Читать книгу: «Мое первое Забугорье», страница 3

После пресс-конференции я посетовала, что не спросила какой чудак проектировал номера с не закрывающимися балконами, – ведь ночи уже такие холодные. В ответ раздался гомерический хохот. Оказывается, надо было удвоить наши усилия применительно к крюку, и дверь опустилась бы сверху. Вняв этому совету, мы с Татьяной повисли вдвоем на крюке – и проблема была решена.

Перед сном я немного посмотрела в холле местную передачу. Там очень мило пел какой-то ансамбль. Но только я расположилась на диванчике поудобнее, приготовившись насладиться телевизором в одиночестве, как явился толстый соотечественник из другой группы и так раскрутил громкость, что завибрировали стены. Я от чересчур громкой музыки зверею, поэтому, чтобы не испортиться, вернулась в свой номер.

На ужин опять подали осточертевшую свинину с рисом и абсолютно зеленый персик. Чтобы окончательно не загрустить, я выпросила у директора школы книгу Проскурина «Имя твое» и завалилась читать.

День четвертый. Прогулка по Балатону

После завтрака, состоявшего из пяти маленьких кружочков сервилата, масла, вишневого повидла и чая, состоялась прогулка на катере по Балатону. Катер был типа нашего прогулочного «Москвича», только побольше. Когда мы расселись на палубе, какие-то дяди приволокли ящики с пивом и пепси-колой. Наша гид предложила желающим угощаться – но мы, естественно, застеснялись и отвернулись: всем было жаль тратить на это дело свои форинты. И тогда гид объявила, что угощение бесплатное.

Что тут началось! Официант, окруженный толпой жаждущих дармового угощения, не успевал откупоривать бутылки. Нам с Татьяной удалось ухватить только по бутылочке пепси-колы, которую я приберегла для Сережки.

Катали нас на катере полтора часа. Погода была солнечной, но довольно прохладной, однако Татьяна мужественно сняла блузку и подставила спину солнышку и холодному ветру – позагорать. Все ей зааплодировали, но никто не решился последовать ее примеру.

Напротив нас сидела симпатичная чета молодоженов и время от времени аппетитно целовалась под завистливыми и осуждающими взглядами окружающих. Я одобрительно крикнула «Горько!», и они с удовольствием снова поцеловались. Потом я узнала, что их зовут Саша и Оля, им по 25 лет, поженились они недавно и уже ждут малыша. Мне они понравились. После фотографирования все стали любоваться окружающими красотами. Вода в Балатоне была молочно-зеленого цвета, по ней скользили разноцветные яхты. Вдали голубели высокие берега, кричали чайки. Мы проплыли мимо колоритного острова. Гид что-то бормотала в микрофон, но ее никто не слушал, – каждый веселился, как мог.

Когда причалили, солнышко уже припекало, однако мне жарко не было даже в кофте из-за прохладного ветра. Я прошлась по очень длинному и узкому молу, уходящему далеко в озеро, – на нем было полно рыбаков. Один мальчик при мне выудил толстую серебристую рыбину, но над самым берегом она сорвалась с крючка и вернулась в родную стихию. Видимо, у него была проблема в крючке, потому что клевало непрерывно, но вытащить при мне он так ничего и не смог. Потом я встретила своих товарищей, мы снова сфотографировались и спешно отправились обедать, поскольку все страшно проголодались. В этот раз никто не опоздал.

На обед подали: куриный суп – супник в центре стола, разливайте по тарелкам сами, – жареную курицу с рисом и несъедобное мороженое. После еды я почувствовала непреодолимое желание спать и продрыхла до пяти часов вечера. Разбудила меня Татьяна, вернувшаяся с пляжа, – ей не терпелось узнать, загорела ли ее спина. Спина была красная, но, чтобы ее утешить, я сказала, что очень загорела. Мы отправились на тот же мол, встретили там наших соседей – летчиков, постояли с ними. Один из них рассказал нам, как в прошлом году в Париже пошел с другом в ночной бар. Едва только они сели за столик, как к ним на колени плюхнулись две веселые блондинки с сигаретами, Ребята их с трудом спихнули с колен, и тогда они уселись рядом, а на столе внезапно появились разнокалиберные бутылки, которые блондинки принялись резво раскупоривать. Летчики показали знаками, что ничего этого не хотят, но девицы все же уговорили их распить одну бутылку. Только выпили, как к ним подошел бармен и потребовал 200 долларов. Ребята знаками дали ему понять, что у них есть всего-навсего один доллар, и тогда бармен выразительно указал пальцем на выход и громко сказал по-русски «Вон!».

Затем тот же летчик попытался нам пересказать содержание виденного им в Париже порнографического фильма, – но я тут же задержалась у витрины магазина, Татьяна присоединилась ко мне и мы отвалили от мужиков, рискуя прослыть несовременными.

За ужином я снова рассмешила нашу группу. Подали непонятное мясное блюдо, и мы с Танькой заспорили: свинина это или курятина. Тут подошел официант, к которому я обратилась с этим вопросом. Но официант только развел руками, поскольку по-русски ни бе, ни ме. Тогда я громко сказала: «это хрю-хрю или кукареку?». Он радостно закивал и воскликнул: «хрю-хрю!», а все наши полегли со смеху.

После ужина три товарища из нашей группы пригласили меня поиграть с ними в карты – в длинного кинга. Я вела запись, а когда подсчитали итоги, то оказалось, что все выиграли. Мы расстались довольные друг другом, и я отправилась к себе в номер. Но только улеглась на диване поудобнее с книгой, как явился один из тех летчиков и очень настойчиво стал звать меня с ними в бар. Я решительно отказалась, сказала, что мне жалко тратить форинты на сомнительные удовольствия, на что он ответил, что траты они целиком берут на себя. Воображаю, что они потребовали бы взамен. Еле его выпроводила. А в первом часу ночи эти молодые идиоты стали орать под балконом: «Ира! Ира! Выходи!». Но так как я решила не реагировать на их вопли, то они поорали и через некоторое время ушли. Когда вернулась Татьяна, не знаю, поскольку уже спала.

День пятый. Как мы пели!

Ура, сегодня на завтрак подали яичницу с двумя маленькими сосисками – хоть какое-то разнообразие. И дежурные масло, повидло и чай. После завтрака мы с Татьяной отправились гулять по городу. По дороге я завернула в одну лавочку купить недорогой сувенир, на который давно облизывалась. Это был комнатный термометр с видом на Балатон в золотистой оправе под чеканку. Надо же что-то прикупить в память о Венгрии.

Татьяна давно ушла вперед, а я медленно побрела дальше, время от времени любуясь своим приобретением. Встретила знакомых, похвасталась сувениром, они поахали «ах, какая прелесть, где купила?». Потом оторвалась от них и пошла вдоль железнодорожной линии посмотреть на их поезда. Вагоны у них некрасивые, типа наших старых трамваев, зато электровоз, как из будущего: голубой и обтекаемый.

После обеда немного повалялись на кроватях, а потом снова отправились на Балатон. Места здесь, конечно, красивые, особенно вечером – просто сказка! Хотя и у нас на море в Лазаревской не хуже, особенно, когда солнце садится. Да взять хоть наше Азовское море, да облагородить его берега, да понастроить там гостиниц – куда там этому Балатону будет до него! Чистый песочек, у берега мелководье, вода бывает теплая-претеплая, даже горячая – самое место для отдыха с малышней. Эх, ума бы побольше нашим хозяйственникам – такие бабки можно было бы поиметь с приезжих туристов!

Нарядно одетый мальчик под наблюдением дедушки ловил с мола рыбу. При нас он выловил трех рыбок типа наших красноперок. В награду я подарила ему значок с видом Москвы, он присел и сказал «Данке шен!». Потом Татьяна куда-то подевалась, а я побрела в столовую. Пришла, сидела, сидела – наших никого. Что за напасть? Наверно, опять прослушала какое-то объявление. И точно – прибежал один товарищ из наших и сообщил, что ужин будет в другом ресторане. С дегустацией местных вин и специально для нас приготовленным концертом.

Вечер прошел замечательно! Нас угощали балатонскими винами четырех сортов типа нашего рислинга. Вино было вкусным и пилось легко-легко, но через некоторое время я почувствовала, что вся горю и все кругом плывет, как будто туда что-то намешали. Мы ели какой-то жгучий суп с мясом, потом неизменную свинину с гарниром и кофе с очень вкусным пирожным.

В зале, кроме нас русских, сидели немцы, американцы и еще какие-то нации. Вначале скрипачи в венгерских национальных костюмах исполнили отрывки из опер, потом что-то спела толстая тетенька, потом станцевали парень с девушкой, потом эта девушка еще что-то спела и все это при приглушенном свете, ярко освещенной была только сцена. Потом скрипачи подошли к нашим столикам и заиграли «Подмосковные вечера», мы дружно и с воодушевлением запели. Потом они играли «На позицию девушка провожала бойца» и наконец «Катюшу». Как мы пели! А фрицы и янки сидели в абсолютной тишине и с каменными лицами. А так им и надо – пусть знают!

По окончании концерта все наши снова пошли на озеро полюбоваться закатом. Мы сидели на берегу, и один наш пожилой товарищ рассказывал мне о своей жизни. Сколько горя может носить в душе человек! – снаружи такой же, как все. Я бы, наверно, разучилась улыбаться. Когда ему было 15 лет, он с семьей жил в деревне в Воронежской области. Как и многие, они попали в оккупацию. Его шестнадцатилетний брат с двумя мужиками ехали через лес на теле с сеном, а в этом лесу как раз в это время кто-то убил немецкого солдата, заколол вилами. Немцы их задержали и нашли в телеге вилы. И на глазах всей деревни мужиков повесили, а мальчика закололи штыками на глазах у родителей. А затем заставили отца этих ребят закопать трупы. И тот сошел с ума. Когда пришли наши парень пошел в военкомат. Его не хотели брать, ведь ему было только 15 лет. Но он рассказал как погибли его родные, – и его взяли. Он воевал в зенитной батарее, с которой дошел до Берлина, а потом еще освобождал Чехословакию. Видел, как повесили Бандеру. А его командир за день до победы 8 мая получил известие, что всю его семью вместе с маленькими детьми расстреляли немцы. Командир взял автомат и расстрелял немецкую семью, в доме которой они стояли. Только малыша не тронул. Его, конечно, судили и разжаловали в рядовые, – а парня из их роты расстреляли перед строем за то, что тот мародерствовал. Этот товарищ сказал мне, что он все помнит до малейших подробностей, как будто это было вчера. Сказал, что надеялся со временем забыть, но забыть никак не получается.

Когда мы вернулись в гостиницу, меня пригласил поиграть в дурака наш армянин Алик, потому что я позволила себе захихикать, когда он заявил, что ни одна женщина не способна у него выиграть ни в какую игру. И я, конечно, у него выиграла со счетом 5:1, хотя он пытался жульничать. Он так расстроился, что даже побледнел и чуть не заплакал. Конечно, он ведь и на самом деле думал, что самый умный, а тут над ним все смеются.

Тут прибежала расстроенная Татьяна, у которой пропала кофта, – она ее повесила в холле на стул, а сама пошла танцевать на третий этаж. Кофта красивая и висит сама по себе – значит, ничья. Вот кому-то она и приглянулась. А не надо быть такой растяпой – отнесла бы ее в номер. Мы все обыскали и поспрашивали всех, кого можно было, но кофту так и не нашли. Легли спать, утешая себя, что, может, она завтра найдется, может, кто-то из наших ее захватил – здесь народ вроде честный. Правда, ребята говорили, что когда оставляли в номере початую бутылку, она каждый раз оказывалась отпитой. А не надо провоцировать обслугу.

День шестой. Шопинг в городе Кестхей

Сегодня мы целый день ездили. После завтрака нас повезли в город Кестхей на экскурсию. Мы ехали на автобусе не меньше двух часов, и меня сильно укачало. Тем более, что двое наших молодых людей всю дорогу курили, хотя их неоднократно просили прекратить, – потому что плохо было не только мне. На что они в ответ по-хамски заявили: «А если нам хочется?». На это я съязвила, что не обязательно делать все, что хочется, в автобусе да еще и при всех. Они, конечно, на меня сильно обозлились, но курить не перестали.

Когда мы добрались до места и вышли из автобуса, мне стало так плохо, что я вынуждена была сесть прямо на землю, иначе просто упала бы: ноги не держали. Да еще в этом городе оказались сероводородные источники, о чем ярко свидетельствовал запах в воздухе.

Нам сообщили, что нас ожидает купание в сероводородных ваннах, которое фантастически оздаравливает организм. Но поскольку меня и так мутило от совершенно немыслимого запаха, пропитавшего все вокруг, то, когда я представила себе источник этой вони рядом со своим носом, то решительно отказалась от предложенного удовольствия и отпросилась прогуляться. Меня отпустили на пару часов, взяв слово, что никуда не буду заходить и ни во что не стану ввязываться.

Борясь с подступающей время от времени тошнотой, я побрела по тихой улочке куда-то вверх и набрела на частную лавочку, полную модных тряпок. Улыбчивая хозяйка, заметив мой интерес, принялась кланяться, приглашая зайти. И мои ноги сами понесли меня внутрь.

Там я увидела платье своей мечты! У нас такой фасон называется «сафари», и подобная шмотка стоит баснословных денег: порядка двухсот рублей, если не больше. Это при моей вдвое меньшей зарплате. А здесь его стоимость на наши деньги всего-то около сорока рублей. И я, конечно, не устояла, невзирая на то, что оно было очень светлым – цвета сливочного масла, и значит, очень марким. Да, у доски в наших аудиториях в таком не постоишь. Но я ткнула пальцем в платье и сказала: «Хочу!». Хозяйка кивнула и на минутку скрылась в подсобке, а когда вернулась, держала в руках гору этих платьев самых разных размеров, отличавшихся друг от друга еще и положением погончиков, пряжек, пуговиц и прочей отделкой. Она свалила на стол все это богатство и воскликнула: «Стриптиз!». Я, конечно, вытаращила на нее глаза, а она стала воодушевленно повторять: «Стриптиз! Стриптиз!». И тогда до меня дошло, что мне предлагают раздеться и заняться примеркой. Я оглянулась на открытую дверь, но она успокаивающе замахала руками, – и я сдалась. Перемерила кучу платьев – и, наконец, выбрала самое-самое! С погончиками, с вышитым кармашком на груди и обалденными пуговицами. А потом, махнув на все рукой, еще и прикупила белую вязаную кофточку из какой-то пушистой синтетики, очень славную.

Нарядившись в обновки, я расплатилась и, спрятав старые одежки в сумку, собралась уходить. Но хозяйка принялась так горячо меня благодарить, что я расщедрилась и подарила ей сувенир – значок с видом моего Ростова. А она в ответ вручила мне очаровательную косыночку с картинками. И мы расстались, очень довольные друг другом. Много позже уже на Родине самые разные дамы долго уговаривали меня продать это платье за любые деньги – но я гордо отказывалась.

По выходе из лавочки я наткнулась на наших молодоженов Сашу и Олю, которые тоже не захотели купаться, потому что Оле стало там плохо, почти, как и мне. Но у нее хоть была реальная причина такого самочувствия: беременность. А я за что страдаю? И мне пришла в голову ужасная мысль: не одинакова ли у нас с ней причина одинакового самочувствия? Но я тут же отказалась от этой страшной мысли. Правда, отдаленное будущее показало, что мысль посетила меня не зря, – но это уже совсем другая история.

Оля с Сашей пришли в восторг от моего нового наряда и немедленно нырнули в ту лавочку, я за ними еще раз. Ребята тоже подарили хозяйке значки с видами Ленинграда, от которых хозяйка пришла в экстаз и стала твердить по-русски: «О, Ленинград, любовь моя!» Мы, конечно, поразились такому проявлению чувств, а она, заметив наше удивление, показала на себя и воскликнула: «Ирина! Ленинград!». И до нас дошло, что ее зовут Ирина и что она бывала в городе на Неве, произведшим на нее незабываемое впечатление. Тут Оля указала на меня и тоже сказала: «Ирина», дав понять, что мы с хозяйкой тезки. Та меня бурно обняла и принесла еще несколько косыночек. И мы, наконец, расстались, так как надо было поторапливаться.

Когда мы подошли к автобусу, наши дамы окружили меня и принялись рассматривать мои обновки. А потом дружно потребовали, чтоб я и их сводила в ту лавочку. Организовалась группа, во главе которой я снова прошествовала по знакомому пути. Увидев меня вновь, хозяйка пришла в неописуемый восторг, – тем более, что наши дамы скупили почти все платья из той кучи, что так и лежала на столе. Счастливая хозяйка лавочки все прижимала руку к сердцу и твердила, обращаясь ко мне: «Никогда! Никогда!». И я поняла, что она меня никогда не забудет.

Обедали мы в очаровательном ресторанчике, и обед на сей раз оказался превосходным, даже с вином. После чего нашу группу повезли в местный кооператив на встречу с тружениками села. Там нас встретили нарядные детишки, что-то хором продекламировавшие, после чего они вручили нашему начальству круглый хлеб, на котором стояли соль и почему-то перец. Затем на плохом русском сказал речь председатель того кооператива, а после него со словами благодарности выступил и наш шеф. Переводчиком был тот самый голубоглазый товарищ, которого мы приняли за «референта» из наших органов, но впоследствии выяснилось, что это был венгр из посольства, пасший нашу группу. Надо же – а я полагала, что все венгры черноглазые.

Кормили нас в этом селе, как на убой, – похоже, именно эту цель они и преследовали. Завели в огромный зал, где по периметру стоял огромный стол, весь уставленный огромными мисками с пловом, жареным мясом, овощами и огромными бутылями с самогоном и разными винами. После мяса во рту горела так, что хотелось его немедленно запить, – но запить можно было только спиртным. После второго стакана ноги у меня стали ватными, – и я поняла, что погибаю. Не пить было невозможно: бдительные хозяева тщательно следили, чтобы стаканы наши не были пустыми, и немедленно в них подливали еще что-нибудь спиртное. Поняв, что если выпью еще хоть глоток, то окончательно испорчусь, я стала незаметно выливать содержимое стакана под стол. Мне подливали, а я выливала, еще подливали, а я опять выливала. Не знаю, что они потом подумали, обнаружив на полу изрядную лужу, – но мне было уже все равно. Да еще ко всем этим издевательствам нас не выпускали в туалет, – на наши интимные вопросы хозяева в ответ пожимали плечами и разводили руками, делая вид, что не понимают.