Читать книгу: «Проверка моей невиновности», страница 3

– И где ты в Лондоне сейчас живешь?

– Снимаем вскладчину в Вэнстеде. – Рашида встрепенулась, встала и принялась прохаживаться по комнате. Напомнила тем самым, до чего она высокая, до чего ненатужно изящная. – Жилье не очень удобное для учебы и не очень хорошее, и я не очень лажу с людьми, с которыми вместе снимаю, но все равно по какой-то странной причине… по какой-то странной причине оно мне нравится.

Прим подумала о своей студенческой квартире в Ньюкасле, которую практически во всех отношениях едва ли можно было вообразить еще более антисанитарной или неудобной, и далеко не впервые ощутила могучую, затопляющую волну ностальгии по тем временам, какие там провела. Она завидовала Рашиде в том, что ей еще предстоит целый год в университете, а также начала слегка завидовать тем, у кого соседкой была эта броская, харизматичная женщина.

– А что изучаешь? – спросила Прим.

– Предпринимательство и управление.

Ответ оказался разочаровывающим. Не могла Прим себе представить Рашиду облаченной в конторский прикид – или как она сутулится у компьютера, забивая цифры в электронные таблицы.

– Я бы хотела когда-нибудь вести свое дело, – продолжала Рашида. – Ничего громадного – может, ресторан-другой, что-то такое. Важно, чтоб оно мне принадлежало. Иначе просто делаешь деньги для кого-то еще, верно? Кому это надо?

К этой точке в разговоре она уже подбрела к письменному столу Прим и с беззастенчивым любопытством вглядывалась в фотокарточки, пришпиленные к стенке над ним.

– Ну в общем. Так я себе это представляла. Может, было бы прикольнее заниматься чем-нибудь типа… не знаю, языка и литературы, но такое образование в итоге довольно-таки бесполезно, тебе не кажется? – Тут она обернулась. – А ты? У тебя что было?

– Язык и литература, – ответила Прим.

– Ой. – Рашида рассмеялась. – Извини.

– Ничего. Ты по-своему вполне права. Вот, пожалуйста, я вернулась домой и понятия не имею, чем заняться в жизни. – С внезапной паникой она осознала, что Рашида смотрит в ее раскрытую записную книжку. – Ох… слушай… не обращай там внимания, это просто… Даже не знаю, что это.

– “Смерть в домике под тростниковой крышей”? – прочла вслух Рашида. – “Убийства в пляжной хижине”? “Овсяные отравления”? Это все похоже на… названия книг?

– Ага, у меня тут возникла дикая мысль… – что ж, отчего бы и не выложить все как есть, – попробовать написать книгу.

Рашида, не успев спохватиться, исторгла короткий смешок.

– Извини… Мне кажется, это отличная мысль. Ну, то есть, почему нет? Но… ты вот так собираешься ее назвать?

Вкратце и не без некоторого труда Прим рассказала ей о витрине, которую они с Кристофером видели накануне, и как он познакомил ее с понятием “уютного убийства”. Этот устойчивый оборот был Рашиде незнаком, и его потребовалось пояснить.

– Я понимаю, что звучит это несколько цинично – вот так выбирать жанр и писать по рецепту, но… не знаю, я никогда ничего в жизни не сочиняла. Я подумала, что, возможно, это неплохой способ начать – научиться основам, что ли.

Рашида кивнула.

– Наверное, в этом есть смысл. Но, может, начать с чего-то такого, что тебе самой нравится? В смысле, что ты сама любишь читать?

Почти не задумываясь, Прим ответила:

– Всякую темную академию.

– А что это… если поточнее?

– О, это, ну… романы об университетских студентах-изгоях, у которых складывается крепкая дружба, и они втягиваются во всякие тайные общества, убийства и прочее типа такого.

– И это прям реальная тема?

– Конечно. Ты не читала “Тайную историю”?

Рашида покачала головой.

– Только слышала.

– Потом еще много других появилось, естественно.

Чувствуя, как в голове наклевывается замысел, Прим потянулась к записной книжке, открыла ее на чистой странице и записала два пункта в столбик. Покончив с этим, подняла взгляд и увидела, что Рашида смотрит на нее – кажется, впервые – с чем-то смутно похожим на интерес. Как ни абсурдно, Прим почувствовала, что польщена.

– Обожаю творческих людей, – сказала Рашида. – Печальный факт: у меня на весь организм ни одной творческой косточки. Откуда оно берется, творчество? Что подталкивает тебя писать?

– Ну слушай, я ничего пока не написала вообще-то…

– Нет, но… откуда берется этот позыв? Это потому что ты хочешь что-то после себя оставить? Своего рода… рывок в бессмертие?

От этой мысли Прим невольно улыбнулась.

– Мне кажется, в наши дни, если хочешь, чтобы тебя запомнили, книга – не метод. – И, поясняя, добавила: – Я возилась тут на днях у отца в библиотеке и наткнулась на здоровенный роман, который кто-то написал в 90-е, ты не поверишь, что там разные люди понаписали на обложке – шедевр, будущая классика, чего только не, – и знаешь что? Никто этого мужика больше не помнит. Даже мой отец его не распознал по имени. Был да сплыл. Забыт.

Рашида подошла к сказанному бескомпромиссно.

– Что ж, значит, заслужил, наверное, быть забытым. Господи, я как подумаю о некоторых писателях, кого нас заставляли читать в старших классах. Вот их-то никто читать не стал бы, если б наши учителя нам их не пихали.

– Возможно, ты и права, – со смехом сказала Прим, а затем более вдумчиво добавила: – Так или иначе, мне не кажется, что в творчестве есть что-то особенное. Нет тут никакого волшебного заклинания. Писать любой умеет. Ты пробовала? Может, как раз тебе стоит попробовать.

Рашида покачала головой.

– Мне никогда не удавалось сочинять истории. Даже в детстве. Всякий раз, когда надо было написать что-то для домашки, я не могла себя заставить. Вечно чувствовалось в этом что-то такое… фальшивое, как по мне. Фальшивое – и какое-то стыдное.

– И что же ты делала в таком случае? Сдавала чистый лист?

– Нет, писать я умела. Я, естественно, могла написать что-то. Но писала в итоге… всякое настоящее. То, что со мной действительно случалось. Просто рассказывала правду о себе.

– Ну, теперь это называется “автофикшн”. Очень модно вообще-то.

– Правда? Это тоже реальная тема?

– Конечно. Жанр также известен как “жизненное письмо”, “творческие мемуары”… По сути, ты пишешь о собственной жизни, но не так, что “сперва случилось это, потом случилось то”. Берешь ту или иную часть своего жизненного опыта и пишешь о ней так, как если б сочиняла роман.

– Хм-м. Может, и тебе имеет смысл попробовать что-то такое. Это куда искренней, по-моему, чем выдумывать какой-то там детектив.

Прим, покусывая карандаш, задумалась. Понять, целиком ли всерьез Рашида это говорит или нет, она не могла. Но третью строчку к себе в список добавила все равно, и теперь выбирать ей как начинающему писателю предстояло из трех вариантов:

1. УЮТНОЕ УБИЙСТВО

2. ТЕМНАЯ АКАДЕМИЯ

3. АВТОФИКШН

И тут Эндрю позвал их вниз ужинать.

Он с нетерпением ждал их в кухне, где, кроме него, никого больше не было. Приготовил затейливую греческую трапезу с мусакой в качестве главного блюда, расставил тарелки на пятерых и даже наполнил пять бокалов вином, но есть все это пока было некому. Рашида уселась на предписанное ей место и бережно развернула салфетку. Прим отправилась на поиски матери и Кристофера.

Те обнаружились в кабинете матери, разговаривали вполголоса. Прим уже собралась было вмешаться в беседу, однако что-то в тоне Кристофера заставило ее замереть на пороге, сдать назад и прислушаться к тому, о чем шла речь.

Обсуждали они Брайена.

Брайен, как Прим стало известно накануне вечером, был их общим другом в Кембридже сорок лет назад. Некоторое время эти трое были неразлучны. Троица провинциальных подростков из государственных школ оказалась в одном из богатейших и отборнейших кембриджских колледжей – они тут же нашли друг друга и друг к другу прибились, ища взаимной поддержки. Несмотря на кое-какие неурядицы, их дружба выдержала три года в Кембридже и десятилетия после выпуска.

Человек широких интересов, Брайен в университете учился медицине, однако много времени проводил и на лекциях по другим предметам. Его дальнейшая карьера как психиатра задалась блестяще, однако недавно взлет оборвался: в шестьдесят один ему диагностировали рак с прогнозом всего в полгода, и даже это оказалось оптимистической оценкой. Он умер десять месяцев назад, в ноябре 2021-го.

И вот Джоанна и Кристофер говорили о нем. Она показывала ему синюю конторскую папку на кольцах, набитую бумагами, и говорила:

– Смотри, я нашла мемуары! Их погребло под бюллетенями, которые тут скопились за четыре года.

– Чудесно! Можно я их с собой на конференцию возьму?

Джоанна помедлила.

– Мне кажется, будет лучше, если я их оставлю тут и попрошу кого-нибудь в офисе снять копию. Ничего?

– Конечно. Вполне.

– Отправлю тебе как можно скорее. Тут много о тебе.

– Правда? – Кристофер полистал страницы. – А Роджер Вэгстафф – он-то удостоился упоминания?

– О да. И там о салонах есть кое-что поразительное. Когда тот писатель приезжал выступить и так далее.

– В таком случае, – сказал Кристофер, торжественно возвращая папку, – присматривай за этим хорошенько. У тебя сейф есть или что-то вроде?

– Нет, конечно! Зачем?

– Затем, что это исторический документ.

Мать взглянула на Кристофера, в глазах – скептический смех.

– В каком смысле?

– Мы, пока учились, стали свидетелями кое-чего. Мы стали свидетелями некоего начала.

– Правда?

– С Эмериком – да. И с Роджером Вэгстаффом. На путь свой он встал у нас на глазах.

– Ой, Крис, мне кажется, ты преувеличиваешь его важность. И всегда преувеличивал.

– Он опасен, поверь мне. Конференция это подтвердит раз и навсегда.

В голосе у него слышались нервозность и беспокойство, удивившие и Джоанну, и ее подслушивавшую дочь.

– В каком смысле?

Вид у Кристофера сделался смущенный, и ему пришлось признать:

– Не знаю. Просто чувствую, что… Ну, если честно, я чувствую, что со мной в ближайшие дни может произойти что угодно.

После особенно выразительного вздоха досады и обожания, исторгнутого матерью, Прим сочла, что самое время заявить о своем присутствии. Кристофер и Джоанна виновато оглянулись. Словно она вторглась в беседу между влюбленными.

– Ужин готов, – сказала она после подобающей паузы.

Мать убрала рукопись в ящик стола и заперла его.

В этом последнем ужине с Кристофером и его приемной дочерью для Прим было нечто особенное – некое чувство знаменательности.

Блог Кристофера она в последние пару дней читала гораздо пристальнее, и он казался ей захватывающим. Ей представлялось, что она теперь понимает немного больше о проекте, которому он так давно посвятил себя, – отслеживанию эволюции консервативной политики за последние сорок лет, со дней Тэтчер в Великобритании и Рейгана в Соединенных Штатах. Прежде этому предмету Прим не посвящала ни единой мысли, но теперь начала понимать, почему Кристофера так напрягло назначение Лиз Трасс на пост премьер-министра, она стала видеть, до чего важным подготовительным этапом на политическом пути стремительного падения Британии это может ему казаться.

Она действительно все еще не прониклась к нему как к человеку. Кристофер по-прежнему казался ей многословным, слишком самоуверенным, по временам снисходительным. Однако помимо заключения, что он оказался интереснее, чем она поначалу воображала, Прим решила: в общем и целом ей нравится, что в доме опять появились гости, – после двух месяцев в уединении с родителями; мало того, она почувствовала, что этот ужин неким образом означает конец одной эпохи в ее жизни и начало другой. Отчасти это было оттого, что она постановила начать свои писательские попытки назавтра же, после утренней смены в Хитроу. Но связано это было и с другими, менее уловимыми нюансами, от которых возникло в ней неопределимое ощущение полноты и возможностей, – то, как падал на них свет лампы над ними, создавая едва ли не призрачную атмосферу, некое нездешнее свечение, очевидное удовольствие, какое доставляло матери вновь видеть Кристофера, ощущение возобновленной старой дружбы и, быть может, сильнее всего прочего присутствие Рашиды, казалось наполнявшей всю кухню энергией и покойной, беспечной красотой.

Она сегодня, безусловно, впечатляла. Разговор неизбежно и не раз сворачивал на нового премьер-министра. Если не для чего другого, так хотя бы для того, чтоб посмотреть на реакцию Прим и Рашиды, Кристофер настоял на том, чтобы процитировать (по памяти) твит, который Лиз Трасс опубликовала четыре года назад и где воспевала юное поколение как “убер-ующих, эйр-би-эн-би-шных, деливеру-шных¹⁵ борцов за свободу” (добавляя хэштеги #свободнаястрана #живисвободно #выбор и в придачу #будущность). Ни та ни другая ни разу это заявление не слышали, обе отреагировали одинаково – блевотными корчами, поднеся два пальца ко рту, после чего Рашида сказала:

– Серьезно? Эта женщина считает, что возможность заказывать по интернету такси и доставку еды компенсирует то, что нам оставили расхераченную политическую систему и расхераченную планету?

– Судя по всему, да, – сказал Кристофер. – Именно так она и считает.

– Она считает, что мы чувствуем себя свободными, потому что нам известно, что прежде, чем мы сможем позволить себе сраную крошечную квартирку, пройдет пятнадцать лет?

– Похоже на то.

– И что мы испорчены выбором, потому что каждые пять лет нам перепадает выбрать между двумя политическими партиями, одна из которых самую чуточку менее правая, чем другая?

– Эй, – сказал Кристофер, вскидывая ладони и изображая капитуляцию. – Меня-то ни в чем из этого не вини.

– Ну, кроме тебя, тут никого другого, Крис. Кому-то же надо принять вину на себя. Я считаю, на самом деле это лишь вопрос времени, когда бумеры осознают, что о них думают зумеры.

– И что же, как тебе кажется? – спросила Джоанна с ее обычной тихой горячностью.

– Окей… Конечно, я вас лично в виду не имею, – сказала Рашида. – Но сводится к тому… По сути, все сводится к тому, что мы не понимаем. Мы не понимаем, почему ваше поколение нас так люто ненавидит. Что мы такого сделали, чтобы вас достать? Все эти люди, что голосовали за нее, всем за шестьдесят и семьдесят, так ведь? Стареющие тори, у которых по два-три дома, никакой ипотеки и славные увесистые пенсии. Почему же они проголосовали вот так? Просто чтобы наказать тех, кто моложе? Брекзита не хватило, что ли, когда у них отняли возможность жить по всей Европе? Ага, давай, раздави эту мечту, крошка. Или в Штатах – засадим им Трампа, пусть сосут четыре года. Будут знать свое место – с этой их жизнью, полной возможностей, с их красотой и здоровьем, с их фантастической сексуальностью. – Она заметила у всех на лицах удивление. – Да, ну конечно же, как раз этому они и завидуют. Вот это их заедает. Они прожили свои жалкие безрадостные жизни, и никакие деньги не смогли восполнить им это чувство… крушения надежд. Разочарования от всего этого.

За этим пылким монологом последовала долгая тишина. Красноречие ее новой подруги, ее бесстрашие в том, как она адресовала все свои замечания как раз той публике, которая и была во всем повинна, сразили Прим. У Джоанны вид был пристыженный, она уставилась к себе в тарелку. Эндрю это все, казалось, в первую очередь развлекало, но со своим мнением он выступить не решился. Вместо этого обратился к Кристоферу:

– А ты что скажешь на это? Она по делу говорит, кажется?

Гость ответил с характерной для него отрепетированной улыбкой. Ничто, казалось, не пронимает его слишком уж глубоко.

– Как обычно, – проговорил он, – у моей дочери радикальное мнение, и она предлагает его в своей неподражаемой манере. Если ее поколение так чувствует, что нам поделать? Будет ли Лиз Трасс тем пыточным инструментом, который старичье решит применить к молодежи, или нет, утверждать рановато. Одно, впрочем, несомненно. Завтра она станет премьер-министром, а это значит, что завтра… – И далее прозвучала фраза, которую Прим запомнит, и фраза эта неотвязно пребудет с ней еще много недель: – Завтра станет днем окончательного отрыва Британии от реальности. Завтра реальная жизнь кончится и начнется фантазия.

Часть первая. Смотрите

1

Кристофер Сванн осторожно направлял машину между желтевшими сухой кладкой парапетами на изящном старинном мосту, что переносил дорогу через ручей. Проехать по нему могла лишь одна машина, однако тихим утром вторника, вроде сегодняшнего, вероятность повстречать другой автомобиль была невысока. Через несколько сотен ярдов после моста он вкатился в саму деревеньку Ведэрби-Пруд. Заслышав его мотор (пусть и вел Кристофер тихую гибридную модель), с залпом жалобного кряка взлетели утки в одноименном водоеме. Кристофер ехал по берегу пруда, впитывая каждую неправдоподобную деталь: старое почтовое отделение, красная телефонная будка возле деревенской лавки, ряд домиков под опрятно подровненными тростниковыми крышами и пожилой местный обитатель, читавший “Времена”¹⁶ на видавшей виды дубовой скамейке. Пусть деревня Ведэрби-Пруд и была широко известна своим обаянием и неиспорченностью, Кристофер не в силах был по-настоящему поверить глазам своим – казалось, он наткнулся на забытый уголок Англии, больше напоминавший декорации какого-нибудь кинофильма 1950-х, чем современную действительность. Он проехал по деревенской улице еще немного и ловко встроился на парковочное место перед хорошо сохранившимся постоялым двором XVII века, по-прежнему носившим свое первоначальное название – “Свежий латук”.

Кристофер ненадолго задержался в машине, желая успокоиться, поскольку путь его сегодня утром сложился не без драмы. На самом деле по дороге в Ведэрби-Пруд он чуть не попал в ужасную аварию. Это произошло на крутом склоне, известном как Рыбный холм, сразу за Бродвеем в долине Ившэма. Кристофер преодолевал один из двух или трех серпантинных поворотов, ведших к вершине, когда другая машина обогнала его настолько впритирку и вклинилась перед ним настолько резко, что он едва не слетел с дороги в том самом месте, где по левую руку открывался крутой обрыв глубиной в несколько сотен футов. Кристофера это изрядно потрясло, и ему пришлось остановиться на обочине, и водитель белого фургона, следовавший за ним и ставший свидетелем всего инцидента, посидел с ним за компанию минут десять, пока Кристофер не пришел в себя. Люди бывают очень добры – и вместе с тем люди бывают бесшабашно неуклюжи. Ни та ни другая мысль не нова, но в то утро он осознал их с необычайной силой, а теперь осмыслял вновь, чувствуя, как его постепенно успокаивает прозрачный, умиротворяющий воздух этой милой старинной английской деревни. Вскоре он почувствовал себя готовым попытать удачу в местном пабе.

– Работает ли телевизор? – спросил Кристофер, и хозяин заведения, методично потянув за кран, налил ему пинту темного медноцветного местного пива – “Тракстоновское старое невыносимое”. Кивнул на аппарат, висевший на стене над столом для “толкни полпенса”¹⁷.

– Работает, – ответил хозяин, – но обычно в это время дня мы его не включаем.

– А вы не против, если я посмотрю новости? – спросил Кристофер. Заметив, что хозяин, казалось, несколько опешил от этой просьбы, добавил: – Все-таки вроде как особенный сегодня день.

– Особенный? – переспросил хозяин и потянулся за пультом от телевизора, лежавшим за баром. Он явно не понимал, о чем Кристофер толкует. – Что же в нем особенного?

Он включил телевизор, и через несколько секунд на экране появилось крыльцо дома номер десять по Даунинг-стрит.

– Так ведь у нас же новый премьер-министр, – пояснил Кристофер.

– Правда? И кто же?

– Вы действительно не в курсе?

– Не в курсе, – сказал хозяин паба, берясь за ветошку и протирая стойку, – и, честно скажу, мне без разницы.

– Но бесспорно же, – сказал Кристофер, – нравится нам это или нет, но то, кто возглавляет правительство, влияет на всех нас?

– Я б не смог даже сказать вам, кто у нас сейчас правит, – произнес хозяин. – И знаете почему? Потому что… – Тут он поднес руку с тряпкой к лицу Кристофера и энергично встряхнул ею, орошая лицо гостя брызгами. – Потому что Я… ПРАВЛЮ… САМ.

С этими словами он развернулся и исчез за дверью, оставив Кристофера у бара постигать это примечательное заявление в одиночестве.

В одиночестве он пребывал недолго, поскольку через минуту-другую на пороге дома номер десять возникла сама Лиз Трасс – шагнула к трибуне и начала свое обращение к нации, выражаясь со свойственной ей шероховатостью стиля.

– Я только что приняла от Ее Величества Королевы, – заговорила она, – любезное приглашение сформировать новое правительство. Позвольте отдать должное моему предшественнику. Борис Джонсон принес вам Брекзит и вакцину от ковида, а также встал на пути российской агрессии. История усмотрит в нем премьер-министра с громадными последствиями.

– Оно и верно, – произнес голос за спиной у Кристофера.

Он обернулся и увидел, как в паб зашли еще двое. Один оглядывал меню на баре, а второй уселся на стул рядом с приятелем и с умеренным интересом пялился на экран телевизора.

– Считаю за честь принять на себя эту ответственность в важнейшее для нашей страны время, – говорила новый премьер-министр.

– Как ты думаешь, Том? – спросил тот, кто изучал меню. – Закуски или основные?

– Что делает Соединенное Королевство великим, – продолжала премьер-министр, – так это наша глубинная вера в свободу, в предпринимательство и честную игру. Наш народ вновь и вновь проявлял стойкость, отвагу и решимость. Ныне мы имеем дело с суровыми общемировыми бурями, вызванными ужасающей войной России в Украине и последствиями ковида. Пришло время разобраться с трудностями, мешающими Британии. Нам необходимо быстрее строить дороги, дома и широкополосный интернет. Необходимо больше инвестиций и надежных рабочих мест в каждом городке и городе по всей стране. Необходимо уменьшать нагрузку на семьи и помогать людям справляться с жизнью. Я знаю, что у нас есть все, чтобы решать эти задачи… Разумеется, легко не будет. Но у нас получится.

– Задора в ней чуток есть, уж точно, – проговорил Том. – Нравятся мне женщины с волевым настроем.

– Голосовал бы тогда за нее, а?

– Я и голосовал. Лучшая из худшей шайки-лейки.

– Да не надо было и Бориса скидывать. Незачем.

– Нисколько незачем.

– Мы превратим Британию в нацию устремления… с высокооплачиваемыми рабочими местами, безопасными улицами, где у каждого и повсюду будут все возможности, каких человек заслуживает.

– Ты в имении был сегодня с утра, надо думать? – обратился человек с меню к Тому.

– Так и есть. Разведочку производил для его светлости. Он желает всю проводку там заменить.

У Кристофера резко пробудилось любопытство. Он изо всех сил старался разделить внимание между речью на экране и разговором в баре.

– Я уже сегодня приму меры – и буду принимать меры ежедневно, – чтобы это произошло.

– Ходят слухи, что у него кое-какие финансовые трудности.

– Это всем преуменьшениям преуменьшение.

– Вместе с нашими союзниками мы встанем за свободу и демократию по всему миру, осознавая, что нет нам безопасности дома, если нет безопасности за его пределами.

– И что ж он думает насчет гостиницы?

– Ее закроют до конца года, такое мое мнение.

“Это, – подумал Кристофер, – крупинка сведений особенно интересных”.

– Как премьер-министр я намереваюсь выделить три начальных приоритета… Во-первых, Британия снова должна заработать. У меня есть смелый план роста экономики за счет сокращения налогов и реформирования. Я сокращу налоги, чтобы тем вознаградить тяжелый труд и поддержать рост предпринимательства и инвестирования. Я проведу реформу, чтобы, согласно моим целям, Соединенное Королевство работало, строило и росло.

– Закроют?

– У него попросту нет постояльцев.

– А как же большая конференция на этой неделе?

– Это гостиницу не спасет.

– Мы засучим рукава, чтобы обеспечить людям посильные счета за электричество и газ, а также чтобы обеспечить наше строительство больниц, дорог и широкополосного интернета.

– И что же он собирается делать?

– Закрыть гостиницу. Произвести полное переоснащение. Открыть помещичий дом-музей. Садоводческий центр, чайные залы. Прокат лодок на пруду, детей катать. Что угодно, лишь бы принесло деньжат.

– Во-вторых, я как следует возьмусь за энергетический кризис, возникший из-за путинской войны. Прямо на этой неделе приму меры к тому, чтобы разобраться со счетами за электричество и обеспечить наше будущее энергией.

– Как же он в таком случае собирается за все это платить, если у него деньги кончились?

– В-третьих, я приму меры к тому, чтобы можно было записываться к врачам и получать необходимые услуги НСЗ. Мы поставим наше здравоохранение на ноги. Добиваясь результатов в экономике, энергетике и НСЗ, мы поставим нашу страну на путь долгосрочного успеха.

– Что-то мне подсказывает – его светлость подается на гранты. “Английское наследие”, “Национальный фонд”¹⁸… Ко всем, кто ему в голову придет.

– Не к лицу нам уступать трудностям, встающим перед нами. Какой бы сильной ни была буря, я знаю, что британцы сильнее. Наша страна построена людьми, которые знают свое дело. У нас громадные запасы таланта, энергии и решимости.

– По-моему, вилами на воде писано.

– Ну еще бы. Но что ж еще ему остается? Если так не выгорит, придется продавать. Потеряет всё.

– Потерять Ведэрби-холл? Но семья же им владела не один век.

– Я уверена, что вместе мы сможем выдержать бурю, сможем перестроить экономику и сможем стать современной блистательной Британией, какой, я знаю, мы можем быть.

Переваривая это духоподъемное обращение и одновременно содержимое только что услышанного разговора, Кристофер допил пинту и вернул стакан на бар. Кивнул на прощанье двоим посетителям – ни тот ни другой не откликнулись, – и, когда собрался покинуть “Свежий латук”, Лиз Трасс завершила свою речь:

– Такова наша жизненно важная задача – обеспечить возможности и процветание всем людям и будущим поколениям. Я решительно настроена добиться результатов. Благодарю вас.

Двое за баром одобрительно закивали и с молчаливым тостом подняли за нее стаканы. Кристофер вышел из паба и поехал к Ведэрби-холлу.