Читать книгу: «Тайна белой вишни», страница 2

Глава 6. Аптекарь и квитанции

Аптека Михаила Купина стояла в квартале, где улица разворачивалась в сторону речки, и где люди, если и замедлялись, то чтобы взглянуть на объявления о ярмарках и на старые вывески. Внутри пахло травами и аптекарской пылью. Запахи, которые казались знакомыми как детская колыбельная. Купин встретил Анну у прилавка, на лице была усталость, но в глазах виднелась решимость.

– Я не знаю, что ещё сказать, – начал он, поставив перед Анной пакет, завёрнутый в газету. – Есть у меня журнал выдач. Я записывал. Я думал, что это всего три саженца… Но записи, они есть. Я не хотел врать, я хотел помочь Никите.

Анна взяла журнал. Страницы были плотные, в тетради аккуратный, ровный почерк, без торопливости. На строке, отмеченной датой «12/08», было записано: «Выдано: 3 саженца, мешковина – эксп. Арх.. Получатель: Mихаил Харитонов. Наличные: 20 000 р. Примечание: Подарок, не для продажи». Под записью стояла подпись Купина и смятая печать от какой-то наклейки.

– Ты помнишь цену? – спросила Анна, чувствуя, как нить истории всё туже затягивается вокруг цифр.

– 20 тысяч это много для меня, – признался он. – Я отдал деньги Никите часть на крышу аптеки. Остальное ушло на лекарства, что ли. Я не думал, что это будет началом всего. Потом, через пару дней, пришёл человек с визиткой. Сказал: «Я коллекционер, Михаил Харкoв (он произнёс иначе, но записал как Харитонов)» – уточнил Купин. – Он сказал: «Я возьму два саженца, а третий останется у вас, как залог». Я дал. Он ушёл с наличными. Я не знаю, кто дал приказ взять остальное.

Анна усмехнулась горько: заложить саженец как залог, та самая простая фраза, в которой прячется много обмана. И она знала: если Харитонов действительно пришёл за музеем, то где бумага? Где записан заказ? Где платёж по безналу, для такой суммы это странно, что всё наличными.

– Мы должны проверить банковские переводы, – решила Анна. – Может быть, были перечисления, которые мы сможем связать. Но кто мог платить наличными двадцать тысяч, у нас таких немного.

Купин покачал головой.

– Он платил налом. Я помню, что он дал банкноты, как будто так проще. Попросил, чтобы я не оставлял следов на компьютерном чеке. Я не думал, что он планировал грязь. Он просто был уверен в себе. – Он опустил взгляд. – Я дал ему всё. И потом видел у Никиты спор с кем-то в поле. Я слышал: «Вы не получите их, если будете так вести себя». Потом был шум и ругань. Я думал, что это просто разговор. Я не представлял, что всё кончится полным молчанием.

Анна положила руку на журнал и подумала о людях, которые приходят и суют деньги в руки как в заговор: деньги – это способ молниеносного решения проблем, но и способ покрыть следы. Она решила спросить о визитке.

– На визитке были номера? – тихо произнесла она.

– Да, – ответил он, – но в конце номера были стерты последние две цифры. Кто-то умышленно. Я вырезал угол визитки и сунул в ящик, – он показал, где лежала половинка. – Там были инициалы «M.Х.» и слово «коллекционер».

Анна записала всё в блокнот. Деньги, визитка, мешковина, всё сложилось в схему, которая требовала проверки: откуда деньги, кто запрашивал саженцы, кто перевозил их глубокой ночью. Но вопросов становилось ещё больше: кто такой коллекционер и почему у него связи с теми, кто ставит подписи на актах?

– Ты видел кого-то ещё? Машина? Цвет? – спросила Анна.

Купин почесал подбородок.

– Машина чёрная. У него был водитель в толстом пальто. Остановились у пансиона «У Серёги». Я видел их снимавшими вещи. Но я думал: музей, коллекция. Люди собирают. – Он замолчал. – Потом ко мне приходил тот юрист, Алексей. Он просил у меня расписки, вроде как для документации. Я не дал. Я чувствовал, что это не чисто. Но деньги нужны, Анна. Помнишь?

Эта простая и горькая правда, когда человек попадает в сеть нужды, прозвучала как приговор. Купин не был злодеем, он стал пешкой в игре. Игра, в которой у каждого свои мотивы, и где перевод денег превращается в молчание.

Анна поднялась. Она знала, что нужно сделать – проверить банковские операции на имя поставщиков мешковины; спросить у директора пансиона, были ли какие-то странные гости; найти контакты коллекционера; и самое главное – запросить у нотариуса все недавние изменения в документах, касающихся земли Громовых.

– Спасибо, Миша, – сказала она. – Твои записи это не только деньги. Это доказательство. Не переживай, мы постараемся, чтобы всё было честно.

Купин кивнул, словно услышал молитву, что не всё потеряно. Он принёс чашку чая и сел рядом, и на его лице хотя и сияла усталость, но появилось маленькое облегчение: он сделал первый шаг – сказал правду. В этом городе признаваться было почти опасно, но молчать было дороже.

Когда Анна шла по улице, у неё в голове крутилась мысль: «Если у Харитонова есть деньги и связи, то у кого ещё есть мотивация? Кто готов платить за редкость, за устойчивость сорта? Кто думает о гектарных поставках?» Ответ был очевиден – фирмы. И одна из них, названная вскользь Павлом, «АгроВек». Это название нельзя было оставить без проверки: кто стоит за ним, кто в мэрии с ним близок, и кто в возрасте, где слова и чернила могут решать судьбы земли.

Она зажгла фонарик на мобильном и записала в блокнот: «Проверить пансионат; банковские переводы с датой 12/08; квитанции Купина; контакты M.H.; запросы в «АгроВек»; нотариус – акты 1976 и 1952». В её голове рождался маршрут, как маршрут следопыта: от аптеки до нотариуса, от нотариуса к директору пансиона, от пансиона к следу в архиве. Шаг за шагом ниточка превращалась в верёвку, и железная мысль укреплялась: чтобы распутать эту сеть, нужны будут люди, готовые смотреть в лицо правде.

Анна потянулась за пальто и пошла дальше – туда, где хранилась бумага, где жили подписи, где, быть может, и лежал дневник Никиты.

Глава 7. Приезд коллекционера

Пансионат «У Серёги» стоял на перекрёстке трассы и просёлка – низкий дом с вывеской, где ночевали дальнобойщики, приезжие лесорубы и те, кто не хотел объяснять, зачем он вообще едет в этот район. Комната на втором этаже, в которой он остановился, выходила на дорогу. Из окна было видно, как в ночи в кромешной тьме спускаются машины – ровные, неспешные, как приливы.

Когда Анна вошла в зал, он уже сидел у окна: высокий, в тёмном пальто, рубашка без броской отделки, на лице рассматривалось лёгкое безразличие. За его спиной стоял чемодан, аккуратно вдоль стены. Вокруг витал запах одеколона и дерзость перекрёстка московских и провинциальных троп. Он смотрел на гостей так, будто имел право на каждого, и это право было куплено. Харитонов поднял руку, как бы приглашая подойти.

– Мадам, – произнёс он ровно, – кажется, вы интересуетесь сельским хозяйством не понаслышке.

Его голос был ровный, с лёгкой южной гранью, которую Купин описал как «не наш». Анна не назвала себя сразу. Она знала, как вести игру: сначала слушать, потом уже ткнуть. Но в его глазах было не только хищничество коллекционера: была и выученная вежливость, и уверенность человека, у которого есть деньги и покупательская власть.

– Меня зовут Анна, – ответила она спокойно. – Меня интересует то, что вы купили у аптекаря. Мне кажется, это важно для всего города.

Харитонов усмехнулся. – Я покупаю многое, – сказал он. – Редкости. Реликвии. Семена, особенно редкие, представляют интерес не только коллекционеров. Они нужны и научным центрам, и ботаническим садам. Вы хотите, чтобы я объяснил экономику? Или вам важна романтика?

– Мне важна правда, – ответила Анна. – А правда сейчас пахнет деньгами и мешковиной.

Он наклонился вперёд, и его взгляд стал мягче, как у человека, который учитывает каждое слово собеседника.

– Смотрите, – сказал он. – Я не вор. Я платил. Я оформлял. Я не пришёл в ваш город за тем, чтобы ломать жизнь людям. Я пришёл за сохранением. Не всем же годам суждено уйти в землю. Мы можем сохранить генетику, уберечь от болезней.

– А кто сказал, что для сохранения нужно вывозить растения из их места? – спросила Анна. – Где граница между сохранением и ограблением?

– Граница в бумагах, – ответил он сухо. – В договорах. В лицензиях. И если вы мне покажете бумаги, говорящие, что эти саженцы являются музейной редкость, то я всё объясню. – Он посмотрел на неё с вызовом, будто предлагая: «Давай проверим».

– Бумаг нет, – сказала Анна. – Есть письма и договор 1952 года, там говорится: «не выкорчёвывать, не отчуждать». И есть люди, которые утверждают, что вам заплатили наличными.

Харитонов усмехнулся, но в его улыбке появилась тонкая тень раздражения.

– Наличные это удобный инструмент. А договоры вещи, которые можно трактовать. Я не люблю идеализм на языке права. Я люблю решения.

Тут в зал вошёл человек средних лет в небрежной куртке – неформальный посыльный Харитонова. Он подошёл к коллекционеру и прошептал несколько слов ему на ухо. Харитонов кивнул и обратился к Анне:

– Я понимаю вашу ревность к истории, мадмуазель… Анна? – сказал он, так мало заботясь о прозвучавшем имени. – Но вы должны понять, что если мы сажаем эти саженцы в ботаническом саду, вы делаете добро не только Городу, но и будущему. Может быть, тогда у вас появится спонсор на реставрацию библиотеки.

Предложение было рассчитано: в нём была и искра добра, и наркотик выгодного обмена. Анна почувствовала, как легко для некоторых людей обменять «память» на «реставрацию». Но она видела ещё и другой слой: в мягком «я дам» было скрыто «я куплю», и при покупке далеко не всегда сохраняют происхождение.

– Где находятся документы о покупке? – спросила она. – Чеки, уведомления, назначение средств?

– Это внутренние бумаги, – сказал Харитонов. – Я не хочу, чтобы в деревне на этом разводили шоу. Договоры лучше оформляются без лишних свидетелей.

– Тогда почему вы были у Купина с наличными? – надавила Анна. – Почему визитка со стиранием телефонных цифр?

Он улыбнулся в который раз, и на этот раз улыбка звучала как признание.

– Это были просто переговоры. Личные договорённости между коллекционером и локальными владельцами. У людей разные взаимоотношения с собственностью. Некоторые хотят сохранить, другие – купить, третьи – забыть. Я не вмешиваюсь в семейные драмы.

Анна встала. Её терпение имело пределы.

– Если коллекционер это цена, то мы должны знать хотя бы, куда ушли эти растения. Я пойду дальше, – сказала она. – И если вы не вор, то думаю, у вас не будет проблем ответить на вопросы полиции.

Харитонов посмотрел на часы медленно, как будто рассчитывая время.

– Полиция институция, – сказал он. – Я с ней сотрудничаю, когда надо. Но не стоит делать из мухи слона. Я приеду ещё раз. Может быть, мы найдём общий язык, и вы получите свою реставрацию.

Он встал, пожал руку Анне, холодно, по-деловому и вышел из зала, уходя в коридор. Его фигура исчезла под шум мотора. Он сел в чёрную машину и уехал, оставив за собой мягкий шлейф одеколона и тяжёлую тишину в зале.

Анна осталась сидеть и понимать, что её диалог с человеком состоялся не на плане морали, а на языке выгод. Её следующие остановки, пансионат и ночной маршрут у поля, должны были дать ей другие ответы. Харитонов уехал, но его следы остались: визитка, пачка наличных в аптеке, «47» на номере – всё это складывалось в линию, которой нужно было следовать.

Она вышла на улицу и внизу у крыльца пансионата увидела движение: двое мужчин сгружали в машину деревянные ящики, аккуратно упакованные под мешковину. Машина была чёрной. Номер – конец 47. Сердце Анны резко сжалось.

Она отступила в тень и наблюдала. Те, кто загружал ящики, двигались с тем спокойствием людей, которые знают, что делают. Они не суетились. Они были профессиональны. Это не были случайные воры. Это были люди системы – исполнители. И система эта была явно больше одного коллекционера.

Глава 8. Ночной визит

Ночь опустилась как плотная бумага. Всё, что могло шуршать, шуршало тихо: листья, трава, покоящиеся насекомые. Анна стояла в тени поодаль от ворот поля, вместе с ней были Купин и Тамара. Они держали фонарики и старались не издавать лишних звуков. Их план был прост: поймать на месте тех, кто вывозил саженцы, и собрать доказательства – мешковину, следы, возможно, визитку, брошенную в углу.

– Если они увидят свет, – прошептал Купин. – Исчезнут. Они, как водяные. Их не поймаешь, если сразу идти.

– Поэтому мы и стоим в тени, – ответила Тамара. – Чтобы они подошли сами. Если у них есть долги совести, они покажут следы.

Первые полчаса прошли в том, что в лесу слышались только их вздохи и отдалённый лай собак. Над полем парил холодный месяц. Анна мысленно прокручивала список: «записать номер – 47; визуально определить, кто в пальто; если увидим мешковину – взять образец; не вступать в глупую драку; позвонить Сергею Петровичу как только увидим доказательства». План был мягким и одновременно жёстким: взять улик, не стать частью драмы.

Тут в ряд деревьев протянулся тонкий свет фонаря в человеческом ритме шагов. Два силуэта – один выше, другой ниже – медленно скользнули между рядами, как рыбы среди стволов. Они двигались расчётливо: один с фонариком, другой с небольшим сверкающим инструментом (складная лопата). Их движения вызывали не ощущение паники, а отточенной работы: они знали, как копать, как резать корни, как не оставлять лишних признаков.

Анна прижалась к стволу, фонарик в руке почти не дрожал. Она наблюдала, как фигура опустилась в третьем ряду, там где вчера мерцала белая ягода. Мужчина начал аккуратно выкапывать саженец, в то время как второй держал мешковину, разложенную, и подносил туда корни. Движения были быстрой, тихой рутины. В воздухе стоял запах земли и, если прислушаться, лёгкая нота железа – та самая, что была в бутылке Тамары.

Один из мужчин поднял голову. На секунду их глаза встретились, и Анна почувствовала, как сердце застучало быстрее. Его лицо было закрыто капюшоном. Силуэт знакомый: три дуги на подошве ботинка светились на глине – тот самый рисунок, который она видела прежде. Вокруг него аккуратность: зимняя точность в движениях.

Он повернулся к своему напарнику и пробормотал что-то. Слова были невнятны, но в них скользнула фамилия: «Харков/Харитонов» – коротко и в порядке.

– Харк… – ответил тот. – Не мешай. Быстрее.

Работа шла по плану: вытащили пару саженцев, положили в мешковину, зашили грубо, положили в ящик. Потом они стали закапывать ямку, чтобы скрыть следы, вытирали руки, и незаметно ушли прочь, по просеке к машине. В тот момент, когда их шаги стихли, Анна увидела, что на одном из колен у напарника остался клочок белой земли, она сверкнула в лунном свете.

Она вышла из укрытия прежде, чем кто-то успел вернуться. Место было аккуратно заправлено: небольшая ямка, торчащая трава, как будто никто ничего и не трогал. Но в траве блеснул кусок ткани: крохотный отрезок мешковины со знаком «ЭКСП…». Рядом маленький бумажный листок, зажатый между корнем и землёй, с каракулями: «– M.Х. – K». Анна осторожно подцепила листок перчаткой и положила его в пробковый пакет. На нём были чернила, те же самые, корявые, как правая рука торгашей.

Она слышала, как далеко в поле шуршит мотор: машина уехала. Сердце её разрывалось – это был шанс. Она не стала звонить в полицию, она знала, что стражи порядка могли спугнуть следы. Она позвонила Сергею Петровичу и коротко сказала: «Они приходили. Я взяла листок и кусок мешковины. Приезжайте тихо».

Вскоре показались фонари той самой участковой машины: свет падал аккуратно, как добрый нож. Инспектор вышел с двумя подмогами. Они обошли место, собрали следы: ботинок, отпечатки колес, кусочки мешковины. Анна передала им пакет с листком. Купин дрожал, но держался.

– Это то, что мы искали, – сказал один из полицейских. – Но они уже уехали. Возможно, это та самая машина, что была у пансионата. Номер мы запомним.

Они записали и сфотографировали всё, что могли. В руках у Анны оставался листок с подписью и крошкой белой земли. Лицо её было усталым, но в глазах была решимость: ниточки становились реальностью.

На обратном пути к дому Тамары они молчали. Каждый думал о том, как много люди теряют ради наживы и как тонки те нити, которые превращают селение в арену для торговли. В этот момент Тамара сказала тихо:

– Они вернутся. И если им дадут время, они обчистят весь сад. Нам нужно действовать резче: публиковать, требовать защиты, не прятать доказательства.

Анна кивнула. Она знала, что это значит расставить сети: написать в газету, призвать на помощь учёных, найти дневник Никиты и поставить его в центр. Бой за память переходил в открытую фазу.

И в то же мгновение, когда они подходили к мосту, машина вдалеке зажгла фары и медленно уехала в сторону трассы. Номер, окончание 47, виднелся на табличке. На заднем стекле маленький след клея, как будто опечатка: знак, что вещь была принята на склад. Анна прижала листок бумажки к сердцу и поняла: это только начало.

Глава 9. Тени за окнами

Утро было прозрачным и глухим, как кинолента перед монтажом: всё видно, но смысла ещё нет. Анна проснулась от того, что ей показалось, что кому-то хотелось проверить, в какие стороны у неё смотрят глаза. На подоконнике виднелся отпечаток ладони: аккуратный, словно оставленный кем-то, кто привык к делам бумаги, а не к ночным шалостям детей. Рядом с ним лежал белый конверт, прижатый камушком.

Она развернула его на кухонном столе. Внутри находилась фотография и кусок машинописного текста.

На фото изображён мужчина в сером пальто, с лёгкой сединой, сидящий в каком-то пригородном кафе. В его руках папка. Под изображением подпись: «Кравцов – Трасса 18, Северо-Восток». На машинописной строке: «Вы в правильном направлении. Но К. не тот, кем кажется.»

Сердце Анны подёрнулось тревогой. Кто бы ни оставил это, он знал про её интерес к Кравцову и знал, что она ищет. И, что хуже – кто-то пытался направлять её расследование, вмешиваясь в неё со стороны. Этот «кто-то» либо пытался помочь, либо подставить.

Она позвонила Сергею Петровичу ещё не успев допить кофе.

– Приеду через пятнадцать минут, – услышала она в трубке. – И не ходи в архив одна. Люди, которые шьют и режут бумаги, иногда режут и живых.

Когда Сергей приехал, на лице его было то спокойствие, которое бывает лишь у тех, кто видел много человеческих драм и научился отделять паники от фактов.

– Кто-то играет, – сказал он, почесывая переносицу. – Либо пытается помочь, либо хочет запутать. Такое предупреждение… либо серьёзно, либо вызывающе. Мы проверим окрестности. Ты слышала что-то ночью?

– Нет, – ответила Анна. – Только ощущение, что кто-то следит.

Сергей покачал головой.

– В этом деле заметно, что есть управленцы. Люди, как Харитонов, купят саженцы и уедут. Но есть те, кто придумывает, кто откуда и как. Тебя кто-то предупредил? Или нагнетает?

Анна показала фотографию. Сергей долго всматривался.

– Кравцов? – пробормотал он. – Имя знакомое: бывший техник геологоразведки, лет под шестьдесят. Помню его по делам, точные руки. Но «не тот, кем кажется» – это что? Подстава или правда? Мы проверим его, но аккуратно. Он не переходит на угрозы. Это кто-то с раздутой самооценкой.

Они отправились по адресам. Сначала офис, где раньше работал Кравцов. Дом с облупившимся фасадом. В приёмной висела старая карта района. На столе лежали книги с просечками и отчёты, в углу была пачка бумаг, на которых кто-то аккуратно вырезал углы. В помещении стоял запах керосина и копоти, как будто кто-то долго греется у печи.

В подсобке, под старыми чертежами, что-то шуршало. Анна подошла ближе и увидела стопку конвертов, аккуратно перепрятанных. На одном осколок печати с буквами «ЭКСП». Она взяла его в руки, почувствовав, как память города приобретает вес.

– Он приходил сюда? – спросил Сергей в полголоса.

Из коридора показалась склонившаяся фигура. Кравцов выглядел очень усталым, почти сдавшимся человеком. Его плечи были узкими, а взгляд прилежным.

– Вы, наверное, та самая, кто любит бумагу, – сказал он тихо, словно это было обвинение и признание одновременно. – Я знаю, зачем вы пришли.

– Мы не хотим обвинять, – ответила Анна. – Мы хотим понять. Мне прислали ваше фото с подписью «не тот, кем кажется». Кто прислал не знаю. Но я хочу услышать вашу версию: что вы знали об экспедиции, об «ЭКСП…», и почему ваша подпись оказалась в бумагах, которые привели к исчезновению Никиты.

Кравцов уставился в окно, затем сел, руки у него дрожали лёгкой дрожью человека, который боится слова «правда».

– Я работал с образцами, – начал он. – Мы брали почвы, мы брали семена. Я техник. Я подписывал журналы. Но подписи, которые теперь пускают по делам не мои. Меня просили расписаться под актами. Кто-то говорил: «Подпиши, и всё будет в порядке». Я подписал, думая, что это деловой учёт. Позже я узнал, что эти бумаги использовали для перевода прав и отчуждения. Меня шантажировали. Сказали: «Если не подпишешь – твоей дочери не дадут лечение». Что я мог сделать?

Его слова были просты и тяжки, как железная деталь. Анна узнала в них те голоса, которые слышала раньше: голос нужды, голос страха. Но были и детали: «штаб», «адреса», «перечисления». Кравцов вытянул из кармана листок.

– Это запись, – сказал он, – которую я сделал для себя, чтобы помнить имена. Тут есть «47», «поставщик», «Харитонов Михаил». Но там есть и дата – 12 августа. Я думал, что смогу вытащить свою дочь из игры. Я ошибался.

Анна смотрела на строки и поймала, как слова начинают складываться в карту: «47» – машина, которую видели у пансионата; «М.Х.» – Харитонов; «эксп.» – архангельские мешковины. Но самое опасное то, что документы были подделаны.

– Кто ещё был вовлечён? – спросила она.

Кравцов опустил глаза.

– Юрист Руднев. Он приходил ко мне с бумагами и просил «признаков». Он не поднял руку, – сказал Кравцов, – но его почерк в списках как кукольник. Я думал, что бумага решает всё. Теперь же я вижу, что бумага рубит жизни.

Анна почувствовала, как в горле сжалось. Была цепочка, и в ней были места, где закрываются глаза: юрист, коллекционер, посредник с «47», и люди, готовые подкупать аптекарей и шантажировать тех, кто подписывает. И где-то в центре лежала та самая белая ягода, вроде бы простая, а на деле оказывается ключ к целой экономике.

– Вы готовы пойти с нами в полицию и всё рассказать? – спросил Сергей.

Кравцов ответил не сразу. Его лицо исказилось борьбой.

– Я боюсь за дочь, – признался он. – Они до сих пор идут за теми, кто говорит. Но я хочу, чтобы это кончилось. Я готов сотрудничать, если нам дадут защиту. Если вы вернёте мне её жизнь.

Сергей посмотрел на него, потом на Анну. В его глаза упало твёрдое согласие.

– Мы попросим программу защиты свидетелей, – сказал он. – Но сначала фактология. Покажите, где хранили документы, где встречались люди. Мы проверим ваши записи и сопоставим подписи.

Кравцов показал карту, места встреч, имена, комнаты, где он подписывал. Среди них было и одно место, о котором он говорил неохотно: сарай у старого моста. Там проходили перегрузки, там складировались ящики. Он согласился показать дорогу.

Пока они собирались, дверь в приёмную приоткрылась. На пороге стоял мальчик – Катин сосед, который «всегда всё видит». Он принёс записку, зажатую в руке.

– Они сняли номер, – сказал он, – и уехали. Кто-то ездил со стороны трассы. Я видел машину. Она ехала быстро.

Анна взяла записку. На ней была только короткая фраза: «Они уже знают, что вы смотрите. Осторожно». Под ней знак, похожий на аккуратный крестик.

Кто-то наблюдал за ними, и наблюдение это не было случайным. Анна поняла, что их шаги – шаги в поле зрения людей, которые не прочь сжечь следы. Но была ещё сила напротив: бумага, архивы, свидетели. Они решили ехать к сараю под прикрытием следователей, и Кравцов повёл их по просеке, где когда-то тащили мешковины.

На подъезде к мосту кто-то свернул налево и, как тень, ускользнул. Машина, та самая с окончанием «47», мелькнула на отдалении и исчезла за поворотом. Сердце Анны подпрыгнуло: это уже была не случайность. Это была игра, где ставки стали слишком высоки. И она понимала, что если они найдут в сарае что-то существенное – это может изменить всё. Но если там не будет ничего – это будет ловушка.

Они пересекли мост, ступили в сарай. Внутри пахло смолой и старой землёй. Ящики были пусты, но следы шин свежие. На стене была, почти незаметная, карандашная метка – «47». Кто-то специально оставил знак: либо от гордости, либо по привычке. Под доской в углу лежал клок мешковины с отпечатком «ЭКСП». Рядом коробка, в которой отчётливо лежала визитка: половинка с надписью «M. Хар» срезанная, как бы специально.

Кравцов упал на колени. Он поднял визитку и, дрожащей рукой, положил её на ладонь Анны.

– Вот – сказал он тихо. – Это всё бумажки людей, которые играли по-крупному. Если мы установим всё правильно, то мы сможем показать цепочку. Но если кто-то услышит, то нам уже не уйти.

Сердце города бьётся медленно, но сейчас удары были слышны: кто-то в тени решил, что пора давить. Анна понимала: игроки не остановятся, пока не уляжется смена. Ей предстояло принять решение: сделать игру публичной или сначала проверить архивы и зафиксировать подписи, чтобы никто не смог подправить правду. В голове зрела мысль: «Публичность даёт давление и защиту, но риск открыт». Она почувствовала, как на неё смотрят тени: кто-то наблюдает, кто-то считает деньги, и кто-то молится, чтобы правда не вышла наружу.

Они вышли из сарая с визиткой в кармане, белым куском мешковины в пакете, и с ощущением следующего шага: документация. И пока машина уезжала прочь, оставляя за собой след «47», Анна понимала: игра началась всерьёз.