Читать книгу: «Как отставник Иванов дом покупал», страница 4

– Все покупатели отказывались. Вы единственный покупатель.

Первый этаж встречал запахом сырости, плесени и… чего-то еще, неуловимо странного, от чего сжималось сердце. В полумраке, проникавшем сквозь грязные стекла, угадывалась обстановка комнат: массивная мебель, покрытая слоем пыли, потускневшие гобелены на стенах, потрескавшийся паркет. В камине, сложенном из черного камня, валялись обгоревшие поленья, словно последнее пламя погасло здесь много лет назад.

На втором этаже, куда вела скрипучая лестница, атмосфера становилась еще более тягостной. Здесь располагались спальни, в которых царили запустение и разруха. Обои отклеивались от стен, обнажая старые газетные вырезки и карандашные пометки.

В подвале же царил настоящий мрак. Лишь луч фонарика мог пробиться сквозь плотную завесу сырости и плесени. Здесь, помимо запаха земли и гнили, чувствовался какой-то металлический привкус, от которого невольно перехватывало дыхание. Подвал был огромным, с высокими сводчатыми потолками. Вдоль стен стояли старые ящики и бочки, покрытые толстым слоем пыли.

– Я так и не понял, почему покупатели отказывались?

– Между нами говоря, – нотариус таинственно прошептала, – говорят, виновата старая трагедия, произошедшая в этих стенах еще в позапрошлом веке, убийство. Но я человек науки, и в призраков не верю, хотя…

– Кхе-кхе! Кхе!

Оба вздрогнули и обернулись.

На участке стояла старенькая женщина. Собеседники не заметили как она подошла.

– Какое такое убийство? Никто никого не убивал здесь. В наше время. А что раньше было о том не ведомо.

– Бабушка, подскажите, раньше, это когда?

– Как когда? Когда здесь неметчина была. До 1945 года. Я-то из первых переселенцев. Как концлагерь наш Красная Армия освободила, так я здесь и живу. Семью-то мою немчура всю изничтожила. Не вернулась я на Смоленщину. Здесь свою семью создала. Живу. Всё помню. Так что, не выдумывайте, не было убийства. А через участок я хожу к своему дому. Заходите, если что. Марфа Васильевна я.

Глава 2

Обстоятельства складывались как нельзя лучше.

Трудолюбивые мигранты вынесли из дома рухлядь. Починили забор. Прибрались на участке. Объявился полосатый кот. Он проинспектировал участок, потёрся возле входной двери, всячески показывая, что жилище его устраивает, и, может, новый человек догадается угостить кота. Человек догадался. Кот, съев предложенное, потянулся, почесался, умылся, исчез среди густых насаждений.

Каждый вечер, с наступлением сумерек, вилла оживала. Скрип половиц, шепот ветра в трубах камина, тихий звон старинных часов – все это создавало симфонию тревоги.

“Это лишь игра воображения, вызванная одиночеством и угнетающей атмосферой,” – убеждал себя Всеволод.

Той ночью он долго не мог уснуть. Ему казалось, что в доме кто-то есть. И Иванов увидел его. Сотканный из полумрака и призрачного света, он стоял у камина, – призрак в истлевшей военной форме. Мундир, некогда блиставший золотом, теперь походил на лохмотья, а на месте лица зияла лишь пустая глазница, из которой сочился ледяной холод. Он казался призраком той давней минувшей войны, чья душа навеки застряла между мирами, обреченная скитаться по коридорам проклятой виллы.

Призрак смотрел на него пустыми глазницами.

– Ты мне должен! – то ли голос, то ли шорох. – Ты мне должен!

– Что надо?! – Первый испуг прошел. Иванов хотел подняться, но мышцы его будто одеревенели. Ни руки, ни ноги не шевелились.

– Ты мне должен!

Вдруг отставнику удалось повернуть на спину. Члены приобрели прежнюю гибкость и силу.

– Смирно! Ровняйся! – Неожиданно для себя прогремел Иванов. -Доложить!

Силуэт принял форму рядового военного нижнего чина, вытянулся, выкатив грудь, поднёс руку к головному убору. Форма выглядела ветхой, не была похожа на советскую. Скорее немецкая. В комнате похолодало. Запахло тленом.

– Грехи мои…– шелестел то ли голос, то ли шорох,– пали на потомков моих…я должен исправить.

Некто явно сконфузился.

– Чем занят? Доложить! – Продолжал греметь отставник.

– Под судом я…

– Что от меня хочешь? Доложить!

– Я – солдат, – прозвучал в ответ потусторонний голос, – забытый и проклятый. Эта вилла – моя тюрьма, и я не покину ее, пока не восстановится справедливость. Должен я доброе дело сделать. Но я дух. Сам не могу. Помогите, господин. Я не помню…но это поможет ныне живущему. И потомки мои не будут вечно гореть в аду.

«Чем дальше, тем хуже. Ничего не понимаю! Как быть? Как от этого избавиться?»– размышлял Иванов.

– Никак, – рядом с тёмным силуэтом появился другой. Светлый как облачко на рассвете.

– Мы уйдём, когда цель выполнена будет.

Светлый приобрёл призрачный образ советского офицера, молодого.

– Я погиб под Смоленском. Мои документы попали к врагу. Используя их, они причинили много вреда, уничтожили много жизней. Меня, честного офицера, считают предателем до сих пор. Пострадала моя семья. Оттуда, – он указал призрачной рукой вверх, – я старался помогать им. Я хочу, чтобы истина стала видна всем. Чтобы мои внуки, правнуки не проклинали меня, были уверены и счастливы. Ты должен помочь!

Светлый призрак стал чуть золотистого оттенка, взгляд его решителен.

Иванов встал.

– Я не понимаю.

– Документы, – сказал светло-золотистый и растворился.

– Документы найти, – прошелестел тёмный. – я не помню…я не могу…спаси нас, господин.