Читать книгу: «Первая крепость», страница 14

– У меня пятеро детей и жена в Житомире остались. Я вернусь, – твердо сказал он.

Не поспоришь. Сагитай отвел взгляд. Он, что, думает, что они все еще ждут его там? Не исключено… не исключено, что так думает. Если получится, то надо отвлечь его от этих мыслей. Все прошедшие горячие точки приобретают синдром, когда действительная реальность оценивается исходя из прошлых побуждений, таких сильных и ярких, что человек путает, где и в каком времени он находится. Но военный человек хотя бы морально готовился к тому, что ему предстоит, а вот отец пятерых детей…

– А как же Кремль? – решил сбить механика с его настроя Сагитай.

– Кремль? Кремль не первый. Он Донским Дмитрием Ивановичем построен уже в четырнадцатом веке. Ему до нас далеко, – совершенно нормально ответил механик.

За прикрытыми железными воротами раздался звук троящего бензинового двигателя и троекратный автомобильный сигнал.

Глава 16. Набег

За прикрытыми железными воротами раздался звук троящего бензинового двигателя и троекратный автомобильный сигнал.

– Ваши? – удивленно спросил Богдан.

Сагитай уже бросил взгляд на Якова. Боец развернулся с гранатометом Barrett XM109, прижался плечом к внедорожнику. Работяги отступили и спрятались немного позади Якова, с недоумением глядя на ворота. Далее события понеслись с угрожающей быстротой. Настырно напирая носом на незапертые ворота, на территорию, начал продавливаться бежевый автомобиль ВАЗ шестой модели с треснутыми передними фарами. Одно из деревьев поодаль неуловимо посерело, и многие десятки листочков стремительно полетели вниз. Грянул немилосердным металлическим лязгом выстрел «Леры», отправляя гранату в образовавшуюся щель. Взрыв под капотом шестерки, от которого выбило к чертям жестяной лист капота, а вверх полетели дымящиеся осколки двигателя. Голубые металлические ворота от ударной волны распахнулись внутрь, и из салона один за другим выскочило несколько человек, чьи лица и руки были покрыты пятнами. Еще выстрел от Якова. Половина туловища водителя шестерки разлетается мелкими ошметками. Богдан, схватив свой чемоданчик, открывает его и, молниеносно работая руками по сенсорному экрану компьютера, начинает свою работу. Не сходя с места и не пытаясь бежать. Еще двое рабочих, отбежав на несколько шагов, включают свои компьютеры и, не поднимая голов, словно дирижеры для невидимого оркестра, начинают набирать команды.

Сагитай хлопает себя по пластиковому щитку, опуская забрало на лицо, и кидается к «Тигру», доставая с заднего сиденья меч, такой короткий, угрюмый и злой после сверкающей катаны.

– Не трать гранату, – кричит он Якову и в несколько шагов оказывается у дымящихся «Жигулей».

Выскочивший из машины гнус едва ли ожидал подобного приема. На его короткой памяти не было бронированного бойца с занесенным над головой клинком.

Один мощный удар коротким мечом. О, да! Это был совсем другой меч. Ненамного тяжелее катаны, поскольку значительной его частью был титан, чуть короче, но шире и толще. Длинная рукоять, рассчитанная на две руки, в агрессивном остром исполнении оплетки, которая чувствовалась даже через перчатки, требовала максимального по силе удара. Этот меч сделан не для фехтования или парирования, а для разрубания плоти вместе с костями, а если надо, то и вместе с металлом. Сагитай рубанул по бледной шее, покрытой безобразными кляксами вируса. Удар пришелся чуть наискось, разрубил мышцы шеи и с очевидным треском разрубил позвонки. Голова гнуса откинулась влево, повиснув на лоскуте. Еще один яростный удар наотмашь – и она отделяется полностью, кувыркаясь, летит на асфальт и закатывается под «Жигули».

Яков, оставив «Леру» аккуратно прислоненной к «Тигру», уже стоит рядом и выстрелом своего Desert Eagle откидывает другого гнуса на метр за машину. Затем его взгляд падает на пространство позади «Шестерки». Лицо его меняется, и он, едва успев крикнуть: «Сага, назад!» – отпрыгивает в сторону.

По асфальтовой дороге прямо на них несся автобус сто тринадцатого маршрута. Просвета из-за находящихся в нем пассажиров не виделось. Выскочившая ему навстречу огромная тележка, утяжеленная рельсами, понеслась в лобовое столкновение, но масса автобуса, до отказа набитого гнусом, и масса тележки были слишком неравны. Тележка отлетела в сторону, крутнувшись вокруг оси. Двигатель у этого автобуса был позади, и никакого ущерба ему как будто бы не было, за исключением четырех дыр выше бампера. Тем не менее автобус, который шел явно на таран, терял скорость. Имеющейся сейчас в нем инерции хватало на то, чтобы заскочить в ворота и смять находящихся там людей. Сагитай, повернув голову, понял всю опасность и, словно только это и делал всю жизнь, длинным кувырком ушел в сторону. Мощный удар в заднюю часть «Жигулей» – и смятая конструкция, дымя и фыркая перегретым раскуроченным двигателем, проехав несколько метров по асфальту, вбилась во внедорожник, оставленный Яковом на ручнике там, где их встретила толпа.

Шипящий звук открывающихся дверей, и огромная толпа гнуса, уродливого и деградировавшего, выставив вперед руки, высыпала на внутреннюю территорию «Ладоги». Двери у автобуса были с левой стороны, и, соответственно, гнус высыпал именно через двери, Сагитай в одну секунду оказался отрезан от Якова и от остальных. Быстро отступая назад, он, отмахиваясь мечом, отрубил несколько пальцев и кистей, затем в ход пошел пистолет. Он слышал крик Якова, который бросился к нему на помощь через «Жигули», но спуститься оттуда уже не смог. Живая масса зараженных тянула к нему свои руки, получая взамен снаряженные мертвой кровью патроны калибра Магнум 44 в голову, оставлявшие от головы только маски, начисто выбивая на позади стоящих содержимое черепной коробки широким грязно-коричневым снопом брызг. Работяги кто бросился в цеха, а кто бросился на помощь, готовясь стрелять из пистолета. Еще один удар в корму автобуса, передавшийся и на «Жигули», и на «Тигра», снова сбил Якова с ног. Еще одна машина, на этот раз ЗИЛ теплушка с надписью «Горводоканал», врезался и попытался протолкнуть автобус вглубь территории. Очевидно, и оттуда посыпал гнус, но крики и людей, и нелюдей вдруг заглушили тяжелые очереди нескольких ПР127, которые с внешней стороны периметра принялись за уничтожение, едва только гнус идентифицировался в их логических схемах. Очереди пробивали будку теплушки насквозь, пробивали автобус, выбивали стекла и корежили металл. Насколько тяжелых пуль на излете прилетело в Якова с глухим стуком, в очередной раз сбрасывая его с машины, но уже в сторону гнуса, который, поредев, все еще пытался схватить человека за одежду. Там, позади теплушки, роботы расстреливали что-то еще. Слышались хлопки и гортанные крики, перекрытые раз и навсегда мощной вспышкой взрыва, поднявшего черный столб дыма за территорией.

Сагитай отстрелял обойму. Все семнадцать патронов. Шестнадцать попаданий и шестнадцать схваченных судорогой существ, содрогаясь и шипя, все еще шагают, но падают, двигаясь к нему. Одна пуля каким-то чудом прошла мимо цели. Но все равно, кроме этих шестнадцати, еще несколько десятков зараженных были на территории. Он видел, как второй раз упал Яков, но уже не в ту сторону, где были живые, а в сторону полуживых. Сагитай видел, как толпа сомкнулась над ним, не давая ему подняться. Он видел, как работяги, стреляя по нескольку раз в одно и то же тело драгоценными снаряженными патронами, высаживают весь боезапас всего в несколько мишеней. Не в их понимании было сейчас, что на одного гнуса достаточно одной снаряженной пули. Сагитай заорал и, уперевшись ногами в землю, остановил свое отступление. Чередуя удары меча и удары ногами, он остервенело рубил тянущиеся к нему конечности, которые даже если не рубились, то ломались от силы удара. Когда было возможно, он рубил концом меча по черепу, вскрывая зараженную коробку, но не всегда таким образом останавливая гнус. Пластиковое забрало покрылось коричневыми крапинками брызг.

К Якову потянулись убежавшие от него в самом начале работяги. Они тащили по пожарному багру и по лому. По одной такой железке на двоих. Теперь гнус сконцентрировался вокруг Сагитая и Якова. Вставший набекрень ЗИЛ и длинный автобус перекрыли внутреннее пространство «Ладоги» для внешних роботов. Рабочие цепляли багром навалившиеся на Якова тела и оттаскивали их в сторону, а другие стреляли им в головы.

Чувствуя, как сбивается дыхание, а руки и ноги передвигаются все медленнее, Сагитай крутнулся вокруг своей оси и побежал прочь, рассчитывая по дуге приблизиться и помочь Якову. Боковым зрением он увидел, как в преследующую его толпу врезался ПР без пулеметов, но с двумя огромными манипуляторами, на концах которых, отбрасывая солнечные блики, раскручивались пока все еще чистые циркулярные пилы. Треск распиливаемой плоти и дикий ор больных глоток на мгновенье заглушили все остальные звуки.

Заложив вираж в сторону навалившейся на Якова толпы, Сагитай, нимало не смущаясь, заревел как олень в брачный период и со всей дури влетел с прямой ногой в жирного пятнистого мужика, которому пару раз до этого заехали ломом по голове, и сейчас он стоял с небольшой сочащейся вмятиной, недоуменно ощупывая лысую пятнистую голову. Удар ногой от Сагитая получился что надо. Толстяк, внезапно потеряв контакт обеих ног с землей, пролетел несколько метров и, приземлившись на задницу, отчего его штаны сползли до колен, кувыркнулся через мятую голову, показав всем солидный пятнистый зад. Он тут же начал подниматься, но Сагитай стоял сверху и, не наблюдая шеи, рубанул из всех сил по черепу. Гладкий срез. Тело рухнуло на землю, шаря руками далеко над головой. Несколько тел вокруг Якова растащены баграми, других, собрав остатки сил, пролетариат рихтовал ломами. Наконец, совершив невероятное усилие, словно медведь из берлоги, разметывая стрелянный полупарализованный и не стрелянный гнус в стороны, встает Яков. Сагитай с тревогой смотрит на его щиток. Щиток на месте, замызган грязной слюной или еще чем-то, но не открыт, а, наоборот, вдавлен в лицо. Воротник у Якова высокий, как раз еще и щиток внахлест. Должен быть цел. Должен быть. Заорав нечто нечленораздельное, Яков изо всех сил бьет кулаком в морду какой-то пятнистой бабе, заставив ее попятиться назад и, споткнувшись об одно из тел, завалиться. Еще одно тело, замахиваясь тощим кулачком, пытается ударить бойца в щиток. Гражданский. Так ничего и не понявший. Дерется, не соображая, зачем и с кем. Несколько других тел буквально висят у бойца на ногах, не давая сделать ни шагу, но Яков с ревом медведя начинает лупить кулаками по держащим его мордам, от чего они, все еще ведомые человеческими рефлексами, пытаются защититься, но от этого лишь теряют хватку, позволяя Якову добавлять еще и колени, а затем яростным носорогом вырваться из толпы, перескочив их на пару метров. Тощий мужичонка, пытаясь по-боксерски фехтовать, тычет одной левой ему в щиток. Слегка отклонившись, Яков притягивает его к себе за грудки, а затем, перехватив другой рукой за штаны, впуливает в сторону толпы. Рука ищет меч, который каким-то чудом по-прежнему висит на спине.

ПР, который находился на территории внутреннего двора, застыл, подняв обе уже черные от высохающей крови фрезы вверх. Очевидно, Богдан или тот, кто управлял им, выключил его, чтобы тот не порезал бойцов. Наверняка в программе робота не было подобных тонкостей и он резал бы гнус вместе с тем, что есть рядом. Робот разобрал толпу гнуса, от которой сбежал Сагитай, за пару десятков секунд, оставив куски не больше сорока сантиметров длиной сохнуть и чернеть вместе с помертвевшими и почерневшими совсем ближними тополями. Короткая, но яростная и жестокая битва была почти закончена. По ту сторону «Жигулей» рабочие с ломами и пожарными баграми, крюками которых они удерживали с десяток зараженных. Сагитай подошел к Якову. Оба бойца тяжело дышали, сжимая мечи. Они были похожи на двух носорогов, которых по ошибке какой-то глупец долго хлестал в бане вениками. Полные ярости, злости и совершенно конкретного желания, даже рвения кого-нибудь убить. Переглянувшись, они подняли короткие зловещие двуручные мечи.

Через несколько минут все было кончено, и только полсотни обезглавленных, сохнущих и расчлененных трупов напоминали о внезапном прорыве противника в Первую Крепость.

* * *

– Ты же говорил, что два часа у нас есть? – спросил Сагитай, счищая высохшую заразу с забрала. Он все еще не решался открыть его.

– Так и было два часа. Это не наши. Наши никогда на технике не приезжали, – ответил Богдан. – Это вы с собой привели.

Яков непроизвольно посмотрел на забитый машинами проем ворот. Внедорожник, который практически не пострадал, за исключением царапин на задней части, он отогнал подальше. Мужики, явно оживившись от произошедшего, а именно от суровой и безжалостной расправы над гнусом, разобрали супы и теперь, собравшись в кучу, готовили себе внеочередной обед. Четыреста-пятьсот килокалорий на брата теперь будут для них совершенно не лишними. К тому же меру они знали, и наедаться от пуза никто не рисковал.

– Яков, – окрикнул бойца один из работяг, – тебе запаривать?

– Запаривай, – махнул рукой боец и усмехнулся. Он уже успел познакомиться с кем-то за те несколько минут, которые у него были до появления гнуса.

– Это мы виноваты. Расслабились, – сказал Богдан. – Поставили саночки в ручное управление, они машину и пропустили.

– Саночки? – переспросил Яков.

– Платформы, саночки… а как их еще называть? Нам не до названий было. Соединили ленты на два с половиной, шасси нарастили, блок питания посчитали, какой нужен. У нас их много было. Да и чего экономить, когда такое творится. Схема та же, что и у ПР, только размеры больше и материалы.

– Слушай, а та ваша машинка с циркулярками на манипуляторе – хорошая вещь, – задумчиво сказал Сагитай. – Патронов не надо, режет быстро. Много таких?

– Нет. Таких не много. Мы их собаками называем, – Богдан невесело усмехнулся. – Три штуки сделали. Проблемы были с углами. Но потом разобрались, где кардана хватает, а где и коническую передачу поставить пришлось. ГЦ ставить правильно надо, бронировать их, уши приваривать, да и крестовины две по две пришлось цеплять, но крестовины у нас с запасом по прочности, и размеры небольшие. То, что надо. Схемка непростая, но когда припирает в край, так и не такое придумаешь. Это мы с мужиками за две ночи сообразили. Вон Кондратыч большей частью рассчитал. У него какие-то задумки еще раньше были, – он поднял глаза и беззаботно улыбнулся. На его истощенном лице с оттопыренными ушами эта улыбка показалась детской. – Страшно было жуть.

В отдалении послышался треск пулемета.

– Идут? – встревожился Яков.

Богдан прислушался.

– Нет. Ползунки. Одиночки. Когда гнус идти начинает, уже не перепутаешь. А если ночью с крыши смотреть, то вообще конец света, – механик покачал головой.

– Ну, так что, будем ждать, когда ночь наступит, или рванем на выход? – спросил Сагитай, скрывая волнение.

Богдан посмотрел на него так, как будто всерьез раздумывал, остаться здесь или нет. Но, видимо, сейчас он думал о чем-то другом. Видимо, для него нынешняя обстановка была пиком безопасности. Человек научился жить в таких условиях.

– Конечно, рванем, – вернулся к вопросу механик. – Сейчас силы поправим, роботов из поля выведем и рванем.

– Ну, так давай, выводи, – нетерпеливо сказал Сагитай, подходя чуть ближе и стараясь заглянуть в тусклый монитор компьютера, который механик держал на коленях.

Богдан поднял голову и, прищурив от солнца один глаз, рассматривал лицо Сагитая через щиток.

– Ну, так для этого туда идти надо.

– Куда?

– Туда, – кивнул головой в сторону забора механик. Затем вздохнул и буднично добавил: – У нас триста тридцать четыре аппарата. Часть из них завязла под трупами, повреждена, ослепла, но не уничтожена. Их надо освободить, подчистить, и тогда мы их выведем.

Действительно, оставить больше сотни поисковых роботов, исправных в принципе, в таком положении было неоправданной глупостью. Нельзя оставить такое количество техники, способной стрелять, резать и давить гнус, а также быть наблюдательными пунктами и патрулем.

– Мы их регулярно выкорчевывать ходили… – продолжил Богдан.

– Без защиты? – изумился Яков.

Богдан хмыкнул, переводя взгляд на Якова и несколько секунд странно смотрел на него. Теперь Сагитай был уверен, что механик чуть тронулся умом.

– А как еще? Выходят десять, возвращаются пятеро или двое. Ты думаешь, куда мы всех людей подевали? Если бы туда не ходили, они бы нас две недели назад забрали…

Он снова усмехнулся. Невесело. Тяжело.

* * *

Центр занимал площадь около двухсот гектаров, то есть около двух квадратных километров. В эту площадь входила куча мелких и средних построек, таких как корпуса гаражной техники, выставочные павильоны, вспомогательные мастерские вроде столярного цеха, также площадки для хранения отработанных и списанных по причине бесперспективности разработок в металле и другого обезличенного хлама. Если считать площадь по внешнему ограждению из бетонного забора с колючей проволокой наверху, то все триста га. Основное направление, с которого приходил гнус, восточное. Именно в эту сторону и двинулся небольшой отряд из четырех человек.

Штыковая лопата в руках, снаряженный пистолет на поясе, артефакт на шее, мечи, автомат и гранатомет за плечами, бронежилет и шлем с очищенным и опущенным щитком. Так выглядели Яков и Сагитай, отправившиеся за забор выкорчевывать ПР. Чуть позади в паре шагов, закинув лопаты на плечи и таща в небольших вещмешках канистры с промывающей жидкостью и ветошь, шли Михалыч и Гаврила, чудо-сварщик и токарь седьмого разряда. Золотые руки ЦВТПР «Ладога». Михалыч, мужик лет пятидесяти, кудрявые волосы крупными кольцами, про такие еще говорят, когда описывают цвет, – перец с солью, крепкий и ширококостный, с загоревшей от сварки красной шеей. Он, как и все, изрядно похудел, но сам изъявил желание пойти с воинами на выкорчевку. Гаврила, лет сорока, высокий, брюнет с седыми висками и покрасневшими от недосыпания и стресса глазами, в которых сейчас появился луч надежды. Он тоже вызвался пойти сам, возможно, потому что не хотел терять из вида тех, кто принес ему шанс на спасение. Оба были все еще достаточно крепки, а про отчаянную смелость и решительность всех защитников «Ладоги» можно было и не заикаться.

Первые пятьдесят-семьдесят метров от забора были пустыми. Трава, которая давным-давно превратилась в прах, разлетелась ветром, а высушенная солнцем земля пылилась от каждого шага. Далее пошли первые тела гнуса. Пока еще одиночные. Их называли «ползунками». Такие ползунки выживали после уничтожения основной массы, выкапывались и медленно ползли к забору, к людям. Заметить их было несложно, если ПР оказывался в зоне прямой видимости, но случалось всякое. Примерно с этой линии начинали дежурить первые ПР127. Чистые, свежие, со слегка почерневшими стволами пулеметов и почти не работавшей циркуляркой.

Далее пошел, как выразился Михалыч, «хворост». Здесь уже почерневшие и застывшие трупы гнуса лежали вплотную друг к другу, иногда наваливаясь друг на друга. Такая полоса простиралась еще на сто с лишним метров. Здесь, перекатываясь по рассыпающимся под весом ПР трупам, дежурили уже крепкие, матерые стальные воины с забрызганными черной кровью башенками, прокопченными стволами пулеметов и сполна отведавшей крови гнуса циркулярной пилой. Бойцы старались переступать страшные черные мумии с желтыми костями и провалившимися глазницами, но все равно время от времени они отчетливо слышали хруст кости из-под ноги. Оказывается, даже кость меняла структуру и после смерти гнуса становилась хрупкой и ломкой. Не такой, чтобы развалиться на мелкие кусочки, но достаточно ломкой, чтобы не выдерживать неполного веса случайно наступившего на нее человека. Михалыч и Гаврила шли, нисколько не задумываясь о том, наступать на «хворост» или нет. Они больше смотрели по сторонам, чем под ноги, но вскоре остановились. Бойцы хоть и понимали, что сейчас степень риска для них незначительна, но находиться здесь, даже среди бела дня, им было неуютно.

– Чего высматриваешь, Михалыч? – спросил Сагитай, упирая лопату в землю, которая все еще была в просветах между трупами.

– Да вот, смотрю, как наши детишки за местностью приглядывают, – ответил он скрипучим голосом.

– Какие детишки? – не понял Яков. – Вот эти?

Он указал черенком лопаты на повернувшегося в паре десятков метров на ходовой тележке ПР762, от движения которого черепная коробка гнуса, попавшего под гусеницы, лопнула, и оттуда, словно споры гриба, вылетела черная пыль.

– Да… какие же сейчас у нас могут быть? Мы их уже по-другому и не называем. Язык не поворачивается, – ответил Михалыч, встав рядом и уперевшись обеими руками в черенок. – Мы сюда уже не по одному разу ходили. Тут для ползунков самое место. Лучше всего видно их. Видишь, в чем дело, за нами тоже приглядывают, вон, с крыши.

Бойцы оглянулись. Действительно, с крыши одного из зданий из-за улитки вытяжного короба им помахала рука. Михалыч продолжил:

– Если роботенок наш не за нами следит, а в сторону все окошки выставил, значит, видит что-то. Надо бы тогда рукой указать нашим, они в том направлении уже в ручном режиме технику отправят, а нам назад надо аккуратно отходить.

– Так, а что, робот сразу не сигнализирует, что ли? – удивился Яков.

– Сигнализирует. Только их тут три сотни, и все всегда сигнализируют. У кого-то ошибка, у кого-то труп сам шевельнулся, под своим весом разваливается, у кого-то еще что. В общем, за каждым следить у нас возможностей нет. Глаз не хватит. Ладно, вроде тихо все, можно дальше идти.

– Так у нас, Михалыч, защита на ремешке, рядом с ней в трех метрах гнус уже никого не кусает, – успокоил его Яков.

– Ой ли? – усомнился сварщик, погладив рукой артефактную сборку на груди под халатом.

– Ты же сам все видел. Хоть сто штук на тебя навалятся – ничего сделать не смогут. Разве что отобрать сначала, – сказал Яков.

– А, ну да… ну да… – согласился Михалыч и тут же указал черенком от лопаты в сторону. – Вон первый стоит ослепший. Пошли.

Отряд из четырех человек подошел к ПР127, упаковавшему пулеметы в короб. Он некоторое время назад практически целиком был залит кровью, но сейчас, высохнув, она отвалилась от гладкого металла, а затекшая в утопленные глазки жижа так и осталась там, твердой ломкой коркой сургуча запечатав оптические приборы. Михалыч достал из кармана грязного синего халата, перепачканного черным прахом, отвертку и, аккуратно подковырнув, одну за одной вытащил пробки из нескольких глазков. Робот ожил. Закрутил всеми насаженными на одну ось башенками и четко выстроил их на человека.

– Доброе утро, – ласково сказал сварщик.

ПР отъехал от него на несколько шагов и быстро просканировал стоящих рядом трех человек, после чего развернулся на месте и медленно покатил к забору, но, проехав десять метров, остановился и, вытащив пулеметы из коробов, занял оборонительную позицию.

– Левый пустой, – заметил Гаврила.

Как он определил, что один из коробов пуст, можно было только догадываться, но даже Яков сдержал любопытство. Робот словно понял слова человека и, вдруг развернувшись кругом, поспешил к закупоренным воротам «Ладоги», возле которых уже показались перезаряжающие с тележками боеприпасов.

– Пошли дальше, – махнул рукой Михалыч. Видимо, роль проводника ему была по душе, и он, не церемонясь, повел бойцов за собой.

Далее начинались и тянулись еще на полторы сотни метров «залежи». Здесь была настоящая бойня. Черные мумии лежали друг на друге. Местами встречались выжженные огнем воронки, стены которых дымили и отвратительно воняли. Здесь было не много целых тел, а если и были, то, скорее всего, обезглавленные крупным калибром. На этой полосе уже ездили или стояли ПР127 и огромные таранные платформы, которых также называли «санями». Колея, выдавленная санями в этом слое, была глубиной сантиметров тридцать, да и сами «залежи» местами поднимались выше, чем на полметра над землей. Ходить по этим останкам было неудобно, не было разговора, чтобы вдруг побежать по ним со всей прыти. Здесь отдельными холмами костей и плоти на приличном удалении друг от друга лежали останки валдарнийских танков.

– Вы знаете, что они фонят как реактор? – спросил Сагитай.

– Знаем, – кивнул Михалыч. – Потому сани к себе во двор и не запускаем. Но у нас же «Ладога», объект непростой и военный. У него со снабжением первоочередное все было, особенно когда только все началось. Препараты от радиации распоследние привезли. Никто от нее не умер, признаков лучевой не наблюдается. Но мы к ним все равно не подходим. Хорошо хоть платформа надежная, тьфу-тьфу, еще ни одна не сломалась.

– Страшная же тут мясорубка была, Михалыч, а? – не удержался Яков.

– Да уж, Яша. Не приведи Господь, – ответил Михалыч. – Страшно, как будто живого в ад спустили. Когда у гнуса ход начинается, только молиться остается. Ну, дай бог, переживем, расскажу… эх… – сварщик вздохнул своим мыслям. – Ну, что, давайте, хлопцы, вы покрепче. Вон там уроненный лежит на боку. Надо подкоп с одной стороны сделать, а с другой приподнять. Он хорошо встает, главное – правильно приложиться.

На эту полосу сил ушло много. Гаврила и Михалыч протирали сенсоры, иногда заменяя их, хитро вытаскивая снаружи, а после сразу же диагностировали и калибровали, подключаясь небольшим планшетом и проводом к внутренней части робота. Яков и Сагитай занимались откопкой и выбиванием кусков застывшей и сцементировавшей гусеничные движители крови и внутренностей. Так очень быстро прошло часа полтора. Вновь ожившие роботы, как правило, неслись в сторону ворот, где их снаряжали боеприпасами, после чего они практически сразу возвращались, перескакивая трупы, на свои позиции. Порядка пятидесяти роботов было введено в строй, а между тем Гаврила все чаще смотрел на часы и на дальнюю полосу черного леса. Время приближалось к четырем часам дня, и вдалеке послышался неразборчивый гул.

– Началось, мужики, – дрогнувшим голосом сказал он.

Покрывшиеся седьмой раз потом в своей броне, Яков и Сагитай распрямили спины. Они как раз откапывали одного «тяжелого» пациента, который был обездвижен еще в самом начале осады, а теперь был на полметра завален телами гнуса и желтоватыми костями. Но даже в таком положении он был полезен. Исправно работающие башни давали картину ближайшим ПР, и, когда они заканчивали со своими, они спешили сюда, ведя огонь по заранее определенным и захваченным целям. Они уже почти докопались до земли, пару раз черпнув каштановый песок, но ПР все еще находился в могиле из человеческих останков, и края этой могилы были слишком круты, чтобы он мог легко выбраться. Тем не менее Михалыч подошел вплотную и постучал черенком от лопаты по башенкам робота.

– Богдан, Василий, давай ходу через манипулятор. Гнус идет!

Операторы, находящиеся на территории завода, вняли сигналу. Лапа манипулятора, вытянутая вперед и еще не освобожденная от слоя слежавшихся тел, задергалась, пытаясь вырваться из сковавших ее тел, а гусеничные траки медленно, но верно заскребли, подминая под себя ломаные кости и черные куски нехотя ломающейся и высохшей плоти. В отличие от костей, плоть гнуса, даже пролежавшая почти месяц, не разваливалась на части, она была достаточно прочной и напоминала гудрон со вкраплениями одежды и хрупких костей, хотя значительно уступала ему по прочности. Возможно, если размочить ее, она бы размякла, но сейчас вариант сухих, поскрипывающих под гусеничными лентами кусков был более предпочтителен. Михалыч, видя, что манипулятор залип, размахнулся и несколькими мощными ударами штыковой в «землю» разрубил и соединяющие пласт кости, и не дающие вырваться железу спекшиеся куски. Тут же к нему подключился Гаврила, разглядевший еще пару точек, где фиксировались сочленения манипулятора. Дрогнув треснувшим пластом, манипулятор, облепленный страшными останками, взметнулся вверх, затем, опершись в землю, добавив ходу, выскочил из ямы, тут же начав ездить вперед и назад в ручном режиме, очищая траки от органики.

Еще за несколько секунд до того, как ПР выскочил из ямы, Сагитай и Яков почувствовали, как по коже и по нервам пронеслась обжигающая чужеродная волна необъяснимой природы. Словно чужая воля коснулась сознания, просканировав его и полетела дальше. Сагитай буквально почувствовал, как волоски по всему телу встали дыбом и от общего усилия вдруг проснувшихся микромышц, отвечающих за подъем шерсти, доставшихся нам от доисторических предков, заболела кожа. Он заозирался. Дальний лес с восточной стороны не сильно походил на лес, если приглядеться. Деревья стояли далековато друг от друга, но не просвечивали, а темной грядой уходили далеко, насколько хватало взгляда. Почему-то Сагитай сразу представил, как там, между деревьями, переступая рухнувшие стволы, вздымая шагами черный прах и давя редкие остовы погибших соплеменников, идет гнус. Мужчины и женщины, собравшиеся или согнанные в кучу каким-то стадным, необъяснимым логикой человека порывом, бредущие в направлении, где все еще яркими красными пятнами оставалась жизнь. Картина была столь четкой и яркой, что Сагитай оторопел. Явившаяся ему картина была более действительной, чем то, что он видел перед собой в реальности сейчас. Теперь он не был уверен ни в чем. Он не был уверен, действительно ли он стоит тут, на слое из мертвых тел, действительно ли рядом стоит Яков, смотрящий в том же направлении, и действительно ли стоят рядом сварщик Михалыч и токарь Гаврила. Сюрреализм и двойственность восприятия смутили сознание. Часть его словно осталась там, стоять среди гнуса в черном поредевшем лесу, где стволы деревьев крушили безобразные валдарнийцы. Он даже слышал их глухое многоголосое бормотание и поскрипывание перекатывающихся костей, а ноги чувствовали вес своего тела, стоящего там, среди обтекающей его шелестящей толпы. И обтекающая толпа гнуса, чем больше он стоял среди нее, тем менее она казалась ужасной и отталкивающей. Она больше казалась странной. Более того, она даже казалась близкой, и чем больше он вглядывался в пятнистые лица мужчин и женщин, тем более они замечали его и тем более он начинал вдруг в них находить нечто понятное и знакомое. Надо было сопротивляться. Он потянулся за мечом, нащупав его рукоять, попытался вытащить его, но не смог. Резкий хлопок по плечу, и знакомый голос Якова над ухом громко произнес:

– Сага, не спи! Уходим!

Такой простой и… яркий. Внезапно Сагитай понял, что это все ему только казалось. Или не показалось? Или он действительно только что был там? Какого лешего?!