Читать книгу: «Как Жаба-не-царевна счастье искала», страница 2

Она открыла дверцу и спросила: "Молодой человек, вас подвезти?" – и изобразила что-то вроде улыбки на лице. Он заинтересованно устремился было к коробчонке, но вдруг, словно споткнувшись о невидимую стену, остановился и даже отшатнулся слегка. "Нет, спасибо, не надо. Я, к сожалению, с детства боюсь жаб, особенно говорящих!" – ответил он, и порыв метели ворвался вместе с его словами, и хлестнул больно и холодно, сорвав улыбку и унеся все ее странные внезапные надежды.

Жаба захлопнула дверцу и, чересчур сильно нажав на газ, рванула вперед, впервые в жизни нарушив правила дорожного движения. Ей было больно, и боль не унималась. В висках колоколами била кровь, разгоняя по венам гнев и обиду, смывая вековой нарост сонного душевного покоя. Соленые и горькие слезы жгли щеки, оставляя бороздки на дешевой китайской косметике и застилая глаза. "Я жаба… Я жаба? Я жаба! Я! Я?".

И вдруг с какой-то диким ужасом она поняла, что жаба – это ЖАБА, серая, толстая, неповоротливая, бородавчатая, немолодая, отвратительная! И это – ОНА! Бегом домой, домой, в тину, в тишину! Забыть белый снег, его лицо, его слова, молчи, молчи, молчи!

Дома, отдышавшись, она долго сидела на кухонной табуретке, без света, в тишине. Она знала, что увидит, включив лампочку. Зеленая клеенка на стенах, черный, запачканный жиром потолок над плитой, немытая сковорода в грязной раковине и голодный таракан в пустой хлебнице. Но больше всего она боялась увидеть не это.

Долго, очень долго собиралась она с духом, и наконец, осторожно, тихонько, как слон в посудной лавке, разроняв по дороге мебель, она протиснулась в ванну и включила свет – яркий, как в операционной, беспощадно-правдивый люминесцентный фонарь над большим зеркалом.

– Боже, это кто?

– Это ты.

– Неправда! Я не хочу это видеть! Это не я!

– Это ты.

– Я…

И она принялась смотреть на свое тело, на свое лицо, на всю себя новыми глазами – еще не человека, но уже и не жабы. Смотрела долго, разглядывая и ужасаясь, умирая от жалости и отвращения к себе, запоминая, плача от бессилия и ненависти. Это была длинная ночь без сна, ночь, по сравнению с которой Апокалипсис показался бы ей поездкой в Диснейленд.

Она ворошила свое прошлое, пытаясь вспомнить в нем хоть что-то светлое и яркое, она смыла косметику и препарировала себя, стоя голой в свете безжалостной лампы-прожектора, неподкупного и безжалостного. Она искала в себе хоть что-то, за что можно зацепиться взглядом, хоть какой-то намек на красоту. Ничего. Только белые пушистые тапочки.

Утром она уволилась с работы, не выходя из дома, по телефону, сославшись на неотложные семейные обстоятельства. Это событие даже слегка всколыхнуло болото, заставив его бурлить до обеда. Затем она безжалостно вскрыла все свои заветные кубышки и пересчитала деньги. Это был самый светлый момент утра – денег было очень много!

Жаба вышла из дома, замотав лицо шарфом, села в машину и поехала, прежде всего, на автомойку. Дальше, уже слегка окрепнув духом и убедившись, что никто не падает в обморок от ее вида, она устремилась в салон красоты (по словам блудливой секретарши из болота – лучший в городе) и, зажмурив глаза, вошла в стеклянный оазис гламура, выставив руку с пачкой купюр вперед, словно шпагу на дуэли.

Вежливый белоголовый визажист, стараясь не смотреть слишком откровенно на это чудо природы, провел ее, прикрывая от притихших завсегдатаев своим субтильным торсом, в отдельный кабинет и сообщил конфиденциально, что сумма нужна втрое больше, и что приезжать сюда пока больше не надо, потому что ей, как эксклюзивной клиентке, будет сделано исключение: все специалисты почтут за честь приезжать лично в ее апартаменты ("дабы не растерять всех остальных посетителей!" – ехидно блестело на его золотой серьге), ну кроме конечно пластических хирургов – тут уж необходимо будет соблюдать правила медицины, и некоторое время полежать в отдельной палате ("со всеми, разумеется, удобствами") в частной клинике.

Она безоговорочно и сразу согласилась, не заметив скрытой издевки в словах о том, что с природой поспорить трудно, но можно, и что сделано будет для нее все возможное в пределах оговоренной суммы, весьма внушительной.

И наступил для жабы Ренессанс (в смысле – полное возрождение тела). Долго и нудно было бы описывать многочасовые пытки и изощренные издевательства над слабым и беззащитным в своей наивности существом, коим стала она однажды вечером, лишившись защитной своей жабьей брони, покинув свое привычное болото и оставшись один на один с враждебным миром. Скажу лишь, что, пройдя все эти процедуры и операции, она смело могла бы пройти и все остальные девять кругов ада – туда и обратно, даже не вздрогнув.