Глазами альбатроса

Все исчезнувшие и ныне существующие Гавайские острова обязаны своим происхождением одной и той же вулканической горячей точке – неподвижному глубоководному источнику в мантии планеты, который вырабатывает тепло, достаточное для того, чтобы частично расплавить закрывающую его Тихоокеанскую плиту и вытолкнуть магму наружу. (На Земле есть еще несколько таких горячих точек, включая те, что расположены между Галапагосскими и Азорскими островами.) Эта точка и сейчас достраивает из огня и серы Большой остров архипелага (собственно Гавайи) и закладывает фундамент под новый, которому только еще суждено появиться на свет. Лишь половина из возникших таким образом вулканов возвышаются над поверхностью воды. Но те из них, чья высота от морского дна до вершины составляет более 9500 метров, входят в число самых крупных гор нашей планеты.

Когда они скроются под водой в результате своего медленного шествия на запад, их место займут новорожденные острова. Атолл Куре, которым оканчивается архипелаг, появился на свет около 30 миллионов лет назад и теперь находится довольно далеко от дома – примерно в 2400 километрах от источника, где он вышел на поверхность из недр Земли. Наиболее отдаленную из гор Императорского хребта отнесло на целых 4700 километров, почти до самых Алеутов. Семьдесят пять миллионов лет назад она родилась из той горячей точки, что дала жизнь самому молодому члену семьи, пока пребывающему в эмбриональном состоянии, – вулкану Лоихи, который еще остается на месте. Лоихи растет из морского дна в 19 километрах к юго-востоку от Большого острова. Его появление над водой – для этого ему потребуется набрать еще около 1000 метров в высоту – ознаменует рождение нового малыша в семье Гавайских островов. Скорее всего это займет от двух (в таком случае он, возможно, еще застанет людей) до двадцати тысяч лет (что в два раза длиннее истории человеческой цивилизации). Лоихи – чрезвычайно активный малыш, который пинается с частотой тысячи подводных землетрясений в год и подогревает воду до температуры, в два раза превышающей порог закипания.

Древние жители Гавайев, которые обращали внимание на разницу в эрозии, типе почвы и растительности, задолго до научных изысканий знали, что северо-западные острова старше юго-восточных. Не предполагая, что этому сопутствовало существование горячих точек в мантии Земли, они объясняли различия тем, что Пеле, богиня вулканов, изначально жила на острове Кауаи. Когда ее старшая сестра Намакаокахаи, богиня моря, напала на нее, Пеле бежала на Оаху. Вынужденная спасаться бегством и оттуда, она двинулась в юго-восточном направлении на Мауи, а позже на Гавайи – ее теперешнее обиталище, – где поселилась на вершине вулкана Килауэа. Постепенное отступление Пеле с запада на восток и ее конфликт с сестрой – владычицей вод воплощают мифическое представление о непрерывном противостоянии растущего вулканического острова разрушительному неистовству вечного моря, а также проливным дождям, обрушивающимся на его берега и уступы. И в этом мифология совпадает с геологическими познаниями, полученными столетия спустя. Древние люди нередко верно угадывали суть происходящего, наука же дает ему точное объяснение.

Когда 17 000 лет назад в ледниковый период уровень моря значительно снизился, высота самой высокой точки прилива была на 100 метров ниже, чем в наши дни. Часть современных мелководных лагун и едва возвышающихся над океаном атоллов, как, например, Френч-Фригат-Шолс, тогда были вполне солидными островами. Теперь же отступать им некуда. В сущности, если бы не магия кораллов, многие из самых густо населенных птицами атоллов давно затонули бы. Атолл представляет собой остров округлой формы с лагуной посередине, верхушка которого выступает над водой только благодаря растущим вверх кораллам. Сегодня многие из Северо-Западных Гавайских островов являются атоллами. Поверхность нескольких атоллов в северной части Тихого океана пробурили, чтобы узнать высоту венчающей их коралловой надстройки – оказалось, она так велика, что в отдельных случаях достигает сотен метров.

Чарльз Дарвин, который был намного гениальнее, чем представляется большинству из нас, первым раскрыл тайну эволюции атоллов. По мере того как магма выплескивается из мантии Земли через горячую точку или стык тектонических плит, образуется вулканический остров. К тому моменту, когда его формирование завершается (при этом движущаяся плита уже успевает сместить остров от горячей точки), начинается процесс эрозии горных массивов. На тех Гавайских островах, что сдвинулись к западу от активной вулканической зоны, этот процесс уже начался. Примерно от 2 до 5 миллионов лет, в течение которых могучий остров начинает оседать, вокруг него формируется кольцо кораллов. За следующие 5–10 миллионов лет, пока остров продолжает уходить под воду, кораллы образуют окаймляющий его риф. Еще через 10–30 миллионов лет остров опускается ниже уровня моря, оставляя лишь кольцо постоянно растущего вверх кораллового рифа с плоскими островками по внешнему краю и неглубокой лагуной в центре.

Острова и атоллы продолжают существовать до тех пор, пока кораллы растут быстрее, чем происходит погружение этих участков суши и поднятие уровня моря. Рубеж, где температура воды становится слишком низкой для того, чтобы темп роста кораллового рифа успевал за погружением, – приблизительно 29° с.ш. – называется точкой Дарвина. То, что атолл Куре на самой оконечности северо-западной группы одновременно является последним островом в архипелаге и самым северным коралловым рифом в мире, отнюдь не случайное совпадение. Здесь кончается территория, где рост кораллов все еще способен компенсировать оседание острова. За ее пределами начинается Северо-Западный (или Императорский) подводный хребет – затопленные острова, чью поверхность до сих пор покрывают ископаемые кораллы, погибшие под воздействием слишком низкой температуры. Следующим такая судьба ждет атолл Куре, который неумолимо движется на север, впрочем, океан в конечном счете поглотит любой коралловый остров, как только тот пересечет точку Дарвина.

У альбатросов тоже чрезвычайно долгая история. Самому древнему ископаемому альбатросу около 25 миллионов лет^[10]. Вид, близкий к современным, парил над морями 16 миллионов лет назад. Альбатросы и другие представители отряда трубконосых произошли от общего предка. От него же берут начало и некоторые другие семейства морских птиц – качурковые (Hydrobatidae), буревестниковые (Procellariidae), – каждое из которых имеет свои уникальные особенности. Если одна из ветвей в процессе адаптации к среде превратилась в пингвинов (отряд Sphenisciformes), которые полностью пожертвовали полетом в обмен на способность глубоко нырять (в результате чего их крылья превратились в похожие на ласты негнущиеся плавники), то представители трубконосых отдали все за возможность как можно дальше летать над земными океанами^[11]. Но, хотя они путешествуют повсюду, не ведая границ, высота их полета крайне ограниченна: они редко поднимаются над поверхностью больше, чем на 15 метров. Преодолевая невообразимые расстояния, высот альбатросы не покоряют. Словно бы сократив свой мир до двух измерений, они, подобно истинным флатландцам^[12], увеличивают до предела протяженность расстояний.

В XVIII веке великий биолог Карл Линней дал отряду трубконосых научное название procellaria (от лат. «шторм» или «буря»)^[13]. К этому отряду относится чуть ли не половина всех морских птиц – более сотни видов^[14], поделенных на несколько семейств. Если перечислять их в порядке увеличения размера, то это качурки (вес самой маленькой из них не превышает 30 граммов), ныряющие буревестники, прионы (китовые птички), тайфунники, штормовики и собственно буревестники, гигантские буревестники и альбатросы. Самые крупные из альбатросов примерно в 350 раз превосходят по размеру самых маленьких из качурок. Чтобы отличить альбатроса от его сородичей, достаточно запомнить, что, в отличие от остальных представителей отряда, трубки ноздрей которых соприкасаются друг с другом над коньком клюва, у альбатросов они находятся по бокам. Из всех представителей отряда только гигантские буревестники [два вида рода Macronectes. – Прим. науч. ред.] могут соперничать с ними по размеру [достигая веса 8 килограммов и двухметрового размаха крыльев. – Прим. науч. ред.]. Альбатросы действительно очень большие.

В наши дни они распространены во всех океанах, кроме северных районов Атлантики. Но окаменелости из Северной Америки и Европы свидетельствуют, что около 5 миллионов лет назад эти птицы обитали даже там. От случая к случаю редкие кочующие альбатросы появляются на севере Атлантического океана. В течение 25 лет два чернобровых альбатроса ежегодно прилетали в колонии северных олуш на Фарерских и Шетландских островах. Желтоклювые альбатросы (Thalassarche chlororhynchos) время от времени попадаются на глаза у берегов Северной Америки и Европы. Но заметить их в Атлантическом океане к северу от экватора удается крайне редко. Один раз странствующий альбатрос преодолел Гибралтарский пролив и приземлился на побережье Сицилии, где был насмерть сбит машиной^[15].

Большинство альбатросов добывает себе пищу в открытом море между 30° и 55° ю.ш. Это обширные, продуваемые ветрами области океана. Единственным исключением из правила стал галапагосский альбатрос (Phoebastria irrorata), который гнездится ближе к экватору и кормится в районе Перуанского течения, несущего холодные воды к тропическим побережьям Перу и Эквадора. Но он, как и его сородичи, полагается на ветер. Двадцать из двадцати пяти видов альбатросов живут и выводят птенцов в средних широтах Южного океана, включая «ревущие сороковые» и «яростные пятидесятые». Объясняется это стремительными штормами, которые рвут и мечут в нижних слоях атмосферы, обеспечивая этих гигантов энергией для путешествий. Ветер, как ничто другое, определяет, куда альбатросам лететь и где им жить. Все они размножаются на далеких островах, но в промежутках между этим проводят в открытом море долгие периоды – зачастую годы – и преодолевают там внушительные расстояния с помощью силы ветра.

В наши дни семейство альбатросовых (Diomedeidae) принято условно разделять на четыре группы, которым придается статус родов: гигантские альбатросы (Diomedea), моллимауки, или альбатросы Южного полушария (Thalassarche), дымчатые альбатросы (Phoebetria) и cеверотихоокеанские альбатросы (Phoebastria).

Долгое время ученые полагали, что в эти четыре группы входит 13 видов: два крупных вида так называемых гигантских альбатросов – странствующий (Diomedea exulans) и королевский (D. epomophora); пять видов альбатросов из Южного полушария – чернобровый (Thalassarche melanophris), сероголовый (Th. chrysostoma), буллеров (Th. bulleri), желтоклювый (Th. chlororhynchus) и белошапочный (Th. cauta); светлоспинный (Phoebetria palpebrata) и дымчатый (Ph. fusca) альбатросы; галапагосский, или волнистый, альбатрос (Phoebastria irrorata), получивший второе название за характерный рисунок на оперении; и обитающие в северной части Тихого океана белоспинный, известный также как альбатрос Стеллера (Ph. albatrus), темноспинный (Ph. immutabilis) и черноногий (Ph. nigripes) альбатросы.

Многие виды альбатросов, обитающих в Южном полушарии, незначительно отличаются от острова к острову вариациями оперения, цветом глаз и размером. Довольно долго они считались вариантами или подвидами одного и того же вида, но анализ ДНК показывает, что некоторые из этих птиц на самом деле образуют отдельные виды – все зависит от того, сколькими критериями пользоваться для классификации. Если принять во внимание данные этого анализа, то чернобровый альбатрос с острова Кэмпбелл – это отдельный вид, желтоглазый альбатрос (Th. impavida). Желтоклювых альбатросов тоже делят на два вида – собственно желтоклювый (атлантический) альбатрос и индоокеанский альбатрос (Th. carteri). Буллеров альбатрос пока сохраняет северный (Th. b. bulleri) и южный (Th. b. platei) подвиды, а подвидам королевского альбатроса сейчас чаще придают видовой статус – южный королевский альбатрос (собственно D. epomophora) и северный королевский альбатрос (D. sanfordi). Белошапочный альбатрос делится на четыре вида: собственно белошапочный, чатемский (Th. eremita), оклендский (Th. steadi) и сероспинный (сальвинов) альбатрос (Th. salvini). Странствующий альбатрос разделен на четыре-пять видов: непосредственно Diomedea exulаns, а также тристанский (D. dabbeana), амстердамский (D. amsterdamensis), антиподов (D. antipodensis) и оклендский (D. gibsoni) (правда, последнего чаще считают подвидом антиподова альбатроса). За последнее время большинство ученых признало существование 9–11 новых видов, после чего семейство альбатросовых стало насчитывать 22–24 представителя.

Принято считать, что, если животные не могут свободно скрещиваться между собой, они относятся к разным биологическим видам. Такое определение вполне применимо в большинстве случаев. Но поскольку эволюция – процесс поступательный, те разновидности, которые мы застали в промежуточной стадии, уже нельзя отнести к прежнему виду, но и самостоятельным их считать пока рано. В Новой Зеландии, например, смешанная пара южного и северного королевских альбатросов за последние несколько лет произвела на свет четырех отпрысков, способных давать потомство. Столь лаконичное определение вида смазано и размыто трактует подобные пограничные периоды. В природе не существует точного момента образования вида, только накапливающиеся изменения – степень родства, степень разделения. Дарвин ухватил суть эволюции, наблюдая различия в целом очень похожих птиц, обитающих на соседних островах Галапагосов, – притом что предок у них, похоже, был общий, отличающиеся условия окружающей среды скорректировали характеристики разделенных видов. Далее он пришел к выводу, что тот же самый процесс селекции, который веками применяли фермеры, по существу действовал и в самой природе; большинство животных умирало в молодом возрасте, а те особи, кому удавалось выжить в существующих условиях, оставляли более приспособленное к такой жизни потомство, наследовавшее выигрышные характеристики. Поразмыслив над этим, он в конечном итоге заключил, что птицы могут достаточно сильно аккумулировать изменения, отчего смежные популяции в какой-то момент перестают считаться всего лишь разновидностями и становятся самостоятельными видами. Поскольку одни из галапагосских вьюрков (Geospiza, Camarhynchus и др.) отличались от сородичей незначительно, в то время как другие демонстрировали выраженные отличия, перед Дарвином предстал весь процесс целиком на разных стадиях прогресса. Пожалуй, это стало самым важным озарением, когда-либо дарованным человеку.

Классификация альбатросов вызывает столько сомнений потому, что эти птицы и есть те самые вьюрки Дарвина, только бóльших масштабов. Они прошли тот же путь перемен, что и вьюрки, с той лишь разницей, что их острова разделяют сотни, а иногда и тысячи километров. Несмотря на то что они преодолевают удивительные расстояния и часто пересекаются в море, они почти всегда прилетают выводить птенцов туда, где вылупились сами. Исследователи обнаружили, например, что более 90 % сероголовых альбатросов строят гнездо в радиусе 250 метров от того места, в котором сами когда-то появились на свет. На атолле Мидуэй их собратья обычно высиживают яйцо в 22 метрах от родительского гнезда. Все это превращает гнездовья альбатросов в обиталище одной большой семьи, где в течение многих лет родители, их дети и внуки выводят потомство вблизи друг от друга. Но с точки зрения эволюции постоянное стремление птиц размножаться в местах их рождения обеспечивает популяции ту же изоляцию, что и у знаменитых вьюрков Дарвина, – и этого достаточно, чтобы на каждом острове развился отдельный вид. Обособленное выведение потомства на самых изолированных островах Земли непрерывно формирует альбатросов в процессе неспешных, но явных изменений.

* * *

Проносящийся по спальне ветерок – первый признак того, что это утро будет другим. После стольких дней мертвого штиля приток свежего воздуха придал энергии уставшим от жары птицам. По их растущему оживлению видно, как они рады.

Патти совершает утренний обход гнезд, отыскивая глазами альбатросов с передатчиками и проверяя, не вернулись ли их партнеры, чтобы взять на себя обязанности по высиживанию. Мы ходим среди птиц в гнездах, как виноградари по винограднику. Все альбатросы, находящиеся в районе нашего исследования, нам знакомы: и Амелия, и остальные. Никого нового не появилось. Но одна из птиц, вероятно под действием только что отступившей жары, оставила гнездо раньше срока. Покинутое ею яйцо уже успело остыть.

Патти, которая ушла далеко вперед, вдруг окликает нас и машет руками.

Неужели одна из птиц с передатчиком улетела? Нет. Но когда мы подходим ближе, Патти показывает на черноногого альбатроса, около которого лежит скорлупа с зияющей на одном конце дырой и сидит покрытый пухом птенец. Карен с готовностью присоединяется к нам и тут же вызывается охранять птенца, пока мы устанавливаем на его родителя передатчик.

– Боже, какой же он милый! – Она не в силах сдержать чувств.

Он неуверенно держит головку. Загибающийся книзу клювик непропорционально велик. В неоперившихся крылышках ничто не говорит о той мощи, которую они обретут позже. Темный пух со светло-серыми кончиками настолько густой, длинный и спутанный, что птенец странным образом напоминает большую пушистую сосновую шишку. Весит он около 200 граммов.

– Полюбуйтесь-ка на его толстенькие ножки!

Птенец стоит покачиваясь и расправляет крылышки, тем самым сражая наповал всех, кто его видит. Сердце откликается на чудо происходящего прежде, чем разум даст ему название. Птенец начинает инстинктивно расчищать себе место лапками. Когда же он, чуть пошатнувшись, зевает, Карен в восторге и умилении прикрывает рот рукой.

– Я готова заботиться о тебе днем и ночью, – говорит она, обращаясь к птенцу.

Сейчас в ее обязанности входит защищать птенца от возможного нападения фрегатов и от солнца – задача не такая простая, как может показаться. Карен волнуется, что он стоит под палящими лучами.

– Он еще не успел привыкнуть к такому солнцепеку, – говорит она.

Я предлагаю ей заслонить птенца панамой, но она слишком увлечена подопечным и ничего не слышит. Птенец начинает чиститься, пощипывая клювиком пух. Это занятие быстро утомляет его, он склоняет головку и прикрывает глаза. Как только он начинает дрожать, Карен снимает толстовку и аккуратно накрывает его, нежно приговаривая:

– Жизнь не сахар.

Она права. Но если повезет и удастся преодолеть все препятствия, то это едва появившееся на свет слабенькое существо сможет вырасти и пережить нас.

Темноспинный альбатрос, который проходит мимо, останавливается, чтобы взглянуть на птенца, будто зачарованный прохожий. Сидящая неподалеку птица встает, смотрит на свое яйцо и начинает «разговаривать» с ним. Незадолго до того, как птенец вылупится, родители начинают общаться с ним. Как только малышу удается разбить скорлупу или проделать в ней отверстие, он тут же отвечает. Родитель и ребенок продолжают свою беседу через отверстие в скорлупе в течение долгих часов, которые уходят у малыша на то, чтобы пробить себе путь наружу.

Когда наша команда устанавливает передатчик, мы относим взрослую птицу обратно к Карен и птенцу и ставим ее рядом с гнездом. Она стоит не шелохнувшись, пока малыш не начинает звать ее, и тогда сразу же подбегает к нему. Лора поворачивается к Карен и говорит:

– Что ж, Карен, если захочешь помочь с альбатросами…

– Я всегда рада помочь, – перебивает ее Карен с энтузиазмом.

За первые четыре дня мы устанавливаем передатчики на десять альбатросов. На этом, как ни странно, основные полевые работы заканчиваются. Накопление данных начнет происходить автоматически, поскольку теперь в дело вступают технологии, которые будут сообщать нам о местоположении птиц. Впрочем, пока что проку от этого мало, потому что ни одна из птиц не двинулась с места. Нам остается только ждать – наше научное любопытство сделало нас заложниками терпеливо высиживающих яйца птиц.

День за днем мы делаем обходы. День за днем птицы сидят в своих гнездах.

* * *

Патти в радостном возбуждении. Во время очередной утренней проверки она обнаружила, что одну из птиц сменил в гнезде ее партнер. Альбатрос с передатчиком улетел!

Дэйв медленно крутит педали велосипеда. Несмотря на то что новая птица прилетела ночью, проведя до этого нескольких недель в открытом море, она сидит как ни в чем не бывало. Амелия с соседями на прежних местах, и вид у них одинаково равнодушный.

Но восторг Патти не знает предела.

– Мы вот-вот начнем получать данные, – говорит она.

Где-то между обширными просторами Тихого океана и открытым космосом альбатросы, спутники и лаборатория Дэйва в Северной Каролине начали обмениваться информацией. Каждый день спутники будут получать сигнал передатчика и посылать координаты местонахождения птицы на Землю.

Амелии до этого нет дела, она по-прежнему в гнезде недалеко от казармы, все так же задумчива и сонлива.

Патти с Дэйвом разместили лэптоп на садовом столе у черного хода и, запитав его от солнечной батареи, настраивают связь со спутником, чтобы проверить почту. Крачки уселись в ряд на перилах веранды, компьютеру нашлось место под бельевой веревкой, и теперь сведения поступают в него прямиком из открытого космоса. Сигналы передатчика уже попали через спутник в лабораторию во Франции, оттуда их переправили в лабораторию Дэйва в Северной Каролине, а затем студент переслал их на электронную почту. В результате мы обнаружили, что путешествующая птица находится почти в 100 километрах от острова Терн.

– Замечательно, что все получилось, – говорит Дэйв, жуя хлопья с молоком. – Поразительно, как слаженно работают технологии, чтобы помочь нам узнать, куда летают птицы.

В большинстве случаев данные университетских исследований публикуют только годы спустя в специализированных научных журналах, но у Дэйва совершенно иное отношение к эксперименту с альбатросами. Каждое утро после того, как со спутника поступает информация о передвижениях птиц, Дэйв рассылает ее пяти сотням учителей, работающим в Соединенных Штатах, Канаде, Германии, Эстонии, Японии, ЮАР, Австралии, и всем, кто подписался на проект Дэйва, посвященный альбатросам. Ученики станут отмечать на карте маршрут передвижений птиц.

– Еще до начала эксперимента я подумал, что ребята от детсадовцев до учеников старшей школы могли бы одновременно с нами наблюдать за тем, что происходит у птиц, – признается Дэйв. – Я стараюсь использовать любую возможность, чтобы привлечь внимание к науке.

Дэйв убежден, что для свободы и демократии нужны люди, способные критически мыслить.

– Если у ученых появилась новая гипотеза, их главная задача – подвергнуть ее проверке всем, что было известно ранее, тем самым убедившись в ее неопровержимости. Очень часто старания оказываются направлены на то, чтобы протолкнуть собственные идеи и узкие интересы. Я уверен, что, делясь научными знаниями, вы учите людей образу мыслей, который поможет им оставаться свободными.

В ночь с 17 на 18 января еще один альбатрос с передатчиком покинул остров Терн. Но птица, которую я назвал Амелией, похоже, никуда не собирается – она отдыхает в гнезде неподалеку от крыльца. Мы останавливаемся. Она ждет. Мы наблюдаем. Она встает, тихо разговаривает с яйцом, распушает оперение вокруг наседного пятна и вновь садится. На сегодня она ограничится этим.

К началу следующего дня еще две птицы улетают в открытое море. Жизнь не стоит на месте. Патти и Дэйв тоже собираются возвращаться домой. Патти оставит своих пернатых и примется целенаправленно и усердно работать над магистерской диссертацией в тысячах километров отсюда.

Добраться сюда всем нам, будь то биолог или птица, стоило больших усилий и трудов. Планирование, разъезды, много работы, нелегкий путь и чистая удача, которые привели нас на этот остров, – невероятное стечение обстоятельств. Мы все очень разные. Но нас объединяет нечто общее: неважно, ищем ли мы успеха или стремимся обзавестись потомством, мы прибыли сюда как уцелевшие в предшествовавших битвах. Надеясь, что удача не изменит нам, мы жаждем поскорее увидеть плоды своих усилий.

Марк тщательно проверяет, чтобы вес груза и пассажиров не превышал грузоподъемность самолета. Он взвешивает сумки, а после спрашивает через весь зал:

– Патти, ты сколько весишь?

– Шестьдесят, – кричит в ответ Патти и добавляет, обращаясь ко мне: – Ну вот, теперь все знают.

Я говорю, что время пролетело незаметно. Дэйв смотрит на часы, чтобы вспомнить, какой сейчас месяц.

Я машу, машу, машу им вслед. Они улетают в открытый океан – иного пути здесь нет.

* * *

Когда во время следующего обхода Амелия поднимается на ноги, яйца нет на месте. Меж ее мощных перепончатых лап сидит серый комочек свалявшегося пуха. Сегодня 6 февраля, и к этому времени у большинства альбатросов в гнезде сидит птенец.

Амелия продолжает еще три дня «насиживать» малыша, обеспечивая ему тень и укрытие от жары и порывистого ветра. Когда 9 февраля, чтобы подменить ее в гнезде, возвращается отец птенца, он сразу же кормит отпрыска. Или же пытается сделать это.

Он наклоняется к малышу так, что припадает грудью к низкому краю гнезда. Голодный птенец в нетерпении стучит трясущимся клювиком по родительскому клюву, издавая пронзительный писк, который похож на повторяющееся «мне, мне, мне». Отец так старается срыгнуть пищу, что его крылья приоткрываются. Одновременно он пробует подставить клюв птенцу, но недавно вылупившийся малыш с трудом координирует свои движения, отчего постоянно ускользает от него в решающий момент.

Наконец с настойчивостью, достойной всех возможных наград, самец чуть ли не заглатывает голову птенца. В полости отцовского зева малыш раскрывает дрожащий клювик. Отец выдавливает из себя концентрированную порцию вязкого, питательного, растопленного жира прямо крохе в горлышко. В отличие от большинства других птиц, альбатросы и их трубконосые сородичи накапливают запасы жира, получаемого ими из еды. Энергетическая ценность жира из желудка альбатросов настолько высока, что она лишь немногим уступает по калорийности дизельному топливу.

Насытившись, птенец приподнимается на лапках и машет крылышками, а после садится с довольным видом. На какое-то время в мире воцаряется покой.

Начинается новый этап. Амелии с партнером теперь придется не просто сменять друг друга в гнезде: с появлением птенца их без того напряженная жизнь потребует от них еще бóльших усилий. Ресурсы организма подвергнутся серьезным испытаниям. Теперь на первый план выходит еда.

Где-то в открытом море эти птицы находят запасы пищи, которые не всегда можно заметить, если просто смотреть на обширную поверхность океана. И все же им это удается. По приблизительным оценкам, общий улов морских птиц Северо-Западных Гавайских островов, который в основном состоит из рыбы, ракообразных и кальмаров, ежегодно составляет больше 350 000 тонн – приблизительно две пятых от годового показателя промысла в том районе океана. Из потребляемого объема около половины приходится на альбатросов. Темноспинный и черноногий альбатросы питаются разными видами кальмаров, рыбой, икрой, ракообразными и другими живыми или мертвыми организмами, которые удается подцепить клювом. В целом альбатросы едят что угодно: мелкую рыбу, мертвых птиц, кальмаров, криль, плавающих на поверхности студенистых оболочников и медуз, включая знаменитый португальский кораблик (Physalia physalis) с его смертоносными щупальцами. Если они обнаружат мертвого кита, их рацион обогатится китовым мясом. Изредка они кормятся кусками кожи и ворванью китов, убитых косатками или людьми. Их обед зависит от того, где они находятся и что им удается найти. Альбатросы нередко следуют за кораблями, потому что объедки их тоже очень радуют. Они закоренелые приспособленцы, не брезгующие падалью. Когда речь заходит о еде, девиз альбатросов: «Брезгливым быть – голодным жить».

Но на деле рацион почти всех видов альбатросов в основном состоит из кальмаров. Существует предположение, что эволюция и расселение альбатросов по планете совпадают с эволюцией этих головоногих, поскольку птицы научились ловко отыскивать их. Кальмары, в свою очередь, являются высокоразвитыми, исключительно удачливыми хищниками. Мел-палеогеновое вымирание стерло с лица земли не только динозавров, но и множество морских обитателей, расцвет которых длился необозримо долго. Если исчезновение динозавров послужило толчком к развитию птиц и млекопитающих, то вымирание морской фауны стимулировало расселение и размножение современных видов рыб и головоногих с новой иерархией хищников. Передвигающиеся реактивным способом животные, известные нам сегодня как кальмары, быстро распространились и выработали сложное поведение, превосходное зрение и удивительную сообразительность, за что их прозвали «мягким интеллектом» и «кандидатами в позвоночные». Количество видов кальмаров достигло семи сотен, от особей размером с мизинец до гигантского кальмара (Architeuthis) длиной около 18 метров, и населяют они все уголки Мирового океана, от залитых солнцем рифов до черных бездн.

Но вернемся к альбатросам. Около 70 % рациона этих птиц составляют кальмары. Временами они ловят их живыми и здоровыми. Но они также пользуются тем, что многие виды кальмаров массово умирают после нереста. Уже примерно через сутки после гибели тушки различных видов кальмаров всплывают из прохладных глубин на поверхность: они поднимаются за счет повышения уровня аммиака, вызванного химическими процессами, происходящими у них в печени. Альбатросы полагаются на этот феномен, который помогает им получать пищу из глубин. В западную часть Тасманова моря к побережью Нового Южного Уэльса (Австралия) слетаются бесчисленные стаи альбатросов, которых привлекает сюда эффектное появление на поверхности воды мертвых и умирающих после спаривания гигантских австралийских каракатиц (Sepia apama). Птицы с других концов света – из Южной Атлантики, Индийского океана и Новой Зеландии – не жалеют сил, чтобы раз в год прилететь на это похоронное пиршество. Вывод таков: альбатросы едят много кальмаров. Люди тоже едят много кальмаров, и промысловые суда добывают огромные их объемы, притом что они тысячелетиями составляли основу рациона альбатросов. По всему миру ловля кальмаров происходит ночью с использованием ярких ламп, благодаря которым головоногие выплывают к судну, будто мотыльки к ночнику. На сегодняшний день рыболовный промысел достиг такого размаха, что свет прожекторов от кораблей, добывающих кальмаров, виден с орбиты и оттуда кажется, что посреди моря появились города.