Читать книгу: «Фарфоровый птицелов», страница 8

Умывание. Завтрак на траве. Теперь надо куда-то пристроить мопед на время моей экспедиции. Подъезжаю к первой же крайней избе деревушки К. На мой сигнал выходит заспанный мужик лет сорока в трусах и в галошах. Знакомимся. Объясняю, чего хочу. Толеу, он же просто Толик, всё сходу понимает, отстраняет протянутую мной новенькую денежку: «Не боись, гуляй, вот ставлю под навес твой кадиллак, будет под охраной самого Султана». Кудлатый меланхоличный Султан даже и не подумал на меня залаять или зарычать. Толик почесал грудь и предложил: «А то может не пойдёшь, чего ты там потерял? У меня огурцы, помидоры, купим пузырь?» Вот такие очертания может принимать пенье сирен. Но я крепко привязал себя к мачте, машу рукой: «Хоп!» Всё! Как говорят моряки: «Кливер поднят, за всё уплачено!»

Шагаю с рюкзачком. Как я благодарен своим ногам за то, что легко и охотно носят меня по свету! А уж как я благодарен своим глазам за невероятной красоты картины, которые они щедро поставляют моему нематериальному и, однако же, безусловно существующему ненасытному сознанию…

Иду по правому берегу реки вверх по течению. Мне приходится переваливать через отроги невысоких гор. Тропы нет. Камни. Колючки. Пот градом. Река далеко внизу. Кручи. Осыпи. Не мы одни старимся. Старятся горы. Гранит – в трещинах, весь расслаивается. Нет-нет да летит вниз камень из-под ноги. Ни души. Никого нет между мною и Богом. Никогда раньше я не чувствовал присутствия Бога так явно. Что-нибудь всегда мешало. Окидываю взглядом пространство. Какой музыкой всё пронизано! Непередаваемое ощущение свободы и единения со всем сущим. Впереди отроги и перевалы, речные заводи и перекаты, причудливые скалы и зелёные уютные ложбинки – всё то, что я люблю больше всего на свете. Наверное, это не очень хорошо, но в проносящейся перед моим умственным взором жизни мне всегда декорации нравились больше, чем сама пьеса. Так бы любоваться и любоваться одними только декорациями, без этого томительного невероятно прекрасного и невероятно ужасного спектакля. Как подумаешь, самый жуткий триллер на книжных прилавках – учебник истории. Но… антураж. Антураж! «Резьбы такой дворцы, такого взлёту камень…»

Ну-ну, пошло-поехало! Эгоцентризм, пессимизм и мизантропия. Убивать таких надо. Ишь какой умный, утомил его спектакль. Барин! Хватит умничать. Сейчас важно, не огибая очередной отрог, пролезть в очень узком месте по карнизу на высоте метров в пятнадцать к следующему распадку. Там виднеется излучина и отмель, а за ними крохотная рощица. Если пролезу, лучшего места для привала не найти. Заманчиво. Попробуем.

Попробовал. Пощекотал себе нервы. Пообнимался с раскалёнными шершавыми каменными глыбами. Взмок от жары и нервного напряжения. Посмотришь вниз – далековато лететь, ох, далековато! Но зато этого участка пути я не забуду. Ни ступенек! Ни перил! Ни ковровых дорожек! Как хочешь, так и преодолевай. Что-то незримое мне помогало. Пролез, пролез, гром меня разрази! Какое ликованье разлилось в душе, когда спрыгнул на зелёную траву! Поздравил себя: «Слава доблестному Перейре!» Такая привычка у меня завелась после того, как я когда-то в молодости прочитал заметку о бразильских болельщиках. В первом тайме их любимец забивает красивый гол, и трибуны покрываются транспарантами: «Слава доблестному Перейре!» Чуть позже он же мажет по воротам с восьми метров – все трибуны в плакатах: «Позор презренному Перейре!» Забавные существа – эти бразильские болельщики.

Местечко для привала оказалось в сто раз лучше, чем я ожидал. Укромное. Тенистое. Маленький хрустальный ручей впадает в реку. На крутом солнечном склоне – малинник. Ягоды в блаженном изнеможении осыпаются в руку от лёгкого прикосновения. Наедаюсь, да ещё и угощаю себя великолепным чаем с малиной. Местечко сказочное. Не хочется никуда уходить. Мысленно строю маленькую бревенчатую хижину на берегу ручья. Стол, стул, кровать и печка – всё! Ничего больше! Вот так надо жить на свете. Чуть не забыл: не худо бы удочки и ружьишко. Теперь порядок. С огромным трудом отрываюсь от этого сладостного видения и трогаюсь в путь.

Выясняется, что семь километров по линейке на карте – это вам не семь километров на местности. Река петляет. Русло тесное, сплошные непропуски и прижимы. Приходится карабкаться или идти в обход по отрогам. Жара неимоверная. Становится ясно, что за день всё ущелье мне не одолеть. Придётся заночевать. Ладно, почему бы и не заночевать в этом раю? Палатку я теперь поставлю за считанные минуты. Харчишек, авось, хватит. Иду себе. Где карабкаюсь, где вприпрыжку спускаюсь, где и останавливаюсь, чтобы насладиться открывающейся панорамой.

Дело к вечеру. Оборачиваюсь назад. Прошёл порядочно, не могу себе не поаплодировать – титан, перпетуум мобиле, горный козёл! Да ещё я успел наделать уйму снимков – все пройденные красоты затолканы у меня в плоскую, похожую на шоколадку коробочку с экранчиком. Никак не привыкну к этому чуду. Вот и ругай технический прогресс!

В качестве места для ночлега судьба преподнесла мне островок, образованный раздваивающимся руслом реки. Это, если помните, уже второй остров на моём счету. Растёт, растёт моя недвижимость. Собственно, остров – это громко сказано. Всего лишь разрушающаяся гранитная скала, из многочисленных щелей которой тянутся к солнцу чудом примостившиеся кусты боярышника, барбариса и шиповника. Эти трогательные и нежные растения умеют позаботиться о своих детишках, а их детишки прекрасно умеют цепляться за жизнь. Бедный гранит сдаётся, не выдерживает напора их корней, даёт трещины. Торжествуй, всепобеждающая жизнь! Сама собой приходит в голову аналогия: не так ли и высокопоставленные чиновники наши стараются пристроить свои семена где-нибудь в европейских столицах? И семена эти обосновываются в щелях, и корни их напрягают тамошний гранит. Коррумпированный чиновник – это, брат, растеньице! «Природа жаждущих степей его в день гнева породила…» Спасибо великому Александру Сергеевичу за стих.

Перебираюсь вброд, благо, ближнее русло меньше основного. Нахожу ровную площадку, что не так-то просто. Наконец выбрал сносное местечко, похожее на капитанский мостик. Кое-как втиснул палатку. Конечно, этот островок живописнее «Колючего», но на нём не шибко развернёшься. Назову-ка я его «Дремучий». Наспех ужинаю: хлеб, сыр, огурцы. Всё, спать! Устраиваюсь на ночлег в палатке. Жестковато, но ничего, потерплю, не из принцесс… Пытаюсь уснуть. Считаю слонов, вспоминаю стихи – не помогает. Кажется, монотонный шум реки должен бы убаюкивать – не убаюкивает! Ворочался, ворочался, махнул рукой, вылез из палатки, уселся на ещё теплый камень – огляделся: красивая бархатная ночь наступила в нашем полушарии. Звёздная и прохладная. Тонкий серп луны плывёт высоко, не мешая звёздам сиять. Укутываюсь в плед. Долго сижу. Заметно сдвинулись созвездия. Да нет, не созвездия, это мы с Землёй повернулись на несколько градусов вокруг оси. Я и забыл: это ведь Земля вертится, а не небосвод. Да, вертится. И вместе с ней… Здесь можно пропустить десяток строк – не могу лишить себя удовольствия перечислить кое-что из того, что вертится вместе планетой. Ну, во-первых, весь исполинский Тибет со всеми вершинами, пропастями, альпинистами и монастырями, затем необъятная Сахара со всем своим песком, верблюдами и оазисами, а ещё все океаны со всей своей солёной водой, акулами, китами и осьминогами, кораблями и подводными лодками, все материки с горами, озёрами, лесами, полюса с толстенными льдами и айсбергами, пингвинами и белыми медведями, и все столицы со своими президентами, императорами и королями. А что? Самые могущественные вершители людских судеб вертятся как миленькие вокруг земной оси наравне с беззаветными тружениками или бесстыжими тунеядцами и пьяницами. Ну вот, это, как вы понимаете, далеко не полный список всего, что повернулось вместе со мной на несколько градусов, пока я тихо сидел под звёздами. Что-то в этих перечислениях для меня есть привлекательное, почему-то они меня согревают. Перечислил – и как будто всё своими глазами увидел. Это всё бухгалтерская моя натура. Хотелось бы ничего не забыть, перечислять и перечислять. Эх! А неплохо бы когда-нибудь провести полную инвентаризацию Вселенной! Но нет, чувствую, руки не дойдут. Закрываю глаза и представляю круглобокую нашу голубую махину, ворочающуюся неотвратимо и бесшумно в мировой бездне. Летим. Несёмся в чернильной тьме. 107 тысяч километров в час, 30 км в секунду – какой уж тут сон!

До меня внезапно доходит, как я здесь, на этом островке, затерян и одинок. Пространство вокруг меня становится вдруг пугающе огромным. Оно кажется мне наполненным таинственной и дикой доисторической жизнью. Хорошо, что у меня есть на поясе нож. Большой, почти мачете. Приятно сжимать в руке рукоятку – многократно возрастают сила и храбрость. Впрочем, повезло мне с этим островом, вряд ли сюда забредёт какой-нибудь барс или, того хуже, медведь. Забираюсь в палатку. Сна нет. Ну и не надо! Потекли мысли. О доме. О близких. (Я между делом посылал бодрые смс-ки о своих передвижениях. Ответы приходили не сразу – связь в этих краях неустойчива.)

Проснулся рано – жестковат и холодноват оказался остров «Дремучий». Не стал завтракать, быстренько собрался, сполоснулся, привёл себя в порядок – и в дорогу, согреюсь ходьбой. Уровень воды за ночь немного уменьшился, я нашёл место, где, прыгая по большим валунам, в три прыжка перебрался на свой привычный правый берег. Скорей бы взошло солнце. Хорошо, ходко иду, нравлюсь себе. Забрался на седловину ближайшего отрога и увидел, что дальше меня ждёт совсем не трудный участок – горы расступились, образовав небольшую зелёную долину, пересекаемую рекой. Спускаюсь. Течение реки стало плавным. По берегу тянется тропа с многоточием конских яблок. Людей не видно. Край солнца показался над горой. Разворачивается настоящая опера «Июльское утро в заколдованной стране». Травы и цветы, бабочки и пчёлы, деревья и птицы – все безукоризненно ведут свои партии, я тоже, кажется, не слишком мешаю действию. Слабый южный ветер как нельзя более кстати присоединяется к происходящему. Спокойная, знающая себе цену река – несомненно здешняя примадонна – неторопливо катит свои волны в обрамлении осоки и камыша. Совсем недавно покинул её беснующейся между гигантских каменных глыб и вот – абсолютно другой нрав, кроткий и миролюбивый.

Тихо вокруг. Остановись, мгновенье! Внезапно обнаруживаю, что душа моя переполнена неким летучим и трудноуловимым веществом, сильно смахивающим на счастье. А выразить-то как?! Как выразить? Не дал Бог талантов. Не дал, хоть кричи! Я и закричал: «Карау-у-у-у-л! Спа-си-те-е-е! По-моги-те-е-е! Я пере-пол-не-е-е-е-н!». Никто не отозвался. Придётся в одиночку справляться с нахлынувшим редчайшим состоянием. Ничего, преодолеем, преодолеем, не такое случалось.

Второй день я живу в безлюдных, погружённых в волшебный сон пространствах. Всё вокруг кажется мне незаслуженным подарком судьбы. Никаких признаков людей! Никаких табличек и шлагбаумов, никаких неумолимых секьюрити – не верится! Никакой прожорливый нувориш всё это ещё не разглядел и не присвоил. Повезло мне. Как хорошо шагается вдоль реки! Как дышится! Как всё околдовывает! Только на периферии сознания лёгкое опасение: Не сон ли? А вдруг сейчас проснусь, и окажется, что я просто задремал в троллейбусе или в очереди к банкомату – не дай Бог! Ущипнул себя и успокоился – нет, не сон.

Пересёк долину и опять – ущелье, придётся карабкаться, пробираться через теснины. Подкрепился остатками сыра и набросился на новые препятствия. Мне это нравится. Это по мне. Моё Я впитывает в себя всю окружающую рапсодию, разрастается до небес, сливается со всем вокруг. Восхищаюсь собственной необъятностью, посреди восхищения оступаюсь вдруг на шатком камне и съезжаю с откоса, испробовав боками, какова твёрдость залегающих подо мной горных пород. Содрал кожу на ноге и на локте. Сижу. Достал йод и бинт. Всё-таки хорошо быть предусмотрительным. Отдаю себе должное: «Сколько ума, сколько ума!» Считается нескромным восхищаться собой, но я думаю, это неверно. Ведь, любя себя, восхищаясь собой, ты как бы воздаёшь должное мастерству и фантазии тех высших сил, которые тебя сотворили. Не сам же ты себя построил! Дай тебе или твоим маме с папой, всё необходимое: микроскоп, и крохотные отвёрточки, и пинцетики, и паяльнички, и молоточечки, и молекулы разных там белков и аминокислот, – создали бы вы этот умопомрачительно сложный организм? Нет, конечно. Не расхваливать себя, не восхищаться собой – вот она где заносчивость, вот где неблагодарность!

С этой несомненно гениальной мыслью я поднялся и отправился штурмовать оставшиеся километры.

Настроился на длительную осаду, а оказалось, что после двух часов ходьбы, карабканья и акробатических этюдов я внезапно оказался в том самом месте, где много лет назад любовался слиянием двух речек. Только теперь я разглядываю эту местность с другой стороны, из скалистого ущелья. Цель достигнута! Я даже немного разочарован – мне бы ещё помучиться, выложиться, заслужить триумф.

Место не утратило прежней красоты. Всё как было. Впрочем, нет, всё да не всё. Появился висячий мостик – несколько паутинок между берегами. Я забрался на высоченную гору, уселся на вершине, как памятник самому себе. Хорошо до неправдоподобия! Ветер задумал высушить мою майку, не будем ему мешать. Внизу, в немыслимой пропасти, река кипит и извивается в тесном русле – завидует, похоже, моей свободе. Да я и сам себе завидую: надо же, на такую гору залез, притом без шерпов! Шалый кузнечик садится на моё колено, вызвав прилив тёплых чувств. Нельзя шелохнуться – это же моя близкая родня, мы с ним не только современники, но и соотечественники и земляки. Наши жизни некоторое время текут рядышком, деловитый кузнечик обдумывает свои дальнейшие поступки. В конце концов он сильно отталкивается и, блеснув розовыми подкрыльями, улетает куда-то по своим делам. Забот у всех хватает. Только-только я ему порадовался и вот – разлука! Боюсь, судьба больше никогда нас не сведёт. Се ля ви. Метрах в тридцати от меня на каменный выступ, красиво спланировав, уселся самый настоящий степной орёл. Это тоже мой родственник, но с очень гордым и независимым характером. Мы молчим и долго-долго на пару царим над местностью. Наконец, орёл улетает, а я остаюсь – лень шевелиться.

Отдохнул. Слез с горы, не подвели меня ни ноги, ни руки, ни глаза. Не могу отказать себе в последнем удовольствии – пересечь реку по хлипкому и шаткому висячему мостику. Страшновато: тросы ржавые, деревянный настил местами выбит. Но иду!

Эге, кажется, переоценил свою отвагу. Раскачивается, скрипит окаянное сооружение. Внизу – косматая ревущая погибель. Дощечки дохленькие. Зря полез, дурак набитый! Но потихоньку, по сантиметру, ура, прошёл. Аттракцион! Самое ужасное, что придется возвращаться, т. к. дорога в городок Л идёт по оставленному мной правому берегу. Трепещу, но двигаюсь назад. Хорошо, что никто не видел моего «подвига». Минут двадцать убил. Полз, как гусеница, – «Позор презренному Перейре!». Зато надолго насытился острыми ощущениями.

В городке Л я купил хлеб, сыр и ветчину. И ещё мёд, т. к. здешний мёд, говорят, не имеет аналогов во вселенной. На обратном пути ночевал я в том месте, где мечтал построить бревенчатую хижину. Всё бы хорошо, но я не удержался и с пылу с жару искупался в речке, потный. Да ещё и напился сырой воды из ручья. Ночью поднялась температура, колотил озноб, сны и явь причудливо перемешались: злобный серийный убийца, сбежавший из тюрьмы, тянул ко мне в палатку свои волосатые руки, гнилые дощечки проваливались под моими ногами, и я летел в тартарары. В довершение некие бравые мужские голоса где-то высоко в небе грянули «Бесамемучо» и пошли выводить эту песню на все лады до самого утра. Какие-то вульгарные рожи мерещились, стоило закрыть глаза. Ночь показалась вечностью. Ничего из подходящих случаю лекарств, как и подобает гению предусмотрительности, я не захватил. Утром в полубессознательном состоянии на заплетающихся ногах я отправился в путь. Как добрался к Толеу, не помню, плёлся и плёлся: осыпи, карнизы, хребты, цикады. Неутомимые мексиканцы шли по пятам со своей «Бесамемучо».

Толик меня спас. Уложил на раскладушке в красном углу. Съездил в аптеку. Готовил еду. Ухаживал, как медбрат. Три дня мы сражались с болезнью и, наконец, победили. По этому случаю, естественно, был приобретен «пузырь». Пили и пели. По-моему, спели все песни, какие знали, да и какие не знали, тоже. Ну и, само собой, «Бесамемучо». Как же без этого! Тут даже Султан во дворе принялся нам подвывать. Наутро я уселся в седло и пустился в путь. Толик снял с себя голубую майку и махал ею мне вслед. Я ехал и думал: вроде бы такая невыдающаяся вещь – мой синенький ишачок, а как может преобразить жизнь! Сколько впечатлений! С хорошим человеком познакомился. Каменный коридор открылся мне во всей своей щемящей красоте. Что-то, безусловно, я и утратил. Да, утратил. Одной, сугубо личной волнующей тайны не стало. Растаяла. Жаль. Но без утрат у нас тут, в нашем лучшем из миров, ничего не приобретёшь. А приобрёл я гораздо больше, чем утратил. В общем, сальдо положительное. Возвращаюсь домой, чувствуя себя удачливым человеком.

Эпилог

Перечитал свою писанину. Где-то там, выше, я обещал написать скучный рассказ и, кажется, справился. Я не кокетничаю. В рассказе нет ни завязки, ни развязки, ни кульминации. Нет приключений. Дикие звери не нападали, скорпионы не жалили, над пропастью, держась за корни хлипкого деревца, герой не висел. Бандитов не встретил. Не был похищен НЛО. Или, например, он мог безнадежно влюбиться в какую-нибудь знойную Эсмеральду, занимающуюся рафтингом. Вылетела она из лодки на каком-нибудь ревущем пороге, и тут герой наш, рискуя жизнью, её спас. Спас-то спас, а вот с разницей в возрасте ничего поделать не может – трагедия. Великая трагедия, куда Шекспиру! Да мало ли ещё чего могло стрястись с ним в диком безлюдном ущелье? Но мне почему-то показалось: натолкай я в рассказ чего-нибудь этакого, скука бы только сгустилась и стала бы уж совсем непереносимой. А так, по-моему, ничего, терпимо. Обещал – выполнил. Для меня очень важно исполнять обещания. На том стою. Иначе грош цена была бы мне как бухгалтеру.

Осмелюсь на прощанье дать совет: если кто-нибудь предложит вам в подарок мопедик – берите не задумываясь. Славная непритязательная скотинка. У меня к нему очень тёплые чувства, в конце путешествия он стал казаться мне вполне одушевлённым существом.

Гюрза

Весьма на выдумки природа таровата…

Из басни

Кажется, это называется нарциссизмом. Ну и пусть себе называется. Не вижу в этом ничего зазорного. Да, я люблю смотреться в зеркало, любоваться собой. Потому что не так уж часто природе удаётся создать что-то безукоризненное – непременно у неё в чём-то обнаружится какой-нибудь изъян. А вот со мной ей повезло. Обошлось без досадных огрехов. Вот я и любуюсь. С благодарностью. «Пленительным пленён поэт, а это уж никак не грех» – откуда-то залетела в мою голову эта строчка. Мне она по душе. Я очень люблю себя и не стесняюсь в этом признаться. Кого же мне ещё и любить! Пышные густые волосы. Брови вразлёт. Чистый, без единой морщинки, лоб. Глаза синие, глубины необычайной – наверное, самое прекрасное, что у меня есть. Сижу перед зеркалом, смотрю в бездонные свои глаза и спрашиваю: «Неужели всё это состарится и умрёт?» И сама себе отвечаю: «Нет! Умрут все, только не я. Природа не разбрасывается совершенными творениями. Возьму и не умру! Возьму и не состарюсь!» А тело моё? Видели бы вы моё тело! Оно изваяно гениальнейшим скульптором – невозможно оторваться, созерцая его. Правда, невозможно. Никогда оно меня не подводило, такое гладкое, красивое и умное, и я со своей стороны стараюсь не вредить ему. Всё для него делаю.

Мужчины липнут ко мне, как насекомые. Какой-нибудь дуре это бы льстило. Но меня от большинства из них тошнит. Угодливые, приторные идиоты. Да ещё притом лезут из кожи вон в своём желании быть оригинальными и не походить на других! Какие пошлости приходится выслушивать. Брр! Я, молодая женщина, как рассудить, превосхожу всех их умом. Возможно, и есть среди них умные и даже талантливые, но всё это куда-то улетучивается, стоит им очутиться в поле моего обаяния. Два мужа было у меня – две ошибки. Впрочем, нет, не ошибки. Я не ошибалась. Я давала каждому из них шанс, мне хотелось жить с сильным и умным повелителем. Но где там! Ха-ха, повелители! Безголовые ревнивцы. Благодаря им я открыла истину: вполне может оказаться, что в убийстве виноват как раз тот, кого убили.

Первый – Гийом. Сильный, крупный, властный на вид – ну чего ещё можно пожелать! Он мой. Мой! В свои 20 лет я встретила это чудо и поставила себе целью покорить его и сделать своей собственностью. Всё оказалось проще простого. Он бегал за мной, как комнатная собачка. Заваливал цветами и шоколадом, умолял, клялся и… Поженились. Гийом настоял на церковном браке. Через полгода он надоел мне так, что я радовалась любому поводу побыть с ним врозь. Ужас, как он оказался однообразен и нуден! Ел только полезное, хотя известно, что питаться только полезным скучнее и вреднее всего. Придирался к моим словам, взглядам, вкусам, с удовольствием напялил бы на меня хиджаб – всё ему казалось, что на меня как-то не так смотрят мужчины. Ревность с первых дней – тьфу, гнусность. Это самый лучший способ вызвать отвращение, и он им с блеском воспользовался. С ним решительно не о чем было поговорить. Все его интересы – это деньги, бизнес и ипподром. Деньги, правда, у него водились. Роскошная квартира наша превратилась для меня в ад, ад на одну персону. Тошнота при виде мужа – что может быть страшнее! Да ещё я должна была отчитываться о каждой минуте своей жизни. Отвратительно! Хуже тюрьмы. Я возненавидела это пошлое животное так, что могла бы, кажется, с наслаждением закатать его катком в асфальт. Мне становилось всё труднее владеть собой. Чтобы хоть чем-то себя занять, я надумала брать книги в библиотеке, и Гийом всемилостивейше мне это разрешил. Появилась отдушина. Вначале я брала почитать всякую бульварную белиберду, но она вскоре мне надоела ещё хуже Гийома. По счастью, со мной познакомился лохматый весёлый студент и принялся за моё образование. У меня появился вкус к хорошим книгам. Студента звали Антуан. Он был на два года старше меня и являл собой полную противоположность моему мужу. Одного этого было достаточно, чтобы внушить мне симпатию. У нас сложились хорошие отношения. Встречи были нечастыми и короткими из-за жесточайшей конспирации. Гийом, этот носорог, раздавил бы нас обоих. Я рассказала Антуану о своих бедах. Антуан был из состоятельной семьи, отец его занимал крупный пост в каком-то министерстве. Выслушав меня, мой новый поклонник ненадолго задумался, а затем буднично и просто сказал: «Этого деспота надо отравить». Я думала, он пошутил. Но Антуан продолжил: «Я принесу тебе один очень полезный порошок, будешь понемногу добавлять ему в пищу, и твой ненаглядный приблизительно через 2–3 месяца отправится в лучший мир. Туда ему и дорога. Походишь немного в трауре, а потом мы поженимся. Не волнуйся, гарантированно никто ничего не обнаружит. Желудочное заболевание, только и всего». Я не стала всплескивать руками и кудахтать. Мне идея понравилась. Всё прошло, как было задумано. Я выказала недюжинное актёрское мастерство. Этот толстокожий дурак таял, как свечка, но надежды на выздоровление не покидали его до самых последних мгновений. Чего только не перепробовали на нём врачи. Я окружила его нежнейшей заботой. Он ушёл, чувствуя себя горячо любимым, – превосходная смерть. Никаких подозрений ни у кого не возникло. Таким было первое убийство в моём исполнении. Жалости я не ощутила. Только облегчение и гордость за себя. Сколько женщин мечтает овдоветь, и только я оказалась одной из немногих, кто пошевелил пальцем ради своей мечты. Порошок у меня ещё оставался.

Союз с Антуаном – это было на первых порах остро и даже кружило голову. Мы поженились, его родители купили нам квартирку и обставили её. Квартиру Гийома я продала и деньги положила в банк на своё имя. Очень неглупо, верно? Поначалу моя жизнь с Антуаном была беззаботной и весёлой, он был бесшабашным, умел петь и бренчать на гитаре. Но время шло, и рутина взяла верх над нами. Меня стали раздражать его друзья, их пустопорожний трёп и выпивки по поводу и без повода. Корчили из себя богему, а на деле-то все они оказались слабые, неинтересные пижоны. Хуже, что и Антуан мало чем от них отличался. Всё со своим Омаром Хайямом носился, уши прожужжал: «Пой, покуда у чанга не лопнули струны, пей, покуда об камень сосуд не разбит» или «Всё равно ведь судьбу за подол не ухватишь, ухвати хоть красавицу за подол», и всё в этом духе. Слушать строчки этого Хайяма ещё куда ни шло, но следовать его наущеньям, по-моему, могут только ослы. Потом ещё и покуривание травки добавилась ко всем прелестям. Я снова оказалась в аду нелюбви. Антуан, скорей всего, изменял мне, но при этом ревнив был похлеще Гийома. Я терпела, сколько могла. А потом, ну, вы понимаете, Антуан стал прихварывать. Естественно, он оказался проницательнее Гийома. Догадавшись, он, однако, ни словом не упрекнул меня, не устроил скандала, он поступил удивительно – покончил с собой. За день до смерти он всё мне выложил. Он будто бы охладел ко мне раньше, чем я к нему, ещё он назвал меня великолепным футляром от несуществующей скрипки, да и много другого обидного наговорил, но главное, что меня в нём удивило, – это его спокойное холодное презрение и к жизни, и к смерти. Я до такого презрения не доросла. Моё тело руководит мной и не даёт возненавидеть жизнь. Я с большим удовольствием подчиняюсь моей прекрасной машине и всем её прихотям.

Антуан оставил записку, снимавшую с меня любые подозрения. Я вдруг почувствовала к нему уважение и жалость. Скажу правду, мне не пришлось прибегать к актёрским ухищрениям. Поступок Антуана пробил брешь в моём эгоизме. Я даже как-то раз всплакнула. Но время – отличное лекарство от душевных недугов. Прошло чуть больше года, и вот я, молодая состоятельная женщина, пью жизнь, как самое изысканное вино. Красота моя не поблекла. Зеркало моё служит мне и собеседником, и утешителем. Счёт в банке внушает самые радужные мысли. Жизнь великолепна. Надо только быть красивой и умной. С мужчинами у меня никаких проблем, но замуж я не собираюсь: третья смерть – это, мне кажется, было бы уж слишком. Во всём должна быть мера. Спасибо Антуану, благодаря ему я прочитала кое-какие хорошие книги. Ну, например, «Наоборот» Гюйсманса. Я перечитываю изредка эту книгу, она как будто специально для меня написана. Нет, пылко полюбить этого графа дез Эссента я бы не смогла, но послушать его болтовню не отказалась бы. Великолепный едкий цинизм, бесстрастие и наблюдательность, утончённый вкус. Увы, таких мужчин я на своём жизненном пути не встречала.

Испытываю ли я муки раскаяния, сожалею ли, что послужила причиной смерти двух человек? Какие глупости! Два скучных, разочаровавших меня ничтожества не будут больше обременять и без того перенаселённую планету. Да меня ещё надо за это благодарить! Я отправила их в иной мир, может быть, там им будет лучше, может быть, там они хоть что-то достойное совершат. Нет, я не угрызаюсь по поводу их смерти, и никакие призраки по ночам ко мне не являются. Сон у меня крепок и сладок. Да! Не сомневайтесь, крепок и сладок! Вот так.

* * *

Сегодня утром меня постиг удар чудовищной силы: причёсываясь утром, я обнаружила на правом виске два седых волоска. Я вся с ног до головы похолодела, точно в прорубь упала, – так это на меня подействовало. Не может быть! Ведь это же не чьи-нибудь, а мои, мои волосы! Так нечестно! Нечестно! Не для того же я родилась и достигла ослепительной красоты, чтобы постепенно превратиться в развалину и в конце концов околеть! Выходит, и на меня распространяются эти ужасные, эти отвратительные земные законы! Выходит, я не исключение!!! Чёрт побери! Я не желаю стариться! Не желаю, и всё! Я должна жить вечно и вечно оставаться молодой! Ведь я же совершенство! Я никак не могу налюбоваться собой, я так люблю себя! Услышьте же меня, эй, кто там наверху занимается нашими судьбами? Посмотрите, какие у меня ножки, какие зубки, как сияют мои глаза, как вьются мои волосы – шёлковый водопад! Как не стыдно предавать всё это разрушительному действию времени?! Защитите меня от этого! Я протестую! Это же абсурд! Остановите время, или я сломаю все часы, где только смогу. Я буду жечь календари! Я упрусь и не дам Земле вращаться вокруг Солнца! Клянусь, я разрушу этот тупой безжалостный механизм!

* * *

На окраине Парижа в частной клинике есть маленькая палата, в которой предусмотрено всё необходимое для жизни. Нет только часов, календарей и зеркал. Старая ведьма, седая и крючконосая, сидит там в кресле и читает который месяц одну и ту же книгу – роман «Наоборот» Гюйсманса. Эта женщина – потрясающий феномен. Врачи ничего не могут понять: странная пациентка невероятно стремительно стареет, чуть ли не в двадцать раз быстрее обычного.