Читать книгу: «Гитлерград», страница 4

Глава 7

20

Клаус спустился через 25 минут. Буквально через минуту к главному входу гостиницы подкатил шикарный Фольксваген 1200 Карманн-Гиа Купе. За рулем сидела роскошная блондинка. Так как Клаус стоял поодаль, затягиваясь сигаретой, к водительской дверце побежал расторопный швейцар:

– госпожа бургомистр, рады Вас видеть, – проговорил он на русском с небольшим акцентом

Хасс затушил сигарету и двинулся к машине

– здравствуйте, Вы, наверное, за мной. Я Клаус Хасс.

– О, да! Здравствуйте. Я действительно за Вами. Присаживайтесь и мы поедем ужинать. По пути покажу Вам город.

Хасс сел на пассажирское сиденье.

– Я Авдотья Кибина – бургомистр этого прекрасного города

– Очень рад, что у такого красивого города такой прекрасный бургомистр выпала такая честь с Вами познакомиться.

– Ну что, поехали кататься! – Авдотья озорно хохотнула и нажала на газ.

– Посмотрите на центр нашего города! Как он преобразился за последние 17 лет. Конечно, старые постройки мы все сохранили и отреставрировали. Там находятся музеи и гостиницы. А по соседству мы создали варяжскую слободу, или, как у нас говорят «Рюрик-град». Пригласили архитекторов из Норвегии, Дании и Швеции, из Исландии не получилось, она же теперь часть Великобритании, а с ними отношения так себе. Ну вот скандинавы какую красоту понастроили – она показала на гармоничный городок, построенный в стиле скандинавского минимализма, но с элементами архитектурного экспериментаторства.

Они притормозили у ресторана Васа. Келлнер открыл дверь Губернатору. Хасс вышел из машины сам.

– Фрау Губернатор, герр штурмбанфюрер, – защебетал келлнер, пропуская гостей внутрь ресторана. – сюда пожалуйста, лучший столик с видом на Волхов, что прикажете подать на аперитив.

– может, французского вина возьмем? – Клаус посмотрел на Кибину

– не откажусь, полбокальчика

– битте, принесите бутылочку Шардоне

– яволь, – келлнер побежал за вином

– ну, рассказывайте, – сказала Кибина, пригубив бокал

– мне 40 лет, родился в маленьком, но тоже ганзейском городке Висмаре, окончил школу, поступил в Геттингенский университет на философию, но не проучился и одного года, как меня призвали в армию. Воевал в Польше, потом во Франции, потом бросили снова на Восточный фронт. До Новгорода не дошел, получил серьезное ранение в живот. Сначала в госпитале в Могилеве, потом перевели под Берлин. Как вылечился получил назначение в рейхсканцелярию. Там встретил подписание перемирия. Борман отправил меня на переговоры в Лондон. Долго там был с нашим посольством, потом вернулся и мне было приказано доучиться в своем университете. Но я уже перевелся на факультет права. Закончил и вернулся в Рейхсканцелярию. Работал по связям с присоединенными территориями, преимущественно с восточными землями. Год назад во время спецоперации опять был ранен, потерял даже память частично, но вернулся в строй. Прикомандирован к гаулейтеру фон Трескову.

– а родители

– умерли. Мать умерла точнее, а отец погиб на фронте под Дюнкерком.

– и у меня погибли. Немцы расстреляли в 1942 м.

– и как же вы продолжаете работать на Рейх?

Келлнер подошел, чтобы принять заказ.

– Я буду припущенного осетра с верной картошкой, соленые грузди и оливье, – заказала Авдотья

– Знаете, принесите мне то же самое, хочу попробовать то, что любит фрау Бургомистр. Итак, как же вы продолжаете работать на Рейх после всего, что случилось?

– я работаю на Новгород, мне нравится, что я могу сделать для города, нравится, что получается. Да и собственно, все это происходит через много лет после войны. И самое главное, Гитлер умер.

– это да, многое изменилось с его смертью. Кажется вообще все поменялось. Теперь мы ищем мира, а не войны, но Германия по прежнему великая империя.

– что вы думаете о Советском Союзе? – спросила Авдотья

– думаю, нам надо мириться окончательно и начинать сотрудничать

– мне кажется, это трудно будет сделать. Я бургомистр города, в котором абсолютное большинство – это русские. И они хотят на родину. В том плане, что хотят воссоединения с Россией.

– но там же большевики. Ведь там ничего того, чего Вы достигли как бургомистр, не будет: снесут ваш Рюрик-град, закроют все гостиницы и пивные, даже мост вам не построят, а вместо какого-нибудь парка построят химзавод, чтобы ваши жители на нем работали и дышали всем этим.

– да, наверное, Вы правы, Клаус, ладно, расскажите о том, что произошло сегодня. У Вас, как мне сказали в Рейхсканцелярии, был трудный день.

– я бы сказал, трагичный и страшный. Я даже потерял двух друзей, помимо того, что погибло еще несколько десятков моих коллег, – ответил Клаус и поведал Авдотье историю гибели германского Посольства.

– Господи! Это же война

– я пока не уверен. Думаю, Борман тоже не уверен. По моим ощущениям, это были совсем не регулярные войска, а какие-то партизаны, которые ведут свои бои.

– да, я получала информацию, что на наших коммерсантов, которые ездят в Союз со своими товарами, периодически нападают какие-то Дубровские

Клаус сделал вид, что он не понимает, о чем речь, – все-таки 40 летнему немцу не полагалось знать русскую классику в таком объеме.

– Дубровский – это русский Робин Гуд, разорившийся помещик, который собрал крестьян и грабил богатых помещиков, пытаясь добраться до семейного обидчика, который, в итоге не дал ему жениться на своей любимой женщине.

– ну, наверное, это прибыльное дело, грабить торговые караваны, но, в данном случае, речь шла о нападении на Посольство, которое ехало обсуждать мирный договор. Да и вооружение у них было настолько продвинутое, что я сомневаюсь, кто это те же, кто грабит коммерсантов.

– мы ставили неоднократно вопрос перед Рейхсканцелярией, чтобы они прислали спецназ и мы как-то бы разобрались с этими разбойниками. Но, видимо, им недосуг, – заметила Кибина

– возможно, сегодняшнее нападение изменит их точку зрения. Правда, я не очень понимаю, как может спецназ проникнуть за стену, но, может как охрана торговых караванов…

– вот именно, так мы и хотели. Переправить их по частям на советскую территорию, сформировать там боевую группу и разгромить этих бандитов.

– решительная Вы женщина, это ведь тоже казус белли

Авдотья вопросительно подняла брови

– повод для объявления войны, – пояснил Клаус

– ааа, ну да, но в свете сегодняшних событий, это уже не так важно.

– поживем увидим

– думаю, уже завтра. Борман сказал, что кто-то прилетит из Рейхсканцелярии и из руководства Абвера. Знаете, давайте сегодня не будем о грустном. У нас в Новгород-Паласе открылась выставка прекрасного художника, Ивана Зимина, он пишет русские пейзажи в немецком готическом стиле. Пойдемте?

– буду рад, – сказал на самом деле жутко уставший Клаус, но встал и вместе с Бургомистром отправился к машине.

– знаете, пройдем пешком, тут идти совсем рядышком, – сказал Авдотья и взяла Клауса под руку.

Тепло бургомистерской руки волновало Клауса. Было что-то такое домашнее и уютное, что исходило от Авдотьи, уверено ведущей его на выставку.

Иван Зимин, экзальтированный творец готично-лубочной эклектики, встретил пару у дверей выставки. Похоже, он заранее знал, что, по крайней мере, Бургомистр приедет в гости.

Художник подробно представил экспозицию, рассказав почти о каждой работе.

Если честно, Клаус уже умирал от усталости, но он вежливо делал вид, что все ему очень интересно, и он восхищен работами художника.

– Мне кажется ты устал, – сказал на ухо Клаусу Авдотья, – от этого шепота ему даже стало как-то не по себе

– Да, день, как Вы понимаете, был тяжелый, – он не мог еще перейти на ты, хотя, вроде бы именно этого от него и хотели.

– Знаешь, мне кажется, мы можем отсюда уехать. Предлагаю поехать ко мне, у меня большой дом, там отдохнешь.

Сопротивляться сил не было, тем более его машину, где находились все вещи, уже давно пригнал какой-то ефрейтор.

Они сели на заднее сиденье клаусовского Хорьха и поехали загород.

Буквально через полчаса машина подъехала к большому дому в стиле шуваловского классицизма и уперлась в большую кавалькаду мерседесов и майбахов.

Выйдя из Хорьха Кибина и Хасс с недоумением прошлись вдоль ряда отливающих вороньем пером машин и остановились у самого первого Цеппелина с большим штандартом.

В Новгород приехал Мартин Борман.

Глава 8

21

Штольц медленно обернулся и увидел, что рядом с ним стоят трое вооруженных людей явно партизанского вида.

– Вольдемар, будь осторожнее, – прошептала Гретхен и сжала его руку

– Ну что, немчура, по русски понимаем? – спросил один из партизан

– Да, и говорим тоже неплохо, – сказал Штольц, – кто вы и зачем вы на нас напали?

– Потому что мы давили и давить будем немецко-фашистских гадов, пока они не исчезнут с лица земли, – ответил мужик и смачно сплюнул. – Встаем и шагаем

– женщина ранена, она не сможет идти, – сказал Штольц и показал кровь на блузке Гретхен

– ну, значит, ты ее понесешь, или можете сдохнуть здесь, я зараз вас тут и положу

– Погоди, Матвей, – сказал другой партизан, – думаю, надо к Ильичу их сначала привести, – он с ними поговорит и решит, кончать их или нет

– Так ведь идти-то они не могут, кто их потащит?

– фриц может, а эта профурсетка как-нибудь доковыляет с ним вприпрыжку

– а далеко идти? – спросил Штольц

– да не, минут тридцать. Если раненому, так часок, – ответил более добрый, которого назвали Матвей.

– попробуем, – и далее по немецки, – Гретхен, обопрись об меня и пойдем потихонечку, в любом случае тебе нужна медицинская помощь.

Штольц поднял Гретхен перекинул ее руку через шею и они, под чутким взором двух партизан, пошли по им одним ведомым лесным тропинкам.

Они шли вглубь леса более часа, как вдруг из кустов раздался окрик: «Стой, кто идет?»

– Свои – ответил Матвей

– пароль?

– Иволга

– Сойка, проходи!

Они прошли так и не увидев дозорного. Через какое-то время хмурый партизан надел мешки на голову Штольца и Гретхен. – последний километр пойдете так, и для пущей сложности он раскрутил обоих вокруг своей оси пару раз.

Через еще минут десять они почувствовали запах мха, сырости. Под ногами появились ступеньки. Партизаны взяли пленных за руки каждого и медленно повели вниз.

– 150 и семь поворотов, – отсчитал Штольц

Они прошли еще по ровному коридору, после чего Матвей снял пленникам мешки с головы и они увидели, что находятся в коридоре какого-то бункера: вдоль сделанных из бетона стен тянулся кабель, под ногами были рельсы.

– идем-идем, – подбодрил Матвей

Еще через метров триста они вошли в небольшой зал, хорошо освещенный и мебелированный.

– садитесь, – сказали конвоиры и Штольц с Гретхен сели на откидные деревянные кресла, явно вывезенные из какого-то театра.

Зал оказался приемной для нескольких кабинетов, которые шли диорамой за столом, где восседали три секретарши.

– вы не могли бы позвать врача, – обратился Штольц к одной из секретарш

– Молчать! – приказал стоящий рядом лесной партизан. – Молчать и сидеть смирно, а то до Ильича не дотянете.

– Интересно, у них свой Ильич, это глубоко символично, – подумал Штольц.

В это время перед одной из секретарш загорелась лампочка: Проходите, – сказала она и встала, чтобы открыть пленникам нужную дверь.

Штольц снова взвалил на плечо Гретхен и такой инвалидной парой они зашли в приоткрывшейся кабинет.

22

– ооо, фашистушки пожаловали! – из-за стола вывалился кругленький, лысоватый мужчина и мягко стал перекатываться в сторону пленников с протянутой для пожатия рукой.

Штольц пожал руку и представился: Вольдемар Штольц и Грета фон Бюлов, – сотрудники германского посольства, которое направлялось в Москву.

– да, братцы, повезло вам, похоже вы одни и выжили. Мои хлопцы перестарались. Я приказал только посла убрать, ну и все добро экспроприировать, а они всех положили. Неприятно, неприятно.

– извините, а зачем Вы решили убрать посла, она же женщина, и к тому же, ехала с миссией мира.

– ну вот поэтому и решил. Не нужна нам миссия мира. Мира не будет, пока я живой. Ну и мои друзья, которые нас поддерживают и нам помогают. НЕ БУ ДЕТ! Поняли?

– понял, а почему? Как говорится, худой мир лучше доброй войны.

– я так не думаю, – ответил толстячок, – кстати, зовите меня Ильич, это и взаправду мое отчество, а в Союзе это отчество имеет особое значение.

– почти как Ленин, – ухмыльнулся Штольц

– да, в здешних лесах я для этих ребят настоящий Ленин, а они мои большевики. Ладно, для начала может поужинаем? У нас тут неплохо кормят, кабанятинка есть, уточка дикая, есть и козье молоко – своя ферма небольшая, сыры делаем, – сразу чувствуется, Ильич горазд был пожрать.

– знаете, Ильич, нам бы доктора. У фрау Греты ранение живота. Я перетянул кое-как, но без медицинской помощи будет плохо.

– там что же вы сразу не сказали! Зина!!! – Ильич нажал на кнопку у себя на столе, видимо, от этого сигнала у Зины зажжется красная лампочка. Действительно вошла Зина. – Зина, Пилюлькина сюда, срочно!

Штольц захохотал: Чудесное прозвище, Пилюлькин – сами придумали?

– да вы что, это детская сказка такая есть, там доктор Пилюлькин, небось не читали?

– нет, не читал

В этот момент вошел лохматый доктор в белом халате, очках и чемоданчике, который правда был огромного размера.

– Где пациент? – сходу спросил Пилюлькин

– Вот что, Пилюлькин, – Ильич так его и в глаза называл, – вот барышня, она ранена, быстренько ее к себе в амбулаторию, и чтобы вылечил. Позови бойцов, Матвея и Петровича, они а зале стоят, пусть тебе помогут ее отнести.

Зина впереди Пилюлькина выбежала в залу и позвала давешних партизан, а доктор вынул из чемоданчика большое полотно с ручками петельками по углам – видимо, такие компактные носилки. Они со Штольцем положили на них Гретхен и пришедшие Матвей с Петровичем их подхватили и понесли.

Штольц хотел бы двинутся за ним следом, но Ильич его остановил: – А Вас, Штольц, я попрошу остаться! Пошли перекусим. Вашу даму без Вас залатают, а ужин, как говорится, по расписанию должен быть.

Он взял под локоть Вольдемара и повел в подсобную комнату. Там уже был накрыт ужин на троих. Как и обещалось, был жареный кабан, запечённая утка, сыры разные, картошечка была вареная, грибочки маринованные, посередине стола стояла крынка молока и графинчик водочки.

– Ну, за знакомство! – сказал Ильич, поднимая запотевшую рюмочку

Они со Штольцем чокнулись и выпили. Оба взяли по соленому огурчику, одновременно откусили и блаженно откинулись на спинки своих стульев.

– Хорошо! – протянул хозяин и снова налил себе и гостю из графина! Зина!

Зашла Зина

– убери лишнюю посуду и отложи еды для пациентки Пилюлькина, отнеси ей туда. И Молоко вот возьми, нам не понадобится. И Пилюлькину тоже возьми, чтобы слюни не пускал. Давай живо.

Когда за Зиной закрылась дверь Ильич снова поднял рюмочку

– давай, за здоровье твоей барышни, как ее

– Гретхен

– во, Гретхен, красивое имя, хотя мне вон Зина тоже нравится, и жопастая она какая а!!! аааа!!! Ну давай

Они снова чокнулись и выпили.

– Знаешь, что я тебе скажу, Володя

– Я Вольдемар

– ой, это длинно очень, и я не запомню, будешь у нас Володей, так проще. Так вот, знаешь ли ты, куда ты, брат попал?

– к партизанам

– вооот, почти угадал! Мы на самом деле народные мстители! Мстим за потерю советских земель.

– ну а как вы мстите на советской территории? Убиваете коммерсантов и дипломатов?

– не, ну да, то есть не то, чтобы убиваем, но иногда приходится, а иногда случайно. Но наша цель, чтобы вы помнили, гады, что есть еще русские люди, которые будут давить фашистских гадов

– я понял, Ильич

– нет, ты не понял! – снова налил из графина, – здесь моя власть, моя лесная страна! Знаешь, сколько у меня жителей? А? угадай!

– ну человек 100

– не угадал. Десять тысяч почти. Давай выпьем, – наливает в рюмки

– Десять тысяч? Где они тут все размещаются?

– ну кто где. Вот тут со мной живет 500 человек. У нас тут подземный город. Переоборудован из бункеров линии Молотова. Много уровней, залы, комнаты. Есть много подземных ходов и даже на оккупированную вами территорию.

– серьезно? И что, никто не знает?

– может, кто и знает. Ну вот ты знаешь, а что сделать можешь? Перекрыть наши ходы? Не можешь! Никто не может. Потому что они очень сильно спрятаны. Давай еще выпьем.

– может не надо? Я уже не могу пить.

– ну не пей, я последнюю рюмочку выпью, и все. В конце 1943 года, мне тогда 22 года было, но я уже полковником был на фронте, как объявили перемирие, я сколотил отряд своих ребят из 52 армии, кто не хотел отдавать вам, сраным фашистам, родную землю, и увел их в леса. А был у нас один военный инженер, Семенов, так он эту линию Молотова строил. И привел он нас сюда. Так мы тут город свой и обустроили. Пойдем покажу.

И Ильич повел Вольдемара по своим владениям

– вот здесь у нас квартирки, коммунальные конечно, один сортир на три-четыре семьи, кухня тоже общая, но люди не жалуются, привет, Клава, – кивнул по пути Ильич какой-то женщине, – вот тут мастерские: оружие делаем, пули льем, ремонтируем, ну и что-то для быта: кастрюли там, ножи, сковородки, табуретки, еще мебель какую. Мужиков рукастых много. Пока фрицев нет на дороге, не с женами и сопляками нянчиться – работу надо работать. Бабам тоже много дела – вот ткацкий цех наш, лен растим, потом выделываем, из коз шерсть делаем опять же, одежду мастерим.. А вот тут у нас Генштаб, тут, брат фриц, планирование у нас идет военных операций

– а как вы узнаете о том, что немцы едут?

– так это, погранцы нам с КПП звонят, с Колпинского или Новгородского. Как вы проехали, так сразу и позвонили. Мы и приготовились. Даже у вояк ПТУРСы позаимствовали. Пришлось им два Майбаха отдать ваших.

– то есть в армии знают о ваших делах

– я же говорю, сами нас и предупреждают, и калым берут со всего, – Ильич хохотнул.

Так, побродив с полчасика по квартирам и мастерским, они вернулись в кабинет Ильича.

– знаешь, я ведь как тебя увидел, подумал, что это просто судьба, что тебя не пришили мои разбойнички. Видать, Бог очень хотел, чтобы мы свиделись.

– почему Вы так считаете?

– Да вот, посмотри, – Ильич подвел его к картине, которая висела над той скамейкой, на которой в самом начале сидели Вольдемар с Гретой, но, понятно, у них не было сил и желания развернуться и на нее посмотреть.

– плохо видно, темно

– Зина, включи люстру! – крикнул Ильич, и когда люстра зажглась, Вольдемар охнул от удивления – на стене висел старинный портрет, на котором был изображен он сам и небольшой мужичек в барском халате, отдаленно напоминающий Ильича.

Подойдя поближе к картине Вольдемар вслух прочитал: Андрей Иванович Штольц и Илья Ильич Обломов на своей квартире. Санкт-Петербург. Улица Гороховая, вл. 3. 1847 год.

Вольдемар изумленно перевел глаза на Ильича: – это же в моей квартире!

– да, брат, да, такая вот судьба оказывается. Позволь еще раз тебе представиться – Евгений Ильич Обломов.

Глава 9

23

Шел сентябрь 1942 года. Из невзрачного домика по адресу Бейкер-Стрит, 64 вышел бравый офицер лет 43-х-44х. Осмотревшись по сторонам и подкрутив правый ус, он поднял воротник своего плаща и направился в сторону мэрии. Это был никто иной, как Коллин Габбинс, директор операций и подготовки Управления специальных операций Британской военной разведки.

Пройдя где-то полмили, он зашел в старый паб Оллсоп Армс и сел за неприметный столик вдали от барной стойки.

Подошедшему официанту он заказал кружку темного эля и свежую Таймс.

Коллин МакВеен Габбинс был, во-первых, ирландцем, а, во-вторых, человеком с головокружительной военной биографией. Он родился в конце 19 века в Токио, куда дипломатическая служба забросила его отца. Когда разразилась Первая мировая, Коллин 18 летним денди рванул на фронт, что и определило его дальнейшую судьбу. Всю войну он провоевал в артиллерии на севере Франции, видел гибель своих друзей и кровавое месиво из своих врагов, пригибался под пулями и прятался от немецкого Циклона Б. Закончил войну кавалером Военного креста. Менее чем через год после Компьена направился в штаб Вооруженных сил Юга России военным консультантом и наблюдателем. Сдружился с Антоном Деникиным, однако, вместе с ним Россию и покинул, навсегда сохранив после всех этих лет нелюбовь и к немцам, и к большевикам.

Сегодня его страна сражалась в составе антигитлеровской коалиции вместе с Советами с их общим врагом, Гитлером. Но Габбинс всегда помнил о начале 1918 года, когда Советы предали англичан и подписали с немцами мир. Всегда надо быть готовым к такому же предательству. Но даже, если верность союзническому долгу сохранит Советы в строю, противоположные взгляды на мир не долго позволят быть союзниками.

Коллин понимал, что война – это всегда бардак. И в этом бардаке, несмотря на все потуги контрразведок разных стран, можно строить свое будущее, и один из кирпичиков в фундамент такого будущего английский разведчик собирался заложить именно сегодня за этим столиком.

Он развернул газету, которую принес официант, отхлебнул эля и стал читать колонку о боевых действиях в Италии.

Через пару минут к нему подошел слегка полноватый молодой человек

– здравствуйте, не вы собираете монеты эпохи Вильгельма Четвертого?

Это был пароль

– да, у меня есть несколько шиллингов и пенсов, присаживайтесь – сказал Габбинс

Когда молодой человек присел к нему за столик, Габбинс посмотрел на него и сказал:

– Вы так похожи на своего отца, что вполне можно было обойтись и без пароля, – и улыбнулся

– да, батюшка рассказывал, что вы познакомились в штабе Деникина в Таганроге. Отец тогда был у Антон Иваныча порученцем.

– было дело, времена были веселые, да и мы были молодыми, все нам было нипочём. Расскажите о себе, Евгений Ильич.

– конечно, мне можно кружечку пэйл-эля, – отвлекся он на официанта, – зовут меня, как Вы знаете Евгений Ильич Обломов, из помещиков, но родился уже в Лондоне в 1921 году. Так что я еще молод. Закончил Коллегиальную школу Северного Лондона, поступил в Кембридж на филологию, отделение славистики. Оттуда сразу в разведку. Работаю в СИС, занимаюсь радиоперехватами.

Отец и мать живы, слава Богу. Батюшка передает Вам привет и ждет в гости.

– отлично, жаль только пороху не понюхал, но ничего. Это дело наживное. Вот что, Евгений, страна хочет поручить Вам крайне ответственное задание. Для этого придется Вам вернуться на историческую родину. Детали давайте обсудим завтра на Бейкер-Стрит.

Собеседники допили пиво, пожали руки и разошлись. Габбинс пошел на работу, а Евгений двинулся домой. Сначала он было направился коротким путем, – до Мейфэр, где он жил с родителями, от ратуши было рукой подать, но он решил прогуляться по Кенсингтонскому парку, – для бешенной собаки сто верст – не крюк, – сказал он сам себе и двинулся к центру города.

Евгений был рад, что Габбинс и отец случайно встретились в каком-то магазине, где оба решили купить себе выходные ботинки, и отец порекомендовал старому боевому товарищу своего сына.

Конечно, заниматься радиоразведкой тоже было интересно, но хотелось более живой работы. А тут вообще такая возможность появляется – оказаться в России.

Папа правда всегда говорил, что той России уже нет. Теперь там большевики, которые ненавидят все, что любит семья Обломовых. Но ведь сейчас вообще идет война. Бывший папин командир, Антон Деникин, вообще обратился к Сталину с предложением помочь в войне.

Многие однополчане отца рвались защищать свою историческую родину от немцев. Большинство из них сражались с кайзеровцами в первую мировую, недовыигранную, как они говорили, войну.

О событиях на восточном фронте в семье Обломовых говорили ежедневно. Когда сын пошел в разведку, хоть это открыто и не обсуждалось, Илья Кириллович обрадовался – это вклад в общую победу над фашистами. С 39 года и до сих пор положение для британцев было незавидное. Отдельные победы на североафриканском театре военных действий, конечно, радовали, но до перелома в Европе еще было крайне далеко. У Сталина тоже все было не ахти – Блокада Ленинграда, – родного Санкт-Петербурга, как его звали, тяжелые бои в Сталинграде, старом Царицыне, потеря почти половины страны…

Конечно, были среди русских эмигрантов и те, что желали победы Гитлеру. Не потому, что любили этого маньяка, а в надежде, что потом, после разгрома большевиков, можно будет вернуться на родину, а уж с немцами разобраться как-нибудь потом.

Размышляя о предстоящем задании, о котором он пока не имел никакого представления, он обошел весь Кенсингтонский парк вместе с Гайд-парком и подошел наконец к дому.

Наутро, позавтракав яичницей с беконом и стаканом чая с молоком и обсудив с отцом последние новости, вычитанные из утренней Таймс, Евгений отправился в штаб британской военной разведки.

Было 7 утра, но Габбинс уже был на работе.

– доброе утро, сэр, – Евгений зашел в кабинет начальника отдела спецопераций.

– доброе утро, Евгений, присаживайтесь. Итак, Вам предстоит стать советским офицером и внедриться в советскую армию. Будете сражаться в ее рядах с гитлеровцами и информировать нас о состоянии дел в советских войсках.

– какая у меня будет легенда?

– чем проще, тем лучше. Очень много бывших выпущено из лагерей и оправлено на фронт, мы справим Вам документы, сохранив Ваше имя и фамилию, и даже происхождение. Вам ничего не нужно будет скрывать, кроме Вашей эмиграции. Будем считать, что мы уже знаем, куда Вы попадете. В 52 армию. Они ведут позиционные бои в районе Новгорода. Сбросим вас в расположение 10 минометной дивизии в районе деревни Любцы. Там народ разбирается с вышедшими из окружения солдатами 2й армии, вот вы будете одним из окруженцев. Контрразведка Вас, конечно, помучает, но, по нашим сведениям, недолго. Им надо 52ю доукомплектовать, выбытие личного состава катастрофическое. Так что справитесь. Но, мы еще Вас немного подготовим.

Как проверку пройдете, обживайтесь, пообтирайтесь, присмотритесь там ко всем. Нам не хотелось бы Вас потерять и кого-то еще забрасывать к русским. Так что на рожон не лезьте, не геройствуйте. Главная задача пока – выжить.

– Вас понял, сэр.

– Отлично. Сейчас пройдете на брифинг, с Вами поработают наши сказочники – те, кто создает легенды для разведчиков. Потом идите домой и проститесь с родителями. Завтра в тренировочный лагерь на неделю, потом заброска.

Евгений расстался с Габбинсом и прошел в соседний блок, спустился в подвал и зашел в комнату без окон. Там он погрузился в особенности своего будущего прошлого. Два специалиста по легендированию рассказывали Обломову о его параллельной жизни на фронте и в лесах новгородчины, заставляли запоминать имена командиров армий, дивизий, бригад и отрядов, где Обломов как бы служил, и с которыми как бы пересекался. Мастера из соседней комнаты тем временем сварганили Евгению солдатский жетон и справку из госпиталя, в котором, якобы лежал Обломов.

Понятно, что у солдата, вышедшего из окружения вообще могло не быть никаких документов, но все же решили небольшой минимум создать, в виде справки из госпиталя. Она выглядела помятой и даже слегка порванной и обожжённой, и от этого вполне настоящей.

Сказочники попросили запомнить даже имя санитарки, которая ухаживала за ним в госпитале —Машенька. Госпиталь уже к этому моменту был разбомблен, а Машенька погибла, риска встречи с ней не было, а те, кто тоже лежал в этом госпитале, могли бы сей факт подтвердить.

Большое внимание уделялось одежде. Ее предполагалось минимум – кальсоны и сапоги с портянками. Все таки вышел из окружения, одежда порвалась, сгорела, утонула, променял на еду у сельчан.

Так увлекательно прошло 6 часов, за которые Евгений почти поверил, что он советский солдат. Под конец сказочники отвели Обломова в тир, где заставили отстрелять все советские армейские пистолеты, автоматы и пулеметы, а также немецкий Вальтер и Шмайссер, выучить их название, а также потренироваться в их разборке, чистке и сборки.

Здание на Бейкер-Стрит Евгений покинул уже около 9 вечера и, минуя традиционный паб, пошел домой.

Собрав вещи, он позвал отца на кухню и вкратце рассказал об отъезде на задание.

Отец молча достал бутылку водки из серванта, два стакана, огурчики, которые мать сама закатывает каждое лето, разлил, обнял сына и сказал:

– давай, Женька, выпьем за нового русского офицера. Как бы там ни было, ты будешь сражаться за свободу России, и ты должен победить. Давай!

Они чокнулись, посидели немного и пошли спать. Вставать завтра в пять утра.