Читать книгу: «Роман, в издательство», страница 3

– И с Широким у вас…?

– Да, все это время мы встречаемся. Ему удобно, что я не претендую на его свободу, а мне все равно.

– А Афиноген? – решился уточнить я.

– Да знает он все! Но ему гордость его не дает возможности выгнать меня! Да и куда ему меня выгнать из моего же дома? А уйти жить к своей престарелой матери, в жо…– осеклась она и продолжила: – мира, ему не хочется. Вот и страдает, жаждет написать хоть что-нибудь и утереть нос Широкому. Думает, что талант Широкого для меня что-то значит. А мне плевать на эти ваши писательские амбиции, я просто люблю Широкого, и все… – Марго замолчала и погрузилась в какие-то свои мысли…

– Жестокая вы, – резюмировал я.

Марго очнулась и продолжила:

– И никто бредни Афиногена не слушал никогда, а тут вы… Как вас угораздило-то? – искренне переживая и расстраиваясь, проговорила она.

– Просто был занят своими мыслями и было все равно, какую чушь и кто несет рядом, а потом стало жалко его…

– Понятно! Вернется, значит, скоро… Все в порядке, поскитается день-второй, возомнив себя писателем, напишет какую-нибудь хрень и вернется. – Марго встала. Протянула мне руку и произнесла:

– Лена. Не говорите никому, пожалуйста, то, что я вам здесь рассказала… Хотя, какая разница? И так все всё знают! – Медленно развернувшись на каблуках, грустно склонив голову, она пошла восвояси.

Я смотрел ей вслед и понимал, что такие страсти – совсем не мой жанр, но приходилось удивляться разнообразию жизни писательского поселка. Пройдя полпути до выхода из участка, Лена вдруг начала выпрямляться, и за ручку калитки бралась уже привычная всем Марго, властная и капризная жена беззвучного горе-писателя.

Я улыбнулся и рванул в кабинет деда. Софья уж точно сегодня снова не объявится, а задача стояла теперь передо мной, по всей видимости, непростая.

Сев в кресло, я закрыл глаза, как советовал Роман и как я сделал, войдя в первый раз в этот кабинет.

– Сергей! – тут же начал материализовавшийся дед. – А я тебя уже поджидаю, документик кой-какой для тебя состряпал, чтобы мы ничего с тобой не забыли…

– Только не говорите, что его кровью надо подписывать, – съязвил я в ответ.

– Зачем же? Я обычный писатель. Умею подписывать договора с издательствами, люблю, чтобы все было по полочкам разложено, чтобы потом никаких эксцессов и претензий друг к другу. Мы же оба знаем, зачем ты здесь. Тебе нужен сюжет новой книги, и я его тебе дам, но…

– … с условием, – продолжил я.

– Конечно! А как же без него? Зачем ты мне нужен в моем доме, если не по делу? – ничуть не смутившись (если такие эмоции вообще могут быть присущи призракам), проговорил дед.

– Ну да, логично! Откуда может взяться в нашем мире бескорыстная помощь? – с насмешкой в голосе проговорил я.

– Вот именно! Итак, не будем терять времени понапрасну! Ты обязуешься за восемь дней с момента подписания этого договора сделать из моего внука писателя, а я гарантирую, что предоставлю тебе замысел твоей новой и самой успешной книги.

– Каким образом вы мне его гарантируете? Вот предположим, я сумею уговорить вашего внука, а вы меня обманете!

– Ты должен каждый день писать по восемь часов, только всё, что ты за это время напишешь, я буду у тебя забирать в конце дня. И бумаги изымать, и текст из памяти. А если у тебя получится сделать из моего внука писателя, то на девятый день я все тебе верну и бумаги, и память!

– А если не получится – не вернете, – уточнил я.

– Совершенно верно.

– Честно! – согласился я.

– Есть кто дома? – это снова была она, Софья!

«Сегодня? Серьезно? И это не сон? Она нашла повод прийти?»

Я побежал открыть дверь и снова застыл в удивлении! Почему эта девушка постоянно ввергает меня в состояние ступора?

На пороге стояли человек 10 официантов в белых костюмах с пластиковыми коробами в руках.

– А, это ты? – проговорила Софья, как будто и не ожидала меня здесь увидеть. – Ладно. Ребята, заносите! – скомандовала она официантам.

Я был вынужден прижаться к двери, чтобы пропустить всю эту процессию в дом. Уверенным шагом они направились в ту комнату, в которой я видел фотографии.

Софья руководила процессом. В мгновение ока в середине зала образовался громадный стол с белоснежной скатертью, и официанты, бегая к машине и обратно, организовали за полчаса банкет, достойный дома какого-нибудь министра…

– Что происходит? – осмелился спросить я.

– А вы не знаете? – удивилась Софья.

– Нет, иначе не спрашивал бы…

– Сегодня у деда Романа было бы 110-летие, и по воле случая, или не случая, день рождения и у Романа.

На праздник соберется пресса, друзья семьи. В общем, народу будет прилично. Наследник не собирался отмечать, но Союз Писателей настоял, и Рома до кучи решил позвать всех, кого только смог вспомнить. «Гулять так гулять», – сказал он мне…

– А деньги откуда? Он вроде ж безработный, а тут стол такой! – я был реально удивлен.

– Да, вы правы… Денег у него нет. На себя нет… А на счету достаточно. Просто тратить их можно только на определенные цели по завещанию… На такие, как этот банкет, можно, а на текущую жизнь, как вы себе это представляете, – нет.

«Не люди, а ходячие персонажи какие-то! – подумал я. – Бери и сразу в книгу толпами заводи».

Вскоре появился Роман, и начали собираться гости. Несколько небольших съемочных групп из нецентральных телеканалов сновали туда-сюда, не давая никому расслабиться. Какие-то медийные коллеги пришли почтить память большого писателя. Друзья Романа, судя по возрасту, тоже начали подтягиваться…

Зал заполнился быстро, в какой-то момент мне почудилось, что он резиновый, столько народу в него набилось. Но люди сновали по всему дому и даже на улице, перемещаясь хаотично и увлекая меня обрывками фраз:

– Да, хороший был писатель и смог многого добиться, а вот личная жизнь не сложилась…

– А как судьба обошлась с его потомками…

– Да, жаль мальчика, наверное, многое мог бы сказать миру…

– А Сонька-то, Сонька все вертится здесь… Надеется, по-прежнему, что ли?

– Да нет! Софья крутая теперь, не нужно ей все это… Наверное, по старой памяти просто…

– А все-таки жалко дочку-то его, какая умница-красавица была…

– А ты не знаешь, что случилось с его женой? Куда делась? И почему такая история с дочкой случилась?

– Никто не знает, исчезла, как будто и не было никогда…

– А я слышал, разбилась…

– Ничего она не разбилась, я видела репортаж про нее по телевизору!

– Да нет! Она потом разбилась…

Все! Голова отказывалась это воспринимать! Я осознавал, что все судачили о жизни писателя и его семьи и замолкали, когда показывался рядом Роман, но понять из этих обрывков фраз что-либо конкретное мне не удавалось…

Какую дочь жалко? Почему красавицей была? Кто разбился? Жена или дочь? Чья жена?

Ясно было только одно: здесь скрывалась какая-то тайна, и мне очень нужно было ее разгадать, а может, и написать книгу, как хотел Роман, разобрав мемуары деда…

– Серге-эй! – услышал я за спиной шепот деда. – Пойдемте со мной скорей! Я вас кое с кем познакомлю!

Конечно же, я сразу отреагировал согласием на такой призыв и, развернувшись, пошел за дедом. Потом включилась мысль, и я остановился:

– Стоп! Куда вы меня ведете?

– В соседнюю комнату! – и глазом не моргнув, ответил призрак.

– Зачем? Почему нельзя знакомиться здесь? – стала постепенно доходить до меня абсурдность ситуации.

– Ну, как же? Они ведь, того… – заговорщицки подмигнул мне дед.

– Кто того? Чего того? – начинал я закипать и сердиться.

– Ну, призраки же! – развел руками писатель, по всей видимости сетуя на мою бестолковость!

– И какие там призраки? – вдруг осознав тотальную нелепость происходящего, улыбнулся я.

– Как какие? Писатели! Вам разве не интересно пообщаться с настоящими, великими писателями? – откровенно удивился и моему поведению, и моим вопросам автор детских сказок.

– Может и интересно! Но пока я здесь, а они уже там, как-то не очень и хочется! – попытался образумить я дедушку.

– Да ладно вам, Серж! Может вы уже одной ногой там! Откуда вам знать такие подробности вашего бытия? А так… познакомитесь заранее, веселее будет!

– Тише вы! Не кричите, нас услышат! – Мы стояли в какой-то маленькой, проходной комнате друг напротив друга, но со стороны-то это все выглядело как будто я ругаюсь в пустоту… Я подошел к стене, прислонился к ней спиной и, как будто разговаривая сам с собой, произнес:

– И кто там? – любопытство все ж таки цепляло.

– Ну как кто? Все ваши любимцы: Пушкин, Чехов, Достоевский, Булгаков и иже с ними. Душ двадцать. Пришли меня поздравить. И я к ним хожу, надо же как-то поддерживать светскую жизнь! Бывать с визитами, обмениваться литературными достижениями…

Нет! Даже для меня это уже было слишком! Я развернулся и, ни слова не говоря, направился к живым.

– Много теряете, Серж! – услышал я упрекающий голос деда. – Такие души! Свидитесь ли когда-либо без меня?

Даже не задумываясь над словами призрака, я вернулся в зал.

Давно я не видел такого столпотворения знаменитостей, собравшихся в одном месте в России! Нет, они-то, конечно, собирались, просто меня в такие места на родине никто еще не приглашал. Здесь были и известные на весь, не только русскоговорящий, мир писатели, и те, кого встретить можно было только в сети. И молодые авторы, и уже старички, которым все еще хотелось чувствовать себя частью творческого сообщества…

Я с равным интересом вглядывался в лица тех, чьими книгами зачитывался, и тех, чьи книги мне откровенно не нравились, пытаясь в лицах последних найти ответ на загадку: как можно писать такую дребедень?

К какому классу писателей относил я себя? Не смогу с уверенностью сказать. Иногда казалось, что написанное было достаточно приличным, чтобы показать это читателям. А порой казалось, что в этот раз снова получилась откровенная чушь, но в любом случае я нес написанное в издательство, чтобы вердикт выносил редактор профессиональным взглядом, а не я сам.

Вдруг, среди этих размышлений, один персонаж привлек мое внимание, странными косыми взглядами поглядывая в мою сторону, а потом, делая вид, что смотрит вовсе не на меня, а сквозь…

Напрягшись, я начал копаться в памяти, которая через время, скрепя сердце, подсказала мне того, кого я чудовищным усилием воли жаждал забыть!

– Семен Семеныч, здрааавствуйте! – со злорадством приветствовал я своего бывшего преподавателя по теории литературной критики – Ну что? Стали знаменитым писателем? Или все по-прежнему: писатель одной книги? Или еще у кого-нибудь что-нибудь украли?

– Я не знаю вас, молодой человек! Отойдите от меня! – Как от назойливой мухи пытался он от меня отмахнуться! – Я – уважаемый человек, переходя на визгливое шипение, – продолжал он. – Вы не имеете права так со мной разговаривать.

– Я не имею? Это я-то не имею? – вдруг взорвался я, и, скорее, не от его наглости, а от того, как брезгливо он пытался от меня отделаться!

– Господа, прошу минуточку внимания! – произнес я официальным тоном так громко, чтобы услышали все.

Журналюги своим профессиональным чутьем тут же почувствовали, что запахло жаренным, и мгновенно сбежались.

– Познакомьтесь, это Семен Семеныч, уважаемый всеми преподаватель теории литературной критики! Написавший сколько книг? – уточнил я у него.

– Пять! – прошипел он в ответ, сверкая глазами так, будто хотел испепелить меня на месте.

– Ого! Целых пять книг. И думаю, что все пять были украдены у бывших студентов, но, по крайней мере, первая – у меня точно! Я, наивный, думал, что встретился с профессионалом, который уж безошибочно знает, как все должно быть! А он, уважаемый Семен Семеныч, профессор, заслуженный преподаватель, втоптал меня в грязь, разнес в пух и прах мою книгу, заставил уничтожить, играя на чувствах юнца, желавшего создать что-то гениальное!… А потом… знаете, что сделал? Издал под своим именем…

– А докажи! – С лицом стервятника, нацелившегося на свою добычу, выскочил он передо мной как на ринг. – А не докажешь! Голословно это все!

Этот толстый индюк с лоснящейся мордой в таком же лоснящемся пиджаке, годным только для того, чтобы об него вытирать грязные руки, даже не чувствовал себя виноватым передо мной!

– Да с чего бы мне врать!? Я ж именно к вам… – искренне удивился я.

– А из мести, что я тогда тебе сказал, что твоя книга и яйца выеденного не стоит!

– Да! А потом опубликовал под своим именем…

– Не правда! Я сам написал, сам, – полез со своими хиленькими кулачками на меня этот мерзкий и смрадно воняющий своим враньем человечек, но Роман успел подскочить сзади и оттащить его от меня, вышвырнув за шкирку, как вшивого кота, из дома.

Семен Семеныч еще долго грозился кулаком в нашу сторону и что-то еще вещал одобрительно кивающим журналистам…

– Не отпускает? – сочуственно спросил Роман, найдя меня в комнате, которую он любезно мне предоставил. – Ты не геолог, да? – скорее утвердительно, чем вопросительно произнес он.

– Да, я писатель, – вынужден был я сознаться.

– И поэтому дед тебе явился, чтобы ты уговорил меня снова взять перо в руки… – сделал вывод из происходящего хозяин дома.

– Да, – подтвердил я, понимая, что отпираться не было никакого смысла.

– А тебе что от него нужно? – с каким-то дружеским участием поинтересовался Роман.

– Идею новой книги… – Почесал я затылок, понимая, что в этом доме эта фраза звучит как-то не совсем уместно. Казалось, что признаваться в таком как-то стыдно.

– У тебя, у профессионального писателя нет идеи? – неподдельно удивился Роман.

– Представь…

– Как такое может быть?

– Ну, у тебя же тоже нет… – грустно улыбнулся я.

– Не, ну ты сравнил! Кто ты, и кто я… Я в юности писал какую-то галиматью, а ты говоришь, что учился в литинституте, дед говорит, что, по твоим словам, ты много писал… Ты меня с собой не сравнивай! И потом, я писал, но мне не нравилось то, что выходило из-под моего пера, так сказать! И если ты меня спросишь, я тебе сюжетов на раз-два-три выдам кучу… Как это – у писателя нет сюжетов? Да столько всего, о чем хочется написать… Только не получается, ерунда какая-то всегда…

– Выдай! Выдай мне хотя бы тройку идей! Выдай, прямо здесь и сейчас! – завелся я.

– Хорошо… Например, разобраться, почему у успешных, замечательных людей, у которых есть все: семья, любовь, ребенок, карьера, любимое дело, вдруг на самом взлете забирают жизнь! Написать историю, разложить по полочкам и понять это!

Я задумался. Не то, чтобы я никогда не размышлял об этом, но чтобы писать о таком…

– Ладно! – согласился я. – Еще!

– Почему успешный писатель, на раз-два сдающий книги в печать, не издается под своим именем? Как такое случилось? По какой такой причине? Ответь мне! Это ж целая глобальная вещь получится!

«Ёлки! Я никогда об этом не думал! Жил и жил! Меня все устраивало… Однажды, приняв такое решение, больше и не возвращался к этому вопросу!»

– Да, ты прав! – нерадостно подметил я. – Вопросов, которые можно поднять, столько, что жизней всех писателей не хватит. Только твои темы не с потолка взяты, правда ведь? Вторая про меня, а первая? Первая ведь тоже про меня! Откуда ты знаешь, что мои родители погибли?

– Дед рассказал, – просто, без заморочек, и как-то по-родному ответил Роман.

Гости уже давно разошлись, а мы как сидели в моей комнате, сбежав после инцидента с преподом, так и сидели…

– Расскажи мне о них! – попросил внук писателя.

– О ком? О родителях?

– Да…

– Родители как родители. Оба были журналистами, познакомились на журфаке и всю жизнь потом были вместе. Везде и всегда. В конце девяностых им предложили какой-то грандиозный проект в Африке. Они не вернулись. Мы жили на съемной квартире, и в один пасмурный осенний день ко мне пришел человек из редакции и сказал, что родители погибли. Меня отправили в интернат. Больше я ничего не знаю. Мне было 15. Мир рухнул. У меня даже не осталось ни одной фотографии. Куда делись все наши вещи из квартиры, я тоже не знаю.

– Как это? – серьезно удивился Роман.

– Меня просто выдернули из моей жизни! И тогда было совсем не до шмоток, да и все равно было. Я впал в какую-то прострацию. После интерната я сразу ушел в армию, а когда вернулся, никого не нашел из тех, с кем могли работать мои родители.

– А бабушки, дедушки? Вы не из Москвы?

– Папа был детдомовским, а когда речь заходила о маминых родителях, она закрывалась и говорила, что она одна и у нее никого нет.

– И ты не пытался узнать?

– В детстве?

– Потом. Можно же как-то в паспортном столе все восстановить…

– Нет. Не хотелось. Я очень обиделся тогда на них, что они не взяли меня с собой!

– Не взяли с собой – вместе погибнуть?

– Именно! Зачем они меня одного здесь оставили? Чтобы я что здесь делал?

– Вот и напиши книгу о своих предках. Раскопай родословную, узнай, в конце концов, как погибли родители! И закрой уже вопрос с этим литкритиком. Пиши под своим именем!

– О! Нашелся тут умник! Я хоть как-то пишу! Ты вообще сидишь в своей шикарной норке и ничего не пишешь! – слишком острые вопросы поставил он передо мной, и я решил, что лучшая защита – это нападение.

– Мы сейчас о тебе или обо мне говорим? – Рома улыбнулся.

– О тебе, Роман Батькович! Мне поставлена задача из тебя писателя сделать… – напомнил я, зачем я здесь…

– И за это ты получишь идею книги, да? А зачем она тебе, если мы вместе уже нашли то, о чем неплохо было бы написать… Может, отстанешь от меня и займешься делом?

– Я подумаю, – рассмеялся я.

– Спокойной ночи! – окончил разговор Роман. – Пойду поблагодарю Софью и провожу ее домой, наверняка сидит и ждет меня…

Ревность кольнула исподтишка. «Незнакомое доселе чувство» – констатировал я.

Чтобы отвлечься и не думать о Софье, решил попробовать писать, как договаривался с призраком. Мысль о том, чтобы заполучить идею книги из потустороннего мира, не давала покоя. Дед не замедлил явиться, а я продолжил с того места, когда нас прервали:

– И если я не смогу уговорить вашего внука стать писателем, то мне надо будет покинуть этот дом?

– Да. Только не совсем просто покинуть.

– То есть? А как можно его непросто покинуть? Со скандалом что ли?

– Нет. Ты умрешь, – призрак произнес это настолько просто и обыденно, что мурашки пробежали по телу.

– Как это? – растерялся я.

– Просто умрешь, сердечный приступ, – призрак пожал плечами в знак того, что поделать лично он с этим ничего не может.

– И вы так спокойно об этом говорите?

– А как я должен об этом говорить? – тем же ровным тоном спросил писатель. – Это ведь не мне умирать, а тебе! Я, если ты успел заметить, уже давно умер.

– Я отказываюсь от такого договора, – с усмешкой проговорил я. – Я не хочу соглашаться на такой бред! Тем более, что ваш внук напрочь не хочет ничего писать. И вообще нет шансов его уговорить!

– Хорошо, не соглашайся, – как-то даже, я бы сказал, безмятежно ответил мне бывший хозяин дома.

– Так просто? – удивление мое зашкаливало.

– Да, – спокойно подтвердил призрак.

«Как хорошо, что я не распаковал вещи», – подумал я и, не медля ни минуты, встал и, взяв шмотки, решительно пошел к выходу, без оглядки, не желая больше оставаться в бредовой атмосфере этого дома.

Описывать весь последующий мрак в моей голове от простого удивления до ужаса я не буду! По событиям: сначала не открылась калитка, никакими усилиями одолеть ее не получилось; а когда я попытался перелезть через эту, сделанную из деревянных досок преграду, отделяющую меня от остального мира, она начала бить меня током как железная, подключенная к электричеству. Через забор из живой изгороди не было вообще никакой возможности перебраться.

Я ринулся к садовому домику, который заприметил раньше, в надежде искромсать эти кусты в хлам, но найдя секатор и попытавшись продраться через колючие кусты, я понял, что они не пускают меня, как будто стена стоит, мягкая, упругая, которая отталкивает меня каждый раз, когда я пытаюсь к ней приблизиться.

Отскочив и упав на землю в очередной раз после безуспешной попытки выбраться из писательского плена номер тысяча двести пятьдесят шесть, я расслабился и решил сдохнуть прям там, но дед явился незамедлительно:

– Марш немедленно в кабинет, – скомандовал он и исчез.

Я встал и обреченно поплелся в дом. Думать не хотелось, делать ничего не хотелось, напала безысходность. Я понимал, что пытаться обыграть призрака нет никакой возможности. Надо было решать поставленную передо мной задачу. Но как? Я видел настрой Романа. Возьмет и вообще не вернется! А я тут обязан из-за этого кончиться! Чорт бы побрал этого деда!

Я вернулся и сел в кресло. Передо мной лежал договор, а напротив – стоял дед.

– Вы бы присели что ли? Разговор предстоит, наверное, долгий, пока вы мне объясните все ваши правила. Как я теперь понимаю, выйти отсюда самовольно я не смогу…

– Именно так, – просто ответил дед, без тени злорадства или удовольствия.

– А как вы сумели взять меня в такой оборот? Разве не нужно мое добровольное согласие на все это?

– А ты уже согласился! – искренне веря в это, заверил меня призрак.

– Когда?

– При первой встрече я тебе сказал «Я не против, если вы останетесь у нас погостить, но с одним условием! Согласны?» Ты кивнул, а я подтвердил: «Вот и чудненько!» И потом, когда презрительно думал о моем внуке, представляя, что писатели могут отдать за замысел, ты был готов к этому. А потом Роман тебе рассказал, зачем ты мне нужен. Ты в своем сознании снова уже согласился.

– Стоп-стоп-стоп! Вы и в голове моей копаетесь?

– Да, что там копаться? Зачем? У тебя на лице все написано! Презрение так презрение! Злость так злость! Ну, и так далее.

– Нет-нет, постойте! Вы говорите не о том, что написано у меня на лице…

– Послушай, мил человек! Я не об этом тебе толкую! Я говорю тебе о том, что у меня не простой для тебя есть замысел…

– Гениальный! – с усмешкой поддел я писателя. – Да?

– Бери выше! Еще ни один писатель не писал такого. Даже твой любимый Достоевский не поднимался до таких высот. О Чехове и говорить не будем…

И такие замыслы можно получить, только обменяв их на что-либо равноценное. А для меня важно, чтобы мой внук выполнил в этой жизни свое предназначение и стал хорошим детским писателем, лучшим, чем был я. Поэтому и такое сложное условие.

– Да у него даже детей нет! Какой детский писатель? – непритворно удивился я.

– Но у него же есть он сам! Он что, никогда не был ребенком?

– Почему обязательно детским? Обязательно повторять ваш путь? – сохраняя надежду хоть что-либо понять, допытывался я.

– Не спорь! – резко и чуть сердясь на мою глупость, прервал меня дед. – Никто не может повторить чей-то путь! Это невозможно. У каждого свой путь!

– Ладно. Как вы предполагаете, я его уговорю?

– Это ты должен придумать сам! Я испробовал уже все, у меня не получилось! Поэтому я тебя и заманил сюда.

– Как это вы меня сюда заманили?

– Отправил его в чебуречную на встречу с приятелями, чтобы он встретился с тобой и привез сюда…

– Пусть так… – не стал я ни удивляться, ни спорить о том, чего не знал. – И что я должен делать? Я, кстати, от руки никогда ничего не писал! Я буду писать со скоростью черепахи.

– Ничего, справишься, даже не заметишь как. Садись и пиши, я буду диктовать. Восемь часов подряд. Если остановишься и заноешь, пиши пропало. Привет тебе, кстати, от Антон Палыча. Ему какая-то из твоих ранних сказок понравилась.

– Он читал? – не мог поверить я такому счастью.

– Ну, читал. И что такого? Всегда кто-нибудь что-нибудь да читает!

– Антон Палыч – не кто-нибудь!

– В этом случае ты, конечно, прав. Но один рассказик из ранних, не кажется ли тебе, что этого маловато? Может пора подумать о серьезной литературе?

– А у меня не серьезная…

– Неа, – как-то по-родному, по-доброму произнес он и скомандовал: – Ладно, садись, пиши…

Я взял в руки ручку, и он начал диктовать:

«15 апреля 1910 года в родильный дом №7 имени Григория Львовича Грауэрмана, что по улице Большая Молчановка, дом №5-7, приехала молодая пара…»

Вы не поверите, я реально писал восемь часов подряд, минута в минуту, не останавливаясь, хорошая кипа листов получилась, а потом… в мгновение ока она исчезла.

Сказать, что я чувствовал себя уставшим? Вряд ли. Обыкновенно как-то. В первые секунды было ощущение достойно сделанной работы, а когда написанное исчезло, пропало и ощущение. Даже физической усталости не осталось от многочасового сидения за столом, хотя спать уже давно хотелось, или показалось сейчас, что давно хотелось… Но дед решил меня добить:

– И еще одно условие!

– Еще одно? Куда уж больше? Моя жизнь на кону, а вы еще хотите условий? – обреченно вскрикнул я.

– Умирать ты будешь постепенно. Если не будет прогресса в переговорах с моим внуком, через три дня запустится процесс расставания с телом. На четвертый день у тебя отнимется одна нога, на пятый – вторая, потом левая рука, потом все тело, в восьмой день, в конце которого ты умрешь, если он не согласится, ты сможешь писать только лежа.

– И если он не согласится, то через восемь дней меня не станет, – удостоверился я.

– Да.

– И у меня всего восемь дней жизни, и ты хочешь, чтобы я потратил их на твои бредни? – не выдержал я и перешел на «ты».

– А ты хочешь на что их потратить? – серьезно поинтересовался призрак.

– Ну уж точно не на чужую жизнь, а как минимум на свою.

– И что у тебя на данный момент есть? Где она – твоя жизнь?! Давай посмотрим. Имени – нет, дома – нет, семьи – нет, любимой – тоже нет, чужую украл. Денег на кармане максимум на три месяца, если у тебя сейчас забрать возможность писать – кто ты?

– В этом вы правы, – вынужден был согласиться я, – если забрать возможность писать, можно помирать прям сегодня, и нечего тянуть, – опустив голову как на плаху, решился я покончить со всем этим.

– Ну, ты хоть поборись как-то, за жизнь-то свою, нет? У тебя же теперь есть Софья, есть та, с кем можно жить и творить рядом, – участливо предложил дед.

– Софья – не у меня, у внука вашего, вы перепутали, – саркастично заметил я.

– Да у тебя уже, с первого поцелуя твоя…

– Я не верю, что смогу сделать из вашего внука детского писателя, хоть какого-нибудь писателя… – грустно констатировал я.

– А ты попытайся, вспомни и внуку моему расскажи, ты же тоже начинал свой путь со сказок. Детям нравилось читать, ты сам говорил. Зачем ты их писал?

– Понимал, о чем пишу, понимал – зачем. В этом был какой-то смысл.

– А почему бросил?

– Мне показалось, что стало нечего сказать…

– И ты переметнулся на взрослых…

– Да, там были деньги, и не плохие. В сущности, ведь мы все внутри дети и хотим верить в сказки…

– И где теперь твои взрослые сказки?

– Гуляют по миру…

– Ну-ну! Гуляют они… Ты даже сам не вспомнишь все эти свои имена… Что ты после себя этому миру оставишь?

– Зачем что-то оставлять? Кому? Ни родителей, ни жены, ни детей.

– Зачем? Знаешь, отсюда, с моей колокольни, видится все не так фрагментарно, как с земли. Можешь себе представить? Ммм… ну, к примеру, большой, красивый персидский ковер ручной работы, где каждая ниточка, каждый стежочек подобран и выткан не только аккуратно, но и сообразно глобальному замыслу о рисунке. Так же и судьбы человеческие, переплетаясь, создают необыкновенной красоты узор, разгадать замысел которого можно лишь, покинув эту бренную землю. Отказываясь от своего предназначения, человек обрывает эту, пока непонятную ему, нить рисунка.

– Что там обрывать? Моя нить… откуда идет? Папа детдомовский. Мама без роду, без племени, за 15 лет ни разу не сказала, кто ее родители. Какая ниточка? О чем вы? Их нить оборвалась! Узор вашего ковра уже испорчен.

– Не бывает напрасных смертей. И то, что ты не знаешь своих предков, не отменяет их существования. И то, что они были именно такими и неизвестными тебе в том числе, сделало из тебя то, что ты сейчас есть!

– И что я сейчас есть? – честно хотел понять я.

– Давай посмотрим ответ в твоих сказках? Чему они учили? На что повлияли, куда могли читающих их детей завести? Они были талантливыми, ты как считаешь?

– Возможно…

– Давай почитаем и найдем там ответ. Спасем для мира двух писателей! Глядишь, орден какой дадут мне! – радостно ухмыльнулся призрак.

Я задумался и… не заметив как, уснул. Прямо за столом…

Снились герои моих сказок, я бродил среди них и что-то искал. Найти, сколько ни старался, не смог.

Глава 5. День второй

– Серж! Ты где? – раздался голос Романа, приближающегося к моей комнате. Он вошел. – Здесь, конечно же. Договорились? Нет? Я предлагаю тебе экскурсию по поселку! Может, последний раз видимся…

– Как это последний? – пытаясь очухаться от совсем непродолжительного сна, хрипло пробормотал я.

– А ухожу я от вас! От обоих, – мрачно кивнув в сторону кабинета деда, злобно проговорил Роман. – Надоели вы мне со своими сказками. Не пишу я ничего! Нечего писать! Остыл, нечего сказать миру, умер писатель, не было! Зачем вы ко мне пристали? Пойдем! Отдам тебе твою Софью и уйду!

– Как уйдешь? Он же убьет меня! – как брошенная собачонка бежал я за Романом, который размашистым, уверенным шагом шел к калитке. Я не видел его еще таким. Это был совсем другой человек нежели тот, которого я видел в эти дни. Он оказался гладко выбритым, подстриженным, в каком-то очень приличного вида костюме, и при этом жесткий и убежденный в своей правоте. – И что значит: отдашь мне мою Софью?

– То и значит. Я знаю о вас обоих все.

– Что «все»? – оторопел я.

– Все! – как-то так безапелляционно заявил Роман, что уточнять дальше не возникло никакого желания.

Мы беспрепятственно оказались за пределами участка, видимо, вместе с внуком дед позволял мне выходить, и направились на прогулку.

Роман в красках рассказывал мне обо всех жителях домов, мимо которых мы проходили. Рассказывал увлекательно и увлеченно, не пропуская деталей о самых отдаленных родственниках живущих поблизости людей. Наконец, мы подошли к скромному дому Софьи.

– Иди! Она ждет тебя. Она знает, что ты сегодня придешь. Она живет одна.

Отвлекшись на прогулке от мыслей о смерти и не в силах больше думать ни о чем, что было связано с призраком и его внуком, я вбежал к Софье, не оглядываясь и не размышляя о последствиях.

Спустя время пришло осознание, что договор не подписан, я на свободе, в доме любимой женщины, тело которой и душа, раскрывшаяся для меня нараспашку, принадлежали теперь только мне, и показалось, нет предела этому счастью, и что это может продолжаться вечно!

Но по мере того, как любовная лирика утихала, сознание возвращалось и требовало решить поставленную задачу! Не каждому ведь в жизни являются призраки. Не каждому открывают сроки. А что если он просто меня предупредил, и у меня осталось каких-то восемь, теперь наверное меньше, дней, и сделать из его внука писателя – это единственная возможность остаться в живых, подписав договор с одним с Того света?

Остаться в доме Софьи до смерти, а потом сделать ее до конца жизни несчастной, и самому всю вечность мучиться, что упустил свой шанс? Нет! Пока есть надежда, надо бороться! Где этот чортов Роман? Пойду морду ему набью, что ли! Вдруг полегчает?