Читать книгу: «О проблемах созависимости», страница 3

Бруно Беттельхейм описывал ситуацию, при которой вокруг узников создавалась среда, которая особым образом давила на них. Потому что каждого вручную расстрелять тяжело, поэтому создавались условия, при которых люди умирали от апатии сами. Если угасало личное делание, то человек переключался на внешний регламент. Его начинали интересовать только вопросы еды, он становился недееспособным.

Подробнее о процессе вхождения в регрессию и о способах сопротивления регрессии см. в тексте «Интеллектуальная деятельность как стратегия выживания в условиях тотального давления».⁶³

Бруно Беттельхейм описывал явление, которое можно сопоставить с тем, что называют созависимостью. Один из эсэсовцев, издеваясь над заключённым, сказал ему мыть ботинки. Дело в том, что если некачественную кожаную обувь, не имеющую подкладки, мыть водой, то, когда кожа будет высыхать, она станет твёрдой и начнёт натирать ноги в кровь. Заключённый носил потом ботинки и старательно продолжал их мыть, хотя другие заключённые справедливо замечали ему, что мыть ботинки повторно не обязательно, что это был именно акт издевательства. Вряд ли правильно принимать такую ориентацию заключённого на личность эсэсовца как любовь. О любви здесь речь не идёт.

Второй пример: «Кунг-фу Панда»

Другой пример, заимствованный из массовой культуры, – полнометражный мультфильм «Кунг-фу Панда». Современный концепт созависимости назвал бы мастера, возможно, созависимым. Но мы понимаем, сопоставляя ситуацию мастера с культурным феноменом и называя вещи своими именами, что там речь шла об ослеплённости гордостью. Мастер Шифу воспитывал Тай Лунга, сделал его сильнейшим бойцом. Но со временем Тай Лунг потерял все опорные точки и стал нести террор, хаос и разрушение. В кульминационной части мультфильма Тай Лунг избивает своего мастера, подобно ребёнку, который хочет как-то эпатировать и заставить родителей гордиться им. И он говорит, что делал всё, чтобы мастер им гордился. Он спрашивает мастера, которого он избивает, гордится ли мастер им. И Шифу говорит: «Я тобой гордился с самой первой секунды, и эта гордость меня ослепила. Я слишком сильно тебя любил и не увидел, во что ты превращаешься, во что я тебя превращаю». То есть речь идёт именно о слепоте и попустительстве. И здесь надо просто правильно назвать вещи своими именами, а не включать всё в концепцию созависимости. Потому что если включать все такие культурные феномены в одну концепцию, то концепция получается размытой. Кто-то будет её понимать как состояние, кто-то как комплекс поведенческих искажений и так далее.

Третий пример: Катерина Ивановна и Митя Карамазов; госпожа Красоткина

Ещё один пример – две женщины, описанные Достоевским в романе «Братья Карамазовы». Катерина Ивановна – её образ полностью укладывается в современную концепцию созависимости. Героиня считала, что она должна превратиться в инструмент, в машину для счастья Мити Карамазова. При том она считала, что должна стать для Мити богом, которому он будет молиться.

Екатерина Ивановна говорит Алёше Карамазову: «В этих делах, Алексей Фёдорович, в этих делах теперь главное – честь и долг, и не знаю, что ещё, но нечто высшее, даже, может быть, высшее самого долга. Мне сердце сказывает про это непреодолимое чувство, и оно непреодолимо влечёт меня. Всё, впрочем, в двух словах, я уже решилась: если даже он и женится на той… твари, – начала она торжественно, – которой я никогда, никогда простить не могу, то я всё-таки не оставлю его! От этих пор я уже никогда, никогда не оставлю его! – произнесла она с каким-то надрывом какого-то бледного вымученного восторга. – То есть не то чтоб я таскалась за ним, попадалась ему поминутно на глаза, мучила его – о нет, я уеду в другой город, куда хотите, но я всю жизнь, всю жизнь мою буду следить за ним не уставая. Когда же он станет с тою несчастен, а это непременно и сейчас же будет, то пусть придёт ко мне, и он встретит друга, сестру… Только сестру, конечно, и это навеки так, но он убедится, наконец, что эта сестра действительно сестра его, любящая и всю жизнь ему пожертвовавшая. Я добьюсь того, я настою на том, что наконец он узнает меня и будет передавать мне всё, не стыдясь! – воскликнула она как бы в исступлении. – Я буду богом его, которому он будет молиться, – и это по меньшей мере он должен мне за измену свою и за то, что я перенесла чрез него вчера. И пусть же он видит во всю жизнь свою, что я всю жизнь мою буду верна ему и моему данному ему раз слову несмотря на то, что он был неверен и изменил. Я буду… Я обращусь лишь в средство для его счастия (или как это сказать), в инструмент, в машину для его счастия, и это на всю жизнь, на всю жизнь, и чтоб он видел это впредь всю жизнь свою! Вот всё моё решение! Иван Фёдорович в высшей степени одобряет меня»²⁴.

Она говорила, что Митя должен забыть в ней женщину, что она хочет его «спасти навеки»: «Давно знаю, и знаю наверно. Я в Москве телеграммой спрашивала и давно знаю, что деньги не получены. Он деньги не послал, но я молчала. В последнюю неделю я узнала, как ему были и ещё нужны деньги… Я поставила во всём этом одну только цель: чтоб он знал, к кому воротиться и кто его самый верный друг. Нет, он не хочет верить, что я ему самый верный друг, не захотел узнать меня, он смотрит на меня только как на женщину. Меня всю неделю мучила страшная забота: как бы сделать, чтоб он не постыдился предо мной этой растраты трёх тысяч? То есть пусть стыдится и всех и себя самого, но пусть меня не стыдится. Ведь Богу он говорит же всё, не стыдясь. Зачем же не знает до сих пор, сколько я могу для него вынести? Зачем, зачем не знает меня, как он смеет не знать меня после всего, что было? Я хочу его спасти навеки. Пусть он забудет меня как свою невесту! И вот он боится предо мной за честь свою! Ведь вам же, Алексей Фёдорович, он не побоялся открыться? Отчего я до сих пор не заслужила того же?»²⁵. Алёша же сказал ей: «Дмитрия надрывом любите… внеправду любите… потому что уверили себя так…». Сам Митя вот что сказал о ней: «Она свою добродетель любит, а не меня».

Сам Митя Карамазов говорил про неё, что она – «инфернальная душа и великого гнева женщина». О чём идёт речь? Если человек постоянно гневается, значит, он одинок. А раз он одинок, у него затруднён приток жизненных содержаний, с которыми человек строит свою личность, с помощью которых осуществляется культурное возрастание.

В работе «Мировоззренческий сдвиг – детонатор наркотического бума и распада общества» было показано, что человек, выпавший из культуры, может осмыслить только текущее мгновение, то есть сиюминутное переживание.

См., к примеру, часть 1-ю, главу «В условиях отсутствия ориентиров человек выбирает "сиюминутное"».⁶⁴

И примечательно, что Алёша Карамазов сказал, что Митя Катерине Ивановне таким и нужен, чтобы «созерцать беспрерывно свой подвиг верности»²⁶. То есть хоть Достоевский и не расшифровал здесь всё до конца, но можно предположить, что измены Мити, что его какие-то реплики, обижающие Катерину Ивановну, становились для неё содержанием жизни. У неё не было подруг, с кем она могла бы обсуждать жизнь в её полноте и красоте, но так как рядом был Митя, ей было постоянно о чём думать, о чём переживать, ну и в каком-то смысле даже жаловаться.

Вторая женщина – госпожа Красоткина. Достоевский описывает мальчика Колю Красоткина, который был дерзок не по годам. Глава, в которой описывается Коля, так и называется – «Коля Красоткин». Коля в принципе демонстрирует какие-то признаки девиантного поведения, насколько они могли существовать в том социуме, который был описан Достоевским. Потому что там какие-то нормы морали всё-таки были, поэтому человек в девиантном поведении всё-таки не переходил через определённые грани. Итак, госпожа Красоткина полностью переключилась на своего сына, и даже когда ей один учитель сделал предложение, она отказалась, посчитав, что она тем самым предаст своего сына. Хотя, если бы она спросила сына, то, возможно, он маму бы поддержал, потому что мальчику всё-таки было бы как-то комфортнее существовать в полной семье, рядом с отцом. И по сути, вот эта её некая мягкотелость привела к тому, что мальчик был вынужден уходить в девиантное поведение, чтобы доказать другим мальчишкам, что он не маменькин сынок.

Достоевский пишет: «Живёт она честно и робко, характера нежного, но довольно весёлого. Осталась она после мужа лет восемнадцати, прожив с ним всего лишь около году и только что родив ему сына. С тех пор, с самой его смерти, она посвятила всю себя воспитанию этого своего нещечка мальчика Коли, и хоть любила его все четырнадцать лет без памяти, но уж, конечно, перенесла с ним несравненно больше страданий, чем выжила радостей, трепеща и умирая от страха чуть не каждый день, что он заболеет, простудится, нашалит, полезет на стул и свалится, и проч., и проч. Когда же Коля стал ходить в школу и потом в нашу прогимназию, то мать бросилась изучать вместе с ним все науки, чтобы помогать ему и репетировать с ним уроки, бросилась знакомиться с учителями и с их жёнами, ласкала даже товарищей Коли, школьников, и лисила пред ними, чтобы не трогали Колю, не насмехались над ним, не прибили его. Довела до того, что мальчишки и в самом деле стали было чрез неё над ним насмехаться и начали дразнить его тем, что он маменькин сынок. Но мальчик сумел отстоять себя. Был он смелый мальчишка, «ужасно сильный», как пронеслась и скоро утвердилась молва о нём в классе, был ловок, характера упорного, духа дерзкого и предприимчивого. Учился он хорошо, и шла даже молва, что он и из арифметики, и из всемирной истории собьёт самого учителя Дарданелова. Но мальчик хоть и смотрел на всех свысока, вздёрнув носик, но товарищем был хорошим и не превозносился. Уважение школьников принимал как должное, но держал себя дружелюбно. Главное, знал меру, умел при случае сдержать себя самого, а в отношениях к начальству никогда не переступал некоторой последней и заветной черты, за которою уже проступок не может быть терпим, обращаясь в беспорядок, бунт и в беззаконие. И однако, он очень, очень не прочь был пошалить при всяком удобном случае, пошалить как самый последний мальчишка, и не столько пошалить, сколько что-нибудь намудрить, начудесить, задать «экстрафеферу», шику, порисоваться. Главное, был очень самолюбив. Даже свою маму сумел поставить к себе в отношения подчинённые, действуя на неё почти деспотически. Она и подчинилась, о, давно уже подчинилась, и лишь не могла ни за что перенести одной только мысли, что мальчик её «мало любит». Ей беспрерывно казалось, что Коля к ней «бесчувствен», и бывали случаи, что она, обливаясь истерическими слезами, начинала упрекать его в холодности. Мальчик этого не любил, и чем более требовали от него сердечных излияний, тем как бы нарочно становился неподатливее. …Дарданелов, человек холостой и нестарый, был страстно и уже многолетне влюблён в госпожу Красоткину и уже раз, назад тому с год, почтительнейше и замирая от страха и деликатности, рискнул было предложить ей свою руку; но она наотрез отказала, считая согласие изменой своему мальчику, хотя Дарданелов, по некоторым таинственным признакам, даже, может быть, имел бы некоторое право мечтать, что он не совсем противен прелестной, но уже слишком целомудренной и нежной вдовице. …После случая на железной дороге у Коли в отношениях к матери произошла некоторая перемена. Когда Анна Фёдоровна (вдова Красоткина) узнала о подвиге сынка, то чуть не сошла с ума от ужаса. С ней сделались такие страшные истерические припадки, продолжавшиеся с перемежками несколько дней, что испуганный уже серьёзно Коля дал ей честное и благородное слово, что подобных шалостей уже никогда не повторится. Он поклялся на коленях пред образом и поклялся памятью отца, как потребовала сама госпожа Красоткина, причём «мужественный» Коля сам расплакался, как шестилетний мальчик, от «чувств», и мать и сын во весь тот день бросались друг другу в объятия и плакали сотрясаясь»²⁷.