Читать книгу: «Рождение шедевра», страница 4

Глава 3.

Арсений Викторович, выйдя из знакомого мне забытья, встал из-за стола и прошелся по освещаемой тускнеющей люстрой гостиной. Размеренное тиканье часов, казалось, с каждым ходом секундной стрелки становилось звонче и вычурнее предыдущего.

Я уже не решался продолжать, да и к сказанному нечего было добавить. Понимал это и Арсений Викторович, сложив руки за спиной, что определяло человека усердно думающего.

Вдруг он остановился, посмотрел на меня и быстрым шагом, слегка сгорбившись, вернулся в кресло.

– Полвека назад. Мне было десять лет…

Рассказ Арсения Викторовича

1.

Мне было десять лет, когда мы семьёй переехали из К-ской области в Германию и поселились в небольшом городке Моншау. Отец, едва я появился на свет, уже имел место при доме помещика Я-ва и служил у него в качестве лечащего врача вечно болеющей супруги Я-вой и наследственно страдающих двух его дочек. Изначально, живущие в достатке Я-вы, намеревались и вовсе порвать отношения с родней, находившейся в Германии, ибо могли позволить себе держаться всецело независимо при разного рода междоусобных семейных распрях. Но сменилось время, неудачи одна за другой посыпались на семью Я-вых, и дабы избежать разорения, они всё ж таки решились помириться со всеми и переехать в Германию. За границей их приняли не шибко горячо, но всё-таки приняли. Жить им пришлось значительно скромнее. Но со сменой обстоятельств неизменным оставалось одно: супруга Я-ва часто испытывала приступы горячки, а дочери нуждались в исключительном медицинском обхождении, как считал сам Я-в. А потому и послал письмо в К-скую область, в дом Вереховских, где просил моего отца проявить всё милосердие и великодушие сердца своего, взять семью и поселиться рядом, в Моншау.

Так и случилось. В десять лет, как уже сказал, я оказался в Германии. Городок, в котором мы жили был вовсе не таким, каким я представлял его по-детской наивности, слыша от родителей слово «Германия». Невысокие дома в три-четыре этажа, большая площадь, рядом удивительной красоты старинная kirche, то бишь церковь. Но всё как-то тесновато. И то, что, казалось бы, должно создавать уют, напротив – давило и наседало.

Мы заняли, небольшую квартирку на последнем, четвертом этаже, в двадцати минутах от дома Я-вых. Отец ежедневно находился у своего покровителя, который позже стал приятелем, а мать, в силу своих способностей и прилично владея немецким, устроилась в местную школу, где начала преподавать русский.

В первой половине дня мать успевала заниматься со мной, но накормив обедом и заготовив ужин, уделяла время уже чужим детям.

Я был оставлен всеми, как мне тогда думалось. Но обиды не было, либо я ее просто не помню. Вместо этого, я нашел себе занятие, которое увлекло меня на все оставшееся время, пока мы не вернулись в Россию, сразу после смерти госпожи Я-вой.

А занятие вот какое. На лестничной площадке нашего дома, где находилась еще одна соседская дверь, я обнаружил большое количество всяких веточек и палочек причудливой формы, к которым чья-то умелая рука приложила свои способности резчика по дереву. Некоторые из них напоминали солдатиков с шашками на гало, другие были точно боевые кони и орудия для осады. Вырывающаяся на свободу детская фантазия, богатая и неумолимая, в тот же вечер помогла мне соорудить армию с кавалерией, генералами и замками, и каждый день до позднего вечера я руководил, отдавал приказы, миловал и принимал важнейшие стратегические решения.

2.

В один из вечеров, когда за окном уже стемнело, на лестнице послышались шаги. Кто-то поднимался, вышагивая ступеньку за ступенькой и иногда делая остановки. Мне подумалось тогда: время позднее, и должно быть мама, уставшая и сонная, возвращается домой. Но когда из-за перил показалась сначала шляпа-котелок, с загнутыми краями, затем голова и, наконец, я увидел черные, сильно поношенные туфли, на площадку шагнул молодой человек, лет двадцати.

– Kleine Kind играйт игрушка. – четко, с расстановкой, делая паузу после каждого слова, проговорил незнакомец. Говоря это, он будто вслух описывал всё, что видит, так, для одного себя.

Я перестал играть и молча уставился на подошедшего ко мне немецкого юношу. Он оглядел мою армию и еще не остывшее после сражений поле боя.

– Hallo, Kind. – в голосе его не слышалось того напускного умиления, которым обычно взрослые разбавляют свои слова, общаясь с детьми.

– Здравствуйте. – сказал я.

– Russisches Kind? – удивлённо воскликнул немец. – я говорить много по-русски. Я любить читать по-русски. Как тебя звать, Kind?

– Арсений.

– Отшен странный имя. Я знал имя Ифан, Николяй. Это добрые люди. Ты добрый Kind?

– Я? Вы мне? – растерялся я. – Я не знаю. Мои родители добрые. Папа доктор, а мама учит детей.

– Der Lehrer! Доктор! – воскликнул незнакомец. – Fantastisch! Это добрый труд. Это полезный труд для всех. Тебе нравится играйт эти деревяшки?

– Фигурки? – я взглянул на ожидавших меня воинов и кавалерию, – Да, они красивые. Я сделал из них армию.

– Fantastisch! Sehr Fantastisch! – закивал головой немец, словно мой ответ доставил ему особое удовольствие. Затем, он окинул взглядом соседскую дверь и сказал, – Meine Wohnung, я здесь жить давно. Но я уезжатуезжайт. Я играйт die Musik. Отшен устал от дорога. Gute Nacht, neuer Freund! – помахал он мне, входя в квартиру. Дверь заперлась на ключ.

Оставленный наедине с собой и многочисленным войском, я посидел еще какое-то время. Но руководить кавалерией я уже устал и, приказав отрядам проследовать в казармы на подоконнике возле лестницы, я зашел в квартиру.

Через несколько минут вернулись родители, бодрые и в хорошем расположении. Они были веселы и о чем-то рассуждали. Мама рассказывала отцу, как повезло, что дети ей попались послушные, что усталости она почти не замечает. Отец же с улыбкой сетовал на капризную госпожу Я-ву, которую не устраивало лечение, тщательно подобранное им, и двух её дочек, по словам отца, не нуждающихся ни в каком медицинском сопровождении.

– Я сегодня видел дядю, он наш сосед. – слова мои прервали забывшихся родителей и те, наконец, обратили на меня внимание.

– Ах, Арсюша, ты голодный? Я же оставила ужин, почему ты не поел? – мама опустилась на корточки и взяла меня за руки.

– Нет, мама, поел и совсем не голодный, – я замотал головой, – Я играл в генерала, нас было много, а потом у них появилась подмога и они…

– Арсений, – спокойно сказал отец, – сколько я тебе говорил, не тараторь. Мужчине это не к лицу.

– А он еще не мужчина, да, Арсюша? – вмешалась мама, – Придет время и он им станет. А с кем ты, говоришь, успел познакомить?

– Наш сосед. Вон там живет. У него дверь рядом и сегодня он приехал.

– Ах, этот. – проговорил отец, снимая пиджак, – Дорогая, помнишь, когда мы заселялись я узнавал у управляющего, живет ли кто рядом? Так вот, это тот самый Альфред Келлер.

3.

Тянулись дни. Все было по-прежнему. До полудня мой мир был наполнен арифметикой и книжками. Мама готовила обед и делала заготовки для ужина, при этом внимательно слушая, как её сын читает вслух. И если я вдруг, предприняв военную хитрость генерала, решался перескочить строчку-другую, то мама тотчас же бросала готовку, поворачивалась ко мне и говорила:

– Генералы так не делают.

И крепко меня этим смущала. Но это работало. Чтобы доказать, что я всё ж таки имею право управлять войсками, я принимался читать сначала, весь абзац целиком.

Но после обеда жизнь моя менялась. И вот я главный. И вот я генерал. Войско! Из казарм на выход! Ать! Ать! Не стесняя себя в пространстве, я расширял поле битвы настолько, что владения мои начинались от лестницы, а заканчивались дверью нашего соседа.

В один из таких дней, я разместился почти у порога господина Келлера. Тогда я впервые услышал, как звучит скрипка. Красивая, переливающаяся из ноты в ноту мелодия, местами навивала грусть, местами бодрила. Для меня, еще ребенка, это была просто красивая мелодия, но именно с этой мелодии и началось моё знакомство с искусством.

Скрипка умолкла. За дверью послышались шаги. В замке повернулся ключ и я второй раз столкнулся лицом к лицу со своим соседом. В этот раз мне было уже неловко оставаться на полу и я решил из приличия встать и принять непринужденный вид, облокотившись на перила.

– Mein Freund! Agseni!

Не ожидая услышать своё имя в каком-то странном немецком варианте, я ответил:

– Здравствуйте, я Арсений.

– Ja, ja, Agseni. – приветливо улыбался сосед. – Ты всё играйт война?

– Да.

– Кто побеждайт? Те? Или те? – стоя в дверях он показывал пальцем на площадку, где лежали фигурки.

– У нас перемирие. – отвечал я.

– Оh, ja. Солдат должен отдыхайт. А где Generalitet?

– Генералы? Я сам у своих генерал. У тех вон там стоит, – показывал я. – А у этих… У этих он ранен, но он вернется в строй.

– Sehr Gut, – одобрительно покачал головой немец. – Аgseni, тебе нужен Geschuetze. Орудие. Пока армия отдыхайт, нужно орудие. Без орудия ты не захватывайт те земли, – и немец показал рукой на лежавшие возле двери нашей квартиры фигурки.

– Да, наверное.

– Gut, Sehr Gut, Agseni. – улыбнулся юноша и по-детски наивно подмигнул мне.

Немногим позже мою игру снова прервали. Это был отец. Ступив на площадку, он сказал:

– Арсений, прибирай игрушки на место и бегом одеваться. Мы идем на ужин к Я-вым, мама придёт туда сразу после работы.