Читать книгу: «Антиблокада», страница 4

– Максим! Здравствуй! Потери большие?

– Привет Саша! Огромные! Тридцать один человек.

– Двадцать три, Максим. Пятеро в первой бригаде у Литвинова, девчонки во второй. Возможности отдохнуть нет. У меня обоз уходит на ту сторону. Уходите вместе с ним. Командование передало благодарность: 22 тысячи тонн бензина, 66 «Юнкерсов» сожжено на аэродроме. Будешь в наших краях, заглядывай, Максим! Всегда будем рады!

Про себя подумал: «Будете у нас на Колыме…»

– В общем, так, капитан! Приказано оставить 4-х радисток и 4 станции у меня, остальным выходить вместе с обозом. Заодно избавишь меня от его охраны. Начальник обоза Игнатьев, он постоянно ходит туда-сюда. Слушай его. У него 10 ходок. Давай, успехов! И, на посошок и лёгкий ход ноги. Вздрогнули, разведка!

Как единственная девушка в роте все восемь суток Женечка Артемьева ехала в розвальнях вместе со мной и Игнатьевым. Спала со мной под одним полушубком. Смешно морщила носик, когда её будили. Разговаривала со мной во сне. Самое смешное случилось после выхода. Уже в Родочах она пришла доложить об обмороженных. Я принял доклад, а потом приобнял её, спросив, почему она такая серьёзная. Она скинула мою руку и совершенно серьёзным голосом заявила:

– Товарищ капитан! Так себя ведут с совершенно близким человеком. Я повода для такой фамильярности не давала! Хотите, чтобы я стала Вашей женой? Я – согласна. А в ППЖ я не гожусь! Этого не будет! – и подобрала нижнюю губу.

Я смотрел на неё и понимал, что от моего ответа сейчас зависит всё.

– А сельсовет открыт?

Женя покраснела до ушей. Ответа у неё не было.

– Вы – согласны?

– Ищи председателя.

– Хорошо, сейчас найду. – она повернулась к выходу.

– Постой, Женя, мне помнится, что ты говорила что-то о каком-то, любимом тобой, человеке, из-за которого ты отказала Косте.

– Говорила! – ответила она, повернув голову, – Есть такой! И он, только что, согласился стать моим мужем. Пошла искать Председателя, а то вдруг передумает! Ищите свидетелей, товарищ капитан! – улыбнулась она.

Сельсовет был открыт, но Председателя не было, его жена через полчаса задала мне сакраментальный вопрос: хочу ли я взять в жены гражданку Артемьеву, Евгению Николаевну. Объяснять что-то пожилой женщине, только что заметившей, что последнее время она регистрирует только смерти, поэтому долго искавшей бланк свидетельства о браке, было довольно глупо. Я посмотрел на Женечку, и увидел, как она напряглась. Мой личный опыт в браке был довольно неудачным: мы развелись с бывшей спустя три года. Больше на эти эксперименты я не шёл. Но это было в другом мире, где совместить службу в ГРУ с нормальными условиями жизни жены было невозможно. В конце концов, она уехала домой, в Питер, а я уехал «за речку». В этой жизни, человек не согласился оставаться в относительной безопасности и уюте, предпочёл пойти вместе до конца. И я ответил: «Да!». Вместо того чтобы поцеловаться, Женечка уткнулась мне в плечо и заплакала.

– Женечка, ты что?

– Я до последнего момента была уверена, что что-нибудь произойдёт, и это останется только в моих мечтах. Ты же никогда не обращал на меня внимания.

– Я не мог злоупотреблять своим служебным положением.

– Дурачок! Всю меня измучил!

На свадьбе, которую замутили наши и сельские, занимался самым глупым для жениха делом: рассматривал невесту. Она права, я – невнимательный. Рослая, где-то 176-178, это очень высокая по местным меркам. Несмотря на то, что у неё на ногах обычные офицерские хромовые сапоги, почти без каблуков, она на голову или больше выше всех женщин в Родочах. Для меня это нормально, я из другого времени, у нас женщины выше. Здесь средний рост чуть больше 155. Мужиков таких тоже не много: средний рост где-то 168-170. У нас в роте довольно много высоких и крупных парней, но сюда их отбирают. Волосы русые, прямые. Лицо крупное, характерное для жительниц Псковской и Новгородской областей. Пробор посередине превращает лицо в правильный овал. Правильный ровный и красивый нос, и довольно крупные, чуть припухшие губы. Крупные голубые глаза с длинными ресницами. Очень длинные ноги, и длинные тонкие пальцы. Они запомнились ещё тогда, когда она делала перевязки. Прикосновения были мягкими и осторожными. Боль старалась не причинять. Отмачивала присохшие повязки перекисью. Слегка округлый подбородок. Остальное скрыто х/б и мало чего можно разглядеть. Только, что бюст довольно большой. Взгляд слегка влажный, тёплый, выражение глаз доброе. Наметилась и первая проблема: жить нам негде. Рота живёт в церкви. Для «девочек» занавесили несколько коек с правой стороны. Радисты заняли единственную келью. «Начальство», семь человек, живёт за занавесками слева. Остальные спят на двухярусных койках, стоящих в четыре ряда, повзводно. На входе – тумбочка дневального и несколько тумбочек для сапожных щёток и ваксы. Запах стоит соответствующий. Свадьбу мы справляли в «клубе», бывшем коровнике, куда из церкви перетащили кинопроектор. Там жена Ивана «Стакановича», вечно пьяного председателя колхоза, обратила его внимание на то обстоятельство, что спать молодым негде. Он промычал что-то несуразное, что его жена перевела на русский язык:

– Я сейчас пришлю сани, пусть ваши люди выгрузят из дома за церковью весь архив, и помогут разгрузить его в кладовую клуба. Дом маленький, там наш поп жил, пока в Эстонию не сбежал. Он холостой был, поэтому не строился. Дом много лет не отапливался, придётся несколько дней его протапливать, потом можно будет жить.

Я взглянул на Евгению, и получил утверждающий кивок головой, после этого сказал, что всё сделают. Старшина, который сидел недалеко и прислушивался к разговору, тут же взял Настасью Андреевну в оборот, и через некоторое время мы услышали шум разгрузки на входе в клуб. Когда еда и питьё кончились, гости начали расползаться по домам, мы вышли из «клуба» и двинулись в сторону центра села. Зашли в поповский домик, там было дымно, сильно пахло плесенью и бумажками. Внутри сидел Павлик Андреев и шурудил кочергой в печке.

– Дымит, пока, товарищ капитан. Плохо разгорается, хотя трубу я дважды чистил. Так что сегодня никак!

Чуть привстав на цыпочки, к моему уху потянулась Женя:

– Максимушка, а нас могут отпустить в Ленинград сегодня? «Кукушки» бегают каждый час из Вишеры.

– Тебя отпустить нет вопроса: хоть сейчас заполню увольнительную и пропуск. Что касается меня, то надо звонить Евстигнееву.

– Позвони!

Мы зашли в расположение, и я связался с Петром Петровичем. Он хохотнул над причиной:

– Что? Охомутали? Поздравляю! Да, сутки даю! Завтра в это же время на связь!

Ротная машина отвезла нас в Малую Вишеру, оттуда ходила кукушка в Питер. Вначале ехали, прижатые к друг другу, в тамбуре. В вагоне было тесно и очень много народа. Было не поговорить. На меня смотрели глаза влюблённой женщины, которую я толком не знал, её тонкие пальцы беспокойно трогали мою руку. Но, переброситься словом по делу не удавалось.

Потом послышалось:

– «Иволга»! Это ты, капитан? Давай сюда!

– Я не один!

– Что-то мы твоих не видим! Где Костя!

Ехала 111-я дивизия. Просили показать Костю Любимова.

– Нет его, мужики.

– Капитан! Пробивайся сюда! И своих тащи! Всем места хватит!

Мы начали расталкивать бойцов. Не всем это нравилось, но, место всё-таки уступали. 111-я дивизия пользовалась уважением. Нам ребята уступили место.

– А это кто?

– Санос роты и моя жена.

– Поздравляем, товарищ капитан! Что с Костей?

– Погиб три недели назад под Лугой.

Мужики налили из фляжек поминальную.

– Хороший мужик был, товарищ капитан.

Они вышли в Любани, а мы поехали дальше. Женя не выпускала из рук мою ладонь. Через два часа выскочили на Пятом Километре. Прошли через КПП, документы разведупра фронта там «играют»: «комендатура» встаёт по стойке «смирно» при виде таких документов. Пропустили нас быстро.

– Максим! Можно пешком, можно подождать попутку. Тут километров семь. Я живу на Бассейной.

– Не семь, а пять, пошли пешком, до комендантского ещё полтора часа.

– Я хочу тебя с моими родителями познакомить. Только ты не сильно удивляйся, они у меня своеобразные. Я сама их иногда не понимаю. Папа – медик, его дедушка – тоже. Мама нигде никогда не работала.

– Я могу у тебя спросить?

– Да, конечно! Спрашивай.

– Что будем делать, если я им не понравлюсь? Могут посчитать, что это я принудил их дочь к необдуманному поступку. Плюс, специальность у меня специфичная: снайпер и разведчик-диверсант. В мирное время: самая ненужная специальность. Да и с выживаемостью у нас проблемы.

– Я уже всё давно решила для себя. Ещё когда в первый раз тебя перевязывала. С такими ранениями спокойнейшим образом лежат в госпитале в тылу, бегают по танцам и женщинам месяца два-три, а ты вернулся на фронт. И очень уважительно ко мне относился. Все командиры старались привлечь к себе внимание, прикоснуться. Некоторые откровенно намекали, что в их постели будет безопаснее. Меня ведь в роту разведки из госпиталя списали за несговорчивость, хоть я там и была операционной сестрой. Я же с четвертого курса в армию ушла. А когда назад ехали от Германа, ты меня будил пожевать, а я просыпаться не хотела. Так ты мне по щеке провел тыльной стороной ладони. Нежно так! «Женечка, вставай!» Тогда я и поняла, что сил сопротивляться у меня нет, и надо кардинально решать проблему.

Мы подошли к 51 дому на Бассейной, пройдя наискосок большой пустырь. Здесь будет парк Победы, а пока здесь городской крематорий. Невысокий пятиэтажный дом, часть дома повреждена, немцы дотягиваются сюда крупным калибром, третий этаж. Женечка крутит дореволюционный дверной звонок. Говорит: «Это я, мама!», нам открывает крупная ухоженная женщина, похожая на Женю. На ней довольно дорогой халат и бигуди. Обнимая дочь, с интересом смотрит на меня.

– А это твой товарищ?

– Мама, это мой муж.

– В-о-от как! Я же тебя предупреждала! Ты беременна?

– Нет, мама. Мы сегодня поженились. Может быть, ты разрешишь нам войти?

– Да-да, куда деваться! Маленькие детки – маленькие бедки. Проходите, капитан.

Я снял шинель, сапоги, помог раздеться Жене. Визит мне начинал не нравится, я уже пожалел, что согласился на эту поездку. Мадам куда-то исчезла, Женя взяла меня за руку, провела по коридору, толкнула рукой дверь в комнату, нажав на бронзовую ручку.

– Это моя комната.

Я с интересом осмотрелся вокруг, пытаясь воссоздать образ человека, здесь жившего, его привычки, наклонности. Довольно много книг, в основном, по медицине, но есть и художественные. Рисунки на стенах, начиная с детских, кончая довольно неплохими портретами и пейзажами. У окна письменный стол, там она занималась. На окне висит светомаскировка из черной бумаги. Неширокая кровать, пианино, безделушки, два кресла. Я приземлился в одно из них. Поманил к себе Женю.

– Я хочу помыться и переодеться, Максим. Посиди, я посмотрю что с ванной. – она вышла из комнаты. Я взял в руки журнал «Огонёк», лежавший на столике. Старый, прошлогодний, ещё довоенный. Дифирамбы непобедимой Красной Армии и великому Вождю всех народов. Небольшое эссе Толстого, вернувшегося из Германии. Мир, дружба, жвачка. Полистав немного, отбросил его в сторону. Макулатура. Встал, поправил гимнастёрку. Очень хочется снять портупею и надоевшую тяжесть пистолета, но, приходится держать марку. Вернулась Женя.

– Горячей воды нет, я поставила греться воду, ванны не будет, а я так мечтала! Отвернись, я переоденусь.

– Это обязательно? По-моему, тебе нечего стесняться.

– Ещё непривычно.

– Тогда давай, я помогу тебе переодеться.

– Нет, сначала мыться! Я ведь врач, хоть и недоучившийся. Я вся пропахла казармой, а хочется пахнуть духами, и очаровывать тебя запахами и чистым бельём. Ведь этот день никогда больше не повторится.

– Это да, несмотря на свадьбу, ни одного цветка мы так и не увидели.

Она стащила гимнастерку, накинула халат, взяла что-то из шкафа и вышла. Вернулась минут через пятнадцать в тапочках на босу ногу, энергично суша волосы махровым полотенцем. По-хозяйски развязала мой вещмешок, достала оттуда моё сменное белье.

– Пойдем, покажу, что и как.

В ванной поперёк стояла широкая доска с тазом на ней.

– Вот полотенце. – чмокнула меня в щёку. – Скоро придёт папа, будем ужинать. Хочешь ужинать?

– Нет.

– Я тоже. Мойся! Я парадную гимнастёрку прихватила. Сейчас принесу.

Спустя несколько минут появилась её рука, которая повесила на крючок чистую гимнастёрку. Пришлось повозиться, перевешивая с полевой медали и «Большой Концертный Зал» за январские бои. Пока возился, хлопнула дверь, и в коридоре послышался мужской голос. Я вышел из ванной.

– Здравствуйте, капитан! Военврач второго ранга Артемьев, Николай Александрович. Отец этой непослушной дочери! За Финскую? – спросил он, показывая на две медали и орден.

– Одна за Финскую, остальные за Ленфронт. Капитан Иволгин, Максим Петрович. Муж и командир Вашей дочери.

– Да-да, припоминаю! Читал сегодня передовицу в «За Родину» про налёт на аэродром в Пскове и доставку продовольствия в Ленинград. Поздравляю! Это за это?

– Нет, это за освобождение Чудово и ликвидацию Любаньского выступа. А поздравлять надо Вашу дочь. У неё был первый боевой выход, боевое крещение.

– Да ну тебя! Какое боевое крещение, ни разу не выстрелила.

– Врачи и не должны стрелять, Женечка.

За разговорами, помог снять пальто Веронике Федоровне, которая всех пригласила в зал, ужинать. Стол был красиво сервирован, столовое серебро, красивые старинные фужеры, немецкий сервиз. И продукты на столе вовсе не из продовольственного пайка. Наши трофейные сардины и копчёные колбаски скромно притулились в углу стола. Единственное, что вызвало шумное одобрение, так это трофейный французский коньяк. Отец у Евгении довольно шумный, но говорит сплошными лозунгами и прописными истинами, явно стараясь скрыть свои собственные мысли и сомнительные делишки. На зарплату подполковника медслужбы так не живут. Он посетовал на то, что Женя бросила учебу и ушла служить в армию, и там у неё незаладилось, и вместо госпиталя при академии, оказалась во фронтовой разведке. А так бы и работала, и училась, и в этом году уже бы ушла в ординатуру.

– Повлияйте на неё, Максим! Пора уже понять, что рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше!

– Я, пока, Николай Александрович, имею меньшее влияние на неё, чем Вы.

Тёщу волновали только вероятные пелёнки-распашонки, особенно в свете того, что дочь выбрала совсем неблагополучного мужа, и ей постоянно будет грозить вдовство. В общем, ужин прошёл в тёплой и дружеской обстановке. Мы друг другу не понравились. Ноги моей больше не будет в этом доме.

После ужина Женя, в комнате, едва сдерживая смех, сказала, что я разделил их семью на две неравные части: маме и ей – я нравлюсь, папе – нет! Мама заявила, что я – воспитанный молодой человек, хорошо владеющий столовыми приборами. Она ожидала, что я стану чавкать за столом, и всё есть столовой ложкой. А папе я не понравился из-за того, что «выскочка».

– Не обращай внимания, Максим. Папа – трусоват, я давно это знаю. Плюс, мама всегда говорила, что он цепляется к любой юбке, поэтому мужчины, которые нравятся женщинам, для него враги. Все!

– Жень! Давай, не будем об этом! Хорошо? Просто промолчим.

– Так будет даже многозначительнее! – улыбнулась Женя. – Помоги расстегнуть платье!

– С удовольствием!

– Снимайте гимнастёрку, товарищ капитан! У меня есть возможность сделать то, что я хотела сделать целых полтора месяца! – она поцеловала оба шрама на левом плече. – Это было просто наваждением каким-то. Перевязываю, и хочу поцеловать твои раны. А ты смотришь куда-то в сторону и молчишь, чтобы я не спросила. Помнишь? Приходилось по нескольку раз переспрашивать.

– Нет, не помню. Я старался отключиться от этого, не думать и не слышать ничего. Нет, больно ты не делала. В госпитале и когда, пару раз, перевязывали другие, было много больнее.

– Я сейчас, ложись. – она выскочила из комнаты. Немного глупое положение: у меня есть жена, которую я не знаю, есть какие-то обязательства, которые я выполнить, наверное, не смогу. Впереди ещё много дней войны, но хочется, чтобы у неё было всё хорошо. Как совместить это несовместимое, я не знаю. С точки зрения обывателей, я, действительно, не очень подхожу девушке из такой семьи. Она идёт наперекор «общественному» мнению, доказывая, видимо, самой себе, что она вправе принимать самостоятельные решения, хотя, по-прежнему, остаётся в ареале этих людей, доказывая всё, в первую очередь, им. И, если она ошибётся, они не преминут вытереть об неё ноги. Объект нуждается в опёке. Она щёлкнула светом, не входя в комнату, закрыла дверь на защёлку, и скользнула в постель, напряжённо дыша носом. Попыталась что-то сказать, у неё не получилось, слишком напряжена. Я стал гладить её, стараясь успокоить, целуя её в щёку и мочку уха. Через некоторое время её дыхание стало тише и ровнее.

– Максим, я, правда, люблю тебя и хочу стать твоей женой!

– Ты уже жена, Женечка, просто я хочу, чтобы тебе всё понравилось. Сними эту рубашку!

– Тогда помоги, она длинная!

Я целовал ей бедра, помогая снять «свадебный подарок»! У неё очень плотная ровная кожа, даже не ущипнуть.

– Я тебе нравлюсь?

– Да, ты очень красивая. У тебя красивая фигура, мне нравится твоя грудь, ты самая желанная и красивая девушка на свете, правда. – продолжая её целовать везде.

Через некоторое время она прошептала, что больше ждать не может. Чуть ойкнула и обхватила меня ногами.

Утро было замечательным и солнечным. Меня разбудила Женя, разглаживающая мои усы.

– Все ушли! Мне хочется повторить то, что произошло ночью!

– Будет чуточку больно!

– Плевать! Ты – мой! А я – твоя!

Потом мы лежали, полностью расслабившись, затем Женя встала, зажгла свет, красиво потянулась, демонстрируя высокую красивую большую грудь, с чуть расплывшимися после бурной ночи, крупными рельефными сосками

– Я тебе нравлюсь?

– Да!

– Есть хочу, ужасно! И мы перепачкали всё! Надо стираться! Подъём, товарищ капитан!

У Артемьевых есть даже телефон, поэтому после завтрака связываюсь с Евстигнеевым.

– А-а, молодожён! Хорошо, что позвонил. Ты ещё в Ленинграде? Леонид Александрович о тебе спрашивал. Он сейчас на КП в ЛенСовете. Ты где?

– На Бассейной.

– Давай туда и жди меня. Я через час буду. Оттуда поедем обещанное пополнение принимать.

– Есть!

Я положил трубку и прошёл на кухню. Женечка в лёгком халатике убирала вымытую посуду после завтрака, обернулась ко мне:

– Что? Медовый месяц закончился?

– Угу! Через час надо быть на КП фронта.

Она подошла ко мне и поцеловала в губы. Слегка потянулась, опираясь руками мне на плечи.

– Жаль, конечно, что это было так коротко! Через пять минут буду готова!

Уже закрывая дверь, увидели поднимающуюся Веронику Федоровну.

– Вы куда?

– Всё, отпуск кончился! Нас вызывает комфронта. Спасибо за всё! Был рад знакомству! Мы побежали!

– Мама, возьми мои ключи!

– Господи! Всё бегом, всё бегом! Евгения! Возвращайся в госпиталь! Папа поговорит с кем надо!

– Нет, мамочка! Я с Максимом! И я счастлива! – прокричала Женечка, сбегая по лестнице. Мы повернули на Ленсовета, и двинулись в сторону Московской площади. Очень много патрулей, постоянно проверяют документы. ЛенСовет перекрыт колючей проволокой и спиралями Бруно. Кругом амбразуры дотов, на КПП очередь. Входим через ворота во внутренний двор, там останавливаемся и стали ожидать Евстигнеева. К нам подошёл щеголеватый подтянутый командир из комендатуры и попросил ещё раз предъявить документы.

– Цель Вашего появления?

– Получил указание генерал-майора Евстигнеева прибыть сюда и ожидать его.

– Пройдите вон туда, товарищ капитан, и ожидайте внутри комнаты ожидания. Здесь находиться сегодня запрещено. – откозырял он.

Прошли в битком набитую комнату. Шумно, постоянно говорят по нескольким телефонам, висящим на стенке. Окликнули от дверей, пробились к ним. Майор Карпов из оперативного отдела.

– Вон Петрович, зовёт!

Подбежал к генерал-майору.

– Товарищ генерал, капитан Иволгин прибыл по Вашему приказанию!

– Здравствуй, Максим. Здравствуйте, товарищ Иволгина! Пойдёмте!

– Что тут за столпотворение, как в Вавилоне!

– Сейчас узнаешь!

Мы прошли коридорами и оказались в Актовом зале. Он немного повреждён, во многих местах обсыпалась штукатурка от обстрелов. Довольно много народа. В Президиуме Жданов, Ворошилов, Говоров, Курочкин, Попков и Никитин. Нас провели на первый ряд на места слева, причем генерал освободил три места, и сел рядом. Выступал корпусной комиссар Богаткин и рассказывал, как они освобождали районы Калининской области. Успешно действовали части фронта на многих участках, в том числе, окружили 2-й АК немцев, усиленный моторизованной дивизией СС «Мертвая Голова». Три дня назад немцы оставили Демянск, пробили коридор и, в основном, бросив тяжёлую технику, отступили к реке Ловать на заранее подготовленные позиции. Но, понесли значительные потери при отходе. В общем, мешок порвался. Это, конечно, лучше, чем в том 42-м, тем более, что Старая Русса, пока, удерживается войсками Северо-Западного фронта. Выступал он долго и нудно. Становилось непонятно, зачем Евстигнеев приволок меня на это заседалище. Выяснилось это только в конце: вручили ещё один БКЗ. Лишь после этого, Говоров знаком пригласил нас с Евстигнеевым следовать за ним.

– Здравствуйте, капитан! 59-я топчется у Полисти, взять не могут, а Ставка требует от нас решительных действий.

– Там без крупнокалиберных орудий не пройти, товарищ генерал. По последним данным, немцы значительно укрепили оборону, поставив ещё четыре фланкирующих дота, и разместив там 105 и 88 мм батареи. Они понимают, что Полисть – следующая.

– Что предлагаешь?

– Использовать 14 дюймовые железнодорожные орудия. Качественную корректировку обеспечим.

– Они все задействованы на контр-батарейной борьбе.

– Тогда не получится, товарищ генерал. Не подобраться к дотам: снег уже хрустящий, были оттепели. Ночью не пройти. – я начертил схему секторов обстрела прямо на карте. – Требуется подползти, с очень тяжёлым ПТР, вот сюда. А эта точка простреливается с четырёх дотов. И не обойти: и в Полисти, и в Мясном Бору стоят немецкие гаубицы. Только «чемоданами» можно расковырять. Танки не помогут, 105 и 88 бьют даже КВ.

– Мда! Будем думать… Время уходит! Пока лёд, неплохо было бы переправиться через Волхов.

– Сами в мешок залезем, если сунемся в Мясной Бор, не покончив с Полистью. А что если на КВ поставить 152 мм МЛ-20. Но, как самоходное орудие, а не как КВ-2. Двух зайцев убьем! Но, перебросить сюда железнодорожные орудия быстрее.

– Ладно, понял. Ступай! Будь на связи, понадобишься в ближайшее время на том участке. Пусть там твои поработают, присмотрятся, может, что и накопают.

– А что армейские?

– Кроме потерь, никакого толка! Посмотрите, что можно сделать! Ворошилов завернул обратно наше представление на звание Героя для тебя за Псков. Сказал, что потерь мало.

– Ну да, надо было всю роту положить, чтобы он прослезился. Считаю потери недопустимо высокими для операций такого рода. Была бы авиаподдержка…

– Прекрати! Была бы авиаподдержка, мы бы снесли бомбами Полисть, и пошли бы дальше. Нет авиации. И когда будет – неизвестно.