Читать книгу: «Опасные видения», страница 3

2 окт. 65 г. Дорогой Харлан, тебе будет приятно знать, что вчера ночью в долгом и утомительном сне я видел, как ты выиграл два «Хьюго» на прошлогоднем «Ворлдконе». И очень этим хвастался. Не знаю, в каких категориях, но одна из них наверняка «Безосновательное Нытье». Позволь же прочитать краткую отеческую лекцию в ответ на твое письмо-разрешение для антологии (которое, не сомневаюсь, немало напугает милых девушек в Duell, Sloan & Pearce)…

После чего он приступил к безжалостному осуждению моих слов о грошовом гонораре за то, что он переиздает в антологии мой второразрядный рассказ, который и брать-то не стоило. Далее следовало несколько легкомысленных абзацев, чтобы меня задобрить (надо добавить – безуспешно); абзацев уморительных, но к нашему разговору здесь отношения не имеющих, поэтому их вам придется читать когда-нибудь в будущем, в архивах Университета Сиракьюз. Но теперь мы подходим к PS, и он выглядит следующим образом:

Может, сам и сделаешь антологию? «Харлан Эллисон Выбирает Неожиданную Классику НФ» или что-то в этом роде…

Подписался он «Ивар Йоргенсен». Но это уже другая история.

Спинрад меня подтолкнул. Редактируй, редактируй, mein Kind²⁴. И я начал «дальнезвонить» (это слово я подцепил у своей бабушки-еврейки, которая бледнела каждый раз, когда это предлагали делать ей) редактору Лоренсу Эшмиду, в Doubleday. Он еще никогда со мной не общался. Знал бы он, что за новые ужасы! о, новые ужасы! поджидают его из-за простой вежливости, выкинул бы сей опасный инструмент коммуникации с восьмого этажа того здания в стиле Министерства Правды, где обитает Doubleday, на Парк-авеню в Манхэттене.

Но он меня выслушал. Я плел волшебные золотые нити тонкой иллюзии. Большая антология, новые рассказы, скандальные, слишком взрывные для журналов, лучшие авторы, заголовки в главных изданиях, действие, приключения, пафос, тысячи действующих лиц, свист рака на горе.

И ведь зацепил. Зацепил на месте. Сладкоречивый оратор нанес очередной удар. О, как же ему понравилась моя идея! 18 октября я получил следующее письмо:

Дорогой Харлан, консенсус редакторов, ознакомившихся с твоим предложением по «Опасным видениям», таков: нам нужна конкретика… Если ты не поймешь, о чем именно будут оригинальные рассказы, и не предоставишь довольно четкое содержание, у меня нет ни шанса получить одобрение от нашего редсовета. Антологий в наше время пруд пруди, и если в них нет чего-то особенного, то они не оправдывают большие авансы. Больше того, моя политика для антологий (если только они не «особенные») – ограничиваться авторами, которые регулярно предлагают Doubleday романы. Вот если у тебя будут однозначные согласия авторов из твоего содержания «Опасных видений»… и я сам знаю, что это равнозначно ситуации Пряничного человечка, который не может бежать, пока не согреется, и не может согреться, пока не побежит, но…

А теперь исторический факт. Традиционно антологии составляются из рассказов, которые уже выходили в журналах. Такие можно купить для антологии в твердой обложке за грошовую долю от первоначальной цены. Писатель зарабатывает на дальнейших перепродажах, переизданиях в мягкой обложке, зарубежных правах и так далее. Если один раз ему заплатили, дальше он уже только снимает сливки. Получается, аванс в счет роялти на сумму 1500 долларов для составителя означает, что половину он может забрать себе, оставшиеся 750 долларов растянуть на одиннадцать-двенадцать авторов – и собрать книжку приличных размеров. Но раз данная книга целиком оригинальная, то и рассказы должны были писаться конкретно для нее (или в редких случаях быть написанными давно и быть отвергнутыми всеми возможными рынками из-за какого-либо табу; это уже, очевидно, совсем не так привлекательно, потому что обычно, если только рассказ не совсем уж крамольный, его можно продать хоть куда-то; если его не купил совсем никто, велик шанс, что он вовсе не скандальный, а попросту богомерзкий; и я слишком быстро подтвердил эту теорию; часто редакторы покупают рассказы противоречивого свойства не потому, что они шокируют, а потому, что они от «именитых писателей», а тем все сходит с рук; менее известным писателям с этим намного труднее; и если только они не заслужат громкое имя позже и не раскопают «крамольные» рассказы из своих запасников, их так никто и не увидит).

Но чтобы автор писал под заказ для книги, моя цена должна конкурировать с тем, что ему предлагают за первую продажу журналы. То есть стандартного аванса в полторы тысячи долларов мало. Тем более если речь о большом, всеохватном и репрезентативном проекте.

Три лишних цента²⁵ за слово от журнала – это немало для фрилансера, который зарабатывает на жизнь строго в жанровых журналах.

А значит, мне надо было уже минимум три тысячи долларов, чтобы удвоить аванс. Эшмиду, которому в Doubleday не разрешается выделять больше полутора тысяч долларов, пришлось бы получать одобрение редакционного совета – и он сомневался, что проект в нынешнем виде их заинтересует. Им и первые-то полторы тысячи выделять не хотелось. И тогда наш кадмиеглотковый оратор вновь взялся за трубку: «Привет, Ларри, милый мой котик!»

Так в конце концов возникла величайшая финансовая афера со времен скандала с «Типот Доум»²⁶. Эшмид дает мне аванс в полторы тысячи долларов, на который я оплачиваю, ну, скажем, только тридцать тысяч слов из запланированных шестидесяти. Затем я шлю рассказы ему и прошу для завершения проекта еще полторы тысячи, и если все пойдет так, как мы ожидали, то выбить остаток у комитета не составит труда.

И вот сейчас, девятнадцать месяцев и двести тридцать девять тысяч слов спустя, «Опасные видения» стоили: Doubleday – 3000 долларов, мне – 2700 долларов из моего кармана (и никакого гонорара за составление), писателю Ларри Нивену – 750 долларов, которые он сам вложил в книгу, чтобы довести ее до ума. И при этом еще четырем авторам до сих пор не заплатили. Их рассказы пришли поздно, когда книга уже вроде бы была готова; но, услышав об идее и загоревшись, они сами хотели поучаствовать и согласились на задержку гонорара – который тоже пойдет из доли Эллисона, а не из роялти писателей.

Предисловие подходит к концу. Хвала звездам. В ходе рождения книги было еще множество невероятных происшествий, о которых здесь не сказано. Рассказ Томаса Пинчона. Эпизод с Хайнлайном. Дело Ломера. Происшествие с Тремя Рассказами Браннера. Срочный рейс в Нью-Йорк, чтобы договориться об иллюстрациях Диллона. Послесловие Кингсли Эмиса. Нищета, страдание, ненависть!

Всего пара слов о сути книги напоследок. Во-первых, она задумывалась как выставка новых литературных стилей, смелых экспериментов, непопулярных идей. Думаю, к этому определению подходят все рассказы, за одним-двумя исключениями. Не ожидайте ничего, будьте открыты ко всему, что пытаются сделать авторы, и наслаждайтесь.

Здесь нет многих авторов, знакомых читателям спекулятивной литературы. Антология и не задумывалась всеохватной. Одни исключались из-за самой сути их творчества – они сказали все, что имели сказать, уже давным-давно. Другие обнаружили, что не могут предложить ничего скандального или дерзкого. Кто-то просто не заинтересовался проектом. Но – за одним исключением – редактор никогда не отказывал из-за своих предубеждений. Поэтому вы найдете новых молодых писателей, таких как Сэмюэл Дилэни, бок о бок с известными мастерами, такими как Деймон Найт. Вы найдете гостей из других сфер, например Говарда Родмана с телевидения, плечом к плечу с ветеранами НФ-войн, например очаровательной (но в данном случае пугающей) Мириам Аллен Дефорд. Найдете традиционалистов вроде Пола Андерсона впритирку с дикими экспериментаторами, типа Филипа Хосе Фармера. Я просил только новое и нестандартное, но иногда рассказ был настолько… настолько рассказ (как кресло может быть очень креслом), что его просто нельзя не включить.

И наконец, составлять эту книгу для меня честь. После такого напора напыщенности это признание уже может показаться читателю ложной робкой скромностью в стиле Джека Пара²⁷. Могу предложить вам лишь уверение редактора: «честь» – это даже слабо сказано. Видеть, как рос этот очень живой и завораживающий сборник, было все равно что подглядывать в скважину не просто будущего, но будущего всей спекулятивной литературы.

И подглядев, как эти тридцать два предсказателя повествуют свои истории завтрашнего дня, редактор пришел к выводу: все те чудеса и богатства, какие он ожидал от жанра, когда только начинал обучаться ремеслу, и в самом деле существуют. А если сомневаетесь, переходите к самим рассказам. Еще ни один не был в печати и как минимум в следующий год больше нигде не выйдет, поэтому вы совершили мудрую покупку – и заодно вознаградили тех, кто принес вам эти опасные видения.

Спасибо за внимание.

Харлан ЭллисонГолливудЯнварь 1967 года

Опасные видения

«Вечерняя молитва»

Предисловие

Я выбрал Лестера дель Рея, чтобы возглавить парад выдающихся авторов этой антологии, по нескольким причинам.

Во-первых, потому что… Нет, давайте сначала вторую причину, потому что первая – исключительно личная.

Во-вторых, потому что почетный гость 25-й ежегодной Всемирной конвенции научной фантастики, которая на момент выхода книги проходит в Нью-Йорке, – это Лестер дель Рей. Положение Лестера на конвенции и почесть поменьше – открывать этот сборник – это лишь капли той славы, что он заслуживает, давно просроченный долг. Лестер – из немногих «титанов» жанра, чья репутация покоится не на одном-двух блестящих рассказах двадцатипятилетней давности, а на огромном корпусе работ, что прирастает в многогранности и оригинальности с каждым новым прибавлением. Немногие оказали такое определяющее влияние на жанр, как дель Рей. А значит, нам его еще славить и славить.

Но первая причина – чисто личная. Во многом именно благодаря Лестеру я стал профессиональным писателем (я подвергаю его необязательной демонизации; заверяю, все прошло без его любезного участия; Лестер ни о чем и не подозревал). Когда я приехал в Нью-Йорк в 1955 году, сразу после отчисления из Университета Огайо, он и его очаровательная жена Эви приняли меня у себя дома в Ред-Банке, штат Нью-Джерси, и там-то, под садистским кнутом как будто неустанного попечительства Лестера (этакая образовательная «смерть от тысячи злодейских порезов», которая, заверял меня Лестер, обязательно разовьет мой талант, закалит характер и укрепит организм), я и начал постигать азы мастерства. Ведь мне кажется – даже сейчас, по размышлении десять лет спустя, – что из всех писателей в этом жанре лишь горстка, и из этой горстки прежде всего Лестер, может объяснить, что это такое: «хорошо писать». Он – живое и брыкающееся опровержение поклепа, будто учат те, кто не может сделать сам. Его навыки редактора, составителя антологий, критика и учителя коренятся непосредственно в его писательской мускулатуре.

О Лестере нелестно говорят, что, когда его похоронят, он будет спорить с червями из-за прав на его тело. Любой, с кем дель Рей снисходил до спора, здесь с пониманием кивнет. И я подчеркиваю – «снисходил», ведь Лестер – честнейший из людей: он не выложится в диспуте на полную силу, если шансы неравны: как минимум семь к одному. Я ни разу не видел, чтобы он проигрывал в споре. Неважно, что за тема, неважно, если вы в ней – единственный в мире специалист: у дель Рея такой неистощимый и внушительный арсенал фактов и теорий, что ваше поражение неизбежно. Я видел, как перед дель Реем пасуют сильнейшие. А уж склочников и балаболов он буквально раздевает догола и отправляет с визгом в туалет. Ростом Лестер где-то около метр семьдесят, с тонкими «младенческими волосами», которые ему трудно причесывать, носит очки лишь немногим толще донышка бутылки «Доктор Пеппер» и движим какой-то сверхъестественной силой, которую стоило бы изучить производителям кардиостимуляторов.

Лестер дель Рей родился Р. Альварезом дель Реем в 1915 году на арендованной ферме в Миннесоте. Почти всю жизнь провел в городах восточных штатов, хотя близкие знакомые порой слышат его рассказы об отце – яром эволюционисте из глухомани Среднего Запада. Лестер поработал агентом, пишущим учителем и агрономом, но уклоняется о вопросах об (очевидно) бесконечной череде поденных работ, которыми занимался до того, как тридцать лет назад стать писателем на полную ставку. Лестер – один из редких писателей, кто умеет неустанно говорить, но это не мешает ему писать. Последние тридцать лет он почти без умолку проговорил на мужских посиделках, лекциях, кафедрах, писательских конференциях, телевидении и наговорил свыше двух тысяч часов на манхэттенской передаче Лонга Джона Небела, где неизменно играет роль Голоса Разума. Его первый рассказ – «Преданный, как собака» – продан Astounding Science Fiction в 1937 году. Его книги слишком многочисленны, чтобы перечислять, – главным образом потому, что он пишет под десятью тысячами псевдонимов и с коварством пантеры прячет плохие произведения под вымышленными именами.

Что любопытно, этот первый рассказ в сборнике – одновременно последний полученный. Лестер – в первом десятке писателей, кого я зазвал на проект, и он спешил заверить, что пришлет рассказ в ближайшие недели. Год спустя, почти день в день, я встретился с ним на Фантастической конвенции в Кливленде и предъявил обвинение в пустозвонстве. А он заверил, что отправил рассказ уже месяцы назад, ничего не услышал в ответ и потому решил, что я его не принял. И вот такое – от профессионала с привычкой (привитой десяток лет назад и мне) слать рукопись, пока ее хоть кто-нибудь не купит. Писать в стол – это мастурбация, учит нас дель Рей. Когда я вернулся с конвента в Лос-Анджелес, пришла «Вечерня» с бледной припиской от дель Рея, будто он только хочет доказать, что рассказ правда давно написан. Приложил он, как я просил, и послесловие. Среди наворотов, что я задумал для антологии, – заключительные комментарии авторов об их отношении к тексту или мнение, почему именно этот рассказ является «опасным» видением, или их мысли о фантастике, или о читателях, или о своем месте во Вселенной… другими словами, все, что им хочется высказать, чтобы мы здесь установили столь редкую связь писателя и читателя. Вы найдете послесловия после каждого рассказа, но комментарии Лестера на тему самого послесловия кажутся особенно уместными для начала, поскольку выражают отношение многих собранных авторов. Он сказал:

«Послесловие у меня, боюсь, не самое умное или веселое. Но практически все, что хотел сказать, я вложил в сам рассказ. Так что просто оставил пару слов так называемым критикам, чтобы они поискали их в словаре и дальше ворчали уже чуток эрудированней. Я решил, что им стоит хотя бы узнать, что бывает такой прием: „аллегория“, пусть они и не поймут разницу между ней и простым вымыслом. Я всегда считал, что история должна говорить сама за себя, а автор не имеет отношения к ее достоинствам. (И у меня все-таки нашлась копия, чтобы отправить рассказ, который я уже посылал, правда, правда-правда, правдаправдаправда…)»

Вечерняя молитва
Лестер дель Рей

Когда он опускался на поверхность маленькой планетки, иссякли и последние остатки его энергии. Теперь он отдыхал, по капле набираясь сил у скупого желтого солнца, освещавшего зеленый лужок вокруг. Его органы чувств притупились от крайнего истощения, но страх, который он познал у Узурпаторов, подстегивал их, требуя искать хотя бы намек на убежище.

Это мирная планета, понял он, но от этого понимания страх только усилился. Во времена молодости он резвился во множестве миров, где можно было в полной мере поиграться с пульсом вечной игры жизни. Тогда вселенная изобиловала. Но Узурпаторы не терпели соперников собственному расцвету. Сами уже здешние мир и порядок означали только одно: некогда эта планета была им подвластна.

Втягивая в себя лишь жалкую струйку энергии по капле, он робко поискал их следы. Сейчас их здесь не было. Он бы сразу почувствовал, как давит их близость, и на это не было ни намека. Ровный зеленый край расстилался лугами и топями до далеких холмов. Вдали виднелись мраморные строения, поблескивали белизной на вечернем свете, но пустые – неизвестно, для чего они предназначались, но теперь они лишь украшали заброшенную планетку. Он взглянул в противоположную сторону, через ручей на другом конце широкого дола.

Там виднелся сад. На его просторах за низкими стенами теснились деревья – судя по всему, неухоженный заповедник. Среди ветвей и на вьющихся тропинках гость чувствовал движение крупной животной жизни. Здесь не хватало бурно кипящей энергии любой настоящей жизни, но хотя бы ее многочисленность могла бы скрыть его каплю энергии и от самых тщательных поисков.

Все же это убежище куда лучше открытого луга, и его тянуло туда, но на месте удерживала опасность выдать себя движением. Ему казалось, его побег прошел успешно, но он уже понимал, что права на ошибку он не имеет. И теперь выжидал, вновь вычуивая признаки западни Узурпаторов.

Он научился терпению в том узилище, что Узурпаторы создали в центре галактики. Там он скрытно набирался сил, замышляя побег, пока они колебались перед тем, как расправиться с ним раз и навсегда. А затем он вырвался с таким напором, что должен был умчаться далеко за пределы их владений во вселенной. Но познал неудачу, не достигнув границ даже этого спирального ветвления галактики.

Казалось, их паутина всюду. Высасывающие силу линии стягивались слишком мелкой сетью, чтобы проскользнуть через них. Они связали звезды и планеты, и сюда он добрался лишь благодаря целой череде чудес. И теперь эти чудеса вне его досягаемости. Узурпаторы тоже слишком многому научились на своей ошибке, когда впервые попытались поймать его и удержать.

И теперь он искал осторожно, опасаясь задеть какую-либо сигнализацию, но еще больше – вовсе упустить ее из внимания. Пока он летел в космосе, лишь эта планета сулила надежду, с виду свободная от их паутины. Но на решение отводились лишь микросекунды.

Наконец он вернулся восприятием к себе. Нигде не чувствовалось ни малейшего намека на ловушки и детекторы. Он уже начинал подозревать, что теперь и лучших его усилий может быть недостаточно, чтобы их обнаружить, но терпеть больше не мог. Поначалу медленно, а потом внезапным рывком он нырнул в лабиринт сада.

Ничто не грянуло с небес. Ничто не выросло прямо из-под земли, из планетного ядра, чтобы его остановить. Не было ни малейшей угрозы в шорохе листвы и песнях щебечущих птиц. Звучали без помех звуки животной жизни. Сад словно и не заметил его присутствия. Некогда это само по себе было немыслимо, но теперь это утешало. Должно быть, он уже лишь тень прежнего себя, неведомый и неощутимый ни для кого вокруг.

На тропинку, где он отдыхал, что-то вышло – на копытах, легко касавшихся изобилия палой листвы. Что-то быстро скакнуло в редком кустарнике.

Он задержал на них свое восприятие, когда они одновременно показались рядом. И тогда его густо окутал холодный ужас.

Одним существом был кролик, теперь жующий листья клевера, подрагивая ушками, пока розовый носик вынюхивал новую пищу. Другим – молодой олень, еще не растерявший детские пятна. Таких можно найти на тысяче планет. Но не конкретно этого типа.

Это Мир Встречи – планета, где он впервые наткнулся на предков Узурпаторов. И из всех миров в огромной галактике он решил искать убежище именно здесь!

Во времена расцвета его славы они были дикарями, ограниченными одним мирком, спаривались и шли на всех парах к заслуженному самоуничтожению, присущему всем подобным дикарям. И все-таки чувствовалось в них что-то необычное, что привлекло его внимание и даже его непостоянную жалость.

Из этой-то жалости он и обучил кое-кого из них, повел к высотам. Даже тешил себя поэтическими фантазиями сделать себе из них спутников и равных, когда жизненный срок их солнца подойдет к концу. Он отвечал на их призывы о помощи и даровал какие-то малости, чтобы направить к покорению все новых и новых пространств и энергии. А в ответ они вознаградили только высокомерием и гордостью, не допускавшими и намека на благодарность. Наконец он предоставил тех дикарей самим себе и удалился в другие миры ради более масштабных задач.

И это было его второй глупостью. Они уже слишком далеко зашли на пути к открытию законов вселенной. Каким-то чудом они даже избежали гибели от своих же рук. Они присвоили себе миры своего солнца и устремились дальше и уже скоро состязались с ним за планеты, что он выбрал своими. И теперь им принадлежало все, а ему – лишь крохотный пятачок в их родном мире, и то на время.

Ужас от осознания, что это Мир Встречи, поутих от воспоминания о том, с какой готовностью их множащиеся орды раз за разом овладевали и тут же бросали планеты. И вновь все известные ему методы не показали следов их присутствия поблизости. Вновь он позволил себе расслабиться, почувствовав внезапную надежду после минутного отчаяния. Наверняка им и в голову не придет, что он будет искать убежища на этой самой планете.

Он отложил свои страхи и устремил мысли к тому единственному, что могло даровать надежду. Ему требовалась энергия – и она имелась в любом месте, не тронутом сетями Узурпаторов. Эпохами она без толку опустошалась в космос – столько, что можно взрывать солнца или, наоборот, разжигать их целыми легионами. Это энергия для побега, а то и для приготовлений к новой встрече с ними – чтобы добиться коль не победы, так хотя бы перемирия. Дайте хоть пару часов без их ведома – и он набрал бы и удержал эту силу для своих целей.

Но стоило ему к ней потянуться, как грянул гром и солнце на миг словно потемнело!

Внутренние страхи вскипели и вырвались на поверхность, погнали его забиться в укрытие от обзора с небес раньше, чем он сам опомнился. Но один краткий миг еще теплилась надежда. Вдруг это явление вызвано его собственной потребностью в энергии; вдруг он черпал слишком жадно, оголодав по силе.

Потом сотряслась земля, и он все понял.

Узурпаторов не одурачить. Они знали, что он здесь, – ни разу не теряли его из вида. И теперь прибыли, как обычно, совершенно не таясь. Это сел их корабль-разведчик, и теперь они выйдут на его поиски.

Он с трудом вернул самообладание и загнал страх обратно в глубины. И теперь с опаской, стараясь не потревожить и травинки на земле или листочка на ветке, начал отступать, выискивая в центре сада самые глубокие дебри, где жизнь бьет ключом. Под этой маскировкой он сможет тянуть энергию хотя бы незаметным ручейком – достаточно, чтобы мастерски сплести вокруг себя грубую ауру и слиться со зверями. Многие разведчики Узурпаторов еще молоды и неопытны. Их можно обмануть. И пока они не вызвали других, еще есть шанс…

Он знал, что это не план, а лишь желание, и все-таки цеплялся за него, забившись в чащу посреди сада. Но затем его лишили и фантазий.

Шаги были твердыми и верными. Трещали ветки, поступь не отклонялась от прямой линии. И каждый твердый шаг неумолимо вел Узурпатора ближе к этому укрытию. Вот в воздухе разлилось слабое сияние, животные бежали в ужасе.

Он почувствовал на себе взгляд Узурпатора и попытался его отвести. И обнаружил, что, кроме страха, научился у Узурпаторов молитве: теперь он отчаянно молился пустоте, зная, что ответа не будет.

– Покажись! Эта планета священна, тебе нельзя здесь оставаться. Вердикт вынесен, тебе уготовано свое место. Покажись, и я отведу тебя туда! – Голос был мягким, но от звучавшей в нем силы притих даже шорох листьев.

Теперь он позволил взгляду Узурпатора упасть на себя, и молитва была безмолвной, направленной вовне, – и безнадежной, знал он.

– Но… – Слова бесполезны, но горечь не давала ему замолчать. – Но почему? Ведь я Бог!

На мгновение в глазах Узурпатора промелькнуло что-то сродни печали и жалости. Да только это мгновение прошло, и раздался ответ:

– Знаю. Но я – Человек. Выходи!

Наконец он склонился молча и медленно последовал за человеком, пока желтое солнце заходило за стены сада.

И были те вечер и утро восьмым днем.