Читать книгу: «Ангел греха», страница 3

…Ковбой тем временем спал, как убитый, не реагируя на грубую женскую суету и шум снаружи. Он тихонько посапывал в своём уютном гробике и даже не шелохнулся при женском вторжении в его жизнь. Возможно просто убедительно притворился или уже впал в предсмертную кому.

Когда Генри Джонса обдал горячий поток уличного воздуха он встрепенулся, мигом вскочил с кресла, с трудом приходя в чувство, сладко причмокивая и протирая глаза постепенно осознавая, что проспал дольше запланированного и опоздал на ежедневное рабочее собрание представителей городской власти. Промямлив он попросил женщину вымыть ковбоя и прополоскать одеяло, за что жена гробовщика покорно и с великим любопытством, словно по команде принялась незамедлительно, не задавая лишних вопросов, лишь грубо прогнала Генри, дабы тот не помешал великому сакральному таинству, за что её возможно даже пощадят.

Спустя миг, дверь мастерской за спиной Генри вдруг резко захлопнулась, прямо перед затылком, ударив сзади по полю его старенькой шляпы. По светло-русым волосам блестящим на солнце и вьющимся из-под шляпы хлестнул поток спёртого воздуха с его ночным дыханием. Лёгкие впервые за ночь наполнились разогретым кислородом с минимальной концентрацией частиц испражнений, кислого ковбойского пота, сладкого запаха запёкшейся крови и залежавшейся тухлятины.

Раздался смачный щелчок в замочной скважине, затем повторный и ещё один, контрольный. Он заглянул в щёлку из любопытства, но ключ остался торчать глубоко в скважине. Обойдя снаружи мастерскую обнаружилось, что окно уже наглухо завешано, а края занавески плотно подбиты. Как проистекал любопытный процесс омовения навсегда осталось в тайне заколоченной пошлым богом в мастерской гробовщика.

В спешке доковыляв до родной халупы и наспех перекусив пресными галетами, Генри Джонс метнулся в шерифский офис, на ненавистную работу. Нельзя же являться на работу на сытый желудок.

Покосившийся дом, в котором Джонс жил вместе с матерью и подругой был одним из самых старых домов в городке, из деревянных. Построен он ещё первыми переселенцами, на отшибе, когда город был посёлком, по новейшим на то время технологиям и отсталым на сегодняшний день, затем дом с куском земли был приобретён великим дедом. Бабка Генри рассказывала, что её муж завещал перед тем, как покинул их с сыном, как оказалось насовсем, что ни в коем случае нельзя никуда срываться с места, что нужно защищать дом и прилегающую землю любой ценой, даже жизни: от дикарей, магнатов и политиков, которых вскоре и так всех перебьют и главное, что дом нельзя ни в коем случае продавать, даже по чертовски завышенной цене.

Наконец явившись в офис с серьёзной миной помощник шерифа не стал о недавнем разговоре докладывать начальству, по крайней мере решил пока ничего не рассказывать, пока не определится окончательно как быть дальше и на чью сторону твёрдо встать.

Проходя мимо рабочего стола Билла Карсона взгляд Генри приковали два Кольта Драгуна лежавшие поверх пожелтевшего листа, покрытого сальными пятнами и трещинками в местах множественных сгибов. Судя по состоянию бумаги плакат бесконечное количество раз складывали и раскладывали, для демонстрации. Черты лица на портрете показались знакомыми, а надпись излучала угрожающую ауру, словно от мобилизационной повестки времён гражданской войны севера с югом, для бедняка не обладавшего лишними ста гринбеками в заначке. Клочок бумаги пахнущий братоубийственной смертью.

– Наш клиент? – кивнул Генри Джонс на изображение на плакате.

– Может он, может нет, может трясёт плакатом перед шлюхами в салунах. Они любят такое, – отрывисто рявкнул Билл Карсон, не уточнив, кто такое любит. Словно он сам такое любит.

Изящная рукоять Драгуна находилась поверх напечатанного имени и плавным, но резким изгибом закрывала первые цифры суммы вознаграждения. Генри Джонс подошёл к столу вплотную и попытался аккуратно сдвинуть револьвер пальцем и неторопливо почитать, но Билл Карсон суетливо выдернул плакат, сложил и припрятал в нагрудный карман рубахи, под жилет с южной бахромой.

– Сядь на своё место!

Шериф бледен, как мумия или белый могильный мрамор, огромные усы его взъерошенные и неухоженные. Он всю ночь не спал, а думал, и над чем-то крайне важным. Он даже не заикнулся про опоздание.

– Сколько хоть обещано за голову? Люблю считать чужие деньги. Моё любимое занятие.

Генри сделал невозмутимый вид охотника за головами; якобы не успел разглядеть числа и не придал значения суете шефа. Хотя, он действительно не успел разглядеть ни точную сумму, ни имя, лишь несколько нулей, а если бы и увидел всё – это бы мало что дало, считать в их славные времена чётко и быстро умели только бармены, торгаши, и кассиры, ну немного шерифы, когда приходилось выдавать награды, а остальные умели считать лишь выстрелы, но по старой памяти. Читать же умели лишь те, кого научили в детстве и то ради чтения брошюрок с картинками: как и за кого нужно голосовать, и как проголосовать за нужного кандидата несколько раз при помощи пушистой бороды и цирюльника с опасной бритвой.

– Плакат старого образца выпуска, срок давности истёк, наверняка уже нисколько, но я телеграфировал Доусону. Ответ не заставил себя ждать. Судья прибудет, лично. Пожалуй, ты таких важных людей никогда не встречал. Помойся хоть и усы отрасти… Скоро наш дружок предстанет перед законным судьёй, а то и палачом и будет судим по закону штата, – промолвил исподлобья Билл Карсон уже застёгивая патронташ с кобурой на поясе, затем после паузы случайно рыгнул, как мужик, что-то проглотил и добавил: – Пойду в обход, проветрюсь и подготовлю город к приезду важного человека, засранцы уже напились кофе, а ты подготовь решётки, вынеси весь хлам из камеры, может туда гроб вечером перенесём. Заодно ещё по пути навещу нашего странника и слуг смерти. Кстати, он там не подох за ночь? Наверняка живучая сволочь, как и все они…

– Не знаю, я не лекарь, я на него лишь издалека смотрел, а когда пытался покормить – он, кажется, хрипло дышал. Знаю лишь, что так хрипят после джиги на эшафоте. А сейчас его обмывают, в этом я уже уверен на все сто, лучше не мешайте таинству.

– Чего я там не видел? – хмыкнул Билл Карсон и удалился, затем оглянулся, уже у порога, важно надвинул шляпу на глаза и добавил: – Обмывает его та, что может отсосать всего за песо, при том, что платит сама? Повезло бандиту. Они обычно неприхотливые ублюдки. И почему-то шлюхи к ним тянутся, как мухи на говно, а платят ковбои не всегда. Чаще даже – никогда.

– Она самая. Слышал такое про неё, мы же уже обсуждали это, точнее каждый день обсуждаем. Сам я не пользовался услугой, я молодой, – уверенно сказал Генри Джонс. – Кстати, как думаете, ей какое от этого удовольствие? Себе же в убыток.

– Я как-то спросил её… Сказала, что я просто не отсасывал парням. Подловила, сука. Видимо всё из доброты делает, – сказал женатый Билл Карсон и ретировался, дабы избежать продолжения разговора, затем снова неожиданно вернулся и задал наводящий вопрос, отводя тему разговора в другое русло: – Джонс, я ведь помог тебе с пониманием устройства мира и мироздания государства?

– Разумеется, спасибо, мистер Карсон. Ценю ваши наставления, я всегда слушал предельно чутко.

– Бывало, я был груб с тобой, малец. Ты пойми – это необходимая закалка для мужчины. Если будет тебе за тридцать или состаришься преждевременно и станешь никому не нужен, станешь мужиком и возможно даже шерифом, тогда поймёшь и сам будешь наслаждаясь давать мудрые наставления молодняку… И помни, – табак гораздо лучше усваивается, когда его томно втираешь в дёсны языком, а не втягиваешь ртом горький дым в самое нутро человеческого жерла.

Когда Билл Карсон наконец хлопнул дверью Генри Джонс расслабленно откинулся на свой рабочий стул возле двери со ржавыми клетками, закинул ноги на стол, не снимая сапог со шпорами и балансируя на задних ножках элегантно чиркнул спичку с опасным белым фосфором на кончике о шершавую ножку стола.

Раскуривая огромную сигару он из ненависти начал размышлять вслух, с умным видом нахмурив коровьи брови и слегка прищурив любознательные глазки с длинными ресницами. Он всегда так кривил лицо, когда думал, и в такие моменты всем свидетелям бытия напоминал своего утонувшего горе-отца, поэтому размышлять старался реже. В его случае это было даже полезно, как Портосу.

– Образец плаката старый, чушь! Все умные знают, что плакаты, подобно гринбекам будут действительны вечно и всегда будут обладать номинальной стоимостью. По календарю майя до начала XXI-го столетия уж точно, пока не превратятся в труху, вместе со всеми нами, – шептал Генри и мысленно поставив себя на место босса продолжил «брать глубоко»: – Карсон зажал плакат… дабы по-тихому передать стрелка судье. Охотником за головами времён перестрелок себя возомнил, хочет присвоить себе всю славу, сорвать куш и свалить в большой город без жены за красивой жизнью. Сам ведь твердил, что при капитализме в этом несправедливом мире важны лишь котировки и столичные эмоции в мгновении, так как всем нам недолго осталось, а внедриться в высшее общество возможно лишь инвестиционным путём. Ещё говорил так, словно я об этом всём сам ничего не знаю!

Когда все доводы в относительно молодом черепе безоговорочно и яростно сошлись – он резко встал со своего любимого стула и звонко бряцая шпорами снова подошёл к столу шефа возле пустой доски для объявлений о розыске и надёжного сейфа. Взял со стола в руки оба Кольта Драгуна калибра 44, покрутил их на пальцах и по-мужски эстетически наслаждаясь раритетом красивой вещи обратил внимание случайно упавшим взглядом на выцарапанную букву «М» на одном из старинных револьверов. Магическая буква точь-в-точь, как инициал на револьвере у того самого легендарного бандита, о чьих бравых похождениях он читал в статьях жёлтых газетчиков, формируясь личностно. Ещё одно косвенное свидетельство неслучайного и мистического совпадения!

По иной версии знатоков выцарапанная буква вовсе не инициал, а аббревиатура и значит она не корёжа лишь умы дилетантов: «Молох».

Билл Карсон мрачно насупив брови наблюдал за перекати-полем с глубочайшим символизмом пробиравшимся по главной городской улице, вдоль одноэтажных, помимо салуна и ещё кое-чего, деревянных и глиняных строений.

Спонтанное желание разрядить по мирно рассеивающему семена необычному растению револьверный барабан оборвал адский приступ кашля с обильным отделением мокроты и не только.

По окончании заслуженных мучений Билл Карсон распрямился и растёр сгустки крови оставшиеся на кулаке о кожаный жилет, оставив едва заметный развод на шестиконечной звезде с гордой патриархальной надписью: «ШЕРИФ». Отчасти идиотски, но по-мужски не придав критического значения симптому, он, как ни в чём не бывало поднял пыльную затухшую сигару с земли, зажёг фосфорную спичку о ближайшую коновязь, возле офиса, и раскурил мятый окурок снова, затем поправил любимую шляпу, привёл настрой в дежурный порядок и без спешки, вальяжно, бряцая шпорами обошёл любимый и одновременно ненавистный городок, контролируя порядок и чистоту, то, ради чего его и прислали, отчасти, и поставили шерифом, дав добро расправлять со злостными нарушителями по собственному усмотрению, а усмотрения Билла Карсона дьявольски суровые и необдуманные наперёд.

Убедившись в полном отсутствии отвратительных происшествий, потрепав языком со встречными более-менее адекватными мужиками Билл Карсон направился с важным видом, с неким хитрым умыслом, любопытством и от безделья – сверять корявое изображение на плакате с первоисточником и заодно воочию напоследок повидать увядшую легенду в жалком состоянии.

До настоящих событий на диком западе типографии «почему-то» не использовались для печатания плакатов о розыске. Все плакаты изготавливались вручную, «художниками». Штамповать с помощью литографского камня качественные объявления и фальшивые гринбеки начали в недалёком прошлом. В «святые» годы охотнику за головами можно было любого схожего с портретом мужика пристрелить, подправить физиономию деревянной рукоятью револьвера или приклада винчестера, в случае необходимости, и после процедур привезти труп шерифам на деревянной телеге с деревянными колёсами и наконец получить долгожданное сладкое вознаграждение. Большинство коррумпированных шерифов естественно не обращали внимания на незначительные нюансы несоответствия. Все работают на статистику и на долю. Со скальпами схожая история. Никто толком не разбирался кому на самом деле принадлежала вонючая волосатая кожа: индейцу, мексиканцу или брюнету, взрослому мужику, женщине или даже ребёнку не успевшему научиться даже читать. Скальп даже вполне мог оказаться конской гривой или лоскутом кожи со спины чёрной псины, бобра или ондатры.

…Мастерская оказалась открыта нараспашку, помещение проветривалось после душной ночи и не менее душного утра.

Хозяин, как законопослушный гражданин присвистывая доложил представителю закона, что ковбой всё ещё находится в глубочайшей коме и спросил невзначай: «Не сходил ли поезд с рельсов на рассвете-с».

Билл не поняв вопроса или шутки, молча, без спроса, бряцая, словно подполковник с внезапной проверкой прошёл вглубь зловонного и мрачного помещения и предварительно, на всякий случай, отработанным движением большого и среднего пальцев расстегнул застёжку крышки, поднял крышку поясной кобуры и слега потянул за вытяжной ремешок. Он любил потягивать вытяжной ремешок.

Гробовщик не отходил от шерифа ни на шаг и разумеется уже окликнул жену, на случай сложного спора.

Билл подошёл к заветному гробу, прищурился, подвигал усами из стороны в сторону, пригнулся, пристально всмотрелся, вынул плакат, развернул и вульгарно перекинув языком окурок под усами с одной стороны рта на другую, невнятно спросил семейную пару кроша пепел на плед:

– Присутствует схожесть? Вглядитесь пристально, пожалуйста. Спрашиваю ради вашего же блага… Не выкручивайте мне яйца.

Гробовщик с подоспевшей женой приблизились почти вплотную к плакату сделав вид, что сосредоточенно всматриваются в нарисованное от руки изображение, а сами изучали лишь цифры, прикидывая в уме: как принять участие в дележе награды, как и сколько можно присудить себе и, как аккуратно напомнить шерифу о старой школе плакатной этики, от которой они устали, но по которой все они время от времени осторожно придавались ностальгии.

– По лицу трудно опознавать, – задумалась жена гробовщика коснувшись указательным пальцем бородавки на подбородке.

– Тогда по какому месту, на твой опытный взгляд не трудно? – ехидно спросил Билл Карсон довольный подковыркой.

Жена гробовщика сперва засмущалась, но выкрутилась перед недалёким мужем:

– Лица быстро стареют из-за сухого климата, нашего рабочего образа жизни и беспросветной бедности… Мистер шериф, бизнес хиреет, без повсеместного насилия уже редко кто-то спонтанно умирает, сами знаете, эшафот ведь пустует, максимум раз в две недели пополнение и то от болезни печени или неправильно поставленного диагноза. Такими темпами и гробы подешевеют. Даже ковбой на волоске повис, а подыхать не хочет. Уверена на все сто – именно эта обмякшая сука на вашем драном плакате!

– Как грубо. А ты что думаешь, Горн? – спросил Билл Карсон обращаясь к гробовщику, со смешком добавив: – Наверняка ведь твоё мнение не сильно отличается от мнения любимый жены.

Взгляд женщины грозно сверкнул, со значением.

– У меня-с своя версия и своё мнение. Вы мне, бандита подселили! – сказал хозяин, ласково глянул на жену и продолжил фальшивить: – Вдруг он меня придушил бы ночью подушкой, схватил бы винчестер, дабы порешить с особой жестокостью-с любимую жену, отрезал бы ей обвисшие сиськи и пошёл бы в город всех стрелять напропалую. Я требую… сами знаете чего требую, справедливости-с! Вообщем – это наверняка он.

Жена легонько толкнула мужа в бок локтем.

– Сходство-с очевидное, стопудово он. Матерью клянусь!

– Вам лишь бы похоронить человека, да поживее и не думая о последствиях и, что важнее, о законностях. Не я один должен заботиться о таких вещах, государство начинается именно с вас, да-да. Имейте терпение, никто на диком западе ещё не пережил каловую стрелу скво в животе, спросите специалиста, он сейчас в салуне напротив, если мне не верите, – Билл Карсон взялся за ус, отдохнул и продолжил, но уже с ноткой специальной хитрости: – Умереть не ответив перед законом, пока я законный шериф – невозможно. Не ответив по закону – легально получить награду нельзя. Не получив награду – нереально поделиться денежками с добрыми друзьями с ответственной гражданской позицией. Всё под контролем. Судья, палач и маршал, да и лучший фотограф мёртвых тел, уже в пути, так что займитесь делом, наведите марафет. Скоро о нас узнают сами газеты и наши имена попадут в государственные архивы! Время играет в пользу умных и против дураков.

Шериф вышел из мастерской демонстративно хлопнув дверью и неспешно зашагал в сторону станции и стоянки извозчиков, продолжая традиционный дежурно-карательный обход.

Погода неторопливо менялась, томно, словно написание исторического романа. Дождь может оказаться смертельным для его слабых лёгких. Нужда направила шерифа в тёпленькое укрытие.

Своевременно закончив беспечный обход Билл Карсон опустошённый вернулся в пустой офис, дабы сидя и облокотившись на стол вздремнуть, по-шерифски, наслаждаясь стуком капель по крыше.

Подумав о болезни и спустя некоторое время он вдруг зафиксировал краем глаза беспорядок в офисе, плевательница в углу лежала на боку, опрокинутая, что неестественно, а бессмысленное хулиганство он не терпит, а вдобавок он обнаружил на своём письменном столе кое-что, плюс кое-что не обнаружил…

Как только, не считая дряблого тела ковбоя в гробу и смерти с фашиной и приспешником все покинули мастерскую, предварительно надёжно заперев дверь на ключ, – к гробовщику домой, в соседнюю пристройку, украдкой, мимо прилавка прошмыгнул в дальнюю комнату Генри Джонс с драной, плотно набитой кожаной седельной сумкой накинутой на правое плечо, как в старые времена больших ограблений всего. В свободной руке, между пальцами он перекатывал монету номиналом в один песо.

Одет помощник шерифа в рабочее время не как принято, а в стиле бандита с большой дороги собирающегося ограбить дилижанс, даже на шею зачем-то повязал красный платок, напомадил волосы бриолином и даже отрастил щетину, насколько возможно. Создавалось впечатление, что он вышел прямиком из ателье, где ему профессиональные портные специально подбирали гардероб, ради должного сиюминутного эффекта, а он всего-навсего нацепил коричневый дедовский сюртук с клетчатыми заплатками. Он любил старую одежду с историей, особенно если в ней кто-то умер насильственной смертью, но впервые в жизни ощущал себя в ней уютно и к месту. На груди его не было значка аж со вчерашнего вечера, а патронташ с кобурой на месте, но на это всё никто не обращал внимания, все привыкли и всем плевать. Значения его обновлённой наружности ни прохожие, ни сам гробовщик особо не придали, ему вообще никогда никто не придавал значения. Данное незавидное свойство выждало свой звёздный час и впервые сыграло на руку обладателю.

Погода к этому времени, как уже было помянуто, чудом постепенно начала меняться. Стало пасмурно, небо посерело, уже слегка покрапывало по крышам, дорожную пыль на всеобщую радость наконец плотно прибило, от этого божественно посвежело. Собирался долгожданный спасительный от засухи ливень. На горизонте уже беззвучно сверкали яркие вспышки молний, словно не к добру. Ветряной флюгер на железнодорожной станции впервые за время затяжной засухи ржаво заскрипел и перешёл в активную фазу своей функции.

– Джонс-младший, выпей с нами! – радостно выкрикнула жена гробовщика с глиняным стаканом кукурузного ликёра в протянутой руке.

В полумраке грезилось, что женщина стоит с поднятой вверх ногой.

Подобранный наряд даровал Генри уверенность и мнимую власть, гораздо более значительную, чем шерифскую. Свободную власть. В этот момент он в образе плохого парня думал о своём первом беспредельном преступлении ради преступления, но понимая, что самое худшее из всего, что он мог плохого совершить для этих жалких людей без настоящего, будущего и даже прошлого – это ничего. Ничего он и не сделал им. Лишь улыбнулся и пафосно спросил подбрасывая вверх большим пальцем огромную старинную монету символизирующую плату:

– За прибыль небось пьёте?!

– За прибыль-с, за что же ещё можно пить днём; ну и за дождь разумеется, физически опасно нарушать традиции… Что принёс? Подарки-с?

– Еда для пациента, всякие причиндалы и один песо.

Жена засмущалась, но невербальным общением приняла условный сигнал к действию.

«Бабы чуют прибыль… особенно тупые. Моя версия абсолютно верна, отныне безоговорочно. Билл взял служителей смерти в долю, а меня не взял, но это уже не важно, я всё решил и я не обидчивый», – подумал Генри Джонс.

Затем он произнёс, испортив всем настроение, но предав чувство значимости:

– Пить в рабочее время и в нервном ожидании важных представителей власти запрещено законом. Ждём судью.

– Но… дождь-с…

Помощник шерифа перебил возражение:

– Далеко не всё, что происходит на диком западе – к худшему. Грядут большие перемены, даже в судьбах простых работяг, таких как мы. Почти нагрянули, вот-вот и скоро все разбогатеем. Ну, а теперь мне нужно поработать, пойду дальше караулить ковбоя. Дайте уже ключ от мастерской, скорее, и не мешайте, мне нужно подготовить важный юридический доклад судье Доусону и делать это лучше в присутствии обвиняемого. Так работает юрисдикция.

Гробовщик с женой вдруг синхронно поняли, что шерифом округа поставят Джонса-младшего, а Билл Карсон пойдёт выше, на повышение. Ситуация скверная, на Джонса они смотрели косо, так как он не удосужился даже прикупить гроб и похоронить родного отца по-божески.

Отперев мастерскую и пройдя к гробам Генри Джонс застал ковбоя прямо в кресле.

Швы на его животе разорваны когтями, он сам это сделал… По ляжке стекала тонкая багровая струйка крови пачкая зелёную обивку. Ковбой осторожно натягивал на исхудалое тело покрытое шрамами ещё влажную после плохой стирки одежду. Шрамы от боёв не только со зверьми, но и с ублюдками и законниками. Ему тепло и липко, как при слизистом соитии, только в оборотном смысле. При виде Генри он даже не поколебался и не постеснялся наготы, видимо узнал.

Дождь уже приятно покрапывал по крыше. Захотелось выйти на лицу и посмотреть на дорогу. В такие моменты откуда-то появляются мостки, а очищающий дождь смывает всю блевотину отовсюду. Город преображается на глазах.

– Лишь тот, кто почувствовал на себе укол стрелы понимает всю суть великой древности, – вдруг проскрипел ковбой в процессе одевания.

– Думаю, вставать вам вредно, – дал очевидное наставление Генри наблюдая боль.

– А я уверен, что в этой дивной палате завалялись плотницкие инструменты, – саркастически ответил ковбой. – Я конечно не плотник, но молотком орудую не хуже, чем господь.

Генри покорно снял с плеча седельную сумку со всем содержимым изъятым при обыске, кроме денег, плаката, тухлой еды и тыквенной фляги. Бряцнул ей об пол, расстегнул и достал изнутри огромные револьверы.

– Почти всё на месте.

– Думал, ты ничего не можешь и придётся с голым боем отбивать мои причиндалы, лицензию на убийство и царство истинной справедливости… По моему грандиозному опыту внешность никогда не бывает обманчива, но, истина всегда сокрыта от глаз людских. Как говорится: «Супротив пули и поноса разум бессилен».

– Плакат остался у шерифа. Остальное я не совсем понял.

– Отвратно слышать, но признание собственного скудоумия в твоём возрасте здравый признак.

На лице Генри Джонса засияла широченно-мрачная улыбка.

Ковбой полностью облачился в чёрную в родную одежду стрелка, включая перчатки стрелка. В помещении даже стало немного темнее. Опираясь локтем на подлокотник кресла чёрный силуэт напоминающий тень медленно поднялся, но не вознёсся. Было мрачное ощущение, что ковбой вот-вот начнёт цепляться локонами длинных чёрных волос за гробы и будет передвигаться по мастерской только таким необычайным образом, словно японский демон; но он просто вразвалку прихрамывая и держась за бок почти элегантно подошёл к Джонсу, который оказался ниже его ростом аж на целую голову.

При каждом шаге рана на животе затруднительно разжималась и сжималась, проступало немного свежей горячей крови, слышалось мерзкое похлюпывание, но он сам решил жить так. Отсутствие уха и повязку на голове гармонично замаскировали неотразимые длинные волосы свисающие до самых плеч.

Он выхватил из чужих рук родные револьверы и подбил себе за пояс, направив дула на член, на третье дуло, патронташ он не носил, ради сексуального возбуждения и чувства опасности, на что у него всегда была сильная эрекция, чем он очень гордился!

Затем он нагло и без спроса опёрся на хилое плечо Генри. На другое плечо повесил ему свою сумку и повёл безвольное подчинившееся существо на улицу.

Гробовщик с женой в это время находились у себя, праздновали погодное явление и лишались возможности стать воочию свидетелями знаменательного исторического события, а могли всего навсего выйти на улицу или выглянуть в окошко. На то они и простолюдины.

У Генри колотилось сердце, как у маленькой девочки, кролика или жертвы беспредельного насилия. Он чётко понимал всю степень отсталости поступка. С другой стороны, ему опротивела до крайности однообразная, стабильная и бедная жизнь на должности, любовь к деньгам, которых нет и не будет, само бедное слово «бюджет», соблюдение выдуманных не им самим правил и порядков. Он эмоционально чувствовал и верил чутью, что выпал некий шанс таким странным образом. Вдобавок он возомнил себя случайным спасителем всего населения, что возможно могло оказаться и так. В этот момент перед ним пронеслись воспоминания. Единственные воспоминания, которые у него были – это притча о толстом богаче на перроне и упущенном шансе. Отныне он будет действовать по вдохновению, опираясь на материализованный реальный шанс, хотя в данный момент опирались на него, в самом буквальном смысле из всех возможных смыслов.

Перед уходом он успел оставить монету номиналом в один песо на борте заветного гроба, забавы ради и мифологемы. Данный гроб теперь особенный и оставлять его с грудой обычных гробов натуральное кощунство.

Между мастерской и салуном ковбой прищурившись знаменитым долгим взглядом осмотрелся по сторонам инстинктивно выискивая опасность, заодно излучая опасность и попятился опираясь на живой костыль в сторону стойла, подставляя язык шлёпающим каплям дождя, со странной маячившей мыслью об утоплении в качестве жертвоприношения. По пути он неожиданно произнёс:

– Давно меня не было. Всё здесь поистине убого! Пустыня не сделала своё дело, увы. Триумф смерти определённо необходим здешним краям. Я здесь не счастлив.

– Я тоже.

Дорогу уже начало развозить. Журчали ручьи. Черви выползли на поверхность омывать голые тела и демонстрировать наготу получая от этого удовольствие.

Двое неспешно передвигались по скользкой уличной грязи увязая даже шпорами, сапоги сзади покрылись коричневой рябью, а одежда начала промокать насквозь. Дождь усиливался и бил прохладными каплями всё сильнее.

Горожане успели нарадоваться, выставить лохани и бочки для сбора воды и уже попрятались в уютные жилища и занимались домашними уютными делами и празднованием. Никто не мылся, такое шерифы пока не контролировали и перед работой нет смысла. Дождь уже все нагло принимали за должное и за законный повод напиться перед предстоящей и неминуемой скотной погрузкой.

Конюх, при виде Генри Джонса и какого-то незнакомого ублюдка не задавая вопросов с озадаченным косоглазым видом вывел нужную лошадь из нужного денника, изрядно посвежевшую за время пребывания в конюшне, сытую, вымытую, с новой подковой и перевязанным глазом. Перепутать единственную старую особь с торчащими рёбрами и увечьем среди рабочих лошадей праздно жующих вкусное травяное сено добываемое ловкими губами из яслей нужно было постараться или быть конченным идиотом.

Некоторые лошади вдруг начали переставлять длинные волосатые копытца в соломе и выглядывать из окон своих денников, таращась подобно изображениям святых на иконах византийской живописи, смотрящих с упрёком на грешников зашедших с улицы в святое место.

Конюх даже помог набросить просушенный вальтрап, затем снял просушенное седло с крюка и подтащил. Генри взял седло из рук конюха и ловко набросил на лошадиную спину, как бы демонстрируя стрелку, что он не просто городской паренёк, а умеет даже седлать лошадей, как ковбой, и не прочь замарать нежные руки лишний раз, даже если в том нет необходимости. Конюх затянул подпругу, надел узду на длинную голову, а Генри подвесил седельную сумку сзади на седло и закрепил её ремешками, затем помог стрелку просунуть ногу в ржавое зубчатое стремя и подсадил страдальца плечом. После чего тот издал щелчок языком, коснулся шпорами рёбер и побрёл верхом под дождь, к городским воротам в северной черте, не поблагодарив косого рабочего конюшни и не попрощавшись, ни с кем, как хозяин жизни.

Небритый, мокрый одноухий всадник без шляпы на одноглазой лошади отправился в очередной тернистый путь и предположительно последний, учитывая возраст, скопившуюся боль, потерю здравого равновесия, возможное наличие в крови инфекции и потерю крови, хоть и отравленной. Он поглаживал любимца по холке изгоняя лошадиный страх и чувство обиды от недавнего расставания.

По дороге, ещё не покинув город он смотрелся по сторонам выискивая взгляды обывателей, в надежде опытным путём выявить навредившего лошади, но улица уже была пуста, словно население покосила чума. Истинное зло не остаётся безнаказанным лишь в детских сказках, а не в суровой исторической реальности преступных эпох, а эпохи, как известно, все без исключения преступные, а рубежи великих времён и перемены – это самое страшное, что есть в жизни масс.

Вдруг, группа рабочих вывалилась из салуна и строем, по мосткам из досок поплелась в сторону перрона, где их для подготовки к погрузке ждал пустой состав из деревянных вагонов своей необъятной длиной уходящий за пределы видимости.

Вслед за безвольными работягами специально шлёпая по лужам плёлся беспризорный босой малец, выдавливая между пальцами грязь периодически, получая от этого незамысловатого действия необычайное удовольствие и первобытную радость.

– Взирайте людишки! Я вас покидаю. Презирайте все меня, – вдруг прохрипел ковбой выплёвывая воду обращаясь к «стаду» и медленно вынимая револьвер из штанов.