Читать книгу: «Моя Гелла», страница 4

Глава 6
Крекер и тетрис

Дневник достижений. Запись 04

– Половину пары во вторник болтали со студентами, они на меня смотрят, будто я что-то значу. Это интересно. Или я самовлюбленный дурак, который находит кайф в чужом уважении, или после маги пойду в аспирантуру и буду преподавать. Самому интересно, что из этого получится.

– У Сокола диагностировали ОКР. Точнее, он и Гугл диагностировали, а не врач.

– Соня опять пришла домой пьяная, но до сих пор не верит, что у нее проблемы, как мило. С утра она устроила мне скандал на тему моего плохого питания, сна и работы, а также сказала, что, если я не исправлюсь, лично отвезет к родителям. Ко-ко-ко, Соня, мы поняли, как ты заботлива, спасибо, а теперь выкинь незаметно бутылки из-под пива, чтобы я не видел, как ты спиваешься.

– Гелла. Игнорирует. На паре. Это так странно, она будто ловит меня на крючок, продуманная стерва.

Конец записи

– Готова?

Соня кивает, втягивает носом воздух и косится в мою сторону. Сегодня на ней длинное платье с длинным рукавом, потому что в прошлый раз отец прокомментировал ее наряд так: «Джинсы не должны стоить десять тысяч, если их кто-то уже порвал». Соня даже ничего не ответила, просто улыбнулась и кивнула. Я закатил глаза, и мы очень долго слушали, что я не умею считать деньги и не знаю им цену. Мне не нужно было отвечать, отец разгонялся сам.

– Ага, пойдем, быстрее начнем – быстрее закончим.

Ужин в компании родителей – наша субботняя традиция, и мы никогда ей не изменяем. Иногда становится интересно, а что будет, если мы оба не придем. Я понимаю, что, если кто-то один из нас все бросит, у второго будут проблемы. А если не придем оба, должно быть, пострадает мама? Или нам пора перестать о ней заботиться, раз сама она этого делать не хочет?

Мы с Соней оба посматриваем на гараж и оба начинаем нервно смеяться.

– Там прошли наши лучшие годы, – шутит Соня, я сжимаю ее пальцы и толкаю входную дверь, тут же чувствуя запах жареной курицы.

– О, дети пришли. – Это папа.

Он со счастливой улыбкой спускается по ступеням, протягивая к нам руки. Сначала в его объятия попадает Соня, потом я.

– А у меня для вас сюрприз! – Он говорит так радостно, будто мы герои фильма про параллельную реальность, где все счастливы. Что нужно сделать, чтобы увидеть мир таким, какой он есть на самом деле? Снять заклятие? Произнести кодовое слово? Трижды обернуться вокруг себя и повторить «изыди, ложь и притворство, адекватность, приди»?

– Правда? Покажи. – Соня улыбается отцу, он обнимает ее за плечи и смотрит на меня в ожидании, что я тоже отреагирую и в реакции будет достаточно энтузиазма.

– Да, пап, что там?

Он манит нас за собой в сторону гаража, и мы с Соней переглядываемся.

Приходит идиотская мысль, что отец, как в детстве, запрет дверь и скажет: «Cидите, пока не осознаете, что натворили». И мозг по привычке начинает перебирать косяки, совершенные за день.

«Трусишка», – шепчет Эльза.

В гараже тепло, сыро, все как всегда. И слышен писк. Это не лай, не вой, а именно писк щенка. Соня подходит к вольеру, где копошится в одеяле маленький коричневый пес с крошечными глазками. Соня смотрит на него в ужасе, потому что у нас уже была собака, и это оказалось не самым веселым эпизодом нашей жизни. Крекер уехал в другую семью еще до того, как ему исполнилось одиннадцать месяцев, а мы с Соней вспоминали его еще два года.

– Ну! Как вам? Новый Крекер!

– К-крекер? – шепчет Соня, потом улыбается отцу. Вынужденно и натянуто, потому что у нее слезы стоят в глазах.

– Да, что-то не так?

– Нет, конечно, так. Это здорово, пап! – восклицает она и садится перед вольером.

Смотрю на щенка, чувствуя отвращение, и даже не хочу брать его на руки. Он сразу станет живым подтверждением тому, что у отца новый объект обожания, который скоро превратится в жертву, а потом переедет к новым хозяевам в лучшем случае.

– Я хотел охотника, чтоб настоящая собака, но не сильно большая, а то мама не удержит, ей этого бы удержать, а?

– Вы про меня? – Мама с широкой улыбкой появляется в гараже, вытирая руки о передник.

– Да, говорю, слабачка ты у нас, настоящую собаку не удержишь.

Мама молча кивает. Соня протягивает руку, и Крекер тут же начинает грызть ей пальцы.

– А, зверь, да?

Отец берет пса за шкирку и достает из вольера.

– Я его тут держу, чтоб к одиночеству привыкал, ну а то как оставлять одного.

Он говорит это с умным видом, как прописную истину из учебника по воспитанию собак, а мы с Соней в ужасе смотрим на щенка, которого ждет то же, что было когда-то у нас. В этом самом гараже.

– Может, стоит назвать его Тетрис? – шучу я быстрее, чем успеваю закрыть рот.

Отец выжидающе смотрит, чтобы я объяснил, в чем вся соль шутки.

– Пятна… на голове. – Я указываю на пару коричневых пятен, выделяющихся на белой макушке. – Будто одно подходит к другому.

– Какая хорошая идея, сын, – смеется отец.

Смеется мать. Смеется Соня. А я делаю вид, что мне очень интересно изучать банки с краской на стеллаже.

«Да почему вы все не пошлете его к черту?» – хочу спросить, зная, что мама и сестра разыграют спектакль «А что он такого сказал?». Знаю я, что ничего особенного.

– Идемте к столу. – Мама играет в милую хозяйку, хотя на самом деле терпеть этого не может.

У нее стойкая неприязнь к готовке, все вечно валится из рук, но папа против доставки. Соня готовила, пока жила с ними, а как только вырвалась на свободу, забыла, что такое плита, потому что отец всегда был недоволен. Он мог бросить вилку и уйти к себе, рявкнув, что не голоден, если в картошке было на грамм больше соли, чем положено. Или выбрасывал в мусор салат, если на краю тарелки оставались следы соуса. Подача должна быть чистой, а этикет – безупречным, он что, многого просит?

Мама разводит руками, демонстрируя накрытый стол. В вазочках стоят крошечные букетики сухоцветов, бордовые салфетки на кремовой скатерти, посуда, отполированная до блеска. Запеченная картошка на металлическом блюде, курица на подносе – все безупречно.

Отец улыбается с гордостью, Соня рассказывает ему про конкурс, в котором она выиграла приз за лучшее исполнение, хотя я уверен, что это был караоке-батл в кальянке, и подарили ей сертификат на ужин в ней же. Но отцу главное – гордиться нашими успехами, а лгать Соня умела всегда отлично. Ей порой просто нечего рассказать, а делать это нужно. Нельзя затыкаться ни на секунду, она как эскортница на вечеринке у арабского шейха, которая должна делать вид, что ей нравится танцевать по двадцать часов в сутки.

– Персику поставила прививку на прошлой неделе, цены так выросли. Вы уже привили… Тетриса?

Я молчу. Соне неинтересны все эти разговоры, она их из себя буквально давит, чтобы потом дня три отходить и быть злой и неразговорчивой. Но если замолчит, он станет жаловаться, что все грустят. Что нам не весело в его доме и, быть может, мы хотим уйти, раз отец нам надоел.

– Кстати, – он смотрит на меня, я поднимаю голову и, не глядя, передаю маме картофель, – мне нужно перевести небольшой договор на будущей неделе. Страниц тридцать. – Он не предлагает, говорит по-деловому, будто мы на совещании и я его сотрудник.

Соня со скрипом проводит вилкой по тарелке и удостаивается такого взгляда, что тут же краснеет, и я вижу, как у нее мелко подрагивают руки.

Я все четыре года обучения был бесплатным внештатным переводчиком для отца – иначе зачем он платил моим репетиторам. Сидел ночами, чтобы в срок перевести и получить за это не деньги, а миллион вопросов, потому что «штатный переводчик считает твои формулировки некорректными». Сколько раз я хотел спросить, почему бы тогда не переводить все тому самому переводчику, но так и не решился.

Эта работа уже давила на нервы, но отец все еще считал, что я только учусь и что, доверяя мне переводы, он делает большое одолжение, ведь это опыт и портфолио. И я безусловно ему благодарен. Был. Первые пару лет. Потом я стал отдавать переводами долг за ремонт машины: отец платил мне сто рублей за страницу договора, а потом скрупулезно подсчитывал: «Ну вот, сын, ты отработал левый дворник».

«Давай, малыш Егор, скажи папочке, что ты не раб ему больше», – хихикает Эльза. Я жмурюсь. Соня пинает меня под столом, мол, давай, говори уже. Времени на ответ не так много.

– Что-то не так? – интересуется отец.

– Много работы. Быть может, я посоветую тебе пару внештатников из числа однокурсников?

– Много работы? – усмехается отец.

– Да. Я сотрудничаю с… предприятием. Китайским. – Слова вылетают изо рта, будто кто-то горстью сыпанул их мне в голову, и часть вываливается прямо в мою тарелку с курицей и картошкой. – Очень много…

– И что, нет времени помочь отцу? – Он уже звучит совершенно не весело. Уже угрожающе.

– Егорушка, ну что ты в самом деле. – Мать начинает с упреков. Мягких, но обвиняющих.

– Па, а хочешь, я попробую! – восклицает Соня, давясь улыбкой, как невкусной конфетой. – Я же тоже вроде как переводчик.

О нет. Ему нужен именно я. Потому что я умный, а Соня талантливая, а это разные вещи. Мы с отцом смотрим друг другу в глаза, и у меня потеют ладони от тошнотворного страха.

«Ну что он тебе сделает? Просто скажи „да“, как обычно… Не поспишь пару лишних ночей… откажешься от левака, не отложишь очередные пять тысяч в копилку, это же не страшно. Вся жизнь впереди».

Я не знаю, чего боюсь, ясно? Просто страшно.

– Какой дедлайн?

Эльза аплодирует мне стоя.

Глава 7
Спасибо за внимание

Дневник достижений. Запись 05

– Неделя без терапии – полет нормальный.

– Рейтинг в тетрисе – двести сорок шесть.

– Мы опять танцевали вальс с Геллой. У меня аллергия на мед.

– Проигрывателю пора на свалку.

– В переводе для отца оказалось сорок восемь страниц.

Конец записи

С ней невозможно поругаться, ей невозможно отказать и ей нельзя верить.

Вчера мы снова танцевали вальс, причем она даже не задала мне ни одного вопроса. Я вошел в концертный зал, она молча протянула мне руку, и пришлось принять правила ее игры. Был уже вечер, свет казался золотистым, как и ее глаза, и волосы, и разрисованные природой щеки. Она включила музыку, обернулась ко мне, я сделал в ее сторону два шага, и Гелла врезалась в меня, будто мы две машины, летящие навстречу.

– В чем дело? – спросил я, прижимаясь щекой к ее макушке.

– Просто очень хотела потанцевать.

– Что-то стряслось?

– Нет, у меня все хорошо. Но ты так здорово танцуешь. – Она положила голову мне на грудь, обвила руками талию, и мы долго-долго переступали с ноги на ногу.

– Ты споешь мне? – спросил я.

Она отступила на пару шагов, улыбнулась и протянула руку, чтобы я шел следом, но мы даже не покинули танцевальный класс. Легли рядом на пол, она прижалась ко мне и запела. А я уснул, потому что всю ночь переводил договор отца и у меня очень сильно болела голова. Когда я проснулся, не было ни боли, ни Геллы.

А прямо сейчас она сидит в трех метрах от меня и болтает с тем типом, до жути напоминающим меня самого пару лет назад. Идеально гладкие зализанные волосы, выбритое лицо и небрежно-продуманная одежда. Много, критически много улыбок. И ключи от тачки на столе, так чтобы Гелла видела, с кем имеет дело. На ней опять ужасные огромные очки и свитер с оленем, хотя до Нового года еще очень далеко.

– Привет, – слышится рядом.

Я отвлекаюсь от созерцания неприятной картины и, еще не подняв взгляд, отмечаю знакомые детали: лейкопластырь на запястьях, растянутые рукава черной кофты и аккуратные черные ногти. Девчонка со встреч психов.

– Эм… что? – спрашиваю, а она улыбается слишком коварно и самоуверенно для жертвы собственных тараканов.

– Оля… с сайта.

– Сайта?

– Блин, ну английский. – Она плюхается за стол, откидывает в сторону сумку, увешанную цепочками и значками с кей-поп звездами. Убирает за спину длинные гладкие темно-русые волосы и складывает руки как прилежная ученица.

– Ты мой репетитор. – По ее улыбке можно прочитать, как она довольна. Оля-с-сайта.

– Окей.

Вместо того чтобы собраться с мыслями, снова смотрю на Геллу, которая уже трижды бросила на нас с Олей-с-сайта взгляд.

– Знаешь, я могла бы платить тебе напрямую, а не через сайт…

– Не стоит. – Слишком бледное, сильно накрашенное, но очень хорошенькое лицо Оли вытягивается.

Она похожа на фарфоровую куклу: на коже ни единого изъяна, радужки скрыты под ярко-голубыми линзами, из-за чего глаза кажутся пугающе-мертвыми. Она пытается пожать плечами и изобразить безразличие, пока я достаю ноутбук и вспоминаю, что это за Оля и что ей от меня нужно.

Проснувшись утром, я точно помнил, что после пар у меня в кафетерии занятие с каким-то студентом. Пару раз в неделю я преподаю в онлайн-школе малолеткам, готовящимся к ЕГЭ, реже – студентам-первокурсникам в очной форме. На днях согласился на нового ученика и даже не успел узнать, что к чему, потому что потом плотно занялся договором, что выдал на перевод отец.

Смешно, но, по словам матери, каким-то образом вышло, что, если бы не Соня, я бы в жизни не соизволил помочь папочке. Бессердечный. А потом она сказала, что Тетрис растерзал три диванные подушки и отец может убить собаку. И попросила в долг денег, чтобы все быстро заменить и не дать животное на растерзание.

– Оля… с сайта. – Ерошу волосы, отмечая, какие они беспорядочно растрепанные по сравнению с прической зализанного типа.

Гелле не могут нравиться люди без гнезда на голове. Подобное притягивает подобное.

– Да, я поступить-то поступила, но оказалось, что пятерка в аттестате – это еще не продвинутый английский. – Она закатывает глаза и даже начинает накручивать на палец гладкую прядь волос, как будто мы оба актеры паршивенького спектакля и вынуждены все преувеличивать, чтобы даже самые дальние ряды рассмотрели, как Оля-с-сайта флиртует, а я из-за этого нервничаю.

– Насколько не продвинут твой английский? – Захожу на платформу онлайн-школы, где Оля должна была пройти тестирование, но интернет слабый, и ничего не грузится.

– Что-то не так?

– Все хорошо, жди. Время пойдет, когда я открою этот чертов сайт. – Я с силой давлю на тачпад, стрелка делает по экрану два-три-четыре круга, но это никак не помогает загрузиться странице. – Что с английским?

– Ну-у, скажем так. – Она делает глубокий вдох, задумывается. – Ну я вроде как не очень сильна в аудировании… да и с письменной речью у меня не очень. Скоро тест, и я уверена, что сдам его на ноль, ну то есть преподка что-то говорит, а я такая – че?! Понимаешь? А надо типа ответить еще там про какую-то муть. Нет, ну выучить наизусть я могу. Слова там… правила, ой, хэзэ как объяснить, ну ты понял. А вот типа бегло говорить я не могу и переводить на слух. И писать. Понимаешь? – Она болтает и параллельно достает из сумки тетрадку, ручку и даже маркеры-выделители.

«Нет, я не понимаю тебя, Оля-с-сайта».

Английский для меня как умение кататься на велосипеде. Не могу представить, что знаю его «на ноль». Может, дело в том, что мать не жалела времени и таскала меня по развивающим занятиям, а отец не жалел денег и за все это платил? А может, это «способность к языкам», о которой говорила школьная учительница, слушая мои ответы. Ну или я ухватился за единственное, что у меня в принципе получалось когда-либо в жизни.

– Я типа не на переводчика тут учусь, ну, для поступления ЕГЭ по английскому не нужно было, и я думала, ну че такого, а у нас оказалось два разных уровня английского в программе, прикинь. Меня не предупреждали, – продолжает тараторить Оля-с-сайта. – Еще сказали, потом что-то добавят, ну типа зачем?

Все время, что я жду отклика от сайта, чувствую на себе ее очень внимательный взгляд.

– Может, я за кофе сбегаю? – вдруг вежливо предлагает она.

– Сбегай.

Даже дышать становится легче, когда она уходит, и я понимаю: все это время, что мы провели за одним столом, меня до ужаса раздражал приторный запах ее парфюма, шампуня или чего-то еще. Слишком вишнево-коричный и при этом ненатуральный. Она возвращается, ставит передо мной стаканчик кофе, и вишнево-коричный запах возвращается.

– Я не могу открыть твой тест. Интернет… – Отвлекаюсь на столик Геллы, которая громко смеется, а Зализанный восторженно за этим наблюдает. Мне кажется, я могу увидеть его сияющий, пожирающий взгляд. – Не ловит интернет.

– Можем куда-нибудь уйти, тут вечно проблемы.

– Нет. Некогда. Ты у меня не одна.

Кажется, это слишком грубо, и Оля растерянно опускает голову. Гелла и ее кавалер встают из-за стола и идут к кассе. Они толкаются, хохочут. Гелла оступается, и Зализанный придерживает ее за талию, но не успевает спасти от столкновения со стулом, который падает на наш столик, опрокидывает стаканчик кофе, за которым все-таки сходила проклятая Оля, и все ее тетради оказываются залиты.

– Ой, простите.

От голоса Геллы руки покрываются мурашками. Что она творит? Дело не в том, что Гелла на меня не смотрит, когда говорит. Она меня не видит. Меня просто не существует. И какого же черта? Я что, призрак? Давно подозревал, что одиннадцать месяцев назад случилось непоправимое, и я откинулся.

– Я амбассадор неловкости. – Беззаботный смех Геллы пульсирует в ушах. Она издевается?

– Ничего страшного, Гелла, – цедит сквозь зубы Оля-с-сайта, стряхивая со своих тетрадок кофе.

Они знакомы. Кто-то другой зовет ее Геллой, она точно настоящая. А я, видимо, нет.

Зализанный помогает. Они ведут себя как друзья, парочка, будущие влюбленные, кто угодно достаточно близкий, чтобы прикасаться друг к другу, не спрашивая разрешения.

– Не ушибла?

Ее голос сквозь толщу мыслей достигает тех долей мозга, что отвечают за раздражение, но приходится скрыть его за ледяным недоумением, чтобы не взорваться.

– Что?

Как же неистово бесит быть неизвестно кем. Вчера мы опять лежали вместе на полу танцевального класса и молчали едва ли не час. Я тайком дышал медовым запахом и говорил, как меня это раздражает, а сегодня она вот так легко придуривается, что мы не знакомы?

– Я, кажется, ушибла тебя стулом, прости, не специально, дай гляну.

Ее мягкие теплые пальцы трогают мою руку. Не понимаю ни-че-го. Но я тоже настоящий. Это радует. Она касается меня, садится рядом, но смотрит как на чужака. Это лишает меня возможности сделать очередной вдох. Фоновый шум нарастает, сводит с ума.

– Блин, я тебя поцарапала… У тебя ручка треснула в руке, тут вот царапина.

Пальцы проводят по ладони, и я едва держусь, чтобы не поймать их. Сердце бьется близко к горлу.

– Отвали! – Пытаюсь все-таки вырвать руку из Геллиных пальцев.

Хотя нет. Сейчас она не Гелла. Она чья-то близкая подружка, не моя. Почему бы Зализанному ее не увести?

– П-прости, я не хотела.

– Я понял, все в порядке, иди уже!

Скорее всего, это грубо, и она выскажет мне все, когда останемся наедине. О, я с нетерпением жду и даже надеюсь. «Ну же, Гелла, проваливай. Поговорим позже, когда никто не видит, верно? Потом ты споешь мне колыбельную, и все наладится, черт бы тебя побрал».

Она улыбается мне и легонько гладит пальцами тыльную сторону моей ладони.

– Не рычи, я же не специально.

Мне кажется, она могла бы поцеловать меня в щеку, она так уже делала. Я могу представить, как к моей щеке прижмутся эти теплые мягкие губы и их фантомное прикосновение останется со мной. Будет гореть на коже еще пару часов, потому что галлюцинации не целуют, а эта нарушает все законы воображения.

Но эта Гелла не имеет ничего общего с той. Она как минимум не смеется в ответ, когда я грублю, что только больше раздражает. Гелла просто сжимает мою руку своей, крошечные пальцы едва ли могут обхватить мою ладонь.

– Простите еще раз, мы пойдем.

МЫ.

Они уходят, и урок с Олей-с-сайта я официально объявляю проваленным.

* * *

Я ищу мое проклятие по институту, пытаюсь поймать в коридорах, но, конечно, ничего не получается, и день проходит зря. Она не материализуется в зале, не находит меня спящим, не будит, не целует в щеку. Я что, провинился? Какая жалость, что вины вовсе не ощущаю.

До самого вечера я работаю, сидя в первом ряду кресел концертного зала, закинув ноги на ограждение перед сценой, а потом ухожу, с сожалением глядя на пустую сцену и проигрыватель. Хочу домой. Только не к Соне бы, а в какую-то свою, более живую и душевную берлогу, но пока такой нет.

– Да? – отвечаю на звонок сестры, уже пересекая быстрым шагом двор ее дома.

– Егор, забери меня… пжалста, – просит она нетрезвым голосом и отключается.

Чудесно. Соня напилась. Спустя полчаса я вытаскиваю ее из-под какого-то типа, который пытается перейти на новый уровень отношений прямо в кабинке караоке-бара. Когда она проснется, протрезвеет и все поймет, сделает вид, что ничего не было. Что она не ходила в караоке с незнакомой компанией, что не осталась наедине с кем-то, что не выпила слишком много. Она делает так раз в месяц, иногда два, и мне уже кажется, что Соня ждет, когда из передряги ее спасет отец, наградит фирменной затрещиной и посадит под домашний арест в гараже. У меня стойкое ощущение, что моя сестра, которая ни разу ни с кем не встречалась, насколько я могу судить, и просто люто ненавидит все разговоры про отношения, в душе до сих пор хочет чувствовать себя маленькой девочкой – капризной, влезающей в неприятности и ждущей, когда папа объяснит, как жить, усадив после этого под замок. Потому что в гараже было безопасно, ведь это уже было худшим, что с нами может случиться.

Ее рука, лежащая на колене, разжимается, на пол скатывается телефон. Подцепляю его на светофоре, смотрю на экран. «Кролик и морковка», недосягаемый уровень, которого можно добиться, только если не будешь выпускать телефон из рук пару-тройку, а то и больше лет.

– Веди осторожнее, – бормочет она, прижавшись щекой к стеклу. У Сони состояние пьяной полудремы.

Машина виляет – я объезжаю автобус и едва вписываюсь в поворот. Никогда не любил этот танк, который отец подарил Соне за то, что вышвырнул из окна клетку с ее престарелой шиншиллой ввиду недостаточно качественной уборки поддона. Слишком несуразно большая, черная и мрачная тачка. А Соня за рулем всегда смотрится комично.

– Егор, – тянет Соня.

– Что? Тошнит? Остановить?

– Останови.

Я торможу в кармане перед автобусной остановкой и жду, пока Соня продышит волну тошноты. Блевать на улице она не станет, выдержит, только бы не опозориться. Даже пьяная она не способна упасть в грязь лицом.

Дождь хлещет как из ведра. Люди на остановке жмутся в плащах и джинсовых куртках. Вроде и одеты по погоде, но от ледяного осеннего дождя, нещадно поливающего улицы, это не спасает.

– Готова ехать?

– Фу… готова. Давай. Только без резких движений и ме-е-едленно. – Соня глубоко дышит и машет, подгоняя меня, чтобы заводил машину. – Ну?

Притопывая в ожидании автобуса, на остановке стоит мое проклятие. Мокрая как мышь, Гелла пытается прикрыть голову джинсовкой, но та уже тоже насквозь пропитана водой, а остановка не спасает ни от ветра, ни от дождя.

– Егор, блин! Меня сейчас вывернет прямо на тебя, в кусты блевать не пойду, гони уже, хочу в душ!

– Где ж твой Зализанный? – шепчу Гелле.

Та ровно в эту секунду оборачивается и смотрит на машину, но вряд ли что-либо может увидеть за стеной дождя, заливающего ее огромные очки.

– Чего?

– Ничего, поехали.

Мне всю ночь держать волосы сестре, а тебе, Гелла, сражаться с соплями из-за простуды. Чтобы не оборачиваться и не останавливаться, прибавляю газу, и остановка тает в дожде и темноте. Что вообще эта идиотка делала ночью на остановке? На часах половина одиннадцатого. Ладно, вечер, не ночь, но уже совсем темно.

– Егорка, что с тобой?

– Ничего. Заземлись, скоро приедем.

– Я-то заземлилась, – хихикает Соня.

Паркуюсь во дворе, выхожу из машины. Дождь бьет в лицо, и одежда промокает за секунду. Интересно, эта тупица уже дождалась автобуса?

Соня вываливается на тротуар и, взяв меня за плечи, удерживает равновесие.

– Сама дойдешь?

– Не маленькая. – Обхватив себя руками, она почти уверенной походкой идет к подъезду.

– Я приеду через полчаса с колой и аспирином, – кричу ей в спину.

– Проваливай! – бросает она в ответ через плечо. – И купи бургер! И наггетсы!

Действую на автопилоте с совершенной уверенностью, что это все ошибка и мне не стоило бы срываться к этой идиотке, что так виртуозно меня игнорирует, когда ей это нужно. Например, в присутствии Зализанного или подружек. Зла не хватает – теперь понимаю смысл этой фразы. Его и правда критически недостаточно, хочется испытывать нечто большее к придурковатой, но я сублимирую это чувство в силу, с которой жму на газ.

Опять. Флешбэки прошлого, как вот так же мог гнать по городу, не глядя на светофоры, слишком больно бьют в виски, и нога сама приподнимается над педалью, но остановка уже прямо передо мной. Торможу на противоположной стороне дороги и смотрю на пустой навес, рекламу стоматологии и мокрые обрывки объявлений, наклеенных на стену.

Уехала, разумеется. И даже это злит, потому что Гелла всегда играет не по моим правилам. Утыкаюсь лбом в руль и жду, когда придет хоть одна умная мысль, вроде «никто ничего никому не должен». Люди никому не принадлежат. Она имеет право гулять с кем хочет. Тебе она даже не нравится.

Ситуация

Гелла промокла под дождем и уехала.

Эмоции. Телесная реакция

Я зол. Хочу курить.

Мысли

О ней.

Действия

Я просто сижу в машине и жду, когда отпустит.

Легче не стало, спасибо за внимание.

* * *

Когда возвращаюсь в квартиру Сони, она не спит. Волосы замотаны в полотенце, она валяется в пижаме на диване и читает что-то в телефоне. Глаза красные, лицо бледное. Руками обнимает подушку, в которую утыкается подбородком.

– Ты как?

– Мне плохо. Колу принес?

Кидаю ей бутылку и наблюдаю, как сестра осушает почти треть одним махом.

– Фу, гадость, – мычит она, прижав руку ко рту. – Теплая.

– Ты, может, поспишь?

– Не может. Не понимаю вас, людишек, которые спят трезвеющими. А я почти протрезвела. И пока это совсем не пройдет, буду читать.

– Не понимаю вас, людишек, которые могут читать трезвеющими, – улыбаюсь ей, но Соня в ответ только морщится и переворачивается на спину.

– Ой, нет, – говорит сама себе, возвращаясь на живот.

– Ты понимаешь, что ты была в опасности? – Сажусь на край дивана, Соня сдвигает в сторону ноги, давая мне место.

Мы оба вздрагиваем, когда Персик прыгает на электропианино Сони и оно издает ужасный звук, а следом звучит истошный вой кота.

– Твою мать, а ну уходи оттуда.

Соня кидает в кота подушкой, которая прилетает в рамку для фотографий, висящую на стене. В нее так никто и не вставил фото. Это была просто очередная безделушка, принесенная дизайнером, и по его задумке хозяйка квартиры должна была вставить какой-то снимок. Но под стеклом по-прежнему счастливая семья: модели с широкими улыбками. Двое белозубых детей, двое родителей и красивая собака. Все сидят на полянке под деревом.

Рамка срывается вниз, и стекло с глухим треском разбивается.

– Ну вот… У меня больше нет любящей семьи, – бормочет Соня, глядя, как Персик нюхает и осторожно трогает лапой разбитую рамку. – Какая жалость.

– Так, не уходи от темы. Ты была в…

– Ой, какая опасность.

– Когда я пришел, ты лежала практически без сознания, а на тебе…

– Хватит! – Она поворачивает ко мне голову и сверлит взглядом. – Не надо меня лечить, сам хорош. Ничего страшного не случилось. Окей, с этой компанией больше не тусуюсь, доволен? А теперь дай почитать. Тут… несколько напряженный момент. – Она улыбается мне притворно ласково и ногой спихивает с дивана.

Ухожу в гостевую комнату, выделенную мне Соней, и ложусь спать, перед этим проверив запасы алкоголя в доме. Я знаю сестру: как только она протрезвеет до безопасного уровня и при условии, что то, что она читает, окажется достаточно интересным, чтобы не ложиться до утра, все начнется по новой. Пару бутылок вина из бара запираю у себя в шкафу, пока Соня не видит, ложусь в постель, но уснуть получается только часам к трем. Слышу шаги по квартире. Слышу, как хлопают двери на балкон: Соня ходит курить. Слышу топот безумного кота. Кажется, я не способен жить у кого-то, и нужно как можно скорее решать этот вопрос.

В шагах сестры мне чудятся другие. Они тяжелее. И опаснее. И именно они снятся этой ночью. Меня отчитывают за то, что неправильно отформатировал документ, а шрифт был не того кегля. А я сижу с тетрисом в руках на старой прогнившей палете.