Читать книгу: «У страха рога велики», страница 2

–Что? Кому позвонить? Вы что с луны свалились?

– С поезда! В комбинат позвоните. Меня встречать должны!

– Какой комбинат? Вы что с луны? Напьются и шарахаются по ночам.

– Какой комбинат? У вас, что их десять?

Ревизор, наконец-то, нашел гербастое удостоверение, такие десятками продают в подземных переходах столицы, и тряс им перед стоящей за решеткой проводницей.

– У нас ни одного. До ближайшего.. –задумалась. – Километров двадцать. У-у-у.

Дошло до проводницы.

– Так вам на следующей станции надо бы было бы выйти. Там вас и встречают.

Через открытую дверь было слышно, как поездной диспетчер вызывал дежурную по станции и, махнув на пьяного пассажира рукой, она поспешила исполнять свой служебный долг.

– Да, я! Да, я! Я вас… – Разорялся ревизор на крыльце.

А что он им? Дежурная по станции боялась Ревизоров своих, которые по безопасности движения. А тут ревизор – чужой. Да еще пьяный.

– Я вас…

Не унимался ревизор, вцепившись в решетку. Его трясло с похмелья, трясло от злости, казалось, что он согнет прутья, пробьет бронированную дверь людского равнодушия к нему. К Нему!

– Не слышите?

Нашаренный в темноте камень загремел, отскакивая от металлической двери.

– Да я вас!…

На беду или на счастье ревизора ночевал у начальника станции сотрудник линейного отдела. Дело житейское, оба разведенные и не нам их судить. Дежурная по станции по рации прервала их сладкую бессонницу.

Куда-то, вместе с красной корочкой неизвестного происхождения, исчезло «Да я вас!». Не годились они для милицейского протокола. Начальник станции тоже нервничала. Как не крути, а вина проводницы. Согласно правилам железная дорога обязана доставить пассажира до станции назначения. При задержке; кормить и возместить моральный ущерб. Худая сделка, лучше драки. Ревизор поклялся мамой не писать жалобу, полицейский демонстративно порвал протокол о пьяном дебошире, дежурная по станции напоила чаем обоих. Начальник станции расстроено улыбалась. По разбитой притрассовой дороге предстояло дружку везти этого раздолбая до следующей станции. Не велико расстояние, туда обратно сорок километров, но ночи нет. А сколько их осталось? Пролетит бабье лето – не заметишь.

Горячий чай, да часок сна на тряской дороге, по которой уазик ползет перебиваясь то на первой, то на второй скорости; и у гостиницы ревизор вылез из машины в более-менее презентабельном виде.

–Ну, счастливо оставаться. Больше в дороге не пейте.

Пожурил на прощание капитан.

Горячий чай, утюг нашлись у дежурной. В кранах на удивление была горячая и холодная вода. Готовясь к командировке, ревизор прочел все, что нашел о комбинате и поселке. Неизгладимое впечатление произвели на него дорожные записки малоизвестной путаны от литературы. Которая, известным образом, затесалась к журналистам, сопровождавшим премьера в поездке по Дальнему Востоку. «Поселок задрипанный, люди зачуханные, даже кошки и те дранные», таково краткое содержание статьи. Интересно было бы посмотреть на неё, какая она; задрипанная, зачуханная, дранная? Вернее всего – все вместе!

Утро радовало прохладой. У входа в гостиницу стоял, сверкая зайчиками, «Nisan Patrol».

– Вас ждут!

Водитель услужливо стоял у открытой двери и закрыл её с мягким щелчком, не потревожив больную голову.

– Как добрались? Я встречал ночной поезд. Пассажиров не было.

– Спасибо. Хорошо.

Буркнул ревизор, пресекая дальнейшие расспросы, и не желая бередить, свежую рану.

Директор вышел из-за стола, сделал шаг навстречу. Наклонился. Пожал руку, справился о здоровье, о том, как добрался, устроился. Высокий, точнее длинный, таких в школе дылдами зовут. Стройный и гибкий как юноша Ревизоров не то что бы боялся, просто прекрасно понимал, что мелкая сошка, может оказаться особой приближенной или родственной к … В прочем без разницы к кому, ревизор, как муха не укусит, но нагадит.

– Так значит Михаил… – Он запнулся.

– Александрович. – Подсказал ревизор.

–Ага, Александрович. Значит по вопросу соблюдения режима экономии. Блюдем. Блюдем. Катя. – Позвал он секретаршу. – Пригласи Лидию Семеновну. А нам чаю. Или вам кофе? Катя чай.

Чай внесла не Катя. В строгом светлом платье, со строгой прической «А-ля Юля», и ледяным взглядом, вошедшая Лидия Семеновна напомнила Михаилу Александровичу завуча из школьных времен. Он почувствовал себя сопливым третьеклассником Мишкой. Да таких женщин любят отличники поэтической и боевой подготовки. Стихи Мишка не любил с первого класса, от армии Мишу, говоря современным языком, отмазала горячо любящая внука бабушка, так что из знаков отличия у него было только родимое пятно на неудобном месте; ни самому посмотреть – ни другим показать.

–Позвольте представить. – С легким поклоном директор взял поднос из дамских рук. Он умел быть галантным, хотя от женской красоты, следуя последней моде, получал только эстетическое наслаждение. – Михаил … Александрович. Прошу если и не любить, то жаловать обязательно. А вы Михаил Александрович жалуйтесь, жалуйтесь. Лидия Семеновна специалист отличный, но как у всякой прекрасной женщины у нее свои секреты.

Торопливо, выпив чай, директор поспешил раскланяться.

– Извините, рабочее время надо тоже экономить. Я по производству.

Пропуская в дверях, придержал Лидию Семеновну за локоток.

– Я надеюсь на вас. – И уже секретарше. – Катерина, я на руднике.

Катерина, сделав удивленные круглые глаза, согласно промычала; – Угу.

Убийственно легкое платье из тонкой материи на красивой женщине. В темноте коридора Лидия Семеновна плыла бестелесным светлым призраком. Как вспышка, на фоне открытой кабинетной двери, платье исчезало, без дыма сгорало, прекрасная фигура зрелой женщины ослепляла … и снова полумрак коридора с воздушным созданием, стучащим каблучками впереди, до следующей открытой двери.

Кабинет с задернутыми светлыми шторами, по ту сторону которых, томится влюбленное в эту женщину солнце. Но в кабинете снова строгая училка.

– Вот документация по созданию экономических и организационных условий для эффективного использования ресурсов. Отчеты по проведенным мероприятиям и принятые меры по устранению выявленных недочетов. Если возникнут вопросы, с удовольствием отвечу.

Стопа папок с подшитыми документами одним своим видом наводила тоску.

– Извините, я пока оставлю вас.

Лидия Семеновна достала из стола пачку сигарет и вышла из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь.

– Ну, чо? Как москвич?

Лидия Семеновна сделала неопределенный жест руками, сморщила носик.

– Не пойму. Толи бука, толи скромный, толи с похмелья. Пожуем – увидим.

– Ой. Семеновна. Да тебе любой мужик на один укус. Как твой Вася с тобой живет?

– Ну, мой-то, со мной живет. – Особо выделила Лидия Семеновна «со мной» и решительно загасила сигарету о стоящее на подоконнике блюдце. – Всё, девочки, по рабочим местам и никаких хождений.

– Стерва. – Бросила Нюра, едва закрылась дверь.

– А тебя жаба давит, что её и мужики любят, и начальство уважает, и муж на руках носит? Так родись красивой и умной.

– Ой, мамонька, роди меня обратно. – Рассмеялась молоденькая, всегда улыбчивая Лизка.

Открылась дверь.

–Всё, заканчивайте балаган. Работать, работать умницы мои распрекрасные.

– У, стерва.

Для себя, или про себя, вслед прошептала Нюра.

Работу Лидия Семеновна не запускала, приученная к аккуратности мамой, работавшей медсестрой в сельской больнице и отцом счетоводом, позже бессменным председателем, затем главой сельсовета. Циферка к циферке, бумажка к бумажке, все по полочкам, но работа не убывала, наоборот, с каждым днем её становилось всё больше. Кто только не требовал от нее отчета, за день, неделю, месяц, квартал. Дойдет до того, что за каждый час будут требовать, а с учетом непрерывности производства, весь отдел будет заниматься не планированием, а составлением отчетов. И главное, что их никто не изучает. Глянут на контрольные цифры и тут же забудут. В этом она убедилась по тем вопросам, которые ей задавали сверху, и ответы на которые она отправила еще неделю назад. Что звонить? Глянь у себя на столе. Вот и ревизор обложился папками. Листает. А вид как будто пред ним ответ запорожцев китайскому императору написанный финикийской клинописью. Ну и ладно, хоть не докучает глупыми вопросами. А может, в самом деле, застенчивый. А что? Москвичи тоже люди, не все же среди них хамы. Мелькают мысли в светлой головке, а глаза привычно пробегают по колонкам цифр, пальцы с неброским, ухоженным маникюром бегают по клавиатуре и вот уже циферки в нужной графе. Компьютер сам потом сложит, умножит, разделит, сравнит, выведет в сводный лист конечный результат в тоннах, рублях, процентах. Летит время. Устают глаза, бросает в сон.

– Михаил Александрович.

Задремавший незаметно для себя ревизор вздрогнул, на миг, утратив равновесие, качнулся в сторону.

– А?

–Михаил Александрович, – едва сдерживая улыбку и стараясь не смотреть на смутившегося мужчину, Лидия Семеновна продолжила, как будто ничего не заметила. – Обедать будете здесь, в столовой или поедете в гостиницу, в кафе? Автобус от площади в двенадцать и двенадцать тридцать, назад без десяти час и в час двадцать.

– А вы?

– Я домой. Меня муж кормит.

– Тогда, с вашего позволения, я поработаю. Что-то аппетита нет.

– Работайте, работайте.

Лидия Семеновна поправила у зеркала идеальную на взгляд мужчины прическу.

– Лидия Семеновна, – замялся с вопросом ревизор. – Где здесь туалет?

– Мужской по коридору направо, еще раз направо и в холе первая дверь слева. Приятного аппетита.– И выскочила за дверь, явно торопясь на автобус. Война войной – обед по расписанию.

«Стерва, но симпатичная и обаятельная, жаль, что муж кормит».

Аппетита действительно не было. Толи сало вчерашнее, толи огурчики с чесночком давили на печень. Подремать что ли? Но стол стал неудобным, никак ни мог приспособить руки, голову, в которую лезли всякие скабрезные мысли. Пройтись? Так направо, направо, еще налево. Щелк. Какой идиот выключил свет? Тьма кромешная. Обед и двери кабинетов закрыты. Ни лучика. На ощупь вдоль стеночки. Стена – дверь, стена – дверь, угол – тупик, дверь – за ней голоса. Осторожно постучал.

– Кого там? Обед.

Щелкнул замок металлической двери – свет. Солнце отражается в окнах соседнего здания, а в кабинете цветник и светло от улыбок девчат узнавших ревизора.

– Извините. Проходите.

– Проходите, пожалуйста.

– Мы думали свои. Пообедать не дадут.

– Вам чаю налить?

– А, может быть, кофе будете?

– А вас как зовут?

Михаил застыл у порога. Если в кабинете сидит пять женщин, одесский привоз справляет тихий час, тетя Сара спит. Войти в кабинет боязно, и бродить по темному коридору не хочется.

– Чаю. А вы?

– Мы бухгалтерия.

– А что вы здесь обедаете? Говорят столовая хорошая?

– Экономим.

–Зарплата маленькая?

– Нет, время экономим. Обедаем без отрыва от производства.

– А что в коридоре света нет?

–Экономим. Зачем свет, когда все на обеде.

Девчата откровенно издевались. Они смелые – гурьбой на одного, а останься с ней один на один в темном коридоре затихнет как мышь, почуявшая кота. Михаилу Александровичу хотелось сказать, что ни будь умное, веское, но в голове крутились только скабрезные мысли по поводу коротких юбочек, коленок, бедрышек и прочих симпатичных частей, которые девчата, подчеркнуто, демонстрировали, то, наклоняясь к нему, якобы подлить чаю, то, дефилируя между столами.

Загудел в углу вентилятор.

– Свет дали. Вам горячего подлить?

–Чаю? – Кофе?

–Нет, нет. Вы мне лучше ответьте; большой ли перерасход по заработной плате?

Лизочка сделала большие круглые глаза и губки «ню-ню», как у обезьянки из мультика про сорок восемь попугаев?

– Зарплата. Я свою, расходую за неделю, три недели сижу на перерасходе.

– Ваша, меня не интересует. По комбинату?

В кабинете сразу стало серо и пыльно от вороха бумаг и папок до этого неприметно лежащих на столах, подоконнике, выстроившихся на стеллажах и шкафу. Так перед затяжным ненастьем закрываются цветы и гаснут краски. Девчата дружно выпорхнули за дверь. Осталась только Нюра.

– Конечно, Михаил Александрович, есть перерасход заработной платы, но мы то здесь ни причем. Нам подают табеля, мы обсчитываем. Спрашивать надо с тех, кто их подписывает. Да, я не на зарплате, на материалах сижу, вот где вам скажу перерасход.

Такая уж она баба Нюра; зимой ей холодно и скользко, летом жарко и пауты донимают, весной и осенью грязь да дождь. Не лежится на складах материальным ценностям, а цены кусаются. За каждый килограмм, литр, метр надо высчитывать с зарплаты того, кто со склада получает, вот тогда перерасхода не будет, премия ИТР и её лично не уменьшится.

– Воруют, Михаил Александрович, воруют. Все воруют. Вы лучше с моим супругом поговорите, он лучше знает.

– Что, тоже ворует?

– Ну, вы скажете. Он главным диспетчером. Он на комбинате все знает. И про всех! Директор того не знает, что он знает. Он у меня дотошный. Он у меня…

Оседлала баба своего любимого конька, что-то базарное появилось в Нюре, так цыган расхваливает коня на продаже. Понесла «Трандычиха», останавливать её бесполезно и Михаил Александрович поспешил ретироваться.

Несмотря на закрытые шторы и открытую фрамугу в кабинете стало жарко. Исчезли ледяные искры в глазах Лидии Семеновны, они отсвечивали теплом домашнего очага. Заманчиво так поблескивали, вот только место у очага занято.

– Лидия Семеновна, в документации у вас, без сомнения, полный ажур. Я хотел бы ознакомиться с производством, хранением, использованием материалов. Резервы на бумаге не найдешь, а свежим взглядом, возможно и увижу, что-то для вас полезное.

– Н.., да. – качнула Семеновна головкой, искоса, но впервые с интересом глянув на него. –Н , да? С производством? Свести вас, что ли с главным диспетчером?

– Это – который, все знает?

– Да? – снова быстро брошенный искоса взгляд, (шустрый малый). – А впрочем, да. Не зря у нас его главным сплетником зовут. Все знает и первым доложит. Пойдемте, я провожу вас до диспетчерской, а то еще заплутаете в наших катакомбах.

Этажом ниже, за столом в творческом беспорядке от журналов, телефонов, раций всех мастей с авторучкой в одной руке, сотовым в другой, успевающая отдавать распоряжение в микрофон, с безумным видом сидела диспетчер. Выждав минуту, Лидия Семеновна обратилась к ней.

– Танечка, куда Спиридоныча задевала?

– Семеновна, я б и вас на фиг не видела. Шляется, сплетни собирает.

– Ты, чо, такая взъерошенная?

– Взъерошили, а вечером еще и … – глянула на присутствующего мужчину, прикусила язычок. – Просадка от нас, по 110 оба фидера посадили, а электрики на обеде. Пока нашла их, пока они причину, пока устранили, а виноват стрелочник.

–Ясно, Танечка. Но помочь? Кто на что учился. Так все-таки, где Спиридоныч?

– А он пока не утихнет, и все оборудование не запустим, здесь не появится. Ищите или в АТЦ, или хрен его знает где, но там где сейчас спокойно, где тенек и затишок. Десятый, десятый. Вы запускаться думаете? Машины к вам отправлены. Опять стоять будут?

– Пойдем, пойдем, а то и нам достанется.

Главный диспетчер стоял перед раскрытыми во всю ширь воротами цеха грузовых автомобилей. Черный проем высотой с трехэтажный дом притягивал к себе темнотой обещавшей прохладу по сравнению с залитой солнцем площадкой пред цехом. Но оттуда пахнуло жаром, копотью. В глубине сверкала электросварка, сизый дым тянулся к раскаленной металлической крыше. Сергей Спиридонович, стоя на границе тени о чем-то оживленно разговаривал с рабочими. В замасленной робе, они держали сигареты в черных от мазута руках и посмеивались над его болтовней.

– Сергей Спиридонович, вас директор ищет.

– А, я… – Сразу сник Спиридоныч. – Вот надо уточнить у начальника колоны график выхода…

Скучно оправдывался невысокий, несмотря на жару, одетый в синий, итээровский рабочий костюм с эмблемой предприятия, лысеющий мужчина неопределенного возраста. Пятьдесят, шестьдесят, семьдесят? Этот тип мужчин рано старится, но до самой смерти они потом не меняются. Суетятся, пыжатся, пыжатся, суетятся. Блеснет молния, гром – сожмутся в комок, прикинутся камушком. Выглянет солнышко и опять эдакие живчики – суетятся, пыжатся.

–Я, сейчас.

–Не надо. Сейчас вы проведете Михаила Александровича по подразделениям. Ознакомите с производством, с выполнением графиков…Михаил Александрович к нам по вопросам экономии, сохранности, дисциплины; трудовой и финансовой. А то у нас на перекуры, трех пачек на рабочую смену не хватит. Вредно курить Сергей Спиридонович. Минздрав предупреждает.

Ах, как идет красивая женщина. По щербатому, разбитому большегрузами асфальту, на высоких тоненьких каблучках. Не идет – порхает.

–Хороша. – Проводил её взглядом Михаил Александрович.

–Стерва. – Зло, бросив окурок под ноги, проворчал Спиридоныч.

–Ну, пойдемте. Вот с АТЦ и начнем. Ремонтируют недавно купленный подборщик. Он с трейлера скатился и до цеха не доехал, колом встал. Рухлядь крашенная. А по цене, как новый.

–Сколько, сколько? – Присвистнул от удивления Михаил Александрович, услышав сумму.

–Вот то-то и оно. А еще…

–Мать твою. – Не дослушал Михаил Александрович, со свету, как сослепу влетевший в маслянисто блестевшую мутную лужу.

В штиблетах противно хлюпало. На светлых брюках по щиколотки черная кайма. Ощущение как у мальца детсадовского, не сдержавшего нужду малую. Десятки глаз, из темных углов смешки, кто рядом, сочувственные вздохи.

– Мать вашу, у вас что здесь и автомойка внутри?

– Нет, ночью дождик прошел, вот, до сих пор и капает.

– Охрана труда куда смотрит? У вас тут сварка, электрооборудование?

– Так это же у нас. В кабинете ТБ сухо. А крыша течет? Так она не только здесь. Она повыше худая.

–Спиридоныч, шел бы ты. У тебя, кстати, тоже не капает.

Вмешался дородный, похожий на Микулу Селяниновича мужчина

–Иванов. Механик автоколонны. – Представился он Михаилу Александровичу. И снова к диспетчеру – Ты же директору подпевал, что крышу надо своими силами, материалы за счет сданного металлолома. Языком ты мастак. Повел человека, так не будь Ванькой Сусаниным. У меня жена в отделе охраны труда. Пишут, пишут, а толку шиш. А в своей одежде у нас не ходят. У них в отделе есть комплекты х/б, специально для командировочных. Пойдемте, а брюки в стирку сдадите, завтра получите, чистые.

К концу рабочего дня Михаила Александровича экипировали в униформу работника комбината с обязательной надписью на спине «ГлавМеталлЗапас» и он уже ничем не отличался от десятка итеэровцев стоявших перед зданием в ожидании служебного транспорта. Правда его, в отличие от прочих, до гостиницы довезли в дежурной «Ниве», которую специально для него вызвала диспетчер АТЦ.

Ужин в кафе разморил ревизора окончательно. Сил едва хватило умыться и, рухнув на кровать, он провалился в блаженство сна. Блаженства хватило до полуночи. Во сне шарил огромный глаз прожектор. Нашел, с пронзительным ревом паровоз бросился на него, промазав, проскочил мимо и снова шарил глазом выискивая Михаила. Он пытался убежать, но ноги вязли в куче бумаг испещренных цифрами. Рев сменился бравурной музыкой, под которую, переваливаясь с боку на бок, как грузовик на колдобинах, паровоз торжествующе надвигался на него, припирая к глухой стене из собранных в купы бумаг.

Номер был освещен фарами машин стоящими на площадке перед гостиницей. Орала музыка, несколько человек отплясывали в свете фар, кто-то угощался закуской разложенной на капоте. Молодежь веселилась. Натянув трико, он вышел к дежурной, попенял на шум. Та посочувствовала ему, при нем позвонила в отделение, выслушала ответ, сердито бросила трубку.

–Он, видите ли, один и уйти с поста не имеет права. Никого не убивают? Вот когда убьют – вызовите. Полиция, Что б они так Медведева охраняли, как нас.

За вышедшей на улицу дежурной тяжело громыхнула дверь. Сквозь стекло было видно, как перекрикивая рев музыки, она что-то кричит веселящейся молодежи, потом, махнув рукой, вернулась обратно. Придержав дверь, притянула ее к себе и закрыла на мощный засов. Обратившись к Михаилу, произнесла только безнадежно протяжное; «А-а…» и еще раз махнула рукой.

Сидели, пили чай. Говорили обо всем и ни о чем, как принято в России на кухне. О политике, о воспитании, о ценах и экологии. Минут через сорок, взревев моторами, машины сорвались с места. В номере царила темнота и тишина. Засыпая, он услышал, как на недалекой станции просигналил поезд, но шум проходящего состава едва угадывался. И снова тишина.

Утро началось с веселья. Веселилась этой ночью не только одна молодежь. Непорядок ревизор заметил еще на проходной. Один охранник подпирал будку, что бы она не упала, второй открывая шлагбаум, повис на нем и едва успевал перебирать ногами, не отводя шлагбаум, а убегая от него. Только собачонка, с задранным носом, словно получила лопатой, но до боксера не дотянула, добросовестно облаяла нового человека. На всякий случай, держась рядом, но в зоне недосягаемости. Что получишь неизвестно, толи подачку, толи пинок. Охранники тоже держались поодаль, едва держались на ногах, но держались. Пни – упадут. А народ валил на смену, откровенно похохатывая, тыкая на них пальцем, как на что-то смешное и в тоже время богомерзкое. Раздвигая толпу, протиснулся к проходной УАЗик, из него выскочили братья близнецы в камуфляже. Лысо стриженные, тупо накачанные, они затолкали бедолаг в машину, а сами заняли их места.

И снова тупо.

–Пропуск.

–Проходи.

–Проходи.

–Пропуск.

Комбинат веселился. Все дружно писали объяснительные. С прической «под Котовского» и уморительной кличкой «Перхоть» начальник охраны обвинил весь комбинат огулом в спаивании его доблестных бойцов. И теперь все отвечали на поставленный директором вопрос; «Откуда взялась брага?». Откуда было ясно из объяснительной охранников. «Совершая в 22-00 обход помещения ОБК, обнаружили в одном из пустующих помещений две двадцатилитровых бутыли с бражкой (еще бы не обнаружить, бродит брага тихо, но пахуче). Выставили скрытый пост, что бы утром поймать с поличным нарушителей дисциплины. В 24-00 перерыв для приема пищи – мы решили проверить качество содержимого бутылей. А вдруг там квас? Продукт действительно или еще не добродил, или был заранее приготовлен для утоления жажды. А так как ночью было душно, то мы и употребили квас по назначению. Как наквасились не заметили. Неизвестные злоумышленники, подсунувшие нам вместо кваса недобродившую брагу, неустановленны» Вот установлением этих злоумышленников и были озабочены директор с «Перхотью».

Единственное чем был примечателен директор, так это своим ростом. Исполняющим обязанности его назначили «за неимением лучшего». Но ему понравилось и он честно отсиживал рабочие часы в кабинете, проводил планерки, принимал посетителей, заявления, подписывал документы и обещал. Обещал подчиненным; увеличение зарплаты, нормальное поступление запчастей и материалов, обещал центру; выполнение и перевыполнение плана при снижении расходов. Справедливости ради надо отметить, что и подчиненным достаточно было ему дать обещание выполнить, исправить, сделать, а что ему пообещали, директор забывал через полчаса за компьютером, одержав сокрушительную победу над танковой армадой противника. «Перхоть» стандартная личность из пенсионеров МВД в звании, позволяющем ему руководить одним из подразделений ЧОПа. Их дружба, родившаяся на виртуальных полях сражений, закрепленная не одним литром коньяка проходила проверку на выдержку. И она бы выдержала, но кто-то уже успел накапать и в Москву и в Читу Москва еще спала. Из Читы -короткий приказ; «Разобраться! Наказать». Теперь каждый за себя. Каждый писал свою объяснительную. Каждый, кроме ревизора.

По сравнению с прошлым утром он чувствовал себя прекрасно, откровенно любовался Лидией Семеновной, пил горячий кофе и смеялся над тем, как она возмущается непроходимой тупости руководителей.

– Вам смешно? А меня оскорбляет подозрение, что планово – экономический отдел занимается самогоноварением. Да я вообще не пью.

– А кофе? С коньяком, с ликером?

– В рабочее время только чай.

– Да ребята-демократы только чай. – Напел ревизор.

–Михаил Александрович, не издевайтесь. Отрабатывайте кофе с сахаром, помогите написать объяснительную.

–Лидия Семеновна, а почему вы обязаны её писать? Вы в чем-то виноваты?

–Директор приказал.

–Пусть сам и пишет.

–Вам легко говорить.

–Тогда изобразите трех обезьянок. – Михаил поочередно закрыл глаза, уши, рот, изобразил из себя обезьянку; язык под нижнюю губу, глаза выпучить, оттянуть уши. – Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу. Эдита Пьеха когда-то пела.

Ему удалось вызвать улыбку.

–Опять шутите.

–Нет вполне серьезно. Пишите: К появлению спиртосодержащих продуктов на территории предприятия отношения не имею. Точка. Ничего дополнительного по данному вопросу сообщить не могу. Точка. Дата. Подпись.

–Вы, умочка.

С легкого языка Михаила Александровича свыше сотни объяснительных, написанных как под копирку, легли на стол директора. Пачки дефицитной бумаги как не бывало. Руководство чесало головы, лысую и лохматую. Комбинат веселился.

– Лидия Семеновна, и часто у вас реки бражные – берега кисельные.

–Пьют. Пьют, Михаил Александрович. А Москву что, городом трезвости объявили? Бывали, видели. У нас хоть пьяные на улицах не валяются. Зимой замерзнешь, летом лес рядом, или на речку. Все пристойно.

–Да-да, мне сегодня пристойно до полуночи серенады под окном крутили. А серьезно. Откуда брага?

–Честно. У нас только два коллектива в здании способны на такую авантюру. Или ремонтно-строительный участок; водяные, деревянные и мастера художественно малярных работ. Или вольтанутые, электрики, если по-вашему. И те и те на любые художества способны, и свободны в своих перемещениях по предприятию. Кстати, Михаил Александрович, познакомлю я вас с начальником участка электросетей. Он по всем объектам ездит, знаком и с руководителями и с рабочими, вот кто вас познакомит с предприятием. Машина у них есть. Объедите, посмотрите. Только меня не забывайте. Расскажите, что увидите.

– Алексей Сергеевич.

–Михаил Александрович.

–Ну, Лидочка, сосватала. Так, по всем объектам не повезу. Поедем на подстанцию, по пути заскочим на рудный склад, посмотрим сверху на рудник, заедем к пятому экскаватору, на ЗБШ. Этого достаточно. Везде одно и тоже. А бензина дают на дно бака.

Уазик катил по широкой, в выбоинах и колдобинах, усыпанной кусками породы дороге между высокими отвалами. Водитель материл все и всех и держа скорость тридцать километров в час. Уазик грелся, водитель ворчал. Новые знакомые вели разговор, присматриваясь, прислушиваясь, друг к другу.

– Алексей Сергеевич, а ваше мнение по поводу ЧП с охраной?

– По данному вопросу ничего сообщить не могу.

–А чо сообщать. – Вмешался водитель. – Сами поставили, сами сожрали – на честных людей валят. Сами охраняют, сами воруют. Хорошо устроились.

– Солидарен. Они полгода у нас работают. По началу поездом приезжали из Читы на вахту, а сейчас через одного на крутой иномаре.

Уазик прижался к обочине. У обгонявшего Белаза на заднем колесе болтался, готовый оторваться кусок покрышки размером с футбольный мяч. Он и оторвался. Описал высокую дугу, упал левее поравнявшегося с ним уазика и весело поскакал по дороге.

– А, ежели бы, в глаз? – Пробурчал Валерианыч.

– И часто? – Михаил Александрович кивнул головой в сторону отставшего мячика.

Алексей Сергеевич хохотнул.

– Хавалом не щелкой. Тут или резина в лоб, или негабарит на голову. Экономия. Грузят пока из кузова не посыпится. А дороги? Нечем грейдировать и некому. Техника поломана, специалисты разбегаются. Приходят бульдозеристы. Спецы! – навоз от кошары отгребать. Им копейки платят – они и рады, в деревне даже таких денег не видят. А качество соответсвено оплате. Руководство делает вид, что платит заработную плату, люди, делают вид, что работают. По справедливости.

На подстанции Михаил Александрович попытался вникнуть в спор энергетика рудника с начальником участка, но так и не понял ни сути земляной защиты, ни токовой отсечки. За бруствер в окопы, что ли прячутся от поражения током, или лишнее отсекают – ампутируют. Ходить по территории увешанной плакатами со стрелками, угрозами и предупреждениями, где гудели трансформаторы, гудели провода и весь воздух был наэлектризован, он опасался. Спрятался в прохладу вагончика дежурной по подстанции. Уютно, пристойно. Стол с рацией, стопка документации, в углу чернел экраном отключенный телевизор. В противоположном полочка с книгами, справочниками, над ней две иконки; Божьей матери и Спасителя. На стене напротив единственного окна схема с объединенными ломаными линиями кружками, треугольниками и еще непонятно какими фигурами. Дежурная, не обращая на него внимания, разгадывала кроссворд. От нечего делать и он взял лежащую на диване газету, стал читать не интересующие его новости недельной давности чужого города. По крыше застучали капли дождя. Когда дождь стучит по крыше, это как засуха в марсианских каналах, далеко и не волнует.

– Поехали. – Заглянул в вагончик Алексей Сергеевич.

Какой поехала? Сказал бы сразу; «Поплыли». По дорогам текли мутные ручьи, местами образуя заливы и озера. Белазы гнали волну на откосы, к откосам прижимался уазик. За одним из отворотов на площадке стоял экскаватор.

– Вот из-за этой уродины и сыр-бор с энергетиком. За полушку купили в Приморье, сэкономили и на перевозке. Запустили кое-как. В Приморье соль да влага, железо в труху, что уж про проводку говорить.

– Про водку ни слова. – вмешался водитель.

– Да ну тебя. Так я о чем. Запустить запустили, а защиты никакой. Пуск тяжелый, за день раз пять масляники вышибает. Загрубили защиту, вообще на ввод прилетело. Экономия? Мать ее в елочку. Голову пригни и посмотри на провода. Видишь воробьи?

–Где?

–Да в везде. Ни одного пролета целого, все на скрутках. Неаккуратные скрутки – воробьями зовем. А где специалистов найдешь. Линейщиков не хватает. Положено перед взрывом демонтировать линию, после взрыва восстановить или хотя бы обход сделать. Некому. Сверху в бинокль глянут, стоят опоры и ладно. Включай. А куда прилетит? Все ждем, когда у нас Саяно-Шушенская бабахнет. Экономия!

– Чо, сразу на обед? Не будем лишнее крутить?

– На обед, на обед. Михаила Александровича у гостиницы высадишь. В час заберешь.

– Понял, не дурак.

Хорошо – шаг от машины и ты под козырьком гостиницы. В кафе пусто, ненавязчивая мелодия, непритязательный неторопливый обед. Сигарета в пустом номере у открытого окна и под козырек. Шаг из под козырька и ты в машине. Даже штиблеты не замочил. А дождь прошел. Выглянуло солнце, асфальт запарил под яростным солнцем. Забайкалье. Здесь все непредсказуемо; и природа и люди.