Читать книгу: «Зимний лес», страница 2

Глава 2

Любовь Петровна была сильной амбициозной женщиной. Она всегда стремилась быть лучшей: душой компании, авторитетом на работе, опорой для друзей, стержнем семьи. Она ставила себе высокие цели и почти всегда их достигала. Но несмотря на все свои амбиции, она оставалась добрым и отзывчивым человеком: никогда не оставляла знакомых в беде и не бросала их на произвол судьбы. Она стремилась стать лучше и делала лучше других.

Такой же она и была в семье: любящая мать, хорошая жена, верный друг. Именно про нее можно было сказать: «хранительница очага». Возможно, люди скажут, что не бывает идеальных людей, но никто и не утверждает, что она была идеальной или у нее не было слабостей. Просто она их не показывала, а вернее, постоянно работала над ними. Семья была ее опорой, светочем ее жизни, но также была и самым слабым ее местом. Со стороны казалось, что она держит семью в своих руках, но на деле это она держалась за нее. И когда судьба ударила в это место, вся ее сила воли, весь дух, отвага и вера в себя рухнули, как карточный домик под легким бризом.

Не так легко было сформироваться этой волевой женщине – так же нелегко ей было и восстанавливать себя. Жизнь ее не была легкой и беззаботной. С самого детства ее всегда преследовали горе и несчастья, но даже в них она находила светлые моменты, находила, за что уцепиться и куда идти.

Жизнь отвешивала ей одну пощечину за другой, порой не давая времени на то, чтобы прийти в себя. С самого детства эта девочка осталась одна: сначала в автомобильной аварии погибли ее родители; бабушка, которая взяла на себя опеку, через пару лет скончалась от старости; ее младшую сестренку представители опеки забрали, а саму девочку с неимоверными усилиями отстояла семья ее будущего мужа. И вот жизнь стала налаживаться. Она стала совершеннолетней, взяла опеку над младшей сестрой. У нее появилась стабильная работа, хорошие друзья, любимый муж и маленькое чудо, еще один лучик в ее жизни. В нем она видела отражение себя и надеялась уберечь его от тех несчастий, что выпали на ее долю. Но Любовь Петровна понимала, что воспитывать ребенка надо правильно, находя тонкий и хрупкий баланс между кнутом и пряником, мотивируя себя быть хорошим, верным, справедливым родителем. Она должна знать, когда следует пожурить, а когда объяснить, что хорошо, а что плохо. Когда защитить, а когда не влезать и дать ребенку развиваться самому. Конечно, Любовь Петровна была не идеальной женой и матерью, не богиней и не героиней, она была обычной женщиной, что стремилась к лучшему. Она хотела стать для сына примером, достойным подражания.

Естественно, у нее были свои проколы, ошибки и сложности. Но, по крайней мере, она знала, что выложилась на все 110 процентов, добиваясь цели. Она делала, что могла, и потому не сожалела, если получалось что-то не так. Она была не одна, и люди, окружавшие ее, всегда стремились помочь ей и подставить плечо. Когда умерли родители, рядом оказалась ее бабушка, когда умерла и она, ее поддержал лучший друг и его семья, затем он стал ее парнем, потом мужем. Сестра не давала ей расклеиться в сложные времена. Ее поддерживали коллеги, друзья, знакомые. Все они пытались ей помочь и, конечно, влияли на нее и ее поступки. Любовь была благодарна всем этим людям и стремилась отвечать им тем же по мере возможности. Порой она жертвовала своим сном, свободным временем, своими силами, чтобы помочь близким ей людям. Когда у нее появился ребенок, сил на помощь оставалось меньше, но тратила она их с такой же отдачей.

Тогда она еще не подозревала, что судьба занесла руку в очередной раз для новой, сильной оплеухи наотмашь.

Ее первой и единственной любовью был ее муж, довольно необычный человек с еще более необычной профессией. Они жили рядом с лесом-заповедником, где обитало множество животных. Как правило, обычные люди не много задумывались об окружающей природе. А люди, воспитанные на сказках о страшных волках и других опасностях леса, относились к нему с неприязнью и порой стремились навредить ему. Ее муж был не таким. Он любил этот лес и решил связать свою жизнь с ним. У него была редкая профессия – лесник, или, как он сам любил ее называть, хранитель леса. Зарплата была средняя, а работа неблагодарная, ведь иногда приходилось пропадать в лесу сутками. Но он любил свою работу. Любовь Петровна видела огонь в глазах своего мужчины и старалась поддержать его. Она не отказывалась и от своих целей. Почувствовав заботу других, испытав горести жизни на своей шкуре, он хотела помогать и наставлять детей. Поэтому она выбрала профессию учителя.

С будущим мужем они познакомились в школе их небольшого городка. Подружились еще в начальных классах, полюбились уже только в старших. Их отношения развивались медленно, но верно. Сначала они ссорились в школе, и мальчишка постоянно ее дразнил, но, когда ее родители умерли, он переменился. Этого паренька словно подменили, и он начал защищать тогда еще девчонку от обидчиков и стал ее первым настоящим другом. Он уговорил своих родителей взять девочку под опеку, окружить ее любовью, дать почувствовать себя в безопасности.

Хоть и приемная, но у нее появилась семья. Этих и прежде не чужих ей людей она смогла называть теплыми и важными словами «папа» и «мама». Но, разделенная с ее настоящей семьей – сестрой, она не могла быть полностью счастливой. Парнишка ее поддерживал, они становились ближе.

Этот парень и стал самым дорогим для нее человеком. Их дружба и привязанность переросла в любовь, и моря им стали по колено. Проблемы решались одна за одной, наступила светлая полоса в их жизни. Они ценили каждое мгновение, проведенное вместе, ведь из-за потерь девушка знала ценность таких моментов. Они ходили и на обычные свидания, в кино, в кафе, и уходили в лес, где бродили, гуляли, мечтали. Когда они стали взрослыми, Любовь взяла опеку над уже подросшей сестрой, и они стали проводить время втроем, что не мешало паре сближаться. Как только они разобрались с делами об опеке над сестрой, они стали планировать свадьбу и вскоре поженились.

Они много проводили времени в лесу до свадьбы и после, одни и с сестрой или семьей. Этот лес был для них многим. Он был их тайным и сокровенным местом. В печальные времена они там рассказывали свои беды друг другу, могли помочь советом, подставить плечо или принять важные мысли и эмоции друг друга. В хорошие времена они устраивали пикники, гуляли и любовались видами. Это лес стал для них олицетворением любви и крепости их отношений. Но тот же лес стал и самым зловещим местом для сильной и стойкой женщины.

Через несколько лет после рождения сына ее муж, как и обычно, пошел в лес, на обход, но обратно уже не вернулся. В первую же ночь она собрала поисковую группу в надежде скорее найти возлюбленного, но события в лесу развивались далеко не по плану и обернулись трагедией. Может, ей стоило чуть повременить с поисками? Ведь муж частенько пропадал там на несколько суток. Но ее сильная интуиция и чувства звонили во все колокола.

После этой ночи она окончательно сломалась. Поиски велись и дальше специальными группами обученных людей, а друзья старались поддержать девушку и поставить ее на ноги, но не слишком в этом преуспели. К тому же и маленький сын стал вести себя странно. Он стал закрываться в себе, часто молчал, реже улыбался, просыпался ночами от кошмаров.

Увидев слабость и ранимость этого хрупкого сокровища, она наконец смогла взять себя в руки. Мать решила переключить все внимание со своих проблем и своего горя на ребенка – самого ценного человека в ее жизни. Именно эта мысль стала переломной в этот момент ее жизни. Она помогла встать ей на ноги, хотя и постепенно. Сестра сначала переехала к Любови Петровне и помогала ей, как могла, а затем, уже успокоившись, вернулась к себе домой, к мужу. Жизнь стала налаживаться. Горе и несчастья понемногу отступили, а потом стали забываться в рутинных делах и работе. Это ее и спасало.

Но даже сейчас она порой выходила на улицу и часами смотрела в сторону леса. Он перестал быть «ее лесом», стал чужим, отстраненным и пугающим. Он стал ее первым страхом в жизни. Первым страхом, что вгонял в нее дрожь, словно раскаленные иголки под ногти. Он пугал ее настолько, что она покрывалась мурашками от одного его упоминания.

Был еще один страх, который сопровождал ее с раннего детства, – страх одиночества. Она уже сжилась и научилась быть с ним. Именно он сбил с ног женщину на ее жизненном пути. Также этот страх послужил хорошим компостом для нового – страха леса. И если первый был ноющей болью в ее груди, то этот, словно бензопила, терзал постоянно, не давая шанса оправиться. Лес вводил ее в трепет лишь одним своим видом, свистом ветра, проходящего через деревья. Страх пробирал ее до костей. Эта сильная и непоколебимая женщина не могла даже шагу в него ступить. Наверное, она не так боялась самого леса, как того, что когда-нибудь все-таки найдет в нем своего мужа. Его изуродованное и разложившееся тело впечатается в ее сознание, и искра надежды в ее душе, что ее муж жив, возможно, ранен, где-то в больнице без сознания, калека, но живой, погаснет окончательно. Этот психологический барьер не позволял ей и на миллиметр ступить в эту пугающую чащу. Эта же надежда и не давала ей продать их дом у края леса. Так она и жила на тонкой грани между надеждой о воссоединении семьи и страхом, что этого никогда не случится

Постепенно и незаметно следы ее мужа стали исчезать из дома. Его вещей становилось все меньше, и через какое-то время никто бы и не догадался, что в их доме жил кто-то еще, помимо матери и ребенка. Единственной вещью, что осталась воспоминанием о муже, была неприметная, довольно неказистая дышавшая на ладан шкатулка. Вот так, не оплаканным, и ушел из ее жизни возлюбленный. Конечно, перед ней вставало множество проблем, но все их она со временем преодолела, пока не настал этот день. День, когда новые неприятности постучались ей в двери.

Тот день начался неприлично рано из-за грохота в гостиной. Заспанная мать впопыхах вскочила с кровати, на ощупь надела тапочки и халат и, чуть не врезавшись в дверной косяк, еще полусонная, добралась до выключателя. Включив свет, она глянула на часы и поняла, что кто-то отобрал у нее последние десять минут сна перед рабочим днем. Но мысль эта была мимолетна: страх за ребенка оказался куда сильнее, чем обида за недосып.

Она легко подхватила телефон и, включив фонарик, пошла по коридору в сторону спальни. Еще не проснувшись, она усиленно вглядывалась в утреннюю темноту. Была середина зимы, и солнце еще не освещало их дом в это время. Подойдя к двери гостиной, она остановилась и внимательно прислушалась. Из комнаты доносилось странное кряхтение и детский шепот. Она открыла дверь и включила свет. На полу лежал ее сын. Он свернулся в клубок и, схватившись за голову, кряхтел от боли и сам себя ругал. Любовь Петровна быстро подошла к ребенку и обняла его.

– Что случилось, милый? – спросила она. Аккуратно, словно фарфоровую куклу, она поглаживала ребенка. – Ну, давай, убери руки, я взгляну. Где у тебя болит?

Мальчишка все еще сопел, но, прижавшись к матери, обнял ее и изо всех сил старался не плакать. Она осторожно пару раз провела рукой по его голове и рассмотрела то место, за которое еще минуту назад он держался. Обыкновенная шишка, и мама облегченно выдохнула.

Она слегка отстранилась от мальчика, взяла его за плечи и, добро заглянув ему в глаза, спросила:

– Ну, так что же случилось?

– М-м-м, – мальчишка насупился, пару раз шмыгнул сопливым от слез носом и буркнул, стараясь не заплакать: – Упал, – и его взгляд устремился к окну.

Любовь Петровна поцеловала сына в лоб, а затем снова его обняла. Ее взгляд проследил за взглядом сына – через комнату, от упавших на его пути стульев к разбитому шару со снегом. «Слава богу, он не порезался», – подумала она. Мальчишка явно успел повертеться от боли, раз проделал расстояние с полкомнаты. «Н-да, придется убраться».

– Малыш, как ты вообще умудрился так грохнуться? – снова посмотрела мать в глаза ребенку.

– Не скажу, – насупился мальчонка, – ты все равно не поверишь, – шепотом буркнул он. – Не верила, и сейчас ничего не изменится.

– Пока не скажешь – не узнаешь, – спросила мать, скрывая легкое беспокойство, и натянула милую улыбку на лицо. – Давай, все будет хорошо.

– Я шел в туалет и услышал голос папы.

Женщина на секунду вздрогнула и, отстранив ребенка от себя, строго взглянула в его глаза.

– Ты ведь знаешь, что папа ушел, – ее голос погрубел и стал отдавать привычными нотками строгости, нередкими, когда ее ребенок делал что-то глупое. – Опять выдумываешь?

– Но это правда! – его голос зазвенел в комнате, придавая ей жизни. – Я ведь сказал, что ты не поверишь! Папа со мной разговаривает. Он меня слушает, верит мне и помогает! Не то, что ты! – разрыдался мальчонка. Он не мог терпеть этого недоверия, особенно со стороны матери.

– Мой милый кроха, – попыталась успокоить его мать. – Я так хочу тебе верить, – она запнулась. – Но папа ушел и не вернулся. Я понимаю, что тебе сложно, и это нормально, но пора уже оставить это. Остались только мы с тобой, – ее голос стал затихать, и каждое новое слово давалось ей все сложнее. – Надо жить дальше, – словно мантру, прошептала она. Было непонятно, пыталась она успокоить мальчишку или все еще старалась залатать свои раны и отшлифовать рубцы на душе. – Не переживай, я тебя не оставлю. Я не говорю тебе забыть про него. Он наша семья. Когда-нибудь мы его найдем, но пока нужно идти дальше, – осторожно, словно идя по хрупкому льду, мать прокладывала тонкий путь к сердцу своего малыша.

– Но, мам, он действительно со мной говорит, – затараторил малыш, – я его даже видел. Он там стоял, – указал ребенок рукой на окно, – махал мне рукой из леса.

Женщина словно одеревенела. Ее пробрала мелкая дрожь, но Любовь быстро успокоилась и попыталась взять себя в руки.

– Я полез на подоконник, чтобы лучше его рассмотреть, и упал, – продолжал растирать покрасневшие глаза мальчишка.

Беспокойная мама медленно встала и погладила ребенка по голове.

– Ладно, иди умывайся, – сказала она ему, – обещаю, я изо всех сил постараюсь тебе поверить.

Мальчишка развернулся, и мать легонько его подтолкнула к ванной комнате. Все так же растирая свои красные щеки кулаками, он пошлепал в сторону двери, а женщина решила оценить масштабы разрушений. Она подошла к столу и подняла стулья, что упали, когда мальчишка шипел и катался от боли по полу. Сходила на кухню за веником и совком и стала сначала собирать крупные осколки шара со снегом, а затем подметать оставшиеся мелкие.

Она почти собрала все, как случайно замела кусочек деревяшки в форме лепестка, что попал на совок. Она положила веник на пол и аккуратно присела, согнув колени в одну сторону. Поправила белокурые волосы и тонкими пальцами медленно и осторожно взяла кусочек дерева, чтобы не задеть острые осколки. Что-то сжалось в ее груди, а руки непроизвольно стиснули кусочек дерева. Она резко встала и шатающейся походкой направилась к столику у подоконника. Глубоко вздохнула. Сделала шаг. Зажмурилась и сглотнула. Еще один шаг. Она не хотела осознавать происшедшее, потому что это означало конец. Точный и бесповоротный. Любовь через силу открыла глаза и, словно сквозь бурный поток, продвигалась к столику у подоконника. Ее ноги налились свинцом, в груди что-то раскалилось, а в горле застрял ком. Словно сквозь толщу несущейся на нее воды, она приближалась шаг за шагом к нежеланной цели.

На столе его не было. Ее сокровище исчезло, а его кусочек был у нее в руке. Сердце словно сорвалось вниз, и она упала следом. Теперь она смогла рассмотреть под столом вдребезги разбитую деревянную шкатулку, из которой высыпались украшения, до которых ей не было дела. Эта неказистая, старая деревяшка значила для нее больше всех драгоценностей в ней.

Шкатулку подарил ей будущий муж на новоселье. Это был день, когда началась ее новая жизнь, светлая ее полоса. Когда чужие люди приняли ее, как родную. Она не могла в это поверить, но ее окружили теплом. В день ее переезда они устроили праздник. Весь день был одной счастливой картиной, в большую часть которой она изначально отказывалась верить. Но к концу вечера настроение праздника передалось и ей. И вот, когда день уже клонился к закату, он подошел к ней и, пытаясь выдавить заученные за много дней до этого слова, дрожащими от волнения руками передал ей эту шкатулку.

Это была его первая работа. Его отец, лесник, научил его плотничьему делу. Это была маленькая шкатулка всего несколько дюймов в длину и пару в ширину. Линии резьбы были неказисты, а краски под слоем лака поменяли цвет, из-за чего получилось довольно странное и неопрятное изделие, не больше. Но уже тогда шкатулка стала для нее сокровищем. И сейчас этот Священный Грааль валялся между ножек стола, разбитый в щепки.

Первым ее порывом было закричать в голос и зарыдать. Позвать сына, отругать его, и ругать так, как этого она еще не делала. Что-то лопнуло в ней и начало растекаться по укромным уголкам тела, заполняя их ядовитой желчью и неимоверным желанием вылиться на кого-нибудь, не думая о последствиях.

Но одновременно росло и спасительное чувство материнской любви, пытаясь испарить всю злость и обиду. Из последних сил она убеждала себя, что вины ребенка здесь нет, что ее ярость и обида не принесут никакой пользы, она не получит удовлетворения и только навредит сыну. Она все это понимала, где-то там, в закромах ее сознания, эти мысли спасительным маяком светили ей, и материнские инстинкты сушили вытекающую из раны кислоту и обиду. Потихоньку бушующие чувства стали утихать и покидать ее со слезами, но дальше все пошло наперекосяк.

– Мам? – послышался детский голосок после скрипа двери в комнату.

Мальчик услышал крик матери, начал за нее беспокоиться и решил узнать, что произошло. Сам того не ведая, он стал триггером, запустившим ускоренную реакцию, и гнев матери разгорелся с новой силой. Но только уже не было времени его унять – он сразу метил в цель и поражал. Из последних сил женщина держала себя в руках, она была недвижима и в прямом смысле взяла себя в руки, чтобы удержать от порыва злости. Никогда не давала себе срываться на своем сыне Любовь. Никогда она не ругала и не ругалась на него в порыве ярости и не могла себе позволить сделать это сейчас. Только не так.

Мальчик сделал еще несколько шагов и спросил:

– Что случилось, мам? Ты кричала, – он шел с опаской, но все же шел к своему светочу жизни.

– Сынок, пожалуйста, выйди из комнаты, – дрожащим голосом, глотая слезы, говорила мать.

– Ты плачешь, – продолжал он, – тебе грустно? Прости, что расстроил, – приближался малыш.

– Уйди, – едва слышно выдавила из себя Любовь Петровна. Она впилась пальцами в плечи, чтобы успокоиться, и ком в горле не позволял говорить ей нормально. Надо было либо его проглотить, либо выплюнуть. Вся ее сила воли была нацелена на первое, в то время как присутствие мальчика сопутствовало второму.

Мальчишка не услышал призыва матери к пониманию. Слишком он волновался за нее. Он не представлял, что же с ней произошло, лишь наивно хотел помочь. Прежде он лишь мог наблюдать, как мама прячется, чтобы плакать. Мысль о собственной причастности к ее горю у него не появилась в голове. Он боялся за маму и потому еще раз позвал ее:

– Мам?!

– Да исчезни ты уже наконец! – резко развернулась Любовь Петровна и с силой хлопнула рукой по полу. Ее волосы цвета спелой соломы взметнулись вихрами, заплаканные красные глаза сузились, а тонкие губы поджались к зубам еще сильнее. Внутри нее сейчас воевали две эмоции – злость и тревога, – пытаясь уничтожить друг друга. Она не хотела ранить ребенка, но обида давала о себе знать. – Почему тебе вечно чего-то надо! Никогда не можешь остановиться. Вечно все ломаешь и попадаешь в переделки. А как тебя спросишь, то начинаешь выдумывать небылицы, лишь бы прикрыть свои проступки. Даже сейчас ты не можешь послушно уйти. Достало! Исчезни с глаз моих! – Она хотела попросить сына уйти, чтобы он не пострадал, но каждым словом из прорванной плотины метала в него лезвия, что впивались в маленькое создание.

Она увидела ошарашенное лицо мальчика и замерла – осознала, что натворила, и вся баталия эмоций внутри нее вмиг утихла. Любовь Петровна поняла, что сделала то, чего делать не хотела и всеми силами пыталась предотвратить.

Мальчишка лишь широко распахнул глаза. Затем на них навернулись слезы, но он себя сдерживал. Плакать для него было табу – он единственный мужчина в семье. Его маленькие кулачки были сжаты, а плечи слегка дрожали.

Между ними повисла горячая тишина, что звонко гудела у обоих в ушах.

Мать попыталась выдавить из себя какие-то слова оправдания, но изо рта вырывались лишь короткие звуки, а губы складывались из одной гримасы в другую. Это вывело мальчугана из оцепенения, и он быстро убежал к себе в комнату.

Женщина рухнула, и ее голова упала на руку. Она была бездвижна. Ее дыхание успокоилось. Было поздно, все было сделано, вернее, испорчено. Теперь нужно прийти в себя, чтобы начать все исправлять. Именно это она и делала. Вся обида и гнев исчезли из нее, а им на смену пришло колкое чувство вины. Оно позволяло ей действовать рассудительно. Любовь Петровна лежала на полу гостиной и с каждым глубоким вдохом и выдохом быстро возвращала себе самообладание и трезвость ума. Через несколько минут женщина снова села на колени и рукой зачесала лохмы за голову, шмыгнула носом и поднялась, опираясь руками на колени. Затем еще раз взглянула на утерянное навсегда сокровище. Что-то тянуло ее прочь от этого столика. Так она и поступила. Оставила все как есть и, следуя своему чутью, ушла в ванную.

В зеркале перед ней предстала взъерошенная блондинка с красными от слез глазами и таким же от недавней ярости лицом. Она положила руки на раковину и тяжело выдохнула. Затем, шмыгнув и потерев обратной стороной запястья нос, включила холодную воду. Она набрала в ладони воды и стала умываться. Затем она причесала растрепанные волосы, вытерлась.

– Ну вот, теперь хоть снова похожа на человека, – сказала она, снова взглянув в зеркало. Затем развернулась и пошла к комнате сына.

Она по привычке повернула ручку двери, но дверь не поддалась. Она была заперта изнутри. Ее чем-то подперли.

– Ладно, Люба, ты сама напросилась, – она снова вдохнула и начала: – Сынок? Ты меня слышишь? – попыталась она окликнуть жертву происшествий.

Ответа не последовало.

Мать спиной оперлась о стену у двери и медленно съехала на пол, положив локти на согнутые колени.

– Прости меня, – начала она спокойным голосом, просто выдавая всю правду, что была у нее на руках. – Я не хотела на тебя кричать, обидеть тебя или испугать. Просто ты случайно разбил очень дорогую для меня вещь. Это шкатулка от папы. Помнишь, та, которая была с бабочкой на крышке, – она на время замолчала и прислушалась к ответу мальчишки. Но его снова не последовало. – Я понимаю, что ты случайно, но просто я очень расстроилась. И не сдержалась, – выдохнула женщина. – Я понимаю, что тебе больно, и это было неправильно, – ее взгляд бродил по противоположной стене и пытался за что-то уцепиться, чтобы мысли складывались в голове убедительнее. – Я признаю свою вину и прошу прощения, – взгляд зацепился за часы, – я поступила неправильно, – мать снова замолчала, ожидая реакции ребенка, ее взгляд проходил сквозь часы, а внимание было направлено в слух и внутрь себя. Она думала, как помириться с ним. Но ответа все так же не было. – Все, я не могу с тобой разговаривать, когда ты меня не слушаешь и ничего не отвечаешь, – она резко встала и снова попыталась открыть дверь. Но та не поддалась. Она уперлась головой в дверь с негромким «бум», в очередной раз тяжело выдохнула и закончила: – Ладно, хочешь побыть один – будь. Хочешь дуться – дуйся. Сегодня я тебе разрешаю. Когда я вернусь, мы поговорим.

Она развернулась и снова посмотрела на часы. Теперь она видела время. Пора собираться на работу и выходить. В несколько минут она быстро собрала сумку, переоделась и нанесла легкий макияж. Уже в дверях она снова позвала сына, затем прислушалась к тишине, которую нарушало лишь тиканье часов. Тогда она попрощалась и пошла в школу, на работу.

***

– Браконьеры совсем страх потеряли, – сказал мужчина, сложил газету, которую читал, и положил ее на стол. Он сидел за столиком, и перед ним стояла чашка с кофе. Он изящно взял эспрессо и буквально смочил им губы, а после снова поставил на стол. Вельветовый пиджак сидел на нем, как вторая кожа.

– Давай не будем, – чуть покачала головой приближавшаяся к столу женщина, – не хочу об этом говорить. Что угодно, только не лес, – скривилась она, словно жевала корку лимона.

– Ладно, давай оставим это. Как у тебя дела? – сказал мужчина и встал поприветствовать свою гостью.

– Прости, я задержалась, – устало выговорила Любовь Петровна и обняла своего друга. – День ни к черту. Начиная с самого утра, все идет наперекосяк. – Мужчина после приветствия сел на свое место, аккуратно и выверенно, в то время как женщина устало рухнула на свое. Она поставила сумки на подоконник и жестом поманила к себе официанта. Тот подошел сразу же, и она ему бросила: – Мне капучино с сиропом на ваш вкус и ваш замечательный тирамису. – Официант записал заказ, но не успел и рта раскрыть, как она очередным жестом отпустила его. Она сложила пальцы вместе, поднесла их к лицу, сделала глубокий выдох и, улыбнувшись, обратилась к собеседнику: – Ну что, Лёнь, как твоя жизнь? Давно не виделись, что нового?

Мужчина горько усмехнулся и, поведя плечом, сказал своим бархатистым голосом:

– Не так уж и долго, но да, произойти успело многое. Никак привыкнуть не могу к новому образу жизни. Но дела идут в гору, – он сцепил кисти в замок и положил их на стол. На лице его расплылась уверенная улыбка. – Я же после того, как ушел из школы, занимаюсь репетиторством. Знаешь, дело тоже неблагодарное, но здесь полегче, да и к тому же все зависит от тебя. Если ты работаешь, то очень даже прибыльное, да и я сам себе расписание составляю. Единственная печаль, что с тобой стали видеться реже, – последнее предложение он сказал куда тише и печально улыбнулся, на мгновение замолчал, а затем продолжил: – Но, судя по сахарной бомбе, что ты собираешься съесть, твои новости выглядят поважнее.

Чуть взъерошенная женщина откликнулась на слова бывшего коллеги и давно уже друга, мягко улыбнулась и убрала рукой выбившуюся прядь волос цвета соломы.

– Да нет, – говорила она, словно настраивала гитару и никак не могла подобрать правильную тональность, – это потерпит, сейчас я хочу отвлечься и послушать тебя. – Она на некоторое время замолчала, о чем-то задумалась. На землю она вернулась, когда ей принесли ее десерт и напиток. – А, спасибо большое. – Она взяла барную ложку и с удовольствием съела пенку с капучино, потом аккуратно отломила кусочек пирожного. – Итак, продолжай, – и ласково улыбнулась.

Некоторое время текла приятная легкая беседа, они обсуждали, что же у них произошло нового. Леонид Владимирович был одним из тех, кто помог ей встать на ноги после потери любимого. Он был с ней в тот день и помог ей вынести первые удары судьбы. Она была ему благодарна, но чувствовала за собой некоторую вину, ведь из-за нее его успешная карьера учителя была разрушена. Но он преодолел и этот поворот судьбы и с достоинством встал на ноги. После увольнения из школы он был официантом и чернорабочим, чтобы хоть как-то заработать на жизнь, но потом он увидел для себя новый путь развития и очень скоро встал снова на гребень волны. Он искренне делился своими успехами и достижениями, она от всей души радовалась его удаче и успеху. Они оба, словно побитые собаки – когда плохо, зализывали раны друг друга; когда хорошо – как кошки, мурлыкали о хорошем. Но сегодня у них был разный настрой. Любовь Петровна постоянно отвлекалась и уходила в себя. Она никак не могла выбраться мыслями из этого утра. Конечно, это привлекло внимание ее хорошего друга. За все те беды, что прошли мимо них, они научились читать друг друга, как открытую книгу, и теперь это оказалось кстати.

Мужчина снова пригубил терпкий эспрессо, поставил его на стол и сказал:

– Давай, рассказывай. Я же вижу, что у тебя проблемы.

Услышав эту фразу, женщина съежилась, словно ребенок, которого поймали на горячем. Она виновато улыбнулась и сощурила один глаз.

– И все-таки ты заметил, – согласилась она. – Читаешь меня между строк, – она тяжело вздохнула, опустила голову, протянула к нему руку, сложив ладонь ковшиком.

– Значит, дело серьезное, – хитро, по-лисьи прищурился мужчина.

Он залез к себе в карман и вытащил пачку сигарет, самых дешевых, с гадким фильтром. Они предназначались не для успокоения или удовольствия. Они должны были пропитать легкие едким смолянистым дымом – вызвать боль, тем самым притупив другую, и помочь сказать то, что сказать было трудно. Сигареты были старыми, пачка – початой. Это был их ритуал для сокровенных разговоров. По заведенному обычаю, он на встречи носил сигареты, она – зажигалку. Раньше сигареты приносила Любовь, но с тех пор как Леонид потерял резную зажигалку, ее подарок, она приносила новую сама. Так и появился их обычай.

Несколько лет назад, еще до трагедии, в которой женщина потеряла себя, Леонид пережил схожую ситуацию. Он неожиданно потерял любимую женщину и ребенка, что та хранила под сердцем. Это для него было тяжелым ударом. Тогда он переломился и долго не мог прийти в себя, стал много пить и закурил. В тот трудный момент от него почти все отвернулись, но семья Любови Петровны не могла бросить друга. Они были теми, кто помог пережить ему случившееся. Она была тем, кто помог ему излить душу. Тогда они так же встречались, и женщина спокойно и чутко выслушивала все, что накопилось на душе у Леонида, аккуратно за руку выводила того из тьмы. И тогда она впервые присоединилась к его курению, взяв с него слово, что нигде больше он курить не будет.

Они могли в любой момент нарушить негласный обет – что тогда, что сейчас: купить сигареты и курить их при желании, но ни один этого не сделал. Они оба ненавидели этот едкий дым, но с ним было легче. Они оба не курили поодиночке, но впускали отраву внутрь, когда надо было поделиться проблемой и найти решения вместе. С ней было легче. Эта полупрозрачная лента дыма словно связывала их и помогала вывести наружу свои чувства.

Леонид Владимирович привычным движением достал сигарету из пачки и положил ее в руку женщине. Та села прямо, но расслабленно, второй рукой залезла в боковой кармашек сумки, достала зажигалку и после пары неудачных попыток зажгла сигарету и вдохнула едкую смолу. Боль растеклась по ее легким, а затем вместе с появившимся зудом дым вышел из нее и быстро улетел в работающую вытяжку.