Читать книгу: «Сонник кошмаров 3: кошмар наяву»

Психическая боль, лишенная выхода, находит соматический язык. Попытка очистить, исправить или покинуть свое тело приводит к фатальному расколу: физическое «я» мстит метаморфозами, превращая жизнь в персональный ад и гниение заживо.

«Грязь»

Сны о грязи могут быть предвестником сплетен, интриг или неприятных разговоров за вашей спиной, упасть в грязь – потерять свою репутацию.

Лена перестала чувствовать себя чистой после того, как уволилась с ненавистной работы. Ее начальник, человек с бархатным голосом и холодными руками, никогда не делал ничего очевидно преступного. Не было изнасилования, не было грубых домогательств. Были «случайные» прикосновения с легкими поглаживаниями по спине или волосам, когда он проходил мимо ее стула. «Случайные» и настойчивые прикосновения под столом коленом к её ноге, если на совещании они сидели рядом (а он всегда старался занять свободное рядом с ней место). Шутки с двойным дном, от которых по коже бежали мурашки. Непрерывно преследующий взгляд, который скользил по ней, как липкая слизь, оставляя ощущение оскверненности. Она молчала, потому что не могла ничего доказать. А потом не выдержала и ушла, оставив ему свое молчание в качестве очередного трофея.

Теперь грязь была повсюду. Она видела ее – серые разводы на полу, которые появлялись от ее босых ног. Пятна на дверных ручках, к которым она прикасалась. После каждого выхода на улицу ей казалось, что на ее коже оседает невидимая копоть, въедаясь в поры. Она мылась по три, четыре раза в день, до красноты и зуда, но ощущение не проходило. От нее пахло. Она была в этом уверена. Запах пота, стресса и чего-то неуловимого, гнилостного.

Ее сны были единственным местом, где она могла надеть белое. Белое платье, чистое, как первый снег. Но она всегда стояла в черной, вязкой смоле по колено. Она пыталась выбраться, но смола тянула ее вниз, обволакивала, прилипала к подолу платья, к ногам, к рукам. Она чувствовала, как жгучий холод проникает под кожу, замещая ее ткани чем-то чужим и тяжелым. Она просыпалась с криком, вцепившись в простыни, и сразу же бежала в душ.

Квартира превратилась в ловушку. Сначала Лена застелила полы белой офисной бумагой, чтобы видеть свои следы. Потом обклеила ей стены. Каждое утро она обходила свои владения, высматривая малейшую соринку, серую пылинку, свидетельство ее собственной нечистоты. Она перестала выходить из дома. Мир был источником мусора.

Однажды утром, после очередных порций очищающего душа, Лена заметила, что кожа на ее руках стала блестеть. Но не от чистоты, а как чешуя у рыбы. Отливать темной, как смола, чернотой. Она в ужасе потеребила ее – и кусок кожи просто отошел, как все та же чешуя, как засохшая грязь, обнажив под ней такую же черную, блестящую плоть.

Боли не было. Это было облегчение.

И тут Лена поняла. Она пыталась смыть не грязь. Она пыталась смыть саму себя. Ту себя, которая позволила этому случиться. Ту себя, которая чувствовала себя виноватой.

Она перестала бороться. Она перестала мыться. Она сидела в центре своей белой бумажной вселенной и смотрела, как ее кожа медленно, с шелестом, превращается в твердую, черную, лакированную корку. Она больше не оставляла грязных следов. Она сама стала эпицентром грязи. Неподвижной, безмолвной, идеальной в своей окончательной, абсолютной нечистоте.