Читать книгу: «Опасные видения», страница 4

Послесловие

Писатель, всерьез размышляющий о своем ремесле, наверняка все глубже и глубже погружается в древние вопросы философии – добра и зла, причины и следствия, ведь они лежат в основе любого сюжета и персонажа. Так же и я, будучи фантастом, который пытается разглядеть очертания будущего, неизбежно сталкиваюсь с вопросом телеологии: есть ли у вселенной и человека цель и замысел? Возможно, это и не важно. Если так, следовать ли им слепо? Если правит слепой случай, можем ли мы сотворить себе цель сами под стать нашим максимальным возможностям? Лично я принимаю свой Invictus²⁸ лишь с каплей биттера. Но принимаю всерьез. И потому «Вечерняя молитва» – не вымысел, а аллегория.

«Мухи»

Предисловие

Роберт Силверберг – один из моих старейших друзей. Это прекрасный писатель. И к тому же настоящий профессионал, что, к сожалению, для всяких балбесов значит, будто он штампует рассказы, как на конвейере. Они ошибаются, но не суть. О Силверберге-писателе мы еще поговорим.

А Силверберг-человек такой: родом из Бруклина и не хочет аплодисментов. Раньше редактировал фэнзин Spaceship – чрезвычайно интеллектуальный. Окончил Колумбийский университет. Женат на Бобби, красавице-исследовательнице в области физики, и живут они в величественном имении, когда-то принадлежавшем Фьорелло Ла Гуардии²⁹. Выпустил от пятидесяти до шестидесяти книг в твердой обложке на темы от зоологии до археологии и обратно. Его первый рассказ «Планета Горгоны» вышел в шотландском фантастическом журнале Nebula в 1953 году. В 1956-м получил «Хьюго» как самый многообещающий автор, обойдя (вы только подумайте) автора этого предисловия.

Как и многие авторы спекулятивной литературы, автор этого предисловия завидует умению Силверберга брать и делать. Заблуждение, что гений и безумие – противоположные грани одной редкой монеты, которого держатся многие писатели, – это просто дешевое оправдание. С ним можно жить непредсказуемо, лупить жен, требовать свежезаваренный кофе в шесть утра, пропускать сроки, нарушать слово, сачковать, читая романы в мягких обложках под предлогом «сбора материала», сбегать от требований и правил, огрызаться на фанатов, быть тенденциозным и забронзовевшим. Можно сколько угодно придуриваться, если заставишь обывателя поверить, будто это важно для творческого процесса. Силвербергу такой принцип чужд. Он работает по строгому графику. Занимается своим ремеслом пять дней в неделю, шесть часов в день. Он пишет – и для него не писать значит не функционировать.

В отличие от писателей, которые изобретают многосложные и гениальные методы загнать себя в тупик, творческий кризис, нервотрепку, дилеммы и мрачные жизненные ситуации, на Силверберга с его упорядоченными рабочими привычками всегда можно положиться. Так он создал огромное и важное собрание работ, тем более впечатляющее, если вспомнить, сколько действительно запоминающихся романов, рассказов и нонфика он выпустил до тридцати лет. А уж теперь, после тридцати, Боб Силверберг пишет вещи вроде «Человек до Адама» (Man Before Adam), «Затерянные города и пропавшие цивилизации» (Lost Cities and Vanished Civilizations), «Родина краснокожих: Северная Америка индейцев до Колумба» (Home of the Red Man: Indian North America Before Columbus), «Иголка в стогу времени», «Прыгуны во времени» и той чудесной книги о живых ископаемых – «Забытые временем» (Forgotten by Time). Его интересы и специализация давно уже вышли за пределы художественной литературы, что и демонстрирует всего несколько его книг навскидку.

И все-таки Силверберг – дитя фантастики. Он один из последних «фанатов, ставших профессионалами», и хоть в основном его доход и заказы поступают из других творческих областей, он с радующей регулярностью возвращается к спекулятивной литературе, чтобы подтвердить свою репутацию, вспомнить о корнях, потешить себя рассказами, которые может писать только в этом жанре. Здесь представлен последний из них. Может, только из-за десятилетней дружбы с Бобом и знания практически всего, что он написал, но я заявляю, что «Мухи» – это один из самых пронзительных, самых оригинальных его экспериментов. И эксперимент удался.

Мухи³⁰
Роберт Силверберг

Вот Кэссиди:

распростерт на столе.

От него немного осталось: черепная коробка, пучок нервов, одна конечность… Остальное исчезло в неожиданном взрыве. Того, что осталось, однако, Золотым было вполне достаточно. Кэссиди нашли в разбитом корабле, дрейфующем в их зоне, за Япетом. Он был жив; все прочие безнадежны.

Восстановить его? Конечно. Разве гуманность свойственна только людям? Восстановить, наладить – и изменить.

Останки Кэссиди покоились на столе в золотистой силовой сфере. Внутри все оставалось постоянным – не было ни дня, ни ночи, ни сегодня, ни завтра. Лишь беззвучно возникали и исчезали тени. Его регенерировали постепенно, этап за этапом. Мозг был цел, но не функционировал. Остальное восстанавливалось: мышцы и сухожилия, кости и кровь, сердце и локти. Золотые были великими искусниками. Однако многому еще они желали научиться.

Так день за днем Кэссиди возвращался к жизни. Его не будили. Он лежал в теплой люльке, бездвижный, немыслящий, убаюканный приливом силовых волн. Новая плоть была розовой и нежной, словно кожа младенца; эпителиальная ткань появится позднее. Кэссиди служил себе собственной матрицей.

Взгляните на Кэссиди:

Досье

Дата рождения: 1 августа 2316 года

Место рождения: Наяк, штат Нью-Йорк

Родители: Неизвестны

Жизненный уровень: Низкий

Образовательный уровень: Средний

Род занятий: Техник по топливу

Семейное положение: Три официальных брака

продолжительностью восемь,

шестнадцать и два месяца

Рост: Два метра

Вес: 96 килограммов

Цвет волос: Белокурый

Глаза: Голубые

Группа крови: A(II) Rh+

Интеллектуальный уровень: Высокий

Сексуальные наклонности: Стандартные

Теперь посмотрите на Золотых:

изменяют его.

Перед ними лежал человек, воссозданный, готовый к рождению. Наступила пора завершающей регулировки. Они проникли в черепную коробку и двинулись по каналам и проливам мозга, останавливаясь в тихих заводях, бросая якорь в спокойных бухтах. Сверкающие лезвия не рассекали плоть, холодная сталь не касалась нежных узлов, лазеры не испускали слепящих лучей. Золотые действовали гораздо тоньше: они настроили цепь, убрали шумы, ускорили передачу и сделали это очень аккуратно.

В довершение его наделили несколькими дополнительными чувствами и способностями. И наконец, привели в сознание.

– Ты жив, Кэссиди, – произнес голос. – Твой корабль разбит, все товарищи погибли.

– Я в больнице?

– Не на Земле. Но ты скоро туда вернешься. Встань, Кэссиди. Подними правую руку. Теперь левую. Согни колени. Сделай глубокий вдох. Открой и закрой глаза. Как тебя зовут?

– Ричард Генри Кэссиди.

– Возраст?

– Сорок один год.

– Взгляни в зеркало. Кого ты видишь?

– Себя.

– У тебя есть вопросы?

– Что вы со мной сделали?

– Восстановили. Ты был почти полностью разрушен.

– Вы меня изменили?

– Мы сделали тебя более чувствительным к переживаниям твоих близких – людей.

– Ох, – только и вымолвил Кэссиди.

Следуйте за ним:

назад на Землю.

Как приятно ступить на родную почву!.. Золотые хитроумно устроили возвращение, поместив Кэссиди в разбитый корабль и придав тому достаточную скорость. Его обнаружили и сняли спасатели. «Космонавт Кэссиди, как вам удалось уцелеть в катастрофе?» – «Очень просто, сэр: когда это случилось, я проводил ремонтные работы за бортом».

Его направили на Марс, затем продержали в карантине на Луне и наконец послали на Землю. У Кэссиди оставались кое-какие знакомые, было немного денег и три бывших жены. По закону после катастрофы он имел право на годичный оплачиваемый отпуск.

Вновь обретенные способности какое-то время не давали о себе знать; они должны были проявиться лишь по возвращении домой. Теперь он прибыл, и пора настала. Преисполненные любопытства создания на Япете терпеливо ждали, пока Кэссиди искал тех, кто когда-то его любил.

Он начал поиски в Чикагском городском районе, потому что именно там, возле Рокфорда, находился космопорт. У Центрального Телевектора Кэссиди безмятежно нажимал на нужные кнопки, представляя себе, как где-то в глубинах Земли срабатывают контакты. Кэссиди не принадлежал к темпераментным натурам. Он был невозмутим и терпелив.

Машина сообщила ему, что Верил Фрейзер Кэссиди Меллон живет в Бостонском городском районе. Машина сообщила ему, что Лорин Голстейн Кэссиди живет в Нью-Йоркском городском районе. Машина сообщила ему, что Мирабель Кэссиди Милмен Рид живет в Сан-Францискском городском районе.

Имена пробудили в нем воспоминания: тепло тела, аромат волос, прикосновение рук, звук голоса. Шепот страсти. Вздох истомы. Презрительная усмешка.

Кэссиди, восставший к жизни, решил повидать бывших жен.

Вот одна из них:

в здравом уме и твердой памяти.

Зрачки Берил Фрейзер Кэссиди Меллон были молочными, а белки отливали зеленым. За последние десять лет она сильно похудела, кожа на лице сморщилась и стала похожа на жеваный пергамент, сквозь который просвечивали скулы. Кэссиди женился на ней, когда ему было 24 года. Они прожили вместе шестнадцать месяцев и расстались после того, как Берил настояла на принятии Обета стерильности. Хотя он не жаждал иметь ребенка, ее поступок его оскорбил. Теперь Берил лежала в постели и пыталась улыбаться, не разжимая губ.

– Мне говорили, что ты погиб.

– Я уцелел. Как живешь, Берил?

– Сам видишь. Лечусь.

– Лечишься?

– Я пристрастилась к наркотику. Трилин. Неужели не замечаешь – мои глаза, мое лицо? Еще год, и он бы меня убил.

– Ты снова вышла замуж? – спросил Кэссиди.

– Мы давно разошлись. Пять лет, как я одна. Только я и трилин. – Берил моргнула. Кэссиди увидел, какого труда стоило ей это усилие. – Ты выглядишь удивительно спокойным, Дик. Впрочем, ты всегда был таким: невозмутимый, уверенный в себе. Подержи мою руку, прошу тебя.

Он коснулся горячей сухой ладони и почувствовал исходящую от женщины отчаянную жажду ласки, потребность в заботе. Пульсирующие волны проникали в него и уходили к далеким наблюдателям.

– Ты когда-то любил меня, – тихо сказала Берил. – Тогда мы оба были глупы. Полюби меня снова, хоть чуть-чуть. Помоги мне встать на ноги. Мне нужна твоя сила.

– Конечно, я помогу тебе.

Кэссиди покинул квартиру и купил три кубика трилина. Вернувшись, он активировал один из них и вжал в руку Берил. Зелено-молочные глаза в ужасе расширились.

– Нет! – воскликнула она.

Кэссиди воспринял пронизывающую боль, исходящую из глубин ее разбитой души, и передал дальше. Потом пальцы Берил скрючились, наркотик включился в метаболизм, и она успокоилась.

Взгляните на вторую:

с другом.

Робот-дворецкий объявил:

– Мистер Кэссиди.

– Впусти, – велела Мирабель Кэссиди Милмен Рид. Дверь автоматически поднялась, и Кэссиди вступил в великолепие из оникса и мрамора. На диване – изысканном произведении искусства из силового поля и ценнейших пород дерева – лежала Мирабель. Они поженились с Кэссиди в 2346 году и прожили восемь месяцев. В те дни она была стройной изящной девушкой; теперь ее тело расплылось, как вата, опущенная в воду.

– Похоже, ты удачно вышла замуж, – заметил Кэссиди.

– С третьей попытки, – отозвалась Мирабель. – Садись. Что будешь пить?

– Ты всегда хотела жить в роскоши. – Кэссиди продолжал стоять. – Самая интеллектуальная из моих жен, однако слишком любила комфорт. Теперь у тебя есть все.

– Да.

– Ты счастлива?

– Мне хорошо, – произнесла Мирабель. – Я уже не читаю так много, как прежде, но мне хорошо.

Кэссиди обратил внимание на то, что в первый момент он принял за одеяло, лежащее в ногах Мирабель: багряного цвета существо с золотыми прожилками, мягкое, нежное, с несколькими глазами.

– Зверек с Ганимеда?

– Да. Муж купил в прошлом году. Он мне очень дорог.

– Не только тебе. Эти создания стоят бешеных денег.

– Они почти как люди. Только более преданные. Наверное, тебе это покажется блажью, но сейчас в моей жизни ничего дороже нет. Понимаешь, я люблю его. Я привыкла, что любят меня; теперь я сама полюбила.

– Можно взглянуть? – попросил Кэссиди.

– Будь осторожен.

– Разумеется. – Он взял зверька в руки, погладил его; тот тихонько заурчал.

– Чем ты занимаешься, Дик? Все еще работаешь на маршрутных линиях?

Он оставил вопрос без ответа.

– Напомни мне строчку из Шекспира, Мирабель. Насчет мух и распущенных мальчишек.

Ее светлые брови нахмурились.

– Ты имеешь в виду из «Короля Лира»? Погоди… Ага! «Как мухам дети в шутку, нам боги любят крылья обрывать»³¹.

– Вот именно. – Руки Кэссиди с силой сжались вокруг существа с Ганимеда. Зверек судорожно дернулся, посерел и затих. Лавина ужаса, боли, невосполнимой утраты, хлынувшая из Мирабель, захлестнула Кэссиди, но он выдержал ее и передал далеким наблюдателям.

– Мухи. Распущенные мальчишки. Мои шутки, Мирабель. Теперь я бог, ты знаешь это? – В его голосе слышались одновременно спокойствие и умиротворенность. – Прощай. Спасибо.

А вот и третья:

в ожидании новой жизни.

Лорин Голстейн Кэссиди, тридцатилетняя темноволосая женщина с огромными глазами и на седьмом месяце беременности, единственная из всех его жен не вышла больше замуж. Ее квартира в Нью-Йорке была маленькой и непритязательной.

– Теперь, конечно, ты выйдешь замуж? – спросил Кэссиди.

Она с улыбкой покачала головой.

– У меня есть кое-какие сбережения, и я ценю свою независимость. Я не позволю себе влезать в такую жизнь, какая была у нас с тобой. Ни с кем.

– А ребенок? Будешь рожать?

Лорин кивнула.

– Мне стоило больших трудов добиться его. Думаешь, это просто? Два года оплодотворения! Целое состояние! Специальный курс терапии, копошащиеся внутри меня мелкие твари, – и все для того, чтобы я могла родить! О, ты не представляешь! Я мечтала об этом ребенке, я готова отдать за него жизнь!

– Любопытно, – произнес Кэссиди. – Я навестил Мирабель и Берил; у них тоже были своего рода дети. У Мирабель – маленькая тварь с Ганимеда, у Берил – пристрастие к трилину и гордость, что она сумела его побороть. А у тебя младенец, появившийся на свет без помощи мужчины. Все трое, вы чего-то ищете… Любопытно.

– Дик, как ты себя чувствуешь?

– Прекрасно.

– У тебя такой равнодушный голос… ты просто выговариваешь слова. Мне даже почему-то страшно.

– Мм-м, да. Знаешь, какой добрый поступок я совершил для Берил? Я принес ей несколько кубиков трилина. И задушил зверушку Мирабель: причем сделал это, не испытывая ни малейших уколов совести. Если ты помнишь, я никогда не поддавался страстям.

– По-моему, ты сошел с ума, Дик.

– Я чувствую твой страх. Ты думаешь, что я собираюсь причинить вред твоему ребенку. Страх меня интересует, Лорин. Но горе, скорбь – это стоит проанализировать. Не убегай.

Она была такой маленькой, слабой и неповоротливой в своей беременности… Кэссиди мягко схватил ее за запястья и притянул к себе. Он уже воспринимал ее новые эмоции: ужас и – глубже, на втором плане, – жалость к себе.

Как можно избавиться от плода за два месяца до рождения?

Ударом в живот? Слишком грубо. Однако у Кэссиди не было других средств. И он резко ударил ее коленом. Лорин сникла у него в руках, а он ударил ее еще раз, оставаясь бесстрастным, так как было бы несправедливо получать удовольствие от насилия. Третий удар, казалось, достиг цели.

Лорин была все еще в сознании и корчилась на полу. Кэссиди впитывал ощущения. Младенец в утробе пока жил; возможно, он вообще не умрет. И все же ему каким-то образом причинен вред. Кэссиди уловил в сознании Лорин боязнь рождения ущербного ребенка. Зародыш должен быть уничтожен. Все придется начинать сначала. Очень грустно.

– За что? – шептала она. – За что?..

Среди наблюдающих:

эквивалент смятения.

Каким-то образом все получилось не так, как хотели Золотые. Выходит, даже они могли просчитаться. С Кэссиди необходимо что-то делать.

Его наделили даром обнаруживать и передавать эмоции окружающих. Полезная способность – из полученных таким образом сведений, возможно, удастся понять натуру человеческого существа. Но, сделав Кэссиди восприимчивым к чувствам других, Золотые были вынуждены заглушить его собственные эмоции. А это искажало информацию.

Он стал слишком жестоким. Это следовало исправить. Они могут позволить себе забавляться с Кэссиди, потому что он обязан им жизнью. Он же забавляться с другими не вправе.

К нему протянули линию связи; ему дали инструкции.

– Нет, – попытался противиться Кэссиди, – мне нет нужды возвращаться.

– Необходима дальнейшая регулировка.

– Я не согласен.

– Что ж…

Все еще продолжая упорствовать, однако не в силах оспорить команды, Кэссиди прилетел на Марс. Там он пересел на корабль, совершающий регулярные рейсы к Сатурну, и заставил свернуть его к Япету. Золотые уже ждали.

– Что вы со мной сделаете? – спросил Кэссиди.

– Изменим на противоположность. Ты больше не будешь сопереживать с другими. Теперь ты станешь передавать нам свои эмоции. Мы вернем тебе совесть, Кэссиди.

Он упорствовал. Но все было бесполезно.

В сияющей сфере золотистого света в Кэссиди внесли изменения. Его восприятия переключили таким образом, чтобы он мог питаться своим несчастьем, как стервятник, рвущий собственные внутренности. Кэссиди протестовал, пока хватало сил протестовать. А когда он очнулся, было уже поздно.

– Нет, – пробормотал он. В золотистом сиянии перед ним возникли лица Берил, и Мирабель, и Лорин. – Что вы сделали со мной… Вы меня мучаете… как муху…

Вместо ответа Кэссиди вновь отправили на Землю. Его вернули исполинским городам и грохочущим дорогам, дому удовольствий на 485-й улице, одиннадцати миллиардам людей. Его послали жить среди них, и страдать, и передавать свои страдания далеким наблюдателям.

Наступит время, когда они его отпустят. Но не сейчас.

Вот Кэссиди:

распят на кресте.

Послесловие

Один из моих первых фантастических рассказов – беспросветно мрачный портрет Нью-Йорка, опустившегося до каннибализма. Он оказался настолько реалистичным, что его никто не брал четыре года, и только увлеченные усилия редактора данной антологии довели его до печати.

Теперь, двенадцать-тринадцать лет спустя, я отошел от буквальных изображений каннибализма к символическим отображениям вампиризма – пожалуй, своего рода здоровый прогресс мрачности. Все писатели, когда им дают свободу, возвращаются к своим одержимостям, и все их придуманные ситуации, даже самые гротескные, что-то говорят о человеческих взаимоотношениях. Если кажется, что я говорю, будто мы пожираем друг друга, буквально или фигурально, – что мы высасываем друг из друга силы, что мы практикуем вампиризм и каннибализм, – быть по сему. Под гротеском кроется его противоположность; за мрачностью каннибализма кроется видеосентиментальность: «Люди нуждаются в людях». Пусть и хотя бы чтобы пожирать.

Никаких извинений. Никаких оправданий. Просто рассказ, выдумка, фантазии о будущих временах и других мирах. Не больше.

«День марсиан»

Предисловие

О Фредерике Поле говорить либо ничего, либо начать и уже не останавливаться. Это сам редактор журнала Galaxy; это он в 1953-м задумал и редактировал заслуженно известную серию оригинальных антологий Star Science Fiction Stories; это он в соавторстве с Сирилом Корнблатом написал «Торговцев космосом»; это он составил антологию 1952 года «Дальше конца времени» (Beyond the End of Time), которая спасла от забвения «Сканнеры живут напрасно» Кордвайнера Смита; это он та гончая, что выследила доктора Лайнбергера – то есть Кордвайнера Смита – и вернула в область спекулятивной литературы; это он тот искатель талантов, что задал планку для всей фантастики от Ballantine Books; это он лектор, что рыщет по Соединенным Штатам, рассказывает о последних достижениях науки и между тем служит послом доброй воли от спекулятивной литературы; это он редактор, безжалостно зарезавший мой недавний блестящий рассказ на том основании, будто слова «контрацептив» и «гениталии» оскорбительны. Ну, никто не идеален.

Фред Пол – чрезвычайно высокий человек лет сорока пяти, проживает в пути между редакцией Galaxy на Хадсон-стрит и Ред-Банком, штат Нью-Джерси, – домом его семьи. В первом он думает о мире, что мы создаем для себя, а во втором исследует телепередачи, несущие семена этого будущего мира. Очевидно, его тревожит то, что он видит. О чем и говорит нижеследующий рассказ.

Всего пару слов о рассказе. В нем с самым элементарным, практичным подходом затрагивается ужасно сложная проблема: здесь иррациональная человеческая реакция сводится к как можно более общему знаменателю, чтобы увидеть в ней бессмыслицу, которой она и является. Это без пяти минут журналистика, но не дайте внешней простоте ввести себя в заблуждение: Пол бьет наповал.