ответил заведующий музейным комплексом Юлиан Корнеевич Зуйков, вызвавшийся сопровождать молодых людей в зону мистических руин.

– Брр, – передернула плечами симпатичная Ася в розовом пушистом свитере, джинсовой куртке оверсайз и в джинсах. – Еще издалека я поняла, что этот домина связан с адом, мрачный даже днем. Представляю, как это все выглядит при луне. Жуткая жуть.

Излишне свободная одежда не сделала молоденькую Асю более представительной, она хрупкая, как тоненькая веточка, того и гляди – переломится. На хорошеньком личике серьезное выражение не гармонировало с полудетскими чертами, да и реакции иной раз говорили, что она еще девчонка.

– Не пугайтесь, – заулыбался Юлиан Корнеевич. – В загробном мире много мест, Элизиум вовсе не ад. Это обитель душ, или долина прибытия, куда боги переносили героев и праведников после смерти, там они обитали в состоянии блаженства, без печалей и забот.

– Так это рай, – понял Аристарх, старший брат Аси.

У обоих глаза голубые, оба светлые шатены, но как будто от разных родителей. Аристарх-Арик рослый красавец с волнистой шевелюрой до плеч, энергичный, отзывчивый, всегда поможет, если его просят, да и характером ровный. А сестра просто хорошенькая, как большинство девушек ее возраста, в противовес брату роста небольшого, сдержанная и рассудительная, еще одно достоинство – мягкая. Некоторые полагают, Ася ни рыба ни мясо, у нее даже голос тихий – неубедительный, это ошибка, ну и пусть ошибаются, убеждала она, кажется, себя.

– В сущности, да, – улыбнулся Аристарху Зуйков. – У всех народов есть понятие ада и рая, называется по-разному, а суть одна: в раю блаженство, в аду муки за грехи. Хм, не странно ли? В древности многие народы и страны не имели никакой связи, но устройство жизни и смерти практически одинаково.

Зуйков, старик крепкий, с белыми, как отбеленная бумага для печати, волосами и усами, расположил ребят с первой минуты знакомства. Он вызывал симпатию мгновенно, а голос его завораживал слух бархатистостью, легкими раскатами и проникающей в самое сердце искренностью.

– А если связи все же были, а мы просто этого не знаем? – предположил Аристарх.

– Не исключено, – не стал спорить Зуйков. – Судя по древним трактатам, наша цивилизация не первая.

– У вас талант рассказчика, – кинул ему комплимент Егор.

Он, руководитель восстановления местной достопримечательности под названием «Элизиум», бился за проект, что называется, насмерть и победил.

– Увлекать рассказом о старине моя прямая обязанность, – продолжил Зуйков, – иначе пришлось бы искать другую работу. Иной раз приводили толпу сорванцов, им хотелось все крушить, а мне следовало заставить их слушать себя.

– Скажите честно, вы сильно приукрасили свой рассказ? – Асю мистическая история не отпускала. – Слишком невероятны события этого… здания.

Поначалу Зуйков не заметил, как сильно смущают девушку остатки старины, и, вместо того, чтобы успокоить, он увлеченно продолжил пугать ее:

– Согласен, история леденит душу. Но поверьте моим знаниям: народная память хранит истинные события, если и приукрашивает, то не столь много. К тому же я застал тех, кто слышал собственными ушами мертвые звуки. Да, именно так говорили очевидцы, которые, будучи детьми, бегали к усадьбе по ночам, тем самым доказывая сверстникам свою храбрость.

– Значит, не выдумка? – не верилось Асе.

– Нет, – заверил он. – Элизиум так и остался таинственным, мистическим оплотом нашего района, похоронившим тьму загадок. Городские власти много раз привлекали меценатов, чтобы те отреставрировали замок – архитектура ведь оригинальна, в наших краях больше не встречается. Но высокие чины сказали, ценность Элизиум имеет только для нас, живущих здесь, не более. Потом продавали усадьбу вместе с землей, чтобы закрыть дыры в бюджете, однако предубеждения, суеверия и дремучесть отталкивали от этого места, казалось бы, образованных и умных людей. Представьте, в этом доме даже бомжи не селятся, хотя здесь на самом деле рай для них, но они предпочитают склепы и подвалы.

– А что известно про хозяев и обитателей? – спросил Аристарх.

– Мало. Хозяин, Сергей Дмитрич Беликов, так и не вернулся, он бесследно исчез вместе с красавицей-женой. По каким причинам внезапно покинул усадьбу – так и осталось невыясненным обстоятельством.

– И не было никаких версий? – не снижала интереса Ася.

– Что вы, – рассмеялся Зуйков. – Множество версий гуляло в народе, вплоть до самых невероятных, само собой, мистических тоже, ни одна не получила подтверждения. А куда делись его богатства? Беликов обладал огромным состоянием, сундук с драгоценностями и золотом – это про него. А еще ассигнации, столовое серебро, все он хранил в доме, унести на плечах не мог, слишком тяжеловат груз. И что за потусторонние силы, наводившие ужас на людей своими звуковыми эффектами? Слышали их многие, об этом есть записи в письмах и дневниках того времени. Раньше была мода у более-менее образованных людей вести дневники, кстати, очень хорошая привычка, мы по ним восстанавливаем картину прошлого.

– Неужели никто не занимался легендами этого дома? – последовал очередной вопрос от Аси.

– Как вам сказать… – замялся тот. – Сначала помешала Первая мировая, собственно, события в Элизиуме и происходили в то же время, потом революция и последующая Гражданская война. Потом шло восстановление страны, дом привел в относительный порядок один энтузиаст, директор городского музея. Потом снова война – Отечественная. Оккупация. Разумеется, находились пытливые умы, жаждавшие раскрыть тайны усадьбы.

– Как интересно, – оживилась Ася. – Я готова слушать вас до завтрашнего дня. Нет, правда, таких историй мало…

– К сожалению, мне пора, – развел он руками. – Элизиум долго стоял в запустении, местным главам неинтересны были легенды, требующие денег. Считали, усадьба Элизиум неперспективна, хотя по большому счету следовало бы восстановить все поместье вместе с деревеньками, сделать туристический комплекс. Представьте, туристы селятся в крестьянских избах, изучают быт, отдыхают. Это же наше наследие, его необходимо сохранить, а экскурсии организуем, столица области недалеко, там полно народу, из других областей привезем туристов. Местный олигарх обещал подарить музею автобус!

Подал голос и Аристарх, стоявший под лестницей:

– Судя по записи на стене, дом пользуется популярностью у молодежи. Взгляните сюда! Спорим, автографы оставлены недавно, а возраст писателей примерно шестнадцать-семнадцать, спорим?

Переступая через груды булыжников и щебенки, все подались к нему. Под лестницей, где остался приличных размеров островок штукатурки, сделана черной краской запись, которую зачитал Арик, выделяя интонацией орфографию:

– «Здес Вита и Марат правили ночь. Было клево. Клад ни нашли, с превидениями паздаровались и выпили с ими».

– А по каким признакам вы решили, что запись сделана недавно? – заинтересовался Зуйков, надевая очки и забыв, что спешит. – Как определили возраст?

– Так безграмотно пишут те, кто или завершает школьное образование, или образовался недавно, но не отличался усердием, – козырнул аналитическими способностями Аристарх. – Парочка здесь ночевала, не побоялась ремня родителей, значит, они, скорей всего, покончили со школой. Выпивали, о чем сообщили. Вот вам и возраст. Именно в этом возрасте жаждут ощутить взрослость, независимость, пробуют на вкус грешки, сестра не даст соврать. Она психолог по призванию, хотя я лично наукой эту лабуду не признаю.

– Насчет парочки я – да, соврать не дам, – подтвердила Ася. – А насчет психологии ты не прав. Хочу внести уточнение, Юлиан Корнеевич, психологом Арик называет меня в шутку, на самом деле я искусствовед, не очень востребованная профессия, мне не удалось найти работу, кроме как у мужа и брать уроки у бухгалтеров.

– А по потекам, оставленным непогодой, понятно, – продолжил Аристарх, увлекшись восстановлением ночной картины, – что записи менее года, думаю, она сделана прошлым летом, ночевать в холоде никто не будет, верно?

– Действительно, скорей всего, автограф пережил зиму, – согласился Зуйков. – Да вы прирожденный сыщик, друг мой!

– Я всего лишь журналюга, нас не любят, особенно жулики.

– Не скромничай, логикой владеешь на пять.

И Егор зааплодировал шурину, тот шутливо раскланялся, но, заметив хмурое выражение на личике сестрички, переключился на директора музея:

– Итак, здесь живут привидения, они выпивохи и общительные, здешнее место проклято, легенд навалом… а как насчет клада? Вдруг хозяин, предвидя революцию, спрятал его?

– Ну… – развел руками Зуйков, смеясь. – Клады, клады… мечта романтиков, по их убеждению, без кладов старинных особняков не бывает.

– Так до сих пор находят, – заметил Аристарх.

– Огорчу вас, – усмехнулся директор. – Усадьба, оставшись без присмотра, неоднократно подвергалась налетам, чему не мешали привидения. О богатствах Беликова ходили легенды, поэтому кладоискатели и авантюристы были здесь частыми гостями. Захаживали сюда и с металлоискателями…

– Не повезло искателям? – догадался Егор.

– Может, кто-то и обнаружил сокровища, но не анонсировал находку. Полагаю, все проще: не прятал Беликов здесь сокровищ.

– А есть версии, куда они делись? – поинтересовался Аристарх.

– У меня есть, – лукаво сощурился Юлиан Корнеевич.

– Умоляю… – сложил молитвенно ладони Аристарх, вот только иронии не избежал, – поведайте нам версию, какой бы безумной она ни была, а то ночью спать не буду, кушать не смогу.

– Разочарую, моя версия как раз не безумна, – усмехнулся Зуйков. – По элементарной логике Беликов банально бежал. Наверняка у него были проблемы с законом, которые он решил таким простым путем, а чтобы ввести в заблуждение абсолютно всех, побег завуалировал таинственностью. На самом деле нанял в городе коляску и однажды глубокой ночью тайком ото всех увез свое золото вместе с красавицей-женой. Вот и сказке конец.

– Ммм… – протяжно замычал Аристарх, почесывая затылок. – Логично и типично. Но обидно. Мы уже раскатали губы, как будем искать клад, а тут такой облом.

– Извините, ничем помочь не могу, – развел руками директор музея, затем взглянул на часы. – Так… Вы здесь осматривайтесь, привыкайте, а я поехал.

Асю, создание весьма впечатлительное, занимала другая сторона – исключительно мистическая:

– Юлиан Корнеевич, а таинственные звуки… вы как их трактуете?

– Думаю… – Зуйков на полпути к выходу остановился и развернулся к группе ребят. – Некто прознал о бегстве Беликова, не исключено, что помогал ему и решил воспользоваться отсутствием хозяина. Безусловно, он не был наивным и понимал, что Беликов ценности увез, но! В доме остались картины, канделябры, коллекция старинных ваз, в том числе и древних китайских династий, манускрипты, стоившие уже в те времена состояния. В общем, было чем поживиться. А народу здесь проживало достаточно, чтобы заметить чужака в любой час суток. К усадьбе прилегали деревеньки, практически все жители работали у Беликова на земле, а прислуга проживала в доме. Мошенник знал, что работу дворня терять не захочет при любых обстоятельствах, значит, будет ждать хозяина, следовательно, слуги поймают его на грабеже и отдадут полиции, но, если их напугать…

– Но пугал уж очень страшно, – не дослушала Ася. – И все равно непонятно, что это было. Ведь какие-то предположения… м… версии наверняка ходили. Я уверена, не один человек проявлял любопытство к самой истории жизни в этом особняке и к исчезновению хозяина.

Улыбаясь, Зуйков закивал головой:

– Наверняка! Сам я не так давно здесь обосновался, всех нюансов не знаю, но… Странных звуков можно достигнуть при помощи труб различного диаметра из разных материалов. Какой бы пример вам привести… О, тибетские трубы издают глубокий и экзотический звук, очень мощный и жуткий. Трембита ни на что не похожа и способна напугать человека, если он никогда не слышал ее. Правда, она длинная без меры… но как пример подходит. Вувузела! Африканская труба тоже своеобразна, все эти трубы можно принять за стоны, вопли, плач, крик. Особенно, если выбрано удачное место, чтобы звук далеко разносился.

Еще раз подняв к глазам руку с часами на запястье, Зуйков решительно зашагал к выходу, на ходу извиняясь:

– Простите, ребята, я побежал. Если что – обращайтесь.