Иллюзия одиночества

– Вы даже не представляете, с кем связались! – пробормотал он, доставая телефон. – Я вам потом такое устрою…

Тут увидел меня, и это поменяло ситуацию.

Уйдёт без ребёнка – проиграл. Позвонит жене – проиграл. Почему? Потому что я смотрел на него. Он просто не мог уронить своё достоинство перед соперником, наставившем ему рога. Никакая месть не смоет такой позор!

Мне бы уйти, не портить праздник всем, кто стоял в коридоре. Проявить хоть какую-то мудрость, не поддаваться гордыне, но где уж нам! У меня появилась наиредчайшая возможность свести недавнее поражение к ничье. Он, решающий проблемы чужими руками, уже стоял передо мной жалкий, отчитанный как пацан за непотребный вид в детсаду. Его публично унижают, не отдавая собственного ребёнка! Я хотел поквитаться прямо сейчас!

– Ты! – началась дуэль.

– К вашим услугам, – я чуть склонил голову.

Вызов принят.

– Да ты хоть знаешь, кто я такой?

– Для меня ты никто, – надменно сказал я, – хотя нет, знаю, ты трус и неудачник.

– Антон! – крикнула зам.

– А жена у тебя классная.

Я хотел сказать, что он недостоин такой женщины, как Маргарита Семёновна, но получилось немного другое.

– А ну-ка, выйдем! – прогремело по коридору.

– Я сейчас вызову полицию!

– Выйдем!

Мне вдруг показало, что терять нечего. Я был на взводе.

Не смотря на протесты зама, мы вышли из здания в самое тёмное место двора, чтобы не пугать людей. Он повернулся, и, как сказал один принц, – быть или не быть! – я тут же ударил его шокером снизу вверх, будто ножом. Честно говоря, я не знал, как им правильно пользоваться.

Он лежал на снегу, не понимая, что произошло. Я стоял над ним и трясся от страха. Боялся, что сейчас на территории моего садика окажется первый труп. Что он станет калекой, что Маргарита не оценит мой поступок. Эксперимент благополучно закончился и схватка выиграна, но не было ожидаемого восторга. Высокие порывы оказались подленьким ударом исподтишка. Среди нас двоих не оказалось джентльмена, мы стоили друг друга, но почему-то именно сейчас мне захотелось промотать назад и схлестнуться всерьёз, до крови, до выбитых зубов, без пощады. Чтобы по-честному. Чтобы исправить свой мерзкий поступок.

– Ты подписал себе смертный приговор, – донеслось снизу из темноты.

Я даже обрадовался, что он продолжает дерзить.

– Вали отсюда. Не загрязняй мою территорию.

– Скоро твоя территория сократится до двух метров вниз.

Впервые в жизни я пнул лежащего человека. До джентльмена мне очень далеко.

Март

Если у Бога было бы хорошее настроение, и он спросил меня:

– Прикинь, Антоха, наконец-то я выспался! Давай, загадывай желание, я сегодня добрый.

Я бы попросил помнить всех детей из моего детсада. Вообще всех.

Шумных и тихих, говорливых и молчунов, послушных и хулиганов. И ту девочку, что сегодня мне крикнула:

– Здорова!

И особенно паренька, который называет меня «дядя-кака», и все подхватывают за ним.

Когда день ото дня смотришь на этих человечков, замечаешь их явное отличие от взрослых. Это абсолютно другой мир.

Вот только что было тихо. Ты подметаешь себе, настроение из-за пьющего отца не очень, пение птиц не радует. И тут наступает время утренней прогулки. Все участки наполняет шум – яркий, мощный, разнотональный.

– Дети, здороваемся с Антоном Сергеевичем!

– Зда-сту-уй-те! – настолько в разнобой, насколько только можно.

– А что мы ему скажем?

– Спа-аси-ибо!

Участки оживают. Дети наполняют их молодой энергией. Одни смеются, другие плачут. Кто-то спрашивает воспитателя:

– Ты меня любишь?

– Конечно, люблю, – в ответ.

Мячики, машинки, куклы достаются из коробок и начинают жить, решаются проблемы. И то тут, то там:

– Спасибо!

Это они мне.

– На здоровье!

– Спасибо!

– Идите, играйте!

– Спасибо!

Отец, говорите, пьёт? Да по фиг!

Перед Новым годом мы собираемся в актовом зале для ежегодной речи директора. Говорить будут об успехах на трудовой ниве, подводить окончательные итоги и награждать одного из всех. Есть такая традиция – Рубен Аристархович премирует какого-нибудь сотрудника и, может, не самого отличившегося, но того, кому он симпатизирует больше всего. Именно так. Личный презент из своего кармана. Все в курсе правил, поэтому – без обид.

Премия сама по себе символическая, и её хотят получить в основном молодые. Услышать похвалу в присутствии всего коллектива, это ли не круто! Хотя и возрастные тоже не против быть оценёнными. Но опять же, что у директора на уме, знает только он сам.

Я получил свой конверт в прошлом году, так что надеяться на повтор глупо. Ну а вдруг?

– Михаил! – прервал директор мои размышления. – Иди сюда, дорогой!

А счастье было так близко. Но, видимо, мой вчерашний поступок стал достоянием общественности. Ну и ладно, главное, что враг наказан.

Мы похлопали, причём, искренне, так как были в целом согласны с выбором победителя, да и вообще, мы хорошие ребята.

Миха, смущённый и недовольный, вышел вперёд. С натянутой улыбкой принял конверт и что-то промямлил в благодарность. И этот человек умеет махать руками и изобретать шокеры? Тряпка, да тряпка. Уж я бы выдал такое, что стены закачались бы.

Ну, может в следующий раз. Я тут навсегда.

25 декабря

Сегодня видел богатенького-пребогатенького Буратино. Того самого, со старой мебелью, но без подруги. И опять эти узкие брюки, аккуратная причёска, жеманность и женственность. Поколение маменькиных сынков. Нет, я знаю и такую молодёжь, рядом с которой я жалкий червь. Мощные парни, способные и слово держать и морду набить. И подруги у них – загляденье, не подсчитывающие лайки под каждым фото. Классные ребята! А эти…

И что-то меня дёрнуло:

– Эй, Рокфеллер! Помощь не нужна?

Он остановился и уставился на меня с такой неистовой злобой в глазах, что я почти испугался.

– Ищу работу, интим не предлагать!

У меня было праздничное настроение, хотел поделиться, пошутить немного и надеялся на ответную улыбку – Новый год же! Не было абсолютно никакого желания обижать. Но вот, обидел.

– Я смотрю, тебе трудно остановиться, да? Если идти, то до конца, да?

И тут, дорогой дневничок, мне стало стыдно. Опять.

Я же одержал победу в предыдущей схватке. Что ещё надо? И самое главное, зачем? А он почти убегает, одинокий и жалкий, спотыкается на ровном месте, изредка оглядывается. Да не бегу я за тобой, успокойся. И девчонка его, видимо, бросила и всё из-за меня. Как бы не повесился.

Когда была жива мама, она называла меня ангелочком. В какого же монстра я превратился?

А вот и Новый год! Точнее, тридцатое декабря. Ёлка, установленная Михой по уровню (по-уро-в-ню! строго вертикально, понимаете), своё отслужила, отблистала, и стоит себе в тёмном актовом зале. Утренники с фальшивым дедом Морозом и Люси Паловны в роли Снегурочки прошли, подарки вручили, последнего ребёнка забрали, годовые отчёты сданы. Директор уже ушёл, поэтому разгонять гуляющий народ было некому, и те, кто не торопился домой, игнорируя просьбы охранника, праздновали. Два повара на кухне, два воспитателя и нянечка в столовой, и мы с Михой у себя в коморке. Не самый дружный коллектив у нас получился, но лучше отмечать с единомышленниками, это делает праздник более приятным. Не знаю, чем поздравлялись другие, мы взяли самого лёгкого пива. Пьянеть не хотелось, а традиции надо чтить. Так сказать, ни вашим, ни нашим. Зато фисташек и чипсов было навалом.

Вместо тостов за всё хорошее, мы обсуждали вчерашнее противостояние добра и зла. И тут Миха меня ошарашил новостью. Оказывается, шокер был разряжен, а стало быть – бескомпромиссно бесполезен. Я сам был, да-да, в шоке.

– Ты видел, чтоб я его подключил к розетке? После того раза он обесточен. Чего хотел им сделать, непонятно.

Он добродушно улыбался, а я задним числом припоминал отсутствие вспышки, треска и запаха опалённой одежды.

– Я его делал для эксперимента, а не всяких там мужей убивать.

– Ну не получилось.

– И это очень хорошо! Воистину, что ни делается, всё к лучшему. Мог ему лицо подпортить. Там бы очень шикарный шрам остался. Это уже уголовное дело. Нападение, причинение и всё такое. А учитывая прошлое, тебе этого не надо.

Всё-то все про меня знают!

– Думаю, надо ожидать нападения, – предположил я, – он пообещал. А настоящий мужик слово держит.

– Не исключено. Хотя, может, проспится, успокоится. Новый год, как-никак, не до зла сейчас. Но на этот раз домой пойдём вместе.

Так он упал от моего удара, получается. Если не брать в расчёт его состояние и мою атаку исподтишка, получилось неплохо, чем бы это не грозило в будущем. Интересно, Мастер той Маргариты бил её мужа? Должен же мужик драться за любимую женщину. Иначе, что ж такого интересного в этой книге с её многочисленными экранизациями?

Отрывая нас от мыслей, в каморку заглянул охранник. Зная, что уговаривать нас бесполезно, а угрожать бессмысленно он, скривившись, закрыл дверь, бросив напоследок как намёк:

– Все разошлись.

– Закругляемся, – крикнул Миха.

Он тоже задумался, хотя у него нет проблем с мужьями, и все его любят, обожают прям-таки и премии дарят. Но что-то терзало его, я видел по глазам. Несказанные слова просились наружу, если бы не природная деликатность.

– Выкладывай, – попросил я.

– Вот смотрю на тебя и думаю – почему ты такой чёрствый и упёртый. Для тебя помочь человеку равносильно предательству Родины. Что это за принципы, лишний раз не заглянуть на кухню, предложить помочь?

Я такое слышал неоднократно. Изначально это бесило. Но учитывая, что упрёки постоянны, смирился. Да, я такой, но что тут можно поделать?

– Миха, ну ё-моё! У каждого своя работа. Ты для чего тогда?

– Я про времена, когда меня не было. Нет разнорабочего, а женщины перетаскивают картошку на своих сильных спинах, которые от природы должны быть слабыми.

– Я…

– Да, помогаешь, когда тебя несколько раз попросят! Ты начитан и наверняка знаешь слово «инициатива», но никогда не подойдёшь, не предложишь помочь. Это же так несложно!

– Надо, попросят. Я же не отказываю.

– Знаешь, для чего Бог создал женщину? Чтобы указывать мужику, что куда перетащить. Желательно пальцем и кивком головы. Без упрашиваний и повторений.

– Да? А я думал, чтобы детей рожать.

– Вот именно! А они картошку таскают! Это наша задача! Таскать, рубить, сантехника, электрика, а мы как-то пренебрегаем своими обязанностями.

– Да ты за троих отдуваешься.

Миха помрачнел.

– Я пытаюсь искупить прошлые грехи, – и поспешил добавить, – которые тебя не касаются.

– Исповедуйся и всё пройдёт, – улыбнулся я, – главное, быть искренним.

– Я не хожу в храмы.

– Какой же ты тогда верующий?

– Язычник. По твоим меркам.

– Язычник!

Вот это новость! Живой язычник, поклоняющийся берёзам и орлам, сидит напротив меня и пьёт пиво! Ради кого, скажите на милость, Христос принял смерть на кресте и воскрес из мёртвых? Столько людей приняло мученическую кончину во имя истинной веры! А десять заповедей? Для кого это всё? Но вслух не сказал. В конце концов, каждый имеет право верить в то, что хочет, и сколько всевозможных религий, направлений, конфессий, сект – на любой вкус. И всё же хотелось как-то образумить Миху, открыть глаза на несостоятельность язычества, хоть славянского, хоть скандинавского. И Миха решил помочь:

– Выкладывай.

Но все аргументы тут же стали неэффективными. Такими даже пигмея в Африке не убедить. Что говорить об образованном современном человеке, способном создать одноразовый шокер.

– Ну… все же знают, что твой Один или Перун, это сказка. Как можно в такое верить?

– А в кого мне верить?

– В Христа!

– То есть, предлагаешь христианство?

– Настаиваю!

– Тогда объясни, почему твоё христианство распалось на православие, католичество и протестантство? А те, в свою очередь, на староверов, баптистов, пятидесятников, гугенотов, свидетелей второго явления, прихожан седьмого дня, церкви истинного Иисуса и прочих и прочих? Что ж вас так шатает, что нет единства? Христос-то один, десять заповедей. А вы раскололись на… знаешь сколько течений?

– Ну, может сотня! – предположил я.

– Две тысячи!

– Э…

– И каждый готов порвать другому глотку за свою единственно истинную веру!

На это сказать было нечего, так неожиданно был поставлен вопрос, поэтому я что-то промямлил.

– А теперь представь – собрались у врат рая представители каждой из этих двух тысяч. Ждут, надеются, поглядывают на остальных. И вот врата открываются и один! Только один из всей этой шоблы крикнет: Ага! Я же говорил! Горите в аду, еретики!

Я улыбнулся.

– Ты уверен, что это будет твой единоверец?

– Все попадём в рай! – уверенно сказал я. – Просто люди разные, и каждый молится по-своему.

– А Христос один! – оборвал Миха. – Ладно, давай по-другому.

По всем фронтам бьёт, язычник. И так уверенно!

– Ты точно считаешь, что твоя вера истинная?

– Точно!

– Я не говорю про конфессии, рай и тысячи течений. Ты искренен в своём выборе?

– Конечно!

– И пытаешься соблюдать все правила, уставы и таинства?

– Ну… я стараюсь. Я не исповедываюсь, потому что мне не нужен посредник с Богом, но стараюсь.

– Тогда почему ты просто не помолишься за меня, блудного сына, а кричишь об истинности христианства, как обыкновенный гордец, коих в ваших рядах превеликое множество?

Шах и мат на обе лопатки! Может, священник и нашёлся бы, что сказать, но я простой дворник. И если бы у меня после выпитого сносила башню, если был бы я импульсивным задирой, то давно бы принялся махать руками, компенсируя бессилие перед железной логикой. Но я тихий мирный парень.

– Где твоё православное смирение, – продолжал мой палач, – и христианская кротость, убийца чужих мужей?

Я только шмыгнул носом и захотел оказаться дома прямо сейчас.

– Нету.

– Во-от! Людям не служим, обидчикам мстим и кичимся Христом, будто каждый носитель крестика гарантированно попадает в рай, а все остальные не имеют право верить в то, что ближе их сердцу! Или я не прав?

Я молчал.

– Вот, говоришь, тебе не нужен посредник… А ты сможешь в своей уютной комнатке раскаяться? Так, чтобы до слёз? Чтобы реально пожалеть о некоторых своих делах?

Я смиренно махнул рукой, мол, твоя взяла. Конечно, он прав, но только в том, что касается меня. Насчёт его религии я остаюсь при своём – неразумно верить во всяких там истуканов. Но, как оказалось, спорить с таким собеседником не с руки. Слишком умный для разнорабочего. Да и праздник завтра, надо быть добрей.

– Вот и отлично, – обрадовался Миха.

Он достал из-под стола пакет и протянул мне.

– Просили передать.

– Кто? – нахмурился я.

– Угадай.

В пакете лежала бессмертная «Мастер и Маргарита». Тут же забилось сердце, будто вновь запущенный мотор после долгого простоя. Понадобилась доля секунды, чтобы определить дарителя, его инициалы и адрес.

«Эта книга о нас с тобой, – говорила она, – попробуй прочитать её теперь».

– Наслаждайся подарком, а я пойду, носик попудрю, и по домам, – довольный моей реакцией, сказал Миха

– Целиком и полностью поддерживаю, братан, – ответил я, перелистывая книгу на предмет открытки или записки. Ничего.

Замысловатая история, захватившая многие умы. Даже я, только подержавший книгу в руках, примерно знаю, о чём там говорится. Ничего общего с главными героями у нас не было. Наши женщины – Маргариты, мужики чего-то там пишут и при всём желании не смогут обеспечить своих пассий, вот и всё сходство. Даже если откинуть мистику и древний Иершалаим с Пилатом и Га-Ноцри, разница настолько очевидна, что «Степной волк» Гессе более подходит к нашим отношениям. А вот это книга, я понимаю!

Но после такого подарка, смею предположить, начнётся что-то интересное. Не иначе.

В каморку заглянул порядком надоевший охранник.

– Все ушли, – сказал он с надеждой на взаимопонимание, – не пора свалить?

– Сейчас товарищ придёт и свалим.

– Он уже ушёл.

– В туалет.

– Он попрощался и ушёл, – твёрдо отчеканил охранник, – через входную дверь. Я сам за ним закрыл. Здесь больше никого нет, кроме тебя!

– Сейчас разберёмся.

Я набрал номер Михиного мобильного. Длинные гудки, что особенно длинные под недружелюбным взглядом нетерпеливого охранника.

Странно. Я взглянул на наши полбутылки пива. Тут ребёнок не опьянеет, не говоря о двух взрослых. Ну, если так получилось, надо идти и не портить праздничное настроение охраннику. У него работа только началась. И может Миха ждёт на улице, кто знает.

Я подошёл к вешалке и – здрасте-пожалуйста! Моей куртки не было. Я быстро прокрутил темы сегодняшнего вечера, может что упустил. Нет, всё шло ровно и непоняток возникнуть не должно. Но раз такое случилось…

Когда не знаешь, что делать – делай что-нибудь. Я надел Михин пуховик, кстати, более тёплый, чем моя куртка, и в лёгком смятении вышел в коридор, будто на тропу позора. В последний раз в этом году прошел мимо детсадовских окон с наклеенными снежинками, мимо поста охраны и вышел на свежий воздух.

– С наступающим, – донеслось сзади, дверь хлопнула, замок щёлкнул прежде, чем я успел ответить.

На улице было темно, холодно и свежо, где-то гремел предновогодний фейерверк, люди желали праздника. Михи нигде не было.

30 января

В группу пришла новенькая девочка. Как и большинство вновь прибывших, на прогулке она сидела одна, теребя в руках шарф и была очень серьёзной, но не плакала. К ней начали подбегать три мелких хулигана в попытке поцеловать её. Я так интерпретировал их наклоны к её лицу. Терроризировать новичков не самый хороший поступок, а девочку тем более. Воспитатель разучивала с другими детьми стих, вступиться некому. Я уже сам хотел объяснить парням несостоятельность их поступка, призвать к чести и достоинству, пробудить в них крепко спящее джентльменство, раз уж родители не в состоянии объяснить своим чадам, кто такая девочка, и как к ней надо относиться. И тут услышал смех. Оказывается, каждому наклонившемуся «джентльмену» девочка надевала на глаза шапку – одному, второму, третьему, по очереди. Это была их игра без названия, никто не плакал, новенькую не обижали, она смеялась и даже была рада такому вниманию.

Так что, мой неизвестный читатель, не лезь в детские игры, если тебе больше семи лет.

И в чужую религию тоже.

После Нового года, когда были озвучены ещё не все пожелания и праздник только набирал обороты, я отправился на работу. Во-первых, второго числа выпал снег, до будней его затопчут, он слежится, станет коркой, и придётся скрести лопатой по асфальту, действуя людям на нервы.

Я пять минут нажимал кнопку звонка и стучался в дверь. За окном первого этажа кто-то выглядывал, колыхалась занавеска, но открывать никто не спешил. Ну, нет так нет. Я обошел здание, открыл своим ключом подвал и проник внутрь. Охранник был пьян и ошарашенно рассматривал меня, свободно проходящего мимо поста, как в любой рабочий день.

– С Новым годом, служивый!

Во-вторых, надеялся на появление Михи. Но телефон молчит, в садике никого. На столе в коморке пахло прокисшим пивом. Никто не удосужился убрать за собой, будто не хорошие ребята здесь трудятся, а безалаберные свиньи гуляют по поводу и без. Поблагодарив Всевышнего за снег и причину прийти на работу, я убрал беспорядок, и тут мне на глаза попалась «Мастер и Маргарита». Как-то я забыл про подарок своей всё ещё любимой женщины. Как она передала книгу Михе, где встретились, что сказала? Ох уж этот работник помещения! Внезапно исчез, зачем-то забрав мою любимую куртку, оставив только вопросы. Хоть бы просто знать, что он жив-здоров и на другом конце города провозглашает друзьям застольные тосты. Больше ничего не нужно. Но Михи нет, книгу надо читать, а снег умоляет убрать его, чистого, с грязного асфальта. И почему я пошёл не в отца? Пил бы сейчас, и советь была бы чиста, но, как гадкий утёнок, решил выделиться из толпы.

Садик без детей похож на потонувший «Титаник» на дне Атлантического океана. Тихо, холодно, спокойно. Без перекуров и чаепития целый день машу метлой, а вечером приступаю к изучению булгаковского шедевра.

Может в этом что-то и есть, но говорящий кот мне так и не понравился.

15 декабря

Иногда во взрослых дядьках просыпается детство и начинает играть ярки красками сами знаете где. Во что я только не играл с пацанами во дворе, только не в индейцев. Этот досадный пробел был ликвидирован полмесяца назад. Раз не спится, опишу в двух словах.

Я принёс со склада три веерных грабли. Они тонкие, лёгкие и очень похожи на копья индейцев племени чероки. Почти один-в-один.

Итак, правила:

Первый игрок кидает три раза в условного противника грабли, то есть, копья. Противник безуспешно пытается увернуться. Не считая количество попаданий, ибо это неважно, ответным дружественным ходом он отсылает смертельное оружие обратно, но не достигает цели, так как криворук и косоглаз. В принципе, всё.

Оказывается, увернуться от граблей легко, но на определённом расстоянии. Чем дальше противники друг от друга, тем труднее попасть в цель. Вблизи же попадание почти стопроцентное, и самое главное, это не очень больно. Ну… когда как. Бывает, что и больно. Зато весело, улучшает реакцию и способствует сближению коллектива.

Но есть один недостаток – игроков очень хорошо слышно.

На шум прибежала зам и давай орать. На меня, за то, что был инициатором «безобразья, а дети спят», и на Миху, что «не бережет себя».

Вот этого я не понял – чё за на фиг здесь произошёл, где справедливость, и почему Миха вдруг сник и ушёл, как побитая собачонка, разбившая семейную вазу, и даже грабли не помог унести!

Но игра хорошая, рекомендую.

Новости подоспели к Рождеству и моё и того непраздничное настроение скатилось в минус. Миху избили, причём в том же самом парке. Этот придурок специально взял мою яркую, запоминающую куртку, что бросается в глаза гопникам даже поздним вечером, заблаговременно позвонил в полицию и нарвался на тех ребят, что поджидали меня! Вызвал огонь на себя. Принёс, так сказать, себя в жертву! Не знаю, безрассудный это поступок или благородное дело, но мне-то что теперь делать? Восторгаться им или же настучать по его тупой языческой голове? Вместе надо держаться, вместе! Договорились же выйти вдвоём. Захватили бы незаряженный шокер, устроили стенка на стенку. И лежали бы сейчас в одной палате, анекдоты травили, улыбались медсёстрам.

Но как бы то ни было, теперь моя очередь навещать больного товарища. Причём – больного на всю голову. Ни на кого я не был так зол, как на Миху. Спросил бы для начала, нужно ли мне такое «служение».

А выглядел он изрядно плохо, будто люди, решившие преподать второй урок, учли и исправили допущенные в прошлом ошибки. И без того хилый и слабый, Миха контрастно вписывался в больничную койку, но было бы кощунством шутить на эту тему.

– Если думаешь, что сейчас прям рассыплюсь в благодарностях, то ошибаешься, – я сел на краешек соседней койки, – вот, честно, готов завершить начатое здесь и сейчас.

Я не понял, усмехнулся он, или скривился от боли – на таком лице ничего не разберёшь, но выражение глаз говорило, что он ни о чём не жалеет.

– Книгу прочитал?

– Да пошёл ты со своей книгой! – рассердился я. – Слышал, что я сказал?

– Слышал и очень хорошо. Прочитал?

– До полёта на метле. Как она тебе передала?

– Просто подошла и попросила передать. Смущёно улыбалась. Мне интересно, что ты думаешь о вашем с ней будущем.

– Я что тут думать. Она сделала подарок, значит, помнит обо мне. Мужа теперь прикроют, никто мешать не будет. Все счастливы.

– Не прикроют.

– В смысле?

– Это не он.

Я промолчал. А кто же дважды покушался на меня? Не мог же я ещё кому-то перейти дорогу.

– Это тот парень, – ответил Миха на мой немой вопрос, – что не смог купить тебе коньяк.

– Чего-о?

– Слишком высокую цену запросил, братишка. Ну и унизил перед девушкой. Такое не прощается, по всей видимости.

Я не знал, что делать. Хотелось сесть на пол, обхватить колени руками и серьёзно всё обдумать, так как в данный момент все мысли разбежались, как мыши по углам при ярком свете.

– Вот он может загреметь, если не отделается условным. Ну и эти бойцы, они точно огребут. Понимаю, сам в шоке. Тоже грешил не на того.

Не пил, работал, а пазлы в голове никак не сходятся, как не крути, хоть по часовой стрелки, хоть против.

– Сблатовал местную шпану, из наркоманов, – продолжал Миха, – сторговался о цене, эти позговорчивей будут… а когда их повязали… они даже мигалок не видели, настолько были увлечены мной… тут же и заказчика сдали и про первый случай раскололись. Только о причинах не знают. Платили, они делали. Но ты в это не лезь. Тех не помнишь, этих не знаешь, серьёзно говорю… Только не могу понять, зачем ещё раз? Первый, понятно. А второй-то к чему? Ты же с ним единожды общался?

– Да нет. Потом встретились. Я прикололся немного. Хоть и не хотел.

Миха устало закрыл глаза, и только сейчас меня кольнула совесть.

– Вот теперь понятно.

К нам подошёл медбрат:

– На процедуры.

– Это зачем? – спросил я.

– Лечить.

– От чего?

– А это вы у него спросите.

– Ничего интересного, – промямлил слабо Миха.

– Ну что там? Почки отбили?

– Умирает ваш друг.

Май

Почему иногда не могу уснуть? Может, совесть беспокоит? Садишься и пишешь.

Была у нас такая воспитательница, Елизавета Степановна. Профессиональный педагог и хороший человек, но с одним изъяном – она ненавидит чавканье за столом. Мезофония называется. Не знаю, болезнь это или психическое расстройство, но она всегда выходила из группы, когда дети принимали пищу, даже если нянечка отсутствовала, а это запрещено – оставлять детей без присмотра. Так же ела всегда одна, да и вообще была одинока. И не смотря, что наш коллектив достаточно дружелюбный, долго она в садике не задержалась, как и везде. Сразу начиналось обсуждение за спиной, неприязнь, домыслы, перерастающие в сплетни, недовольство. Я, как уличный работник, даже не знал, что у нас существует абьюз лёгкой степени в отношении одного воспитателя.

Через два месяца она уволилась, о ней быстро позабыли, в садике воцарились мир и взаимопонимание. Это я сейчас иронизирую.

Встретил её через какое-то время на остановке. Мы узнали друг друга, перебросились приветствиями, она передавала привет садику, который я, естественно, не собирался передавать. А зачем?

Расстались по-хорошему, с улыбками, а мне было её жалко. Хороший человек с какой-то там незаразной мезофонией обречён на одиночество. И вот сейчас лежу и думаю, что надо было напросится в гости, предложить помощь по дому, но уже как-то поздновато.

Всё-таки жизнь не самая справедливая вещь на свете.

Миху выписали.

Ну как выписали, отправили умирать домой. Ни одна больница не оставит безнадёжно больного у себя. Во-первых, никто не хочет писать кучу бумаг и общаться с полицией. Во-вторых, действительно, какой смысл гаснущему человеку бессмысленно пялиться в потолок и пытаться договориться со своим богом. А дома, всё-таки, родные стены с привычными обоями, книги, игрушки, сердобольные соседи и… рыдающие родители, не знающие, кому звонить, куда податься.

Я ни разу не был у Михи дома, не знаком с семьёй и родословной, откуда он, такой услужливый, взялся. За столь короткий промежуток времени мы не успели стать закадычными друзьями, но и просто знакомые не навещают коллег в больницах, да и граблями не кидаются.

Я пытался навестить Миху, но он не разрешал. Были просто телефонные звонки, в которых я пытался поддержать товарища. Держался он молодцом. По крайней мере, старался.

– Может мне сделать для тебя что-то языческое? – спросил я уже после праздников.

– Языческое? – голос был слабый, какой-то сонный. – Хочешь задобрить Мару, владычицу зимнюю? Это здорово, конечно, но не надо предавать Христа, это будет неправильно.

– Ты же в него не веришь.

– Я верю, что, возможно, был такой человек, по имени Иисус, который в прошлом взбудоражил людей новой философией и, кстати, ничего неправильного он не сказал. Но так ли уж важно, что я думаю. Когда идёшь мимо храма, что видишь на куполах?

– А что там видеть? Позолоченное покрытие, кресты.

– Ты видишь своё отражение. И я там отражаюсь, и даже атеист. Этого не заметно снизу, но это так.

– И что?

– По вере вашей, и дано вам будет.

– Интересно, но не врубаюсь.

– Не важно, во что ты веришь, во что я, во что директор. Мы можем себе представлять что угодно, рисовать свой рай, но когда мы окажемся там, то просто офигеем от увиденного. Это то, во что я верю. А религия нужно тебя здесь и сейчас. И она такая в зависимости от страны, где ты родился, от родителей, времени и, самое главное, кого ты встретил, когда тебе тяжело. Именно поэтому в девяностых расплодилось много сект. Но если ты назвался православным христианином, то будь верен и соблюдай все таинства и обряды. А если отрицаешь исповедь, то ты не христианин, а так, попутчик. Уж лучше просто верить, без религии.

– Для меня так не пойдёт.

– Тогда исповедайся. Докажи, что готов на большее, чем ставить свечки.

– Ну, исповедаюсь. И чем я буду лучше?

– Ничем. У Бога нет любимых детей, он нас любит одинаково. Главное, чтобы всё было от сердца.

– Так я и предлагаю от чистого сердца! Сделать что-нибудь для тебя, пока возможно!

– Да ничем ты мне не поможешь! Людям помогай!

– Но ты же из-за меня…

– Разбежался, из-за тебя. Просто у меня плохая кровь.

1 мая

Один мой кратковременный знакомый как-то ляпнул, что детский сад – это стадо баранов, где все колотят друг друга игрушками и кусаются. Это он так про детей. Мол, его дети на домашнем воспитании, а школу будут проходить с репетиторами. Она у Его Величества тоже не пользуется доверием.

А для меня детсад – это коллектив, где дети находят первых друзей, учатся существовать в социуме, решать конфликты и обходиться без родителей, дрожащих над своими чадами и вытирающие им нос при каждом сквозняке.

Так что, сам ты баран, и сам ты стадо. Я так и сказал.

Больше мы не общались, и не спрашивайте, почему.

Я ничего не знаю про плохую кровь. «Ночной Дозор» и «Дракула» молчат об этом, но что вещь опасная, понял быстро.

Бывает, идёшь по пешеходному переходу на зелёный свет. Вдруг откуда-то гудок, визг шин, удар и ты, не успев понять, что произошло, уже мчишься к свету в конце тоннеля к своему богу. Но это одно.

А иногда ты знаешь, что смерть приближается. Твои часики тикают, но громче и быстрее, чем у других. Ты засыпаешь и не знаешь, проснёшься ли. Улыбаешься утру, а планы на вечер могут и не состояться. Тебе с каждым днём всё хуже и хуже, ты с грустью смотришь на людей, пытаешься улыбаться и говоришь, что всё в порядке, просто устал. А твои родители сходят с ума и не могут звонить каждые пять минут, так как давно включены в «чёрный список». Жуткое испытание для всей семьи. Ты, молодой, уже готовишься к смерти, друзья не приходят, потому что не знают, что говорить, родители не могут с этим смириться и обращаются к очередному экстрасенсу-шаману-лекарю. Но если Мара решила, её не переубедить.