Читать книгу: «Собиратель бурь», страница 3

Глава 3 Аль-Калима (Слово)

Революция редко начинается с грохота мечей. Чаще – с шёпота в тёмном переулке, с вопроса, заданного в очереди за водой, со слова, нацарапанного на стене. Ибо прежде чем рухнут стены храмов, должны рухнуть стены в умах. Величайшие армии бессильны против идеи, чей час настал.

– Из «Тактики Перемен», приписываемой Мансуру

Наим проснулся от петушиного крика и зарылся лицом в подушку, пытаясь выторговать у дня еще несколько мгновений сладкого сна. В его мечтах опять была Асия – смеющаяся, с развевающимися на ветру волосами, зовущая его за собой к далеким холмам. Наим улыбнулся в подушку, прежде чем реальность ворвалась в сознание.

– Наим! – послышался снизу голос матери. – Вода! Очередь уже начинается!

Он вздохнул и свесил ноги с верхней циновки, перегнувшись через край, чтобы взглянуть на младших братьев. Они еще спали, свернувшись клубочками, как щенки. Счастливчики – им не нужно было стоять в душной очереди к храму.

Натягивая простую одежду – штаны с протертыми до блеска коленями, рубаху с заплатками на локтях, сандалии с потрескавшимися ремешками – Наим думал о том, как сегодня может встретить Асию. Вчера она обещала показать ему что-то важное, и ее глаза блестели так загадочно, что он не мог уснуть половину ночи, представляя, что это может быть.

– Сегодня дают только по два кувшина на семью, – произнесла мать, когда Наим спустился. Она протянула ему лепешку, разделенную на четыре части. – Ты большой, понесешь.

Наим молча кивнул, запивая сухую лепешку мутноватой водой. Еще год назад храмовая вода была прозрачной, с легким сладковатым привкусом. Теперь она отдавала глиной и чем-то металлическим.

– Может, после очереди сходишь к Рахиму-кузнецу? – как бы между прочим спросила мать, собирая пустые кувшины. – Отнесешь нож, который отец наточил. Он заплатит монетой.

Сердце Наима подпрыгнуло. Рахим – отец Асии! Это был идеальный предлог, чтобы увидеть ее.

– Конечно, – ответил он, стараясь, чтобы голос звучал обыденно, но чувствуя, как предательский румянец заливает шею. – Я сразу схожу.

– Только будь осторожен, – мать понизила голос. – Говорят, стража ищет тех, кто пишет… непотребное на стенах. Сальма видела утром, как служители храма закрашивали что-то у стены ремесленного квартала.

Они вышли на улицу, влившись в поток людей, направляющихся к храму. Воздух уже дрожал от жары, хотя солнце едва поднялось над горизонтом. Щели между домами казались особенно узкими, а тени – слишком короткими, чтобы дать настоящую прохладу.

– Ты слышал? У восточных ворот открылась лавка с водой, – донеслось до Наима. – Говорят, ее можно пить, не благословляя…

– А ты видел надпись у пекарни? – шепнул кто-то за спиной. – "Не кланяйся камню"! Кто посмел такое написать?

Наим оглянулся, но говоривший уже затерялся в толпе. По спине пробежал холодок. Город казался взбудораженным пчелиным ульем, где все жужжат о чем-то новом, запретном, волнующем.

Достигнув главной площади, они встали в очередь к храму. Белокаменное здание с высокими колоннами возвышалось над городом, словно укор всему живому и движущемуся. На его вершине поблескивал символ кристалла – источника воды, который, по словам жрецов, был даром богов.

Наим не вслушивался в монотонное жужжание толпы. Его мысли были далеко – он представлял Асию, её смех, похожий на звон серебряных монет, её глаза, меняющие цвет, как небо перед грозой. Она была для него как глоток свежей воды в разгар засухи – живая, яркая, настоящая среди фальшивого благочестия и притворной покорности окружающих.

И тут он увидел её – по ту сторону площади, у колоннады. Асия стояла в тени, наблюдая за очередью. Она была в простом синем платье, волосы скрыты под легким платком, но даже издалека Наим узнал бы её по одной только осанке – гордой, независимой, словно бросающей вызов всему миру. Когда их взгляды встретились, она улыбнулась и подмигнула ему – их секретный знак с детства, означающий "встретимся в тайном месте".

Наим почувствовал, как внутри разливается тепло. Три часа в душной очереди за двумя кувшинами мутной воды вдруг показались не такими уж невыносимыми.

Их тайное место располагалось на крыше заброшенного дома гончара, где крыша частично обвалилась, образуя что-то вроде естественного балкона. Они нашли его еще детьми, когда исследовали город в поисках приключений. Сколько секретов было рассказано здесь, сколько клятв дано, сколько мечтаний разделено между ними…

Наим взобрался по полуразрушенной лестнице, цепляясь за знакомые выступы в стене, и обнаружил Асию, сидящую на самом краю, свесив ноги. Она подставила лицо палящему солнцу и, казалось, впитывала его лучи, как ящерица, греющаяся на камне.

– Я уж думала, ты проведешь весь день в этой дурацкой очереди, – сказала она, не оборачиваясь.

– Как ты узнала, что это я? – спросил Наим, подходя ближе.

– По шагам, глупый, – рассмеялась Асия, поворачиваясь к нему. – Ты всегда спотыкаешься на третьей ступеньке.

Её смех был заразителен, и Наим не мог не улыбнуться в ответ. Он присел рядом, чувствуя, как их плечи почти соприкасаются. От неё пахло чем-то свежим – не цветами, но травами, словно она только что бродила по диким полям за городом.

– Я принес нож твоему отцу, – сказал Наим, вспомнив свой предлог. – Он у меня в сумке.

– Забудь про нож, – отмахнулась Асия. – У меня есть кое-что поважнее.

Она смотрела на него с таким выражением, словно владела величайшим секретом мира. Её глаза – эти невероятные глаза цвета янтаря с крапинками зелени – казалось, видели его насквозь.

– Ты слышал о Мансуре? – спросила она, понизив голос.

– Том, что открыл водяную лавку? О нем весь город говорит.

– Я была там вчера, – Асия подалась вперед, и теперь их лица разделяли считанные дюймы. – Я пробовала его воду, Наим. Она… как музыка. Как в детстве, помнишь? Когда мы ходили к западному ручью, до засухи.

Наим помнил. Это было пять лет назад, когда им было по десять-двенадцать лет, и они сбегали из города, чтобы поиграть у маленького ручья, который тек с холмов. Они брызгались, строили запруды из камней, ловили крошечных рыбок руками. А потом ручей исчез, словно его и не было никогда.

– Мансур говорит, что жрецы лгут, – продолжила Асия, глаза её горели лихорадочным блеском. – Кристалл умирает, и они знают это. Но вместо того, чтобы искать решение, они просто… держат нас в страхе, чтобы мы не задавали вопросов.

Наим инстинктивно оглянулся, хотя они были совершенно одни.

– Это опасные речи, Асия, – сказал он, но внутри что-то отозвалось на её слова – что-то, что он всегда чувствовал, но не решался признать даже самому себе.

– После того, как забрали Тарика, – голос Асии дрогнул, и Наим увидел в её глазах тень старой боли, – жрецы сказали, что это испытание. Что боги забрали его, чтобы проверить нашу веру.

Наим помнил маленького брата Асии – вечно улыбающегося мальчугана с кудрявыми волосами и ямочками на щеках. Два года назад он заболел лихорадкой, и никакие молитвы и подношения не спасли его.

– Но Мансур говорит, что это была просто болезнь, – продолжила Асия, сжимая кулаки. – От грязной воды. Которую можно было предотвратить, если бы…

Она не закончила фразу, но и не нужно было. Если бы жрецы заботились о людях, а не о своей власти. Если бы знания ценились выше слепой веры. Если бы…

В этот момент Асия вдруг показалась Наиму не просто красивой – она была прекрасной. Её лицо, раскрасневшееся от эмоций, её глаза, полные огня, её губы, произносящие слова, которые многие боялись даже подумать. Она была как вызов всему, что он знал, всему, что считал неизменным.

– Мансур просил нас о помощи, – сказала она вдруг, доставая из-за пазухи небольшой мешочек.

– Нас? – переспросил Наим.

– Да, дурачок, нас, – Асия толкнула его плечом, как делала в детстве, когда он говорил что-то очевидно глупое. – Меня и тебя. Мы же всегда были вместе, верно? Помнишь, как украли тот пирог у старого Хасана? Или как запустили воздушного змея с посланием для духов пустыни?

Наим помнил. Это были их проказы, их приключения, их общие тайны. Но то, что предлагала Асия сейчас, казалось совсем другим – чем-то взрослым, опасным, настоящим.

Она развязала мешочек и высыпала на ладонь куски белого мела и угля.

– Эти надписи на стенах… – догадался Наим.

– Да, – просто ответила Асия. – Те самые, о которых шепчутся в городе. Те, что жрецы спешат закрасить. Те, что заставляют людей думать.

Она взяла его руку в свою – теплую, немного шершавую от работы в кузнице отца – и положила в нее кусок мела.

– Ты со мной? – спросила она, и в её голосе было что-то, чему Наим не мог сопротивляться.

Он посмотрел на мел в своей руке, почувствовал его вес и текстуру. Это был не просто кусок белого камня. Это был выбор – первый настоящий выбор в его жизни.

– А если нас поймают? – спросил он, хотя уже знал, что согласен. Он бы последовал за Асией даже в пустыню, если бы она позвала.

– Не поймают, – уверенно ответила она, но потом, помедлив, добавила тише: – А если поймают… мы же будем вместе, верно? Как всегда.

В этой неожиданной уязвимости было что-то, что окончательно рассеяло сомнения Наима. Он сжал мел в кулаке и кивнул.

– Что мы должны написать?

– "Воды больше – богов меньше", – сказала Асия, поднимаясь на ноги одним плавным движением. – "Не кланяйся камню". "Знание чище веры". Выбирай.

– А если этот Мансур просто хочет власти? – вдруг спросил Наим, озвучивая мысль, которая беспокоила его. – Что, если он не лучше жрецов?

Асия задумалась, теребя конец своего платка.

– Может быть, – наконец пожала она плечами. – Но он хотя бы делает что-то, а не просто говорит нам жаждать и молиться. И его вода действительно чистая. Я пробовала, Наим. Она… настоящая.

Солнце начало клониться к закату, когда они выскользнули из своего убежища. Воздух стал золотистым, мягким, а тени – длинными и причудливыми, словно сам город был готов превратиться в сказку.

– Главное – выглядеть так, будто тебе есть куда идти, – инструктировала Асия, когда они шли по узким улочкам. – Никто не останавливает людей, которые знают, куда идут.

Наим старался подражать её походке – уверенной, легкой, словно танцующей. Асия двигалась как ветер пустыни, невесомо и непредсказуемо, и иногда Наиму казалось, что она вот-вот взлетит.

– Здесь, – шепнула она, останавливаясь у высокой стены заброшенного дома. – Давай, я покараулю.

Наим огляделся. Улица была пустынной, но сердце колотилось так, словно за ним гнались все стражники города. Он поднял руку с мелом, и та дрогнула. Одно дело – озорничать, красть фрукты с прилавков или дразнить соседскую собаку. Совсем другое – бросать открытый вызов власти храма.

– Трусишка, – поддразнила Асия, заметив его нерешительность.

– Вовсе нет, – запротестовал Наим, хотя колени предательски дрожали.

– Тогда докажи, – подмигнула она.

Эти слова всегда работали. С детства Асия знала, как заставить его сделать что угодно – просто усомниться в его храбрости. Наим глубоко вдохнул и быстро написал на стене: "ВОДЫ БОЛЬШЕ – БОГОВ МЕНЬШЕ".

Буквы вышли кривыми, дрожащими, но читаемыми.

– Отлично! – глаза Асии сияли от восторга. – Теперь бежим!

Они сорвались с места, как подстреленные, свернули за угол и, только оказавшись в безопасном переулке, позволили себе рассмеяться – громко, искренне, как не смеялись уже давно. Адреналин кипел в крови, и Наим чувствовал себя всемогущим, непобедимым, свободным.

– Видел бы ты свое лицо, – задыхаясь от смеха, сказала Асия. – У тебя глаза были такие… дикие!

– А ты вся подпрыгивала, как заяц, – парировал Наим, и они снова расхохотались.

Это было похоже на их детские проказы – тот же восторг запретного, та же радость совместного приключения. Но теперь в этом было что-то большее – ощущение, что они делают что-то важное, что-то, что может изменить мир вокруг.

Они перемещались от одной стены к другой, оставляя свои послания городу. "ЗНАНИЕ ЧИЩЕ ВЕРЫ" появилось на стене заброшенной пекарни. "НЕ КЛАНЯЙСЯ КАМНЮ" – на каменном заборе рядом с домом ткача.

С каждой надписью страх Наима отступал, сменяясь странным, горячим возбуждением. Когда Асия писала на стене "ДУМАЙ САМ", её волосы выбились из-под платка, и один локон упал на лицо. Наим смотрел как завороженный на изгиб её шеи, на сосредоточенную морщинку между бровей, на решительный изгиб губ. Она была прекрасна в своем неповиновении.

– О чем задумался? – спросила Асия, закончив надпись и поймав его взгляд.

– Ни о чем, – смутился Наим, чувствуя, как краска заливает щеки.

– Врунишка, – улыбнулась она и прикоснулась к его лицу пальцами, испачканными в меле, оставляя белый след на его щеке. – Теперь ты тоже помечен.

Это нехитрое прикосновение отозвалось где-то внутри Наима теплой волной. Они были так близко друг к другу, что он мог видеть золотистые искорки в её глазах, чувствовать лёгкий аромат её волос, слышать биение её сердца – или это было его собственное, такое оглушительное?

– Пойдем, – Асия первой нарушила момент, – у нас еще есть дело.

Последнюю надпись – "ЖРЕЦЫ ПЬЮТ, НАРОД ЖАЖДЕТ" – они решили оставить на стене недалеко от храмовой площади. Это было самое рискованное место, но и самое значимое.

– Давай вместе, – предложила Асия, протягивая ему руку. – Я начну, ты закончишь.

Они писали четыре слова по очереди, передавая друг другу мел, иногда их пальцы соприкасались, и Наим чувствовал, как между ними проскакивают крошечные молнии. Это было почти как танец – опасный, захватывающий, интимный.

Когда он дописывал последнюю "Т", из окна второго этажа соседнего дома послышался шорох. Они замерли, как пойманные воришки. В проеме показалось морщинистое лицо старика, который смотрел прямо на них.

Асия крепче сжала его руку, готовая бежать. Но старик не закричал, не позвал стражу. Их взгляды пересеклись на мгновение, и Наиму показалось, что в глазах старика мелькнуло что-то… понимание? Одобрение?

А затем лицо исчезло, и ставни мягко закрылись.

– Нас видели, – выдохнул Наим, когда они укрылись в тени узкого проулка.

– Это и есть цель, – Асия запрокинула голову, и в ее глазах отражалось закатное небо. – Чтобы нас видели. Чтобы люди знали – они не одни. Кто-то уже не боится. Сначала один человек. Потом двое. Потом сотни.

Они стояли так близко друг к другу, что Наим мог сосчитать ресницы на её веках. Её глаза сияли, щеки раскраснелись, и на мгновение ему показалось, что она сейчас его поцелует. Или он её. Мысль была головокружительной, как глоток крепкого вина.

– Мы – как капли перед бурей, – сказала она, и его сердце пропустило удар от нежности в её голосе. – Каждая надпись – маленький дождь, который предвещает ливень.

Они разошлись на перекрестке трех улиц, как делали всегда с детства – одна вела к дому Наима, другая – к кузнице отца Асии, третья – к площади.

– Завтра? – спросила Асия, ероша его волосы знакомым жестом.

– Завтра, – кивнул Наим, ловя её руку и на мгновение задерживая в своей.

Дома никто не заметил его отсутствия. Мать хлопотала над ужином, отец дремал на своем ложе, братишки играли в углу. Обычный вечер, словно ничего не изменилось.

Но Наим знал, что изменилось все. Мир раскололся на "до" и "после", как высохшая глина раскалывается под солнцем. И в трещине этого раскола уже проклевывались ростки чего-то нового – чего-то, о чем он еще не смел думать, но уже мог чувствовать всем сердцем.

Утром, когда они с матерью снова шли к храму за водой, Наим увидел, как два храмовых служителя в белых одеждах закрашивали их с Асией надпись. "ЖРЕЦЫ ПЬЮТ, НАРОД ЖАЖДЕТ" исчезало под слоем белой извести. Но служителей было только двое, а надписей – много. Они не могли успеть везде.

Проходя мимо заброшенной пекарни, Наим заметил, как трое мужчин и женщина с маленьким ребенком стояли перед стеной с надписью "НЕ КЛАНЯЙСЯ КАМНЮ". Они молчали, но в их глазах не было страха – только задумчивость, сомнение, словно первые ростки чего-то нового пробивались сквозь засохшую почву их мыслей.

Когда храмовые служители наконец добрались до этой надписи, один из них торопливо закрасил её жидкой глиной. Но работа была сделана наспех, и когда глина высохла, сквозь неё всё равно проступали слабые очертания букв.

Наим смотрел на это как завороженный. Капля дождя, стекая по стене, оставила призрачный след – неуловимый отпечаток мысли, которую уже нельзя было стереть полностью. Как нельзя было стереть воспоминание о пальцах Асии, испачканных мелом, о теплой улыбке в сумерках, о чувстве свободы, которое они разделили.

Если даже глина не может всё скрыть, подумал он, значит, и мы не зря рискуем.

В его голове, как в той трещине на стене, уже зрели новые слова, которые завтра лягут на камень города: "ТЫ И ЕСТЬ РОДНИК".

Глава 4 Аль-Хисаб (Счёт)

Всякая великая идея имеет два лица. Одно, обращённое к толпе, сияет чистотой и вдохновением. Другое, сокрытое в тени, занимается подсчётами, компромиссами и той будничной работой, о которой никогда не слагают легенд. Но без второго лица первое – лишь пустая маска.

– Из «Бухгалтерии Хаоса» Сахира-Летописца

Сырость. Вот что чувствовал Сахир каждый раз, спускаясь по узким ступеням в полуподвал на окраине квартала ремесленников. Влага, въедающаяся в кости, затхлый запах плесени и крыс, шорох тараканов в углах. Революция пахла совсем не героизмом – скорее, старыми тряпками и мокрым песком.

– Вот тебе и "штаб освобождения", – пробормотал Сахир, опуская на каменный пол очередной ящик с тростником.

Его руки покрылись мозолями от бесконечной разгрузки повозок, которые Мансур отправлял почти каждый день. Сегодня пришли тростник для фильтров, медные втулки и странные глиняные кольца, назначение которых Сахир предпочитал не уточнять. Меньше знаешь – крепче спишь. Особенно когда твой друг затевает перевернуть мир с помощью воды и ржавых труб.

Он зажег еще одну масляную лампу и осмотрел подвал, который теперь больше напоминал склад контрабандиста, чем мастерскую. Вдоль стен громоздились ящики с песком разной зернистости, бочки с углем, корзины с тряпьем. В углу стояли готовые фильтры – простые на вид устройства из обожженной глины, тростника и специально обработанного песка. Их красота была не в форме, ача в назначении: они очищали даже самую мутную воду, делая её пригодной для питья.

Сахир потер поясницу. Для человека, который большую часть жизни провел над счетными книгами и редко поднимал что-то тяжелее чернильницы, эта работа была настоящей пыткой. Но он продолжал таскать ящики, смешивать песок, формовать глину и собирать фильтры. Не потому, что верил в высокие идеалы Мансура о свободе от религиозного гнета – к этим речам Сахир относился с прохладной настороженностью. Он слишком хорошо видел, как загораются глаза Мансура, когда тот выступает перед последователями, как он упивается их восхищением. За маской рационалиста, разоблачающего жрецов, Сахир иногда замечал проблески тщеславия и одержимости, которые его беспокоили.

Но пока что это работало. Пока Мансур не вел их в явную пропасть, Сахир был готов идти рядом. К тому же, Мансур, при всех своих странностях, был действительно умен и, возможно, единственным, кто мог что-то изменить в этом засыхающем городе. Главное – держать ухо востро.

Закончив с разгрузкой, Сахир сел за маленький стол в углу, достал потрепанную тетрадь в кожаном переплете и окунул перо в чернильницу. Цифры не лгали, даже если очень хотелось.

– Тридцать семь, – пробормотал он, листая страницы. – Тридцать семь фильтров раздали бесплатно за последнюю неделю.

Он подсчитал стоимость материалов, потраченное время, риски. Результат был предсказуемым: касса глубоко в минусе. Торговец в нём кричал о безумии такой стратегии, но Сахир знал, что Мансур скажет: "Мы не лавку открываем, мы революцию начинаем".

– Чёртов идеалист, – проворчал Сахир, но все же написал в углу страницы: "Цель > прибыль" и подчеркнул дважды.

Он закрыл тетрадь и потер глаза. Как бывший счетовод храма, привыкший к аккуратным колонкам цифр и позитивному балансу, он испытывал почти физическую боль от такого ведения дел. Но что-то внутри – какой-то ядовитый оптимизм, заразивший его от Мансура – шептало, что иногда нужно копать яму поглубже, чтобы потом прыгнуть выше.

– Ржавой лопатой в рай, – усмехнулся он, повторяя любимую поговорку отца. – Точнее и не скажешь.

Скрип двери отвлек его от размышлений. В тусклом свете ламп появился силуэт – высокая фигура в запыленном плаще с капюшоном. Фарида. Она всегда появлялась так – бесшумно, словно тень, с мешком или свертком загадочного содержимого.

– Нужна еще пара пустых бурдюков к утру, – сказала она вместо приветствия, ставя на пол большой мешок. – Чистых, без запаха. И лучше новых.

Сахир не стал спрашивать, зачем ей бурдюки. Он знал Фариду достаточно долго, чтобы понимать: она не даст прямого ответа. Она была частью плана Мансура, но какой именно – никто толком не знал. Даже Сахир, который считался правой рукой инженера.

– Для чего? – все же не удержался он.

Фарида усмехнулась, и в полумраке её глаза странно блеснули.

– Ты же сам сказал: не задаем вопросов до часа "Р", – напомнила она. – Просто достань бурдюки.

Сахир кивнул. В конце концов, он сам установил это правило: чем меньше каждый знает о деталях, тем безопаснее для всех. Если кого-то схватят и начнут пытать, он не сможет выдать то, о чем не имеет понятия.

– Будут бурдюки, – сказал он. – Что в мешке?

– А вот это тебе точно знать не нужно, – Фарида подмигнула и направилась к задней двери, ведущей в лабиринт узких коридоров под старым рынком. – Передай Мансуру, что северный район готов.

Прежде чем Сахир успел спросить, что именно "готов", она исчезла, оставив после себя лишь запах пыли, пустыни и чего-то химического, от чего слегка щипало в носу.

Едва за Фаридой закрылась дверь, снаружи послышались тяжелые шаги. Сахир быстро накрыл мешок старой тканью и убрал тетрадь с расчетами под стол. Вовремя – дверь отворилась, и на пороге появился городской стражник. Немолодой, с усталыми глазами и потрепанной формой.

– Проверка, – сказал он без энтузиазма. – Есть разрешение на торговлю?

Сахир улыбнулся и достал из-под прилавка свиток с печатью городского совета. Этот документ стоил целое состояние – Мансур достал его через свои таинственные связи в верхних эшелонах власти.

– Всё по правилам, почтенный, – сказал Сахир, протягивая свиток. – Мастерская по изготовлению и продаже фильтров для воды.

Стражник бегло просмотрел документ и вернул его. Его взгляд скользнул по помещению, задержавшись на закрытом мешке.

– А это что? – спросил он, кивая на сверток.

– Материалы, – ответил Сахир. – Песок, уголь, тростник. Хотите взглянуть?

Стражник поморщился и покачал головой. Было видно, что эта проверка для него – просто формальность, еще одно скучное задание в конце долгого дня.

– Говорят, твои фильтры делают воду чистой, – сказал он неожиданно. – Это правда?

Сахир кивнул и достал из-под прилавка небольшой глиняный конус с медной втулкой.

– Правда. Вот, держите, – он протянул стражнику два фильтра. – Для вас и вашей семьи. Если жена болеет, это может помочь. Храмовая вода в последнее время… сами знаете.

Стражник колебался лишь мгновение, потом взял фильтры и быстро спрятал их под плащом.

– Я ничего не видел, – сказал он, направляясь к выходу. – И советую быть осторожнее. Жрецы не любят конкуренции.

Когда дверь за стражником закрылась, Сахир выдохнул. Маленькая взятка, микродоза свободы – и еще один человек на их стороне. Или, по крайней мере, не против них. Именно так, по капле, они меняли настроение города.

––

После ухода стражника Сахир решил выйти на улицу – проверить окрестности и подышать свежим воздухом, если такой еще остался в этом богами забытом городе.

Первое, что он заметил, выйдя за дверь мастерской, – новые надписи на стенах. Кто-то прошелся по кварталу с мелом и углем, оставляя дерзкие послания: "ВОДЫ БОЛЬШЕ – БОГОВ МЕНЬШЕ", "НЕ КЛАНЯЙСЯ КАМНЮ", "ЗНАНИЕ ЧИЩЕ ВЕРЫ".

Сахир улыбнулся. Это были лозунги Мансура, которые тот часто повторял на их тайных собраниях. Очевидно, подростки из группы Фариды начали действовать. Он заметил, как прохожие замедляли шаг, читая надписи. Некоторые быстро отводили глаза и ускоряли шаг, другие останавливались и перечитывали. Группа детей даже обводила буквы пальцами, хихикая от собственной смелости.

– Бесславная реклама – лучшая реклама, – пробормотал Сахир, наблюдая за реакцией людей.

Он знал, что храмовые служители скоро закрасят эти надписи. Но прежде чем это произойдет, сотни людей прочитают их. И хотя большинство просто пожмет плечами и пойдет дальше, в головах некоторых засядет зерно сомнения. А сомнение – первый шаг к пробуждению.

Сахир пошел дальше, к рынку, чтобы закупить материалы для новых фильтров. По дороге он заметил еще несколько надписей, уже полустертых, но все еще читаемых. Город шептался. Город начинал задавать вопросы. И это был хороший знак.

Когда Сахир вернулся в мастерскую, там уже собрался небольшой круг людей – всего пятеро, включая его самого. Мансур стоял у стола, разложив на нем карту города. По обе стороны от него сидели двое ремесленников – Кадир, кожевенник с мозолистыми руками, и Малик, тихий ювелир с вечно прищуренным левым глазом.

– А вот и наш счетовод, – улыбнулся Мансур, когда Сахир вошел. – Как дела на улицах?

– Надписи на стенах делают свое дело, – ответил Сахир, присаживаясь к столу. – Люди смотрят. Люди говорят.

– Хорошо, – кивнул Мансур. – Мы как раз обсуждаем завтрашнюю раздачу.

Сахир посмотрел на карту. Красными точками были отмечены десять мест в разных частях города – в основном небольшие площади и перекрестки, где обычно собирались люди.

– Всего десять бурдюков? – спросил он. – Не слишком ли мало?

– Это только проба, – ответил Малик, потирая седеющую бороду. – Мои подмастерья будут раздавать воду рано утром, перед тем как откроется храмовая очередь. По глотку каждому желающему.

– Пусть город попробует вкус, – добавил Мансур. – Сарафанное радио сделает остальное. Люди будут сравнивать нашу воду с храмовой, и вопросы начнут множиться.

– А печати? – спросил Сахир. – На бурдюках будут печати?

Это был важный вопрос. Мансур давно говорил о символе, который объединит их движение – нечто простое, узнаваемое, противоположное храмовому кристаллу.

– Да, – Мансур достал из кармана небольшой деревянный штамп. – Капля. Простая капля воды. Она будет на каждом бурдюке, на каждом фильтре, на каждой записке. Люди должны знать, что это идет от нас, даже если не знают, кто мы.

Сахир взял штамп и повертел в руках. Простая деревянная капля. Ничего особенного. Но за ней стояла идея, которая могла перевернуть весь город.

– Мансур, – начал Кадир, оглядываясь на дверь, словно боясь, что их могут подслушивать. – Мои люди говорят, что храмовая стража усилила патрули. Они ищут тех, кто пишет на стенах.

– Пусть ищут, – пожал плечами Мансур. – Пока они гоняются за детьми с мелом, мы делаем настоящую работу. К тому же, каждый арест только добавит огня. Представь, что будет, если они схватят ребенка за надпись "ВОДЫ БОЛЬШЕ – БОГОВ МЕНЬШЕ". Весь квартал встанет на уши.

Сахир знал, что Мансур прав. Мелкие провокации отвлекали внимание от главного – от постепенного создания альтернативной системы водоснабжения, которую они строили под носом у храма.

Когда совет закончился, и ремесленники разошлись, Сахир отправился в дальнюю комнату, чтобы проверить запасы. Лабиринт коридоров под старым рынком был слабо освещен, и в полумраке он едва не столкнулся с кем-то, кто шел ему навстречу.

– Прошу прощения, – автоматически сказал он, а потом присмотрелся. – Асия? Что ты здесь делаешь так поздно?

Девушка выглядела немного смущенной, как будто её застали в месте, где она не должна была находиться. В руках она сжимала небольшой сверток, похожий на письмо или свиток.

– Я… у меня сообщение от Фариды, – сказала она, поправляя выбившуюся прядь волос. – Она сказала, что его нужно передать лично Мансуру. Или вам, если его нет.

Сахир внимательно посмотрел на девушку. Дочь кузнеца, она была одной из самых активных участниц "настенной кампании", как они её называли. Он заметил, как она старается выглядеть уверенной, хотя явно нервничает.

– Мансур был здесь на совете, но уже ушел, – ответил Сахир. – Можешь оставить сообщение мне. Я передам, когда он появится.

– Когда он… появится? – переспросила Асия, и в её голосе прозвучало разочарование. – А он часто здесь бывает?

– Не очень, – пожал плечами Сахир. – Он появляется, когда нужно, и исчезает, когда работа сделана. Мансур не любит задерживаться на одном месте слишком долго.

Асия кивнула, пытаясь скрыть разочарование. Сахир видел это часто – молодые добровольцы всегда стремились увидеть легендарного Мансура, поговорить с ним, получить его одобрение. Но он был фигурой почти мифической – большинство из них видели его лишь мельком, издалека. Он появлялся как дух, давал указания и исчезал, оставляя после себя лишь слухи и шепот.

– Вот, – она протянула ему свиток. – Фарида сказала, что здесь информация о новых патрулях и времени смены стражи.

Сахир принял свиток, отметив про себя, что вся эта конспирация чрезмерна – они могли бы просто отправить сообщение через обычных связных. Но, возможно, Фарида специально послала Асию, чтобы дать ей почувствовать себя важной частью движения.

– Как твой друг Наим? – спросил Сахир, убирая свиток в карман. – Фарида говорила, вы работаете вместе.

– Да, мы… делаем надписи, – ответила Асия, и её глаза на мгновение загорелись. – Он очень помогает. Храбрый.

– Это хорошо, – кивнул Сахир. – Передай ему, что нужно быть осторожнее. Стража ищет писателей.

– Мы осторожны, – уверенно сказала Асия. – Фарида научила нас всем уловкам.

Сахир не стал говорить ей, что все "уловки" Фариды не спасут, если стража решит действительно серьезно взяться за дело. Они были всего лишь подростками, играющими в революцию, пока взрослые двигали настоящие шестеренки. Но именно этот наивный энтузиазм и был ценен – он отвлекал внимание, создавал шум, за которым можно было скрыть более важные операции.

– Спасибо за помощь, – сказал он. – И передай Фариде, что бурдюки будут готовы к утру.

Асия кивнула и, бросив последний взгляд на дверь, за которой совсем недавно был Мансур, удалилась по коридору. Сахир смотрел ей вслед, думая о том, сколько таких молодых, горящих глаз сейчас в городе, готовых следовать за идеей, за символом, за человеком, которого они едва видели. Они были пешками на доске, но пешки иногда решают исход игры.

Ночь окутала город плотным покрывалом, когда Сахир поднялся на крышу здания, где располагалась мастерская. Отсюда открывался вид на спящий Аль-Мадир – мозаику темных домов, редких огоньков в окнах и величественный купол храма, подсвеченный факелами.