Читать книгу: «Три года октября», страница 2

Главврач позвал Магдалину Алексеевну и попросил сделать нам по чашке чая. Я не отказался, так как с утра ничего не ел, а сладкий чай вполне мог бы перебить на время аппетит. В ожидании напитка главврач поинтересовался, что заставило меня передумать. Я не стал вдаваться в подробности и рассказывать про кота, его хозяина и местную шпану, сказав лишь, что по пути на вокзал взвесил все «за» и «против».

– Рад это слышать. Поверьте, вы не пожалеете о своём решении. К нашему посёлку очень легко привыкнуть и сложно покинуть. Даже вы, побывав у нас день, не смогли уехать, – рассмеялся главврач. Я же ответил сдержанной улыбкой.

Вскоре Мада принесла поднос, на котором дребезжала всего одна чашка чая с сахарницей. Демонстративно она поставила оба сервиза перед главврачом.

– А где чай для нашего гостя? – осведомился Селин.

– А ррразве он ннне оттказался? – с вызовом глядя на меня, протянула старушка.

Главврач уставился на меня, словно приняв за истину её слова.

– Нет, с моей стороны отказа не было, – твёрдо ответил я. В тот момент чай для меня был куда важнее тактичности. – Даже наоборот, я просил чего-то сладкого. Пряников или конфет.

Главврач перевёл вопрошающий взгляд на Маду. Та хотела что-то возмущённо изречь, но запнулась, нервно пожевав впалые губы.

– Пппойду пппоищу в кккульке сссладостей, что я кккупила ддля сссвоих вввнуков, – хмуро проворчала она и неторопливо покинула кабинет.

– Старушка Мада, – вздохнул Селин, – совсем с памятью у неё плохо стало. Кстати, как вы относитесь к музеям анатомических редкостей и аномалий?

«Если главврач вам предложит посмотреть свой музей уродств, не стоит отказываться», – предупредил меня Пахомов. – «Во-первых, он лично собирает экспонаты десять лет. А во-вторых, отказа он не примет».

– Я посещал не единожды Кунсткамеру и остался под впечатлением. Так что мой ответ: положительно.

– Прекрасно! – Главврач встал и поманил меня за собой. – Тогда я хочу показать вам старовязовский музей. Он буквально за этой дверью. – Он указал на простую бумажную табличку с лаконичным, но броским словом: «МУЗЕЙ».

– С удовольствием, но я бы предпочёл сначала выпить чаю, а уж потом смотреть на двухголовых младенцев.

– Полностью разделяю ваше мнение! – заверил меня Селин, и чуть было не шлёпнул себя по лбу. – Я совсем забыл о нём. – Я глянул на его чашку, ловя аромат бергамота, что с паром поднимался вверх, дразня обоняние. Главврач вернулся в кресло, скрестив ладони на груди. – Касательно двуглавых младенцев: в нашей коллекции такого экспоната, увы, нет. Хотя, признаться, я был бы не прочь его заполучить.

Вернулась Мада с тем же подносом, но с другой чашкой чая. Её она поставила передо мной, громко стукнув днищем о столешницу. Рядом упали две конфеты сомнительной свежести.

– Спасибо, – искренне поблагодарил я, получив в ответ только презрительный взгляд сквозь толстые линзы очков.

С чаем я справился быстро. Главврач залпом осушил свою чашку, стараясь не отстать. Прежде чем открыть заветную дверь, он протянул мне пару бахил, надев другую пару поверх своих ботинок.

Это был переделанный кабинет для конференций, которым не пользовались по назначению больше десяти лет. Экспонаты стояли на специально заказанных полках, в стеклянных шкафах и на Т-образном столе. Большая их часть хранилась в банках с формалином, меньшая – в сушёном виде. Чего здесь только не было: человеческие мозги (здоровые и пористые, словно губка), почки (целые и в разрезе), лёгкие (правильной формы и поражённые метастазами), отсечённые ладони, стопы и даже головы. На пальцах одного из экспонатов я разглядел бледно-голубую татуировку с именем «Коля».

Я прошёлся мимо каждой полки, слушая восторженные речи главврача о происхождении образцов. Как оказалось, большую часть из них Селин выпросил (выкупил?) у медицинских учреждений, а остальные органы принадлежали местным жителям, проданные музею родственниками за символическую оплату – «пузырь».

Для музея аномалий здесь было слишком мало образцов с настоящими отклонениями от нормы. Это замечание я оставил при себе. Спустя десять минут экскурсия меня утомила, а Селин, напротив, только воодушевился, войдя в образ гида. Особый блеск в его глазах вспыхнул, когда он остановился перед самым непримечательным экспонатом – отрезанным пальцем, скрючившимся на дне банки, белизной напоминавшим личинку майского жука.

– Как вы думаете, кому принадлежал этот палец? – с азартом продавца лотерейных билетов спросил главврач.

– Не могу знать.

– Ну, хотя бы попытайтесь угадать.

– Даже не рискну предположить.

– Ладно, не стану томить вас, – он усмехнулся. – Это палец нашего нынешнего патологоанатома – Александра Викторовича Безбородова.

Этот факт меня удивил, но не по той причине, на которую рассчитывал главврач.

– То есть как нынешнего патологоанатома? А я тогда кто?

– Вы? Вы – наш новый патологоанатом. Александр Викторович уже не молод, и ему давно пора на покой. Мы бы и проводили его на пенсию со всеми почестями ещё лет пять назад, да вот замены ему не было… до сегодняшнего дня.

Как мне вскоре стало известно, возраст был не главной причиной желания Селина расстаться с Безбородовым. Но всё тайное для меня вскоре должно было стать явным.

– Вы упоминали учителя, который введёт меня в курс дела. Это о нём вы говорили? – уточнил я, не отводя глаз от пальца в банке.

– Да, Александр Викторович – прекрасный специалист и кладезь неиссякаемых знаний в своей области. Хотя, как и вы, у него диплом по другой специальности – по радиационной иммунологии. Именно из-за неё он был одним из первых врачей, кто отправился в Чернобыль в восемьдесят шестом году. И даже получил орден Мужества и медаль «За спасение погибавших». Безбородов – неординарная личность.

– Даже не сомневаюсь, – произнёс я, с трудом отведя взгляд от ампутированной конечности. – Мне даже захотелось с ним познакомиться.

– Тогда не стану вас больше томить.

Спустя пять минут мы спустились в подвальное помещение. Как только створки открылись, мы вышли на небольшую квадратную площадку, которая упиралась в широкую дверь с табличкой «Патологоанатомическое отделение». А чуть выше, для менее осведомлённых посетителей, висела другая – «МОРГ». Эти кричащие четыре буквы то ярко вспыхивали, то меркли из-за неисправно работающей лампы, размером с литровую банку. Электричество гудело в ней, как недовольное насекомое, попавшее в сетчатую ловушку плафона. Главврач решительным толчком открыл дверь, и наш путь продолжился по узкому холодному коридору вдоль вереницы труб, с которых то тут, то там капала вода. Здесь нас ждали ещё несколько дверей, большая их часть была без опознавательных надписей. И только две могли гордиться именованием: одна вела в прозекторскую, вторая – в личный кабинет заведующего отделением.

Я приготовился к встрече с человеком, чьё настоящее и прошлое меня не на шутку заинтересовали. В мыслях я уже рисовал образ Александра Викторовича Безбородова как некоего великого учёного, полностью увлечённого своей работой. У него должны были быть залысины до самого затылка, седая аккуратная бородка, очки в толстой оправе и колкий холодный взгляд. Этакий доктор Айболит… точнее, Уженеболит. Селин постучал и, не дожидаясь ответа, открыл кабинет врача. Тот оказался пуст.

Ничего не говоря, Селин развернулся и направился в прозекторскую.

– Александр Викторович, вы тут?! – прокричал главврач, оглядев пустой зал, если не считать металлических столов да каталок, на одной из которых лежало тело, прикрытое простынёй.

Ответа не последовало.

– Безбородов, где вы?

И опять – тишина.

Запах здесь был, скажем прямо, специфический: смесь дезинфицирующих средств, медицинских препаратов и чего-то болотистого, словно совсем недавно здесь вскрывали тело в сильной стадии разложения. К такому, скорее всего, невозможно привыкнуть. Хотя гораздо хуже, если возможно. А вдруг этот запах въестся в одежду, и я, свыкшись с ним, перестану его чувствовать? Чего не скажешь о случайных прохожих, чьи подозрительные взгляды я буду ловить на себе. Что, если моя дочь перестанет желать наших редких встреч из-за этого запаха? Что, если я останусь навсегда одиноким просто потому, что женщины не захотят со мной ходить на свидания?

От таких мыслей стоило поскорее избавиться. Иначе, не ровён час, сорвусь с места и побегу прочь по коридору под удивлённые возгласы Селина.

Мы остановились в центре зала и принялись оглядываться по сторонам: Селин – в поисках патологоанатома, я – призраков и оживших мертвецов. Если мне повезло, и я не разглядел ничего сверхъестественного, то главврачу повезло меньше – его подчинённого нигде не было.

– Может, он вышел подышать свежим воздухом и скоро вернётся? – предположил я.

– Безбородов – затворник. Он покидает подвал только по двум причинам: когда уходит поздно вечером домой и…

Главврач запнулся. Было что-то, о чём ему совсем не хотелось говорить. Поглядев ещё минуту по сторонам, Селин остановил своё внимание на маленькой дверце во вспомогательное помещение. Недолго думая, он направился к ней и одним резким рывком распахнул. Внутри царил полумрак, но теперь мощный свет прозекторской осветил тесное пространство, где едва хватило места табурету, швабре, чистящим средствам – и пожилому человеку, который спал, прислонившись щекой к стенке. Между его ног стояла пустая бутылка водки и гранёный стакан с влажным дном.

– Он пьян? – спросил я.

Увиденное меня удивило, хотя в глубине души я ожидал чего-то подобного. Виной тому были фильмы, где представители этой профессии неизменно изображались грубиянами и пьяницами. Иронично…

Главврач поднял стакан, резко вдохнул, затем поспешно вернул его на место.

– Определённо, – констатировал Селин и виновато взглянул на меня. – Я был с вами не до конца честен. Главная причина, по которой мы ищем замену Безбородову, – не столько его возраст, сколько его пагубная привычка.

– Он часто пьёт на работе?

– Думаю, чаще, чем мне удавалось поймать его с поличным, – нехотя признался Селин. Затем схватил пьяного патологоанатома за плечи и принялся его трясти. – Эй! Очнитесь! Ну же, чёрт побери, вставайте!

Безбородов что-то пробурчал в ответ и умолк.

Желание познакомиться с патологоанатомом угасло, а вот желание покинуть Старые Вязы усилилось троекратно, хотя отступать было поздно.

– И чему он сможет меня научить? Как пить, не закусывая?

– Не стоит делать поспешных выводов, Родионов. Александр Викторович – прекрасный специалист. Уверен, он оправдает ваши ожидания на все сто процентов… как только протрезвеет. К тому же, полагаю, ваше присутствие окажет на него благотворное влияние.

В кармане главврача зазвонил мобильник. С регистратуры сообщили, что необходимо срочно принять пожилого пациента. Селин поспешно удалился, пообещав вернуться как можно скорее. Я же решил осмотреться и понять, что меня ждёт впереди.

Ноги и взгляд вскоре привели меня к каталке с телом. Судя по габаритам фигуры, размерам и ширине стоп, передо мной лежал мужчина, пожилой, весом около ста килограммов. На большом пальце белесой ноги висела бирка. С осторожностью, словно опасаясь разбудить «спящего», я приблизился.

– Анатолий Васильевич Тарасенко, 08.09.1950 года рождения, – прочёл я шёпотом. – Причина смерти: а) бронхопневмония, б) генерализованные метастазы, в) рак нижней доли лёгкого.

– Примите мои соболезнования.

Я едва сдержал крик, резко развернувшись. Позади меня стоял Безбородов. Его шатало, словно моряка во время шторма.

– Курение и работа с токсинами доконали вашего родственничка, – произнёс он, порывшись в карманах помятого халата. Достав жевательную пластинку, он отправил её в рот, не снимая фольги. – Я его не очень хорошо знал, но слышал о нём много хорошего. Жаль. Искренне жаль. Если хотите, могу помочь с оформлением бумаг… за небольшое вознаграждение.

Его язык заплетался, веки поочерёдно поднимались и опускались. Чтобы не упасть, он опёрся бедром о металлический стол. Врач, которого я представлял себе ранее, исчезал с каждой секундой. Безбородов не был лысеющим – напротив, его густой шевелюре могла позавидовать любая модель, рекламирующая шампунь. Вместо бородки он носил недельную щетину. Да и зрение, судя по всему, у него было отличное.

– Не нужно. Он мне не родственник.

– В таком случае, я вынужден попросить вас покинуть секционный зал. Посторонним вход воспрещён.

– Я сотрудник этого учреждения. Более того, ваш непосредственный коллега. Моё имя – Алексей Дмитриевич Родионов. Рад знакомству, – слукавил я, протягивая руку.

Безбородов вяло пожал её четырёхпалой ладонью, затем резко отдёрнул, будто я причинил ему боль.

– Это ошибка, – пробурчал он. – Я работаю один. Всегда работал один. У меня нет помощника.

– Вам стоит обсудить это с главврачом Сергеем Селиным. Он должен был нас представить, но, к сожалению, был вынужден отлучиться.

– Бред какой-то. Видишь это?! – Он сунул мне в лицо кулак. Если бы не отсутствие пальца, это можно было бы принять за неприличный жест. – Я отдал ему дистальную, промежуточную и проксимальную фаланги среднего пальца, чтобы он мне никого не подсовывал… Не то чтобы я специально отрезал его ради этого. Так просто вышло… Короче, – махнул он рукой, развернулся и направился в свою кладовку. – Кому я всё это объясняю? Не нужен мне помощник. Это всё, что я хочу тебе сказать, Лёшка.

– Это не вам решать! – повысил я голос. – Тем более что я скорее не ваш коллега, а преемник.

Безбородов остановился, затем медленно обернулся.

– Преемник? Хм, а вот сейчас обидно было. – Плечи старика даже поникли, дрожащая рука достала изо рта жвачку с вкраплениями фольги и спрятала её в карман мятого халата. – И тебе не стыдно?

– Простите?

– Ты заявляешься сюда, в место, которое служит мне домом сорок лет, и говоришь, что пришёл выселить меня. Тебе не стыдно?

– Александр Викторович, я понимаю, что у вас есть повод злиться, но, поверьте, у меня и в мыслях не было указывать вам на дверь. Я даже не хотел соглашаться на эту работу.

– Но ведь согласился…

– Да… но был готов отказаться и даже покинуть Старые Вязы.

– Тогда уходи.

– Я… я не могу, – мне всё сложнее становилось находить нужные слова. Старик довлел надо мной, словно статуя распятого Христа, пусть даже был примерно с меня ростом и находился на расстоянии десяти шагов. – Я уже согласился, и мне нужна эта работа.

– Хм, всем нужна работа для зарабатывания денег. Но не для всех работа – призвание. Вот для меня – призвание. А для тебя?

– Все идущие в медицину становятся врачами по призванию, иначе мой путь в этой области завершился бы ещё в училище, – здесь правильный ответ для меня был очевиден.

– В морге поздно лечить пациентов. Тут ставят окончательный диагноз. – Мутные глаза смотрели на меня с нескрываемым призрением. Этот взгляд нервировал, но и стыдил. В тот момент я был уверен, что нам двоим здесь не будет места. Меня не научат ничему новому, а даже если старого патанатома и заставят учить меня до расторжения контракта, он сделает всё возможное, чтобы моя жизнь здесь стала невыносимой.

– И правильный окончательный диагноз в будущем поможет назначить верную терапию ещё живым пациентам, – подытожил я.

– То-то и оно. Не каждый терапевт способен стать хирургом. Я хоть и пьян, но глаз у меня намётан. Ты сделан из другого теста. Тебе лучше общаться с живыми. Оставь мёртвых тем, кто может слышать их тайны, не боясь испачкать руки.

Тут я ничего не мог ему возразить. Я ведь приехал сюда, чтобы заниматься терапией, да вот только место уже было занято. И тот, кто его занял, как раз появился снова у дверей морга.

– Безбородов, рад, что вы очнулись, – Сергей Селин оглядел его с головы до пят с непроницаемым видом, оставив при себе сделанные выводы. Затем взглянул на меня, проявив куда больший интерес.

– Итак, Родионов, с сегодняшнего дня это ваше новое место работы. А Безбородов, – даже не глядя в его сторону, – немедленно отправится домой, примет душ и выспится. А завтра, с новыми силами и в чистой одежде, начнёт вас обучать всем хитростям своей специальности.

– Степаныч, сердце в бляшках! – повысил голос пьяный медик. – Ты что удумал, избавиться от меня после стольких лет дружбы?! Да ты мне по гроб жизни должен быть обязан! Должен на коленях просить, чтобы я остался! Я палец пожертвовал для твоего музея! Чего ты ещё хочешь, а?! Может, руку отрезать?!

– Александр Викторович, прекратите это немедленно! – Лицо Селина стало красным, а голос почти перешёл на хрип. – Я требую, чтобы вы немедленно шли домой! Завтра я не хочу видеть вас в таком же виде, иначе – уволю по статье!

– Да? И кто тогда будет учить твоего "белоручку" резать трупы? Сам-то ты при виде крови в обморок падаешь.

– Пойди прочь! – Селин сделал шаг в сторону и указал пальцем на дверь.

Безбородов хмыкнул, театрально склонил голову и, шаткой походкой направившись к выходу, по пути отбил "пять" по стопе трупа, покоящегося на каталке.

– Простите, что вам пришлось при всём этом присутствовать, – с неловкостью произнёс главврач. – Он совершенно другой человек, когда трезв.

– Надеюсь, завтра утром я познакомлюсь с этим другим человеком.

– Значит, вы не передумали и готовы остаться с нами?

Я смиренно развёл руки в стороны. Шанс покинуть это место у меня был, но я им не воспользовался, а бесконечно менять своё решение – не в моём стиле.

– Слава богу! В таком случае позвольте мне показать и остальные кабинеты, где вам предстоит проводить большую часть рабочего времени.

Поселили меня в доме с «родимым пятном» на фасаде. Так я стал соседом Фёдора Пахомова и его кота Тимофея.

Общежитие советской эпохи жило своей непрекращающейся жизнью: узкие лестничные пролёты, многослойная облупившаяся краска на перилах, стены, расписанные бесхитростными каракулями, что сменяли друг друга, как слои геологической породы. В коридорах густо стоял запах варёной капусты, впитавшийся в старые обои, и звенели голоса детворы, раздаваясь эхом между стен.

Навстречу мне бежали три мальчишки, лет семи-восьми. Один, едва не врезавшись, резко затормозил, остановившись в миллиметре от столкновения.

– Ой! – воскликнул он, таращась на меня. – Здрасте!

Не дожидаясь ответа, умчался дальше, а следом пронеслись его преследователи, мимоходом кинув мне такое же торопливое приветствие.

– И вам здоровья, – усмехнулся я, провожая их силуэты, окутанные мутным светом из широкого, но давно не мытого окна.

Остальные обитатели общежития были менее приветливы. Кто-то сухо кивал в ответ на моё приветствие, кто-то просто бросал мрачный взгляд, пробираясь к общей кухне с тазиком стираного белья. Фёдор Пахомов мне на пути не встретился, а где он живёт, я не знал, так что пришлось спрашивать.

– Добрый день, – обратился я к двум девчонкам лет шестнадцати, ведущим оживлённый разговор. Из обрывков фраз я успел понять, что они не сестры, а подружки, и что родители одной из них наотрез отказывались отпускать её на дискотеку. – Не подскажете, где найти квартиру Каринэ Еприкян?

Каринэ Еприкян – бывшая хозяйка квартиры, в которую меня поселили. Умерла года два назад, без родственников, и жильё перешло в распоряжение муниципальных властей.

– Не повезло тебе, дядя, – фыркнула та, которую родители держали в «ежовых рукавицах». Её крашеные волосы ломались на концах, а синий лак на ногтях облез, оставляя на пластинах неровные пятна. Чёрный ремешок чокера охватывал тонкую шею. В её взгляде мелькнуло едва заметное презрение. – Ведьма померла пару лет назад.

Меня снова назвали «дядей». Конечно, в тридцать с лишним хочется верить, что ещё молод, что нравишься девушкам, но против времени не попрёшь.

– Вы ей родственник? – вмешалась вторая девчонка, любительница рваных джинсов и сапожек с высоким голенищем, поправляя узлом завязанный подол клетчатой рубашки. Её впалый живот обнажал пупок с серебристым колечком. – Или приворот заказать хотели?

Они переглянулись и прыснули, звонко, по-девичьи, но без злобы. Я тоже усмехнулся.

– Нет, я новый жилец. Надеюсь, у вас тут весело.

– А, – протянула «блондинка» с тем же снисходительным выражением, будто собиралась сказать: «Дурак, но безвредный». – Вторая дверь справа.

– На ней ещё краской что-то трёхбуквенное выведено, – хихикнула вторая. – Мальчишки уже все стены в коридоре изгадили, теперь двери заброшек метят.

– Почему ты её ведьмой назвала? – спросил я.

– Пф. – Девушка закатила глаза, её брови приподнялись в показном изумлении. – Потому что она ведьмой была. Гадания, заговоры, привороты…

– Она мамке помогла папку приворожить, – добавила вторая ровным, будничным тоном.

Я поблагодарил их за помощь и, подхватив сумки, двинулся дальше по коридору. За спиной снова зазвучали оживлённые голоса, вернувшиеся к прежнему разговору.

Дверь была голубой, а буквы – кривые, разного размера и насыщенности – белыми, поэтому надпись не слишком бросалась в глаза. Тем не менее, я решил: как только обустроюсь, сразу же отправлюсь в местный магазин, куплю краску и закрашу её.

Ключ в замке долго не поддавался, но прежде чем я успел выругаться, ржавый механизм наконец сдвинулся, и дверь с лёгким скрипом отворилась.

Комната оказалась маленькой, но солнечной. Деревянный пол, на стенах сползающие цветастые обои, с потолка свисала лампочка без люстры. Справа – кровать с пружинным настилом, слева – шкаф с покосившейся дверцей. На подоконнике – лысый кактус, а в углах пыль, катышки и мышиный помёт. Я поставил сумки на кровать и выдохнул с тревожным облегчением.

До закрытия магазинов оставалось пару часов, поэтому, оставив сумки в квартире, я поспешил за покупками. Нужно было взять еды, посуду и кое-что по мелочи. Адрес мне подсказала соседка – женщина лет пятидесяти, по форме напоминавшая квадрат Малевича, но не чёрный, а красный – из-за халата и тапок.

Денег у меня было достаточно для нормальной жизни в городе на месяц, здесь же этой суммы, скорее всего, хватило бы на полгода. Я взял всю наличку, рассовав её по карманам. Исхудавший дверной замок и незнание соседей требовали осторожности.

Магазин, как и все строения в Старых Вязах, был построен ещё при Союзе. Внутри меня ждал просторный зал, разделённый на несколько отделов: продовольственные товары, бытовая техника, химия и комиссионка. Несмотря на разнообразие, продавец был один. Впрочем, покупателей тоже было немного.

Скудный ассортимент ещё больше усилил ощущение, будто я попал в прошлое, во времена товарного дефицита. С потолка свисала липкая лента для мух, откуда-то справа доносились песни из 80-х, на прилавке стояли синие весы, а за ним – крупная женщина в белом чепце и фартуке. Взгляд, обращённый на меня, был привычно подозрительным.

– Добрый день. Уютно у вас тут.

– Что-то зачастили городские проверки. У вас там, что ли, больше некого проверять? – продавщица воинственно упёрла кулаки в массивные бока.

– Я не из налоговой.

– Оно и видно. Весь такой любезный, холёный. Знаем мы вас. Пусть даже и меняетесь, чуть ли не каждый год. Украл, прогнали с работы, наняли такого же до следующего залёта.

– Я погляжу, у вас в посёлке не очень-то приветливы, – констатировал я, мысленно делая исключение разве что для Пахомова. – Даже не знаю, смогу ли я прижиться здесь и стать частью столь консервативного общества.

– Мы не только консервами торгуем, у нас и свежие продукты есть! – возмутилась продавщица, явно не поняв смысла слов и перефразировав их на свой лад. – И куда ты собрался приживаться? В наш посёлок уже лет тридцать никто по собственному желанию не переезжал.

– Я ваш новый патологоанатом, – признался я, разглядывая полки в поисках нужного.

– Батюшки! А с «Бородой»-то что? То есть с Безбородовым? Только не говори, что помер или, того хуже, уволили за пьянство.

Она наклонилась и достала из-под прилавка толстый журнал. Судя по замусоленным страницам, он был исписан более чем на три четверти.

– Он много чего брал в долг. У меня всё записано. Кто деньги-то вернёт?

– Не волнуйтесь, он жив и пока работает. А что касается долгов – этот вопрос обсуждайте с ним, не со мной.

Её тревога спала, и теперь в глазах читалось… любопытство? Или даже доброжелательность?

– Ой, как жаль, что Александр Викторович уходит на пенсию. Золотой человек. У нас ведь люди часто умирают – возраст, алкоголь… А он всегда помогал с оформлением документов. Никому не отказывал. Мы буквально молимся на него.

«Ага, а молитвы записываем в долговой журнал», – мысленно добавил я.

Продолжать разговор не было смысла – это грозило ненужными обещаниями. Я поспешил к делу.

Спустя десять минут вышел из магазина с двумя кульками и направился домой. Среди покупок были тарелка, ложка, вилка, нож, кружка, хлеб, консервы, палка сухой колбасы, овощи, фрукты, минералка и булочка с повидлом на завтрак.

Вернувшись в квартиру и съев два бутерброда с колбасой и помидорами, я принялся за уборку. Захватил с собой пару тряпок для влажной протирки, а метлу одолжил – пусть и без спроса – у ближайших соседей. Рассчитывал вернуть веник до того, как хозяева заметят пропажу. Забегая вперёд, скажу: мне это удалось.

Пыль, паутина, мышиные катышки – всё это мигом покинуло привычные места, собралось в кучки и отправилось в ведро. Открыв окно, я впустил в комнату свежий осенний воздух, сменивший тяжёлый, застоявшийся запах.

Я прошёлся влажной тряпкой по всей комнате, и вскоре очередь дошла до старого шкафа. Открыв его, я обнаружил приятный сюрприз от прежней хозяйки: матрас, подушку, простыню, одеяло и шерстяной платок – колючий, но тёплый.

На одной из полок, лицом вниз, лежала фотография в рамке. Я поднял её, смахнул пыль. На чёрно-белом снимке была запечатлена пара в свадебных нарядах. Он – смуглый, с мужественными чертами лица, длинным узким носом и высокими скулами. В его взгляде угадывалась военная выправка, а голову украшала папаха. Она – невысокая, с длинной чёрной косой и такими же тёмными бровями, лицо круглое, глаза строгие, но с чертовщинкой. На голове – национальный головной убор и платок.

Выбрасывать фотографию мне и в голову не пришло, поэтому, недолго думая, я повесил рамку на стену – там, где она, скорее всего, и висела раньше, судя по оставленному гвоздику. Затем, мысленно поблагодарив Каринэ Еприкян за постельные принадлежности, я быстро расстелил их на кровати.

Спустя час, осмотрев комнату, я убедился, что в плане чистоты меня всё устраивает, и принялся разбирать вещи. К счастью, всему нашлось место. За окном стемнело, и я включил свет – жёлтый, но уютный.

За дверью раздались голоса и смех неугомонных мальчишек. Они заставили меня вспомнить о дочери. Присев на край кровати, я достал телефон и стал листать галерею с её фотографиями. Один, в чужом месте, за тысячи километров от неё… Сердце сжалось от тоски. В глазах защипало, но я не дал себе расплакаться. Шмыгнув носом, спрятал телефон в карман и, не желая поддаваться грусти, поспешил выйти на вечернюю прогулку.

Она заняла почти полтора часа. Людей на улицах было мало – доносились лишь отголоски семейных ссор из приоткрытых окон да приглушенные звуки телевизоров. Уличного освещения хватало, чтобы разобрать вывески на зданиях. Теперь я знал, где находятся сельсовет, школа, столовая, библиотека и местная баня. Вечер оказался не только спокойным, но и познавательным.

Вернувшись, я прихватил полотенце, зубную щётку, мыло и отправился в общую ванную. По традиции пришлось постоять в очереди, ловя на себе пристальные взгляды. К счастью, никто не пытался завязать разговор.

Лёг в постель чистым и бритым – а значит, хоть немного счастливее. Сон пришёл незаметно спустя пять минут.

Снилось мне, будто я сижу в помещении, похожем на СИЗО, и ко мне на свидание приходит пятилетняя дочь. Я не успел сказать ей ни слова, как к решётке подошла моя бывшая жена, принялась стучать дубинкой по прутьям и кричать:

– Приём окончен!

Я открыл глаза с ощущением сонной тяжести и подавленности. Сон тут же рассеялся, стоило этому стуку ворваться в реальность. Сначала я не понял, откуда он исходит. Кто-то снизу методично бил по потолку, словно колотил шваброй. Ритмично, настойчиво.

Я пролежал ещё минуту, глядя в потолок, надеясь, что звуки вскоре стихнут, но нет. Терпение лопнуло. Я сел на кровати, спустил ноги на пол и несколько раз резко топнул. Стук прекратился – и на том спасибо.

Правда, уснуть мне уже не удалось. Вместо этого мучила жажда. Вот зря я не поставил рядом с кроватью чашку воды. Судя по наручным часам, было два часа ночи, и ничего не оставалось, кроме как отправиться на кухню.

Я натянул штаны и свитер, сунул ноги в тапки и вышел в тёмный пустой коридор. Прошёл мимо трёх квартир, отворил дверь общей кухни и вошёл, не сразу заметив, что здесь уже кто-то был.

– Извините…

– О, Алексей Дмитриевич! Рад вас видеть! А я как раз жду, пока чайник вскипит.

Я узнал голос.

– Фёдор Дмитриевич?

Пожилой человек сидел на табурете у плиты, его силуэт слегка освещало синее пламя, пляшущее под брюхом жестяного чайника. На нём был толстый вязаный свитер с высоким воротником. Если бы не отсутствие бороды, его можно было бы принять за полярника. Или на худой конец – за барда.

Когда я подошёл ближе, заметил, что у него на коленях пристроился Тимофей. Один его глаз тускло горел в темноте, внимательно глядя на меня. Сначала взгляд был круглым и огромным, но, стоило коту меня узнать, сузился до полумесяца.

– Вас тоже разбудили шумные соседи? – спросил я.

– Нет, – усмехнулся Пахомов, почесывая кота за ухом. – Соседи у меня такие же тихие, как камни на дне океана. Просто люблю чайные церемонии за полночь. Ничего не могу с собой поделать – привычка. Возьмите ложечку заварки из жестяной банки, по вкусу. Конечно, это уже не тот чай, что продавался у нас когда-то, но среди того, что нынче есть, этот хотя бы терпимый.

Я с радостью принял приглашение. Глаза уже привыкли к темноте, и света плиты хватило, чтобы без труда найти на столе железную баночку. Насыпав две ложки чайных листьев в стакан, сел рядом с Пахомовым на свободный табурет.

– Значит, с сегодняшнего дня мы соседи.

– Да, – кивнул я, вслушиваясь в довольное урчание кота. – Уже прикупил кое-что из необходимого в местном магазине. Обживаюсь.

– В какой квартире остановились, позвольте поинтересоваться?

– Там, где раньше жила Каринэ Еприкян.

– А, – протянул Пахомов. – Хорошая была женщина, пусть и занималась не самым… богоугодным делом.

– Так она действительно была ведьмой?

– Гадала на картах и на кофейной гуще, лечила людей травами и заговорами, наводила и снимала порчу, пила самогон собственного изготовления и курила трубку. Если это не делает женщину ведьмой, то что тогда? Надеюсь, не её озорной дух разбудил вас?